Текст книги "На веки вечные"
Автор книги: Николай Семенов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
6.
Гитлеровцы, подтянув танки и артиллерию, почти вплотную подошли к станции Котлубань. Отсюда Паулюс собирался нанести главный удар по Сталинграду, чтобы расчленить защищающие его наши части, а затем отбросить их на север и за Волгу. Здесь, в районе станции, изобиловали танкоопасные участки. Поэтому именно сюда наше командование сосредоточило побольше танков и противотанковых средств.
...После вчерашнего боя кусты, выгоревшие от солнца и огня, степные травы покрылись толстым слоем рыжей пыли. Все пребывало в тревожном ожидании... К рассвету сентябрьское небо почти полностью очистилось от туч. Это было на руку вражеским летчикам. Едва развиднелось, как сотни бомб и снарядов обрушились на занятые бригадой позиции, на постройки станции и совхоза "Котлубань". Затем появились и танки с крестами на бортах. Вначале они продвигались успешно, но вскоре открыла плотный огонь наша артиллерия, и многие из них повернули вспять. Штурм вражеских позиций начался и с воздуха. В течение сорока минут советские летчики и артиллеристы перетряхивали гитлеровцев в их норах. В это же время стрелковые подразделения сближались с противником.
Взметнувшиеся в утреннее небо две зеленые ракеты возвестили о начале нашей атаки. Ведя мощный огонь из пушек и пулеметов, танки стремительно рванулись вперед, увлекая за собой атакующих стрелков. Несколько вражеских машин задымили, остальные, повернув назад, поспешили за теми, что ушли ранее.
– Гоголев, следи за ними, возможно, это маневр! – предупредил своего ротного Набоков.
На левом фланге роты неотступно за противником мчался танк лейтенанта Малига Айгутанова.
– Товарищ командир! Шайтаны чешут так, что не могу их догнать! – несколько бравируя, передал он ротному по радио.
"Этот горячий казах может в одиночку оказаться во вражеском тылу",– забеспокоился Гоголев и предупредил его:
– Погоней не увлекайся, побольше расстреливай. Эти твои шайтаны заманят тебя в ловушку!
Командир роты тревожился не напрасно. Вскоре машина Айгутанова, попав под огонь нескольких противотанковых орудии, оказалась подбитой. Избежать их мощного огня не удалось и Гоголеву. Он чуть не погиб. Члены экипажа сбили пламя, а дымящийся танк механик-водитель Шестаков увел в тыл и сдал ремонтникам. Командир роты пересел на другую машину, на борту которой, укрывшись за башней, находился комиссар мотострелкового батальона Пынченко.
– Смотри, Петро,– предупредил он старшего лейтенанта, – со стороны железнодорожной насыпи – оранжевые вспышки.
Гоголев всмотрелся. Да, действительно. Причем, с каждой минутой все чаще и чаще.
– Слезай-ка, комиссар, пока не поздно! – крикнул он.
Но Пынченко на танке уже не было.
Снова – вперед! Увидел Гоголев, как справа вражеский пулемет кинжальным огнем бьет по нашим автоматчикам. "Пехоте во что бы то ни стало надо помочь",– подумал он и скомандовал:
– Осколочным!
После двух пушечных выстрелов пулемет замолчал. Теперь огонь перенесли на батарею. Замолчала и она. Механик-водитель двинул танк на траншею, где также были обнаружены пулеметы. Хорошо проутюжил их гусеницами.
Впереди – огненно-дымные всплески разрывов. Механик-водитель словно чувствовал, что следующий снаряд может угодить в их танк. Он круто отвернул в сторону и сделал короткую остановку. Грянул выстрел из пушки. Затем снова увернулся от удара.
