Текст книги "Лучшее юмористическое фэнтези. Антология"
Автор книги: Нил Гейман
Соавторы: Роберт Шекли,Пол Уильям Андерсон,Гордон Руперт Диксон,Гэри Дженнингс,Крэг Шоу Гарднер,Дэвид Лэнгфорд,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Джон Морресси,Пол Ди Филиппо,Молли Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)
VIII
Амелия Ирншоу положила ломти белого хлеба в тостер и опустила рычаг. Она поставила таймер на отметку «сильно прожаренный», именно так, как это нравится Джорджу. Самой Амелии больше нравились слегка подрумяненные ломтики этого самого пшеничного хлеба, который, по правде говоря, она тоже любила, хотя в этом продукте могло и не содержаться никаких витаминов. Впрочем, она не ела пшеничного хлеба уже лет десять.
За завтраком Джордж, как всегда, читал газету. Он даже глаз не поднял. Он никогда их не поднимал.
Я его ненавижу, вертелось у Амелин в голове. Превращение эмоций в самые обыденные слова несколько ее удивило. Она повторяла их про себя раз за разом. Я его ненавижу. Прямо как песня. Я ненавижу его за эти тосты, за его лысину, за то, что он волочится в офисе за бабами – девицы едва закончили школу, а уже подсмеиваются над ним за его спиной. Я ненавижу его за то, что он меня не замечает, за то, как он пропускает мимо ушей мои слова, за то, как он смотрит сквозь меня, за то, как он переспрашивает: «Что, дорогая?», стоит задать ему самый простейший вопрос, – так, словно он уже давным-давно забыл мое имя. Да он и вовсе забыл, что у меня есть имя!
– Болтунью или вкрутую? – сказала она вслух.
– Что, дорогая?
Джордж Ирншоу испытывал к своей жене самые нежные чувства, и ее ненависть повергла бы его в изумление. Он воспринимал ее так же и с теми же эмоциями, как любую вещь, которая на протяжении последних десяти лет находилась в этом доме и все время служила исправно. Например, телевизор. Или газонокосилка. Ему казалось, что это и есть любовь.
– Знаешь, нам все-таки следует пойти на один из этих митингов, – он ткнул в газетную статью, – показать, что и у нас есть принципы, да, дорогая?
Тостер с треском объявил о том, что справился с работой. Наружу выскочил только один ломоть хлеба. Амелия взяла нож и подцепила им второй, застрявший. Этот тостер был свадебным подарком ее дядюшки Джона. Кажется, вскоре придется покупать новый или обжаривать хлеб на гриле, как делала ее мать.
– Джордж, ты хочешь, чтоб я приготовила тебе болтунью или сварила яйца вкрутую? – Она спросила тихо, совсем тихо, но в ее голосе были нотки, которые заставили его поднять взгляд.
– Как скажешь, дорогая. – Ответ был сама любезность.
Спустя два часа Джордж все еще рассказывал своим сотрудникам, что не может взять в толк, отчего Амелия, просто стоявшая перед ним с ножом и ломтем тоста в руках, вдруг ни с того ни с сего принялась плакать.
IX
Перо ползло по бумаге – скрип, скрип, – юноша был с головой погружен в свое дело. На его лице появилось странное удовольствие, где-то между линиями губ и глаз то и дело пробегала улыбка. Он был в восхищении. Что-то шуршало и металось по деревянным панелям, но едва ли молодого человека это занимало. Наверху выла, ревела и бряцала своими цепями тетушка Агата. Безумный смех, доносившийся из разрушенного аббатства, сотрясал воздух до основания, так, словно темнота решила надорвать себе живот в приступе маниакального веселья. Где-то там, в сумрачном лесу на задворках большого дома бесформенные тела шаркали и неуклюже тащились за убегающими в страхе юными особами, головы которых были увенчаны черными как вороново крыло локонами.
– Клянись! – прошептал в кладовой дворецкий Тумбс. – Клянись мне, Этель, – прошептал он храброй девушке, которая пыталась изобразить из себя горничную, – ты и словом никогда не обмолвишься о том, что я тебе расскажу, ни одному существу на свете!
Мелькали заглядывавшие в окна лица, появлялись написанные кровью слова. Где-то в глубинах подземелья одинокий упырь грыз что-то, некогда вполне живое. Рогатая молния вдруг проткнула непроглядную тьму. По земле ходили безликие. Короче, с миром все было в полнейшем порядке.
