Текст книги "По светлому следу (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

ПОЗДРАВИТЕЛЬНАЯ ОТКРЫТКА

Гаевой всегда приходил со службы в одно и то же время. Пришел он и в этот вечер не позже обычного.

– Добрый вечер, уважаемая Мария Марковна, – приветливо поздоровался он с Добряковой, открывшей ему дверь.

Гаевой вообще был предельно вежлив. Речь его пестрила такими выражениями, как «покорнейше благодарю», «не откажите в любезности», «простите великодушно». Мария Марковна, тихая, простодушная женщина, больше всего ценившая в людях «хорошее обхождение», была очень довольна своим постояльцем.

В тот вечер, как и обычно, Гаевой степенно прошел в свою комнату, переоделся в байковую пижаму и направился на кухню мыть руки.

– Будете кушать, Аркадий Илларионович? – Послышался из столовой ласковый голос Марии Марковны, когда Гаевой, умывшись, вернулся в свою комнату.

– Благодарствую, Мария Марковна, – поспешно отозвался Гаевой. – С превеликим удовольствием.

Усевшись за стол, он стал есть с большим аппетитом, то и дело похваливая кулинарные способности Марии Марковны. Скромный обед уже приближался к концу, когда Аркадий Илларионович, будто что-то вспомнив, воскликнул:

– Да, Мария Марковна, Наточку-то мы не поздравили ведь с днем рождения!

– Успеется еще, Аркадий Илларионович, – спокойно отозвалась Мария Марковна. – Две недели почти в нашем распоряжении.

– Ничего не успеется, дорогая Мария Марковна! – горячо возразил Аркадий Илларионович. – Пока дойдет, в самый раз будет. Время военное, сами знаете, как неаккуратно почта ходит.

Старушка благодарными глазами взглянула на Гаевого:

– Удивительно, до чего вы добрый, Аркадий Илларионович! Будто о родных детях заботитесь…

– Мне же самому приятно это, Мария Марковна, – со скорбным вздохом ответил Гаевой. – Пишу вашей Наточке, а мне все кажется, будто это я с Леночкой моей переписываюсь. Судя по вашим рассказам, уж очень много у них общего. Особенно музыкальные способности Наточки меня трогают. Нужно будет и подарочек соответственный сообразить или хотя бы послать открыточку с портретом какого-нибудь композитора. Да разве найдешь теперь такую! У меня, впрочем, есть одна с изображением лиры – символа, так сказать, музыкального искусства. Если не возражаете, можно будет ее послать.

– Ну что вы, Аркадий Илларионович! – растроганно промолвила Мария Марковна. – Как можно возражать против такого великодушия! Сочините тогда ей что-нибудь душевное, как вы умеете. Сестрица Глафира будет очень рада такому вниманию. Большое вам спасибо, Аркадий Илларионович!

Гаевой церемонно раскланялся, возразив смущенно:

– Ну что вы, Мария Марковна! Благодарить меня, право же, не за что. Я человек одинокий и, когда вашим родным пишу, вроде как со своей семьей переписываюсь.

– Бедный Аркадий Илларионович! – с дрожью в голосе проговорила Мария Марковна, приложив платок к глазам. – Большая должна быть ненависть в сердце вашем против фашистских извергов, загубивших ваших близких.

– Не говорите об этом, Мария Марковна!… – дрогнувшим голосом ответил Аркадий Илларионович и полез в карман за носовым платком. – А открытку Наточке я сейчас же сочиню, с вашего разрешения.

С этими словами он ушел в свою комнату, а спустя некоторое время вышел с написанной каллиграфическим почерком открыткой, текст которой заставил прослезиться чувствительную Марию Марковну.

– Ах, как это трогательно получилось! – воскликнула она. – Сразу видно, что от всего сердца. Подпишите это моим именем, Аркадий Илларионович, и не сочтите за труд опустить ее завтра в почтовый ящик.

ПЕРВЫЙ РЕЙС ПО УПЛОТНЕННОМУ ГРАФИКУ

Паровоз Сергея Доронина решено было пустить по уплотненному графику первым. Рейсом этим начинались интенсивные перевозки военных грузов в район подготовки наступательной операции.

Вся бригада Доронина была сегодня в сборе значительно раньше положенного времени и усердно готовила свой локомотив. Помощник Сергея Алексей Брежнев, проверив смазку ползунов паровой машины, с чувством покрякивая, крепил подшипники поршневого дышла. Кочегар Никифор Телегин сосредоточенно сортировал уголь. Сам Сергей Доронин сидел в паровозной будке и уже в который раз с беспокойством поглядывал в сторону депо: до сих пор почему-то не было распоряжения, к какому поезду подавать локомотив.