Танкисты заметили, как метрах в четырехстах от них делали перебежки вражеские артиллеристы. Присмотрелись и поняли: три их орудия разбиты, и солдаты теперь прибиваются к четвертому. Вот уже откатили его немного назад, копошатся за щитом. Сейчас откроет огонь... И тут, словно вихрь, налетела на них тридцатьчетверка Магомеда Гаджиева. Подмяла пушку под себя, раздавила... И замерла на месте. Немецкие автоматчики, ошеломленные внезапным появлением советского, танка, бросились врассыпную. Ведя огонь на ходу, за ними кинулись бойцы командира стрелковой роты старшего лейтенанта Недайводина. Когда ротный достиг остановившегося танка, башенный люк машины медленно откинулся, и из него показалась голова Гаджиева. Он крепко зажимал рукой левый глаз. Все лицо лейтенанта было залито кровью.
– Быстрей вылезай из танка! – крикнул ему Недайводин. – Я перевяжу тебя.
Гаджиев повиновался. За ним выбрался наверх башенный стрелок. Оба спрыгнули на землю. Ротный быстро перевязал раненого и, отведя чуть в сторону башенного стрелка, шепнул ему:
– У твоего командира выбит глаз. Принимай командование экипажем. И не задерживайся, вперед!
Оказавшийся рядом автоматчик ефрейтор Бобров по распоряжению командира роты, взяв под руку лейтенанта, повел его в ближайшее укрытие. Однако Гаджиев, словно почуяв какой-то подвох, резко вырвал руку и закричал:
– Уж не думаете ли вы, что я отвоевался? Глаз – это пустяк, Я же вижу! – И побежал к танку.
Но его перехватил Недайводин.
– Нельзя тебе, танкист! Срочно отправляйся в медсанбат.
Гаджиев просяще глянул на командира роты.
– Да пойми же, я – командир и парторг роты. Мой экипаж ждет меня. Ну что ты боишься за меня! Подумаешь – глаз зашибли. Ничего, проморгаюсь!
И он бросился к своему танку, который уже медленно сползал с подмятой под собой немецкой пушки. Все онемели от неожиданности. Недайводин и подоспевшая к этому времени военфельдшер Валентина Сергеева побежали за ним, но удержать его не удалось. В эту минуту воздух огласился ревом вражеских самолетов. Все вокруг моментально покрылось разрывами бомб. Недайводин кинулся в глубокую воронку. В другой, еще дымящейся, оказалась Сергеева.
Магомед Гаджиев на ходу стал подниматься на борт своей машины, но взрывная волна от упавшей рядом бомбы отбросила его в сторону, и лейтенант исчез в черно-бурых облаках дыма и пыли. Вокруг танка разорвалось еще несколько бомб...
Бой продолжался.
Кто-то постучал в башню остановившегося на минуту танка Гоголева.
– Командир, открой! – послышался громкий голос – Кто? – Я, Лебедев.
Старший лейтенант открыл люк. На борту, держась за башню, стоял до предела утомленный, весь в пыли и копоти начальник штаба батальона Николай Лебедев. Он был назначен на эту должность после гибели капитана Кривцова.
– Коля, живой? – обрадовался командир роты,
– Функционирую,– улыбнулся тот.
– Вот что, спрячься на всякий случай за башню.
Лебедев послушался. И вовремя. По башне моментально ударила длинная пулеметная очередь.
– Ну, какие новости, командир?
– Новости все те же, старые: Жмет, лютует фашист, спасу нет. Только что рассчитался с батареей. Пока расстреливали пушки, куда-то исчез с танка комиссар Пынченко. Как в воду канул.
– Я его только что видел. Командует батальоном. Поляйина-то нет... Он лично возглавил атаку, был тяжело ранен и вскоре умер. У них там вышли из строя почти все командиры взводов. Лейтенант Альбегов ранен. Словом, из ротных остался один Недайводин. Жалко Мишу Гаджиева. Потерял глаз и еще полез в бой, попал под бомбежку – и от него ничего не осталось...
– Зачем же ему позволили? Попробуй, удержи. Бросился к своему танку, словно бешеный. В общем, есть и другие новости, но о них после. А сейчас немедленно поверни свою роту к разъезду. Я побежал к Набокову.