Тони Баллантайн
ГОЛУБАЯ МАГНОЛИЯ[5]5
The Blue Magnolia, (2000).
[Закрыть]
Перевод С. Белова
Богарт стоит перед барной стойкой, Хепберн разливает напитки. Кэри Грант сидит поблизости в кресле.[6]6
Хэмфри Богарт (1899–1957) – американский киноактер, создавший на экране образы «крутых парней». Скорее всего автор имеет н виду Одри Хепберн (1929–1993), американскую киноактрису, обладательницу «Оскара» за роль в фильме «Римские каникулы». Кэри Грант (1904–1986) – американский киноактер английского происхождения, один из символов «золотой эпохи» Голливуда.
[Закрыть]
– Ты должна выбрать, – говорит Грант, взгляд его жёсток.
– Я не могу! Не сейчас! – отвечает Хепберн, в отчаянии качая головой.
Богарт подносит стакан к губам и залпом выпивает виски. По его виду понятно, что он уже давно примирился с этим фактом. Он отдергивает рукав, будто бы посмотреть на часы, но взгляд его не отрывается от лица Хепберн. Темные большие глаза Хепберн полны слез.
– Черт. Пора, – шепчет он. – Я должен успеть на самолет.
Он направляется к выходу. Хепберн кричит ему вслед:
– Нет! Подожди! Мы должны…
Богарт останавливается перед вешалкой для шляп возле двери.
– Черт побери, не могу найти свою шляпу. Мы видим, что она висит там, рядом с ним.
– Мы пришлем ее по почте, – говорит Грант. Он смотрит в пол. Ему неловко.
– Не уходи вот так! Я… я могу объяснить! – говорит Хепберн.
– Не стоит. Зачем что-то объяснять человеку, который уже не здесь. – Он смотрит вдаль и говорит это задумчиво. – Думаю, человек, который живет в одиночестве, не является по-настоящему частью мира.
Богарт осторожно закрывает за собой дверь. Оставляет шляпу, которую подарила ему Хепберн в их лучшие времена, когда они отдыхали на Майорке. Звучит музыка.
Узнаёте, что это? Это сцена из «Голубой магнолии».[7]7
В действительности такого фильма не существует: К. Хепберн, X. Богарт и К. Грант не снимались вместе. С этого приема начинается моделирование автором альтернативных реальностей.
[Закрыть] Когда-то давным-давно этот фильм считался классикой. Я имею в виду, настоящей классикой, одной из десятка картин, величайших на все времена, а не тем раздутым рекламой хитом сегодняшнего дня, который оставляет ощущение, что последние два часа ты провел в ванне, наполненной электрическим желе, глядя на стробоскопический источник света в эхо-камере.[8]8
Эхо-камера – комната с отражающими и рассеивающими звук стенами, в которую помещены источник и приемник звукового сигнала. Имеет падежную звукоизоляцию от проникновения шума извне. По сути дела, эхо-камера является уменьшенной моделью зрительного зала.
[Закрыть]
Да, это классика, с большой буквы «К».
Сейчас его таким уже не назовешь. Сейчас это упавший в цене образчик необременительного, кричаще безвкусного зрелища, задуманного с той единственной целью, что объединяет любые современные 3D фильмы, – развлекать.
И чья в том вина?
Я пишу это, чтобы признаться. Я должен поднять руку и покаяться. Я уничтожил «Голубую магнолию». Это моя вина.
Хепберн смеется, вручая Богарту шляпу.
– Думай обо мне, когда будешь носить ее, – говорит она.
Богарт надевает шляпу слегка набок. Впервые его лицо озаряет улыбка, и Хепберн в восторге обвивает его шею руками. Смеясь, они гуляют по раскаленным пыльным улочкам Майорки.
Сюзи, торговый представитель, была одета в дерзкий, красного цвета, кожаный костюм, который поскрипывал, когда поезд качало в туннеле из стороны в сторону. Вместе со мной она внимательно смотрела «Голубую магнолию», улыбаясь, когда герои разыгрывали перед нами свои роли на мягких спинках сидений, куда были вмонтированы мониторы. Позже я позвонил в магазин из конторы, и они устроили так, что она еще утром того же дня подсела в мой поезд, когда я направлялся из дома на работу. Сейчас она обернулась ко мне и убрала с лица прядь белокурых волос.