Подождав еще минут десять, он не выдержал наконец и, высунувшись из окна будки, крикнул кочегару Телегину:

– Сбегай-ка к дежурному, Никифор. Узнай, когда же будем подавать к составу. Пора ведь.

Пока Телегин ходил к дежурному, Сергей спустился с паровоза и медленно обошел вокруг машины, придирчиво осматривая тускло поблескивающие свежей смазкой механизмы. Остановившись возле Брежнева, регулировавшего автоматическую масленку, сказал с тревогой в голосе:

– Беспокоит меня эта задержка, Алексей. Не повредили ли самолеты путь при бомбежке станции?

– Налет был часа два назад, – ответил Брежнев, вытирая руки концами текстильных отходов, – успели бы отремонтировать. Видно, другое что-то произошло.

– Выходим в первый рейс по уплотненному графику, и вдруг такая задержка!… – Сергей вздохнул и снова поглядел в сторону депо, откуда должен был показаться Телегин.

– Вон Никифор идет! – воскликнул Брежнев, первым заметив кочегара. – Узнаем сейчас, в чем дело.

Рослый, длинноногий Телегин торопливо шагал по шпалам, неуклюже размахивая на ходу руками.

– Что-то уж очень спешит… – с тревогой проговорил Сергей, высовываясь из окна паровозной будки. – Ну, что там такое, Никифор? – нетерпеливо крикнул он, когда Телегин подошел ближе.

– Состав, который мы должны вести, оказывается, сильно поврежден бомбежкой, – запыхавшись, скороговоркой ответил Телегин. – Говорят, часа три-четыре потребуется вагонникам на ремонт. Я только заикнулся было насчет другого состава, так на меня дежурный даже руками замахал.

Брежнев плюнул и с досады сбил фуражку на затылок.

– Вот тебе и на! – раздраженно воскликнул он. – Безвыходное положение получается. Тут уже, видно, никакая наша идеальная работа не поможет. Даже если вместо четырех два часа будут ремонтировать вагоны, все равно не выехать нам по графику.

– Хватит тебе причитать, Алексей! – с досадой махнул рукой на своего помощника Доронин. – Оставайся тут за меня, я сам к дежурному схожу.

Но едва Сергей отошел метров двести от своего паровоза, как навстречу ему из-за снятого с осей и поставленного на землю пассажирского вагона, служившего дежурным помещением для вагонных осмотрщиков, показался главный кондуктор Никандр Филимонович Сотников. Длинная форменная шинель его была распахнута, неизменная старая дорожная сумка неуклюже болталась на боку, массивная цепочка от часов, отстегнувшись от пуговицы кителя, серебристой змейкой свисала из нагрудного кармана. По всему было видно, что Никандр Филимонович чем-то сильно взволнован.

– Задержка получается, Сергей Иванович, – торопливо заговорил он. – Состав наш эти мерзавцы изрешетили. Вагонники, правда, обещали принять все меры, но ведь там ремонт нешуточный… Надо же, чтобы случилось такое в первую нашу поездку по новому графику! – Поймав болтавшийся конец часовой цепочки, старик нервным движением вытащил часы из кармана кителя. – На целых пятнадцать минут опаздываем! – произнес он, сокрушенно покачав головой.

Но тут позади собеседников раздались чьи-то торопливые шаги. Обернувшись, Сергей увидел раскрасневшегося кочегара Телегина, спешившего к нему, видимо, с важной вестью.

– Сергей Иванович! – еле переводя дух, выкрикнул он. – Дежурный приходил… Велел срочно к составу подавать!

– К какому составу? – удивленно переспросил Сергей. – Не готов ведь он… Другой, что ли, поведем?

– Да нет, тот самый – семнадцать девяносто девять, – ответил Телегин, огромным красным платком вытирая потный лоб. – Может быть, путаница какая-нибудь? Состав-то в самом деле, говорят, крепко искрошили…

Сергей недоумевающе повернулся к Сотникову:

– Как же так, Никандр Филимонович? Что же мы, разбитый состав, значит, потащим?

– Не знаю, Сергей Иванович, – развел руками Сотников, торопливо застегивая шинель. – Подавайте пока паровоз на седьмой путь, а я побегу к дежурному, разберусь, в чем там дело.