И Лебедев спрыгнул с танка.
Через несколько минут рота Гоголева почти вплотную подошла к разъезду 564. Впереди, метрах в двухстах от командирской машины, по левому флангу роты вели огонь два вражеских танка. Старший лейтенант приказал механику-водителю под прикрытием холма, пологий склон которого начинался тут же, у танка, выйти стрелявшим во фланг. Когда этот нехитрый маневр был выполнен, экипаж в упор ударил по первой, ближайшей; машине, и она загорелась. Вторая попыталась развернуться в сторону разъезда, но тут же и она получила снаряд. Экипажи обоих вражеских танков моментально; покинули свои объятые пламенем бронированные убежища. С ними без труда покончил стрелок-радист.
– "Сокол-один"! – послышалось в наушниках Гоголева.– Доложите, почему разрушаете жилые постройки?
Это был голос Набокова. Командир роты повернул оптический прибор влево и заметил, как на южной окраине разъезда над одним из домов поднялось зарево пожара. Он вызвал на связь лейтенанта Фетисова.
– Федор Сйдорович, сейчас же прекрати расстреливать дома!
Фетисов был на пять лет старше командира роты, и поэтому Гоголев всегда величал его по имени-отчеству.
– С краю моя хата, что хочу, то и делаю с ней! – сердито отозвался тот.
Столь неуважительный ответ обозлил старшего лейтенанта.
– Хорошо,– с угрожающим спокойствием сказал он. – После боя разберемся, чья хата с краю.
Позже выяснилось следующее. В один из моментов боя на танк Фетисова с несколькими своими бойцами сел командир разведвзвода Василий Мешков. Он сообщил лейтенанту, что в огороде крайней избы у фашистов стоят шестиствольные минометы – "ишаки". Не знал Мешков, что Федор Сидорович Фетисов родом как раз из этого небольшого разъезда и что указанная им крайняя изба – его родной дом...
Командир танка, выслушав Мешкова, не счел обязательным посвящать во все это своего "пассажира". Спросил только:
– Откуда тебе известно про "ишаков"?
– Как откуда? Мы там в разведке были. Фашисты на разъезде всех поголовно расстреляли. Ни одного в живых не оставили...
Словно ножом по сердцу, резанули Фетисова эти слова. С трудом справившись с подступившим к горлу комком, он сказал как можно спокойнее:
– Тут из каждой дыры торчат стволы. От меня не ускользнут...
Когда настала пора, Фетисов направил свой танк на южную окраину поселка и, выбрав удобную позицию для стрельбы, остановился. Но достать вражеские минометы, которые своим огнем душили нашу пехоту, было невозможно: мешала изба, его родная изба... И другие хозяйственные постройки двора.
Раздумывать было некогда, и Фетисов, скрипнув зубами, дал команду... Сидевший на танке автоматчик корректировал огонь пушки. Через несколько минут во дворе Фетисова все горело. В огороде валялись разбитые вражеские минометы, одно противотанковое орудие, их уничтоженные расчеты [3]3
ЦАМО, ф. 3099, оп. 1, д. 40, л. 11.
[Закрыть].
Танкисты вместе с бойцами мотострелкового батальона бригады и 572-го стрелкового полка ворвались в поселок железнодорожного разъезда. Здесь еще дымились воронки. Кое-где горели дома. Густая кирпичная пыль липла к лицу. Местные жители, оставшиеся в живых (ошибся Василий Мешков, когда рассказывал Фетисову о поголовном уничтожении фашистами населения поселка), выбрались из подвалов. По дороге ни пройти, ни проехать – мешают вражеские трупы. Пришлось их срочно убирать, чтобы дать возможность продвигаться технике.
И вот уже танкисты ведут свои машины дальше.,Скорость максимальная. Иначе нельзя – местность открытая, противник ведет огонь с высоты 134,2. Там, на ее скатах, несколько дзотов. Нашу пехоту густо поливают свинцом из-за железнодорожной насыпи.