– Никогда не видела его раньше. Хороший фильм. Ее кожаный костюм поскрипывал, когда она говорила.
– Классика, – сказал я. – Ну так как, поможешь мне?
– Конечно. И тебе не нужны для этого дорогие модели. Даже упрощенная машина сможет удовлетворить все твои пожелания. У меня есть такая при себе.
Сюзи вытащила из кармана своего красного кожаного костюма синюю потрескивающую коробочку. Я с удивлением посмотрел на нее.
– Это «машина времени»? – спросил я шепотом.
– В некотором роде, – ответила она. – Нажимай на кнопку и думай, кем хочешь быть, пока не загорится свет.
Поезд дернулся, и она качнулась в мою сторону. От нее пахло духами и кожей.
Я протянул руку и осторожно взял аппарат. Его прикосновение к моей ладони было подобно ощущению, когда газированный напиток обжигает рот. Я хотел было нажать на кнопку, но Сюзи схватила мою руку.
– Оплата вперед, – сказала она. – Можно снять деньги с твоего счета?
– Да, – ответил я, затем нажал на кнопку и подумал, кем я хочу быть.
Загорелся красный свет.
– Ничего не произошло! – воскликнул я.
Все вокруг оставалось прежним: тот же покачивающийся в туннеле вагон, обитый мягкой кожей кремового цвета, те же ранние пассажиры, то же мелькающее движение за окнами.
Сюзи очаровательно улыбнулась.
– Не беспокойся об этом, – сказала она. – Никто никогда не помнит путешествия.
Это сработало: вечером я увидел подтверждение тому на канале 36Б. Я как раз собирался выпить за свой успех, когда зазвонил телефон. Внутри у меня все упало, едва я услышал голос на другом конце трубки.
– О Андерсон, это ты, – сказал я. Голос Андерсона был полон энтузиазма.
– Эй, Калверли, я видел тебя! Замечательная идея!
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – соврал я.
– О, ну не скромничай! Канал 36Б. «Голубая магнолия». В дальнем углу бара в классической сцене со шляпой. Ты просто сидел там и пил. Это было превосходно! Разве я не говорил, что это было превосходно, дорогая?
– Говорил, дорогой, – послышался голос на заднем плане.
Меня передернуло, когда я узнал интонации Эмеральд Рейнбоу, жены Андерсона. Я ответил осторожно:
– Рад, что тебе понравилось, Андерсон.
– Как тебе только в голову такое пришло? – спросил он как-то очень быстро.
– Ну… – начал было я, но он меня перебил. Андерсон никогда не давал тебе время ответить на вопрос.
– Ладно, не важно. Такая замечательная идея, мы думаем присоединиться! Я и Эмеральд Рейнбоу.
– Нет! Андерсон, это тихий бар! Смысл этой сцены в том, что все мы, люди, – одиноки. Ты подсядешь за мой столик, и мы будем вместе, – это разрушит весь эффект.
Наступила пауза. Я слышал, как Андерсон и Эмеральд Рейнбоу перешептываются. Похоже, они договорились. Андерсон вернулся к разговору:
– Знаешь, Калверли, Эмеральд считает, ты говоришь дело. Надо подумать об этом, но быстро. Мы уже заказали «машину времени» на утро. «Голубую магнолию» будут показывать завтра в тридцать пять часов. Не пропусти. Мы будем там.
– Андерсон! Нет, подожди!
В моем голосе звучала паника, но было поздно. Андерсон уже повесил трубку. Сидя на стуле, я наклонился вперед и упал головой на руки, осознав всю чудовищность того, что я сотворил. Никто так не уверен в таланте Андерсона, как он сам. Он считает, что у него отличное чутье на фильмы. Странно, что оно никак себя не проявляет до тех пор, пока он не прочтет рецензии.
На следующий вечер я сидел в камере развлечений за полчаса до начала фильма. Только я, бутыль ирландского виски, упаковка «феты», оливки и дурное предчувствие. Я ел сыр и выплевывал оливковые косточки в маленькое стеклянное блюдце, которое словно подрагивало в мерцающем свете проектора. Фильм начался в тридцать пять. Я был напряжен, потягивал виски, то и дело подливал себе. Потягивал и подливал. Пока все шло нормально, и я расслабился. Может, Андерсон передумал. Обычно его запала ненадолго хватает. Может, все еще обойдется.