А когда спустя несколько минут локомотив Доронина стал задним ходом осторожно сближаться с составом, Никандр Филимонович был уже у головного вагона и делал Сергею какие-то знаки. Не снимая рук с крана машиниста, Доронин высунулся в окно будки, прислушиваясь к щелчку замков автосцепки тендера и головного вагона.

Затормозив паровоз и включив паровоздушный насос, чтобы пополнить запас воздуха в главном резервуаре локомотива, Сергей быстро спустился по крутой лесенке к главному кондуктору.

– Ну как, Никандр Филимонович, – озабоченно спросил он, – выяснили вы, в чем там дело?

– Все в порядке, Сергей Иванович, – довольно улыбаясь и подкручивая усы, ответил Сотников. – Молодцы вагонники, нашли выход: решили на ходу состав ремонтировать, чтобы не задерживать поезд. Плотники уже погрузили все необходимые им материалы и инструменты. Слесари тоже на своих местах, так что надо быстрее трогаться – и так уже на двадцать пять минут опаздываем.

– Ничего, Никандр Филимонович, наверстаем, – повеселел теперь и Сергей. Повернувшись к Брежневу, стоявшему на площадке паровоза, он крикнул: – Слыхал, Алеша? Вот тебе и выход из безвыходного положения! А ты уж и нос повесил!.,

«ТРИНАДЦАТЫЙ» ЗАПРАШИВАЕТ ГАЕВОГО

В течение последней недели Гаевой от имени Марии Марковны писал Глафире Добряковой особенно часто. То он поздравлял какую-нибудь из ее внучек с днем рождения, то справлялся о здоровье, то интересовался успехами племянниц, учившихся в местном техникуме и часто посещавших тетю Глашу.

Капитан Варгин тщательно исследовал письма Гаевого, но шифра на них пока не обнаруживал.

– Удивительного в этом ничего нет, – успокаивал его майор Булавин, так как капитана снова начали одолевать сомнения. – Гаевой выполняет указания своего хозяина или какого-нибудь посредника, скрывающегося под номером тринадцать, и пишет лишь для того, чтобы дать знать «Тринадцатому», что у него пока все в порядке. Но вы не ослабляйте внимания: не исключено, что вскоре в одном из писем Гаевой донесет ему что-нибудь.

– А пока он, значит, помалкивает, полагая, что ничего существенного на нашей станции не происходит? – спросил капитан, и в глубоко сидящих глазах его блеснули искорки усмешки.

– Похоже на то, – ответил майор. – Не старайтесь, однако, убедить себя, что мы уже окончательно перехитрили Гаевого.

Все эти дни майор Булавин уделял Гаевому много внимания, и Варгина это удивило.

– К чему столь тщательное изучение подобной персоны, товарищ майор? Разве и без того не ясно, что это за мерзавец? – спросил он.

Булавин рассеянно ответил:

– Не все мерзавцы одинаковы, Виктор Ильич. У каждого свой характер, свои повадки. Чтобы нейтрализовать Гаевого, нужно предвидеть возможные ходы его, а для этого следует обстоятельно изучить все свойства его натуры.

…В тот день, когда Сергей Доронин отправился в первый рейс по уплотненному графику, капитан взволнованно вбежал в кабинет Булавина. Майор знал уже, что Варгину утром доставили с почты письмо от Глафиры Добряковой. По возбужденному виду капитана заметно было, что письмо это оказалось необычным.

Булавин отложил в сторону папку с документами и вопросительно посмотрел на капитана. Ему показалось, что широкий, резко выступающий вперед лоб Варгина покрыт испариной.

Капитан порывисто протянул Булавину лист бумаги.

– Вот прочтите это, товарищ майор, – произнес он каким-то чужим, сдавленным голосом.

Булавин взял бумагу и отнес ее подальше от глаз, чтобы удобнее было читать, – начавшая развиваться дальнозоркость все сильнее давала себя знать.

Пока майор читал текст шифровки «Тринадцатого», держа его в вытянутой руке, капитан, все еще не садясь, напряженно следил за ним, пытаясь уловить следы волнения на его лице. Однако майор внешне. был совершенно спокоен, хотя шифровка действительно была неприятной.

«Срочно донесите, какое практическое значение может иметь лекторий машинистов, о котором вы нам сообщали в августе месяце. Тринадцатый».

– М-да, – только и произнес Булавин, прочитав эти строки.