Несколько ближе – еще одна высота, поменьше. Павел Маркин, пригибаясь, первым достиг ее подножья и, немного поднявшись по пологому склону, оказался перед входом в немецкий блиндаж. Отсюда только что стреляли. Маркин кинул в дверь гранату, вслед дал очередь из автомата. И сам юркнул в блиндаж. За ним – еще трое подоспевших автоматчиков.
Когда к этому месту подбежал старший политрук Пынченко, Маркин встретил его докладом:
– Товарищ комиссар, в ихней землянке нашел какие-то бумаги и вот это.– И он передал старшему политруку пачку машинописных листков и несколько орденов.
– А что, фашистов там не было?
– Как же! Два офицера и три солдата. Лежат там, в блиндаже, связанные. Несколько вояк убиты.
Теперь надо выкурить гитлеровцев с высоты 134,2. К ней приближаются наши танки. Один из них загорелся. Гоголев торопится туда – закрыть брешь! – чтобы потом выскочить на гребень высоты. Неожиданно страшной силы удар потряс командирскую машину. Лицо старшего лейтенанта в крови. В танке тихо, мотор не работает. Зинченко стонет. Правый рукав его комбинезона сорван, плечо в крови. Но ничего этого Гоголев не видит.
– Заводи! – сказал он механику-водителю тихо и сердито. – Можешь завести?
Мотор завелся.
"Значит, все в порядке, – облегченно подумал ротный. – Можно драться". Его танк пошел в прежнем направлении – к высоте. Преодолел еще метров сто, и снова машина вздрогнула от удара. Не обращая на это внимания, Гоголев сделал четыре выстрела. А впереди увидел десятки ответных вспышек. Стало душно, и вдруг в лицо брызнуло что-то горячее. Оказывается, третьим снарядом пробит бак. Мотор опять заглох, в танке появилось пламя.
– Почему остановил машину? – крикнул Гоголев.
Когда мотор снова зарычал, потоком воздуха пламя потянуло в вентилятор, и оно захлебнулось. Его придавили шинелями, рваными клочками брезента. Танк спасли от пожара.
Командир все еще жил боем. Но ударил четвертый снаряд, и башню заклинило. Тогда Гоголев приказал задним ходом вывести танк из опасного места. Однако его команду уже никто не услышал... бывшие поблизости артиллеристы извлекли командира роты из танка, и он обессилено свалился на землю. Из ушей, носа и рта шла кровь. Поняли артиллеристы: старший лейтенант ранен и тяжело контужен. Стали приводить его в чувство.
– Выручили вы нас! Сражались геройски,– говорили они Гоголеву.
Подбежал старший политрук Феоктистов.
– Петя, высоту взяли! – громко и радостно объявил он, надеясь, что Гоголев его услышит.
И Гоголев услышал. Он медленно открыл глаза, сказал чуть слышно:
– А как же... За тем и шли...
7.
Секретарь партбюро Илларион Феоктистов и военфельдшер Сергеева на рассвете поехали навестить, Гоголева. Бригадный медпункт располагался в одной из дальних балок. Без труда отыскали его.
Несмотря на столь раннее утро, весь медперсонал был на ногах. Врач Александр Иванович Степанов, прислонившись к колесу санитарной машины и бессильно опустив между коленей руки, сидел на носилках, Голова его кл9нилась на грудь. Да и не мудрено: постоянно за атакующими танками. Вместе со своими медиками отыскивали раненых, тут же оказывали им первую помощь и направляли в медико-санитарный взвод, а многих – на левый берег Волги, в тыловые госпитали.
Рядом стояли некоторые из его помощников.
– Товарищ военврач второго ранга, говорят, вы убили гитлеровского офицера,– обратился к нему военфельдшер Волков; обратился вовсе не для того, чтобы услышать рассказ, а чтобы как-то взбодрить Александра Ивановича, отвлечь, помочь не поддаться усталости. Выщли-то на минутку, вдохнуть свежего воздуха, а там – опять за работу. Раненые ждут...