Но я ошибался.
Действие дошло до сцены со шляпой. Богарт и Хепберн стоят у стойки, глядя друг на друга. Кэри Грант спокойно говорит со своего кресла:
– Ты должна выбрать.
Камера делает панорамный кадр комнаты, захватывая Гранта, Хепберн и Богарта. Если вы внимательно смотрите, то заметите меня, одиноко сидящего за столиком на заднем плане, потягивающего виски с выражением мировой скорби на лице. Камера отъезжает к Гранту и затем поворачивается в сторону Андерсона и его жены. Андерсон пьет коктейль, украшенный зонтиками. Оба они ухмыляются прямо в камеру.
Начинает звонить телефон. Все еще пялясь в экран, я со злостью хватаю трубку. Не может быть никаких сомнений, кто это.
– Андерсон! – кричу я.
– Ты нас видишь? Вон там, за столиком в центре. Ты нас видишь? Здорово, правда?
– Здорово! Андерсон, ты… идиот!
Вспоминая это сейчас, думаю, что тогда я был к нему несправедлив. На самом деле для Андерсона это было здорово.
Потом повисла пауза. Когда он вновь заговорил, в голосе его слышались обида и возмущение:
– Ты просто ревнуешь. Эмеральд Рейнбоу считает, что с коктейлем мы великолепно придумали.
«Эмеральд Рейнбоу. Еще бы».
– Ты так не думаешь? В нем был «Голубой Кюрасао».[9]9
«Голубой Кюрасао» – ликер, входящий в состав многих коктейлей.
[Закрыть]
– Потому что фильм называется «Голубая магнолия»! – крикнула откуда-то издалека Эмеральд Рейнбоу.
Я вдруг сообразил, что все это время молчал. Мои губы тихо шевелились, пока Андерсон продолжал разговор:
– Фильм покажут и завтра на канале 5Б в двадцать шесть часов. Высматривай нас там.
Он повесил трубку прежде, чем я успел что-то сказать. Дверь объявила, что кто-то пришел. Я открыл, обнаружив Сюзи, девушку из «Таймекс-Свотч», протягивающую мне голубенькую потрескивающую коробочку.
– Я по звонку. Ты позвонишь мне через пятнадцать минут, – объяснила она. – Ты ведь знаешь, как это работает?
– Да. Ты показывала мне днем.
– Меня здесь еще не было, – сказала она, состроив легкую гримасу. – Мы буквально сбиваемся с ног, перемещаясь туда и сюда.
– Да? А я бы подумал, что вам незачем спешить, ведь вы сами распоряжаетесь временем, – ответил я рассеянно, беря коробочку из ее рук.
Я нажал на кнопку и сосредоточился, пока не загорелся красный свет.
– Все в порядке? – спросила Сюзи. – Сработало?
– Почему мне никогда не удается запомнить своего возвращения?
– На самом деле ты и не возвращаешься во времени, – ответила Сюзи. – Ты просто перемещаешься в другую реальность, в которой происходит то, о чем ты думал. Настоящее путешествие во времени стоит гораздо больше.
Я стоял озадаченный. Сюзи выпрямилась и чуть прикрыла глаза, рекламируя свой товар.
– «Таймекс-Свотч» предлагает целый ряд товаров, предназначенных для удовлетворения запросов современных потребителей. Мы уверены, что данная модель «Х46» в наибольшей степени соответствует вашим потребностям. Она создана на основе принципа квантовой неопределенности для предоставления широкого спектра альтернативных универсумов, предопределяемых твоей ситуацией.
Все еще озадаченный, я тряхнул головой.
Сюзи на мгновение заколебалась. Она закрыла глаза, несомненно пытаясь припомнить лекцию из вводного курса по маркетингу.
– Ну, это что-то вроде кошки Шрёдингера, демонстрирующей, что могут возникать ситуации, в которых вы будете обладателем кошки, которая одновременно жива и мертва.[10]10
Эрих Шрёдингер (1887–1961) – австрийский физик, лауреат Нобелевской премии. Известен мысленный эксперимент, который он предложил для того, чтобы проиллюстрировать спои сомнения но поводу чисто вероятностного характера кваптово-мехапической теории. Допустим, что кошка сидит в герметичном ящике, где установлено некое смертоносное устройство. Кошка погибнет или останется живой в зависимости от того, сможет ли капсула с радиоактивным веществом в определенный момент времени привести в действие частицу, которая в свою очередь приводит в действие устройство. Спустя заданное время кошка па самом деле будет либо мертва, либо жива. Таким образом, пока экспериментатор не откроет ящик, он как бы остается обладателем кошки одновременно живой и мертвой.