– Все теперь может полететь прахом, товарищ майор… – упавшим голосом проговорил Варгин, дивясь спокойствию Булавина. – Раз они лекторием заинтересовались, могут и весь наш замысел разгадать.

– Поберегите ваши нервы, товарищ капитан, – холодно заметил майор, слегка сдвинув брови и не поднимая глаз на Варгина. – Садитесь и дайте закурить.

Капитан торопливо надорвал пачку папирос и, стараясь сохранять спокойствие, спросил:

– Выходит, что этот тихоня обманывал нас, разыгрывая равнодушие ко всему, что происходит у нас в депо?

– Ничего этого пока не выходит, – ответил майор, выбивая о ноготь большого пальца табачные крошки из мундштука папиросы.

– Но если Гаевой нашел нужным донести своему начальнику о лектории, – взволнованно продолжал капитан Варгин, – значит, понимал, каков может быть результат этого лектория?

Булавин подпер голову рукой и задумался. Варгин, все еще стоявший перед ним, с нетерпением ожидал его ответа. Опасность представлялась капитану совершенно очевидной, и он считал необходимым немедленно предпринять самые решительные действия.

– Положение, конечно, серьезное, – произнес наконец майор, поднимая глаза на Варгина, – но я не понимаю, почему вы так нервничаете, товарищ капитан?

– Я вовсе не нервничаю… – смутился Варгин.

– Вот и хорошо, – усмехнулся майор. – Значит, мне это только показалось. Идите в таком случае и занимайтесь своими делами, а я подумаю, что нам лучше предпринять.

– А как же с письмом Добряковой? – недоумевая, спросил Варгин. – Отсылать его тете Маше?

– Что за вопрос? Обязательно отправьте.

– Но… – начал было капитан и замялся, не решаясь высказать своих опасений.

– Вы полагаете, что это рискованно? – спросил Булавин и, не ожидая ответа Варгина, продолжал: – Нам ведь известно, что Гаевой уже знает что-то о нашем лектории, следовательно, запрос «Тринадцатого» ничего нового ему не откроет. Мы же, напротив, из ответа Гаевого сможем узнать, что именно ему известно и как он сам реагирует на замысел наших машинистов. Отправляйте же письмо Глафиры Добряковой немедленно.

НА ДИСПЕТЧЕРСКОМ УЧАСТКЕ РОЩИИОЙ

Никогда еще Анна Рощина, вступая на дежурство, не волновалась так, как в этот первый день работы по уплотненному графику.

Составляя его, она старалась учесть и свой личный диспетчерский опыт и опыт других диспетчеров. Исходила она при этом из того принципа, что на транспорте нет профессий незначительных. Тут все важны, все в какой-то мере влияют на пробег паровоза. От небрежной работы даже самого маленького работника железной дороги могла произойти не меньшая задержка в пути, чем от неисправности самого паровоза. Для успешного выполнения графика требовалась согласованная работа людей самых разнообразных железнодорожных специальностей.

Был и еще один расчет в основе замысла Рощиной. Обнаружив, что посредственные машинисты, шедшие впереди хороших, изо всех сил старались ехать как можно быстрее, Анна составила свой график с таким расчетом, чтобы первым на ее участке всегда шел хороший машинист, за ним – менее опытный, а следом – снова хороший.

Когда сегодня Анна приступила к работе, диспетчер, которого она сменила, сообщил ей, что Доронин уже проследовал до Воеводина строго по графику, нагнав в пути получасовое опоздание. Но за Сергея она и без того была спокойна, а вот молодой машинист Карпов, шедший в сторону фронта с важным военным грузом, вызывал у нее тревогу. Пока и он шел по графику, но времени у него было в обрез, а впереди тяжелый подъем, на котором его паровоз неизбежно сбавит ход.

Тревожась за Карпова, Анна вызвала Журавлевку,

– Как тринадцать двадцать два? – запросила она дежурного по станции.

В репродукторе зашумело что-то, и хрипловатый голос доложил:

– Прошел ровно.

«Ровно» на диспетчерском языке означало полный час. Значит, Карпов все еще шел по расписанию.

Кашлянув, будто поперхнувшись чем-то, репродуктор продолжал:

– Похоже, что в середине его состава букса греется. Дымок виднелся. Не удалось определить только, из-под вагона он шел или из-под цистерны.

