Текст книги "На веки вечные"
Автор книги: Николай Семенов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
4.
День прошел без особых