– Ничего особенного,– нехотя ответил военврач.
– А все-таки,– присоединилась к просьбе санинструктор Зина Мошкина.
Степанов приподнял голову, сел удобнее.
– Это было между разъездом и высотой. Там наши фашистов положили немало. Да и мы не без потерь были... Вижу: рядком три трупа вражеских лежат, среди них – офицер. Мы в это время с Валей Сергеевой перевязывали наших автоматчиков. А все остальные ушли вперед. Вдруг выстрел. Валя крикнула: "Немцы"
Я, не разобравшись откуда выстрел, растянулся на земле. И тут же – еще выстрел. "Это уже,– думаю,– по Вале". Потом она крикнула: "Меня убили!" Я успел заметить: стреляли как раз оттуда, где побитые валялись. Стало быть, один из трупов стреляет? Ну и стал палить по ним, по дохлым. После этого стрельба оттуда прекратилась. Кто из них стрелял, выяснить некогда было, да и ни к чему. Так что насчет офицера—это разговоры одни.
– И никакие не разговоры, товарищ военврач,– послышался голос Сергеевой.– Стрелял ихний офицер. Я заметила, как он выстрелил из длинного пистолета и голову быстро закинул назад, вроде не живой.
Степанов удивленно вскинул глаза.
– Легка на помине,– улыбнулся он.– Ну, коль скоро явилась, то сама и расскажи, почему крикнула: "Меня убили!"
– А вы не смейтесь. Пуля просвистела так близко что я подумала: все, прошила мою голову. —И Валя сама засмеялась. Рядом улыбался Феоктистов.
– Привезли раненых? – спросил их Степанов.
– Нет, Александр Иванович, мы пришли навестить нашего командира роты Гоголева,– ответил Илларион.– А заодно уточнить, нельзя ли его за Волгу не отправлять.
– Елена Семеновна, что с Гоголевым?– спросил военврач у командира медсанвзвода Байдиной.
– Товарищ военврач второго ранга... – начала было говорить та, но запнулась, отвела глаза в сторону.
Степанов заметил замешательство Байдиной, повторил вопрос уже строже:
Так что же с Гоголевым?
– Я сразу же хотела доложить, да боялась. В общем, Гоголева у нас нет. Он куда-то исчез.
– Это уже смахивает на мистику,– рассердился военврач.– Может, отправили в госпиталь?
– Хотели, но он категорически отказался. А теперь вот исчез...– виновато повторила Байдйна.
– Я, кажется, догадываюсь, где он может быть,– сказал вдруг Феоктистов.– Только, конечно, не в госпитале. Валя, поехали назад! А вы, товарищи, не волнуйтесь. Сейчас найдем беглеца.
...Старший лейтенант Гоголев пролежал после перевязки часа три и ночью, будучи в результате контузии в крайне возбужденном, если не сказать в невменяемом, состоянии, тайно покинул палатку Медсанвзвода и пошел туда, где оставил свою машину. С гребня высоты, у которой автоматчик Павел Маркин со своими друзьями пленил вражеских офицеров и солдат, Гоголев долго глядел на море огня, бушевавшего далеко впереди. Там Сталинград. Самого города отсюда он не мог видеть. Глазами не мог видеть... Но мыслями своими, душой и сердцем – о, зрение у них острое! – видел старший лейтенант, как дома и улицы города словно плавились в том страшном огне, как на фоне озаренного багровыми сполохами неба чёрнели железные скелеты зданий, бесформенные груды разваленных стен, как, несмотря на весь этот ад, кипела там героическая жизнь защитников города. Над ним беспрерывно взлетали наши и вражеские разноцветные ракеты. Ночная темень, разорванная светом пожарищ, прошивалась пулеметными очередями. Бешено струились трассирующие пули, врезались в черноту ночи лучи прожекторов, раздавался неумолчный грохот снарядов и мин. Там сутками не прерывались кровопролитные бои.