Греется букса… Анна хорошо знала, что в лучшем случае это было результатом недостатка смазки или неправильности заправки буксы подбивкой. Могла возникнуть и неисправность осевой шейки или подшипника. Беда в любом случае была немалая. Букса постепенно нагреется до такого состояния, при котором легко могут вспыхнуть и подбивочный материал в буксовой коробке и смазка. А если еще эта букса находится под бензиновой цистерной?…

«А возможно, и обойдется все?… – пронеслась успокоительная мысль. – Если букса греется не под цистерной, а под вагоном, воспламенение не вызовет ведь быстрого пожара…»

Однако Анна понимала, что и в этом случае поезд на следующей станции будет остановлен и задержан, так как придется расцеплять состав и выбрасывать из середины его поврежденный вагон.

Торопливо взвешивая все это, Анна то и дело поглядывала на часы. Только через двадцать минут должен был прибыть Карпов на Майскую, а стрелки часов будто вовсе перестали двигаться.

Мельком глянув в окно, Анна увидела краешек неба, окрашенный в нежные тона лучами заходящего солнца. Весь день было пасмурно, а теперь, к вечеру, погода улучшилась. Но это не обрадовало Анну.

«Опять, значит, нужно ждать налета…» – с тревогой подумала она.

Снова зашумел примолкший было репродуктор:

– Диспетчер?

– Я диспетчер, – живо ответила Анна.

– У селектора Низовье. Отправился пятнадцать двадцать.

Это вступил на участок Анны новый поезд, и она торопливо принялась записывать сведения о нем. А когда запись была закончена, большая стрелка часов передвинулась всего на несколько делений.

От волнения Анна крепко стиснула зубы, нервным движением отбросила назад сползшие на левое ухо густые волосы. В стекле, прикрывавшем график, висевший над диспетчерским столом, увидела она отражение своего осунувшегося и заметно подурневшего лица. В другое время это огорчило бы ее, но сейчас было не до того. Одолевали другие, более тревожные мысли:

«Дотянет или не дотянет Карпов до Майской? А что, если пожар вспыхнет в пути?…»

Первые сутки работы по уплотненному графику были на исходе. Прошли они без особых происшествий. Если некоторые поезда и выбивались из графика, то происходило это только на промежуточных станциях, а на конечные пункты диспетчеру, которого сменила Рощина, удалось привести их строго по графику.

И вот теперь, когда Анна заступила на дежурство, поезд Карпова грозил серьезно нарушить движение.

Повернув селекторный ключ, Анна вызвала Майскую:

– Майская! К вам подходит тринадцать двадцать два. У него греется букса. Возможно, придется делать отцепку. Есть опасение, что букса греется под цистерной с бензином. Приготовьте противопожарные средства.

– Понял вас, – ответил дежурный.

Тревога Анны не была напрасной. Она хорошо знала профиль пути своего участка. Если Карпов остановит свой поезд на Майской, ему с тяжеловесным составом ни за что тогда не преодолеть подъема пути, который начинается почти тотчас же за этой станцией. Только большая скорость позволяет взять такой подъем.

До прибытия Карпова на Майскую оставалось еще около десяти минут, когда в репродукторе защелкало что-то и Анна услышала голос дежурного по станции:

– Докладывает Майская. Показался тринадцать двадцать два. Идет раньше времени на большой скорости. По внешнему виду все нормально. Похоже, что пройдет Майскую без остановки.

– Обратите внимание на вагоны в середине состава, – распорядилась Анна. – Может быть, поездная бригада не замечает, что греется букса.

– Понял вас, – ответил дежурный.

«Как же так? – недоумевала Анна. – Неужели ошиблись на Журавлевке и никакой буксы в поезде Карпова не греется? Похоже, что в самом деле произошла ошибка. Поездная бригада не могла бы не заметить греющейся буксы, если из нее, как заявил дежурный Журавлевки, шел дым. А Карпов – молодец! У него в запасе почти десять минут лишнего времени и хорошая скорость, так что он теперь легко возьмет подъем и не подведет Кленова, идущего следом. Я правильно сделала, что пустила его впереди Кленова! Карпов ведь ученик Федора Семеновича и ни за что не позволит себе подвести своего учителя…»

Размышления Анны прервал шум репродуктора. Она насторожилась.

– Докладывает Майская, – раздался голос. – Тринадцать двадцать два прошел без остановки. В середине его состава над тележкой цистерны заметили поездного вагонного мастера. Он привязал себя чем-то к раме цистерны и на ходу заливает буксу смазкой.

– Поняла вас! – радостно отозвалась Анна и, облегченно вздохнув, выключилась из линии связи. Бледное лицо ее начало медленно розоветь.