[Закрыть] Вполне очевидно, что это невозможно: это абсолютно не имеет смысла. Гораздо более вероятно, что Вселенная распадается надвое каждый раз, когда возникает ситуация с неоднозначным исходом.
– Ты в этом уверена? – спросил я, хмурясь. Ее слова не слишком убедили меня.
– Да, конечно, – ответила она серьезно, кивая. – Это само собой разумеется. Ведь намного вероятнее, что каждую секунду образуются миллионы новых вселенных, чем предположение, что кошки не существует до тех пор, пока ты на нее не посмотришь. Это же основы перемещения во времени.
Я ничего не понял из ее объяснений, и она это знала. Она улыбнулась и пожала плечами, издав восхитительный скрип красной кожей.
– Ну, мне пора. Увидимся завтра.
– Хорошо, пока, – сказал я.
Я увидел, как она завернула за угол, и тут одна мысль пришла мне в голову.
Завтра?! Она же, наверное, имела в виду сегодняшний день!
Классическая сцена со шляпой. Вечный треугольник. Женщина должна выбирать между двумя хорошими мужчинами, и она должна выбрать не того. Они все это знают. И симпатизируют Богарту, который вынужден поставить свои обязанности выше собственных чувств.
– Ты должна выбрать.
Никогда прежде Хепберн не играла так хорошо, как в этой сцене. Этот потерянный взгляд темных глаз. Тревога и боль. Богарт, уставший от жизни, но все понимающий. Я сижу за своим столиком, пью свой «Джек Дэниелс».[11]11
«Джек Дэниелс» – сорт американского виски.
[Закрыть] Пьяница, не обращающий внимания на то, что происходит вокруг. Грант выглядит как победитель, не испытывающий радости от своей победы. Пиррова победа. Бамбуковая ширма стоит возле одного из столиков, скрывая сидящую за ним парочку слабоумных.
Моих рук дело.
Богарт стоит у двери. Возле вешалки для шляп.
– Черт. Не могу найти свою шляпу.
– Она висит возле двери, – кричит голос из-за ширмы.
– Андерсон!
Вы можете видеть удивление на моем лице, там, на экране.
Богарт настоящий профессионал. Он игнорирует голос. Грант стискивает зубы.
– Мы пришлем ее по почте, – говорит он.
– В этом нет нужды, – продолжает голос из-за ширмы. – Шляпа прямо рядом с ним. Отличная, коричневая, которую она купила ему на Майорке, помнишь? Прямо рядом с красным беретом моей жены.
Начинает звонить телефон. Я слишком шокирован, чтобы ответить. Богарт только что взял свою шляпу и собрался уходить с застывшим выражением лица. Сцена была уничтожена. Фильм был уничтожен. Андерсон за это заплатит.
Любой когда-либо снятый фильм демонстрируется каждый день. Каждая записанная песня проигрывается, каждая картина, каждая книга в той или иной степени задействованы в индустрии развлечений. Корпорации развлечений уверяют, что все они заложены в двадцатичетырехчасовую ежедневную ротацию в камерах развлечений. Все они. От гениальных до позорных. Вся культура последних двадцати столетий непрерывно транслируется на весь мир. И что, наш опыт стал богаче?
Нет. Нет, когда такие идиоты, как Андерсон, звонят мне посреди ночи и спрашивают: «Ну как, тебе понравилось? Полагаю, это придаст сцене больше… пикантности».
– Понравилось?! – кричу я в ответ. – Да ты уничтожил всю сцену! Ты лишил фильм смысла!
– Я сделал его лучше. Он нуждался в хорошем конце.
– Что? – выдавил я.
Я несколько раз глубоко вздохнул, чтобы ко мне вернулся голос, и затем начал очень терпеливо объяснять:
– Андерсон. Весь смысл фильма в том, что жизнь порой жестокая штука. Иногда даже правильное решение делает нас несчастными, но мы все равно принимаем его, потому что иначе и быть не может. Правильное решение. Фильм этот – девяносто блистательных минут взлетов и падений человека. И конец может быть только несчастливым.