Петр Гоголев, еле держась на ногах, продолжал путь. Теперь он вел его к подножию высоты 134,2. Там он оставил свою машину. Там он должен ее найти.
И спустя еще полчаса нашел. Танк стоял, накренившись на какой-то неровности, строго уставившись стволом орудия в сторону противника. Он словно и без экипажа продолжал вести бой...
Командир роты обошел машину кругом. Его тридцатьчетверка была без левого ленивца, обгоревшие борта изгрызены снарядами. Старший лейтенант попытался взобраться на нее, но не получилось. Голова у него разламывалась от боли и кружилась. Не устояв на ногах, Гоголев опустился на землю в трех метрах от своего танка. На несколько минут впал в забытье. Вывел его из этого состояния странный голос. Насторожился, приподнявшись на локтях. Нет, показалось, наверное. Только отдаленный гул доносился со стороны Сталинграда. Голова все более прояснялась. Он уже стал понимать бессмысленность своего поступка. Да, он командовать еще может, но ведь бой кончился... Бои только там, в Сталинграде. Не кончаются ни днем, ни ночью... Опять мысленным взором увидел дымящиеся развалины, слепые, без окон, обезображенные здания.
Подумалось почему-то: "А ведь среди этих зданий – немало школ. Ничего, построим новые, еще лучше прежних. Буду опять учить детей".
И вдруг – снова голос. Теперь уже явственный. Где– то совсемрядом. Голос хриплый, тягучий, будто из-под, земли. Различил:
– Рус, вас-с-сер...
Гоголев привычно потянулся за пистолетом, но его не оказалось. Как полагается раненому, сдал в медпункте. Хотел подняться – сил нет, словно вареное тело. Повернул голову, стал шарить глазами в темноте. Наконец различил: у самого лица его, в полуметре, чьи-то сапоги. Закрыл глаза. Взглянул снова. "Нет, не наши кирзухи". Всмотрелся. Теперь уже увидел хорошо: лежит на спине раненый гитлеровский офицер. Протяни руку – ноги его коснешься.
– Рус, вассер!..
Теперь голос более твердый, даже властный. Очухался, видать, завоеватель.
"Мерзавец, не просит, а требует воды",– неприязненно подумал Гоголев. И неожиданно почувствовал, что сам умирает от жажды. Рукой нащупал на ремне флягу. К великой радости обнаружил, что она была с водой. "Где и когда набрал?" – удивился он. Вспомнил: попросил санинструктора Зину Мошкину, когда перевязку делала, она налила.
Проблемы для старшего лейтенанта не было: раненый и потому беспомощный враг просит пить – значит надо дать, тем более что вода есть. Советский воин в бою беспощаден к врагам, но к врагам поверженным утратившим способность или желание продолжать борьбу, он гуманен.
Гоголев склонился к фляге, стал откручивать пробку. И в это время почувствовал сильный удар в грудь. Фляга отлетела.
– Ах, ты так, значит!.. – старший лейтенант снова машинально потянулся к поясу, за пистолетом, с досады выругался. Рядом, почти вплотную, надсадно дышал что-то недоброе замышлявший офицер. Левая рука Гоголева случайно уперлась в приклад валившейся чьей-то винтовки. Он рывком поднял ее, перехватил в правую руку, но, обессиленный, тут же повалился на бок. Как сквозь сон услышал знакомый голос:
– Петя, ты чего тут копошишься? Э, да он тут один..
Это был Феоктистов.
– Да нет, он, пожалуй, уже один, – сказала Сергеева, склонившись над гитлеровским офицером, который, уткнувшись лицом в землю, уже не подавал признаков жизни.
Гоголева на руках отнесли в "санитарку". Потом обыскали офицера, взяли его документы. В одном из карманов нашли разбитые именные часы комбата Грязнова...