– О нет, – энергично заявил Андерсон. – Нам всегда нужен хороший конец.
– Андерсон! – закричал я. – Ты самоуверенный идиот! Кто дал тебе право менять оригинальную идею?
– Да брось ты, – сказал Андерсон. – Это просто обязанность каждого современного художника делать прошлое лучше. Только путем постоянной переработки произведение искусства может в конечном итоге достичь совершенства. Ты думаешь, ты первый воспользовался «машиной времени»? Да они дают нам возможность приблизиться к совершенству даже после смерти творца. Приблизиться к совершенству с позиции современных взглядов, свободных от предрассудков и суеверий.
– Андерсон, что ты несешь?
– Я снова возвращаюсь к преобразованию «Голубой магнолии». И Эмеральд Рейнбоу со мной.
– Послушай… – крикнул я, но было уже поздно. Он повесил трубку.
Я схватился за голову. Сюзи с сочувствием погладила меня по плечу. Она сидела на моем диване уже более часа и ела арахис. «Машина времени» наготове.
«Голубую магнолию» показывали по каналу 17В в сорок шесть. Это было что-то невероятное.
– Ты должна выбрать.
Темные глаза Хепберн полны слез. Камера делает панорамирование…
Грант. Хепберн. Богарт. Я. Бамбуковая ширма, скрывающая двух шутов. Богарт у двери.
– Черт. Не могу найти свою шляпу.
– Она…
Хлоп. Это я за кадром ударил Андерсона.
– Мы пришлем ее по почте. – Кэри Грант, конечно же.
– Не уходи вот так. Я… я могу объяснить.
В карих глазах Хепберн слезы отчаяния. Она выглядит такой потерянной, такой неуверенной. Вероятно, она озадачена тем, что лабрадор Андерсона только что прошел по комнате, виляя хвостом.
– Не стоит, – говорит Богарт, пиная собаку. – Зачем что-то объяснять человеку, который уже не здесь?
За кадром слышится шум – это Эмеральд Рейнбоу ударила меня.
– Думаю, человек, который живет в одиночестве, не является по-настоящему частью мира, – говорит Богарт.
В кадре появляется Андерсон.
– Мы с женой будем проезжать мимо аэропорта, мистер Богарт, – говорит он. – Можем вас подвезти.
– В этом нет необходимости. – отвечает Богарт.
– О, все нормально, нет проблем, – улыбается Эмеральд Рейнбоу.
– Есть, – говорит Богарт сквозь стиснутые зубы.
– Просто не обращай на него внимания, дорогая, – говорит Андерсон. – В сложившихся обстоятельствах он не может не быть в дурном настроении.
– Я не в чертовом дурном настроении! – кричит Богарт.
Громко топая, он выходит из комнаты. Андерсон и Эмеральд Рейнбоу следуют за ним.
Вы можете видеть меня сидящим за столиком, тихо плачущим, когда вновь появляется Андерсон. На его лице робкая ухмылка.
– Я вернулся, только чтобы взять шляпу, – объясняет он. – Богарт опять забыл ее.
Мы с Андерсоном еще несколько дней переливали из пустого в порожнее, но меня это уже не трогало. Несмотря на все мои старания, фильм был уничтожен, и ничего нельзя было исправить. Его теперь показывали на низкорейтинговых каналах в малобюджетное время. И больше никто ничего не хотел знать.
Андерсон настаивает, что его вины в этом нет, что такое постоянно случается. Он говорит, что «все течет, все меняется» со времени изобретения устройств, интегрирующих реальность. (Думаю, он имеет в виду «машины времени».) Я понял только, что попал в ловушку временного отрезка, где «Голубая магнолия» оказалась уничтоженной. Сюзи советует мне не отчаиваться, говорит, что есть чуть ли не бесконечное число реальностей, в которых фильм остается неизменным. Но, к сожалению, у меня нет денег добраться туда.
По крайней мере, я вижу Сюзи сейчас, что хоть как-то утешает.
А что касается Андерсона… Вы смотрели «Звездные войны»? Помните тот эпизод в конце, когда они летят вниз к Звезде Смерти? Если вы смотрели внимательно, то могли увидеть мою машину, едущую там, внизу. Если вы смотрели очень внимательно, то должны были увидеть Андерсона, бегущего перед ней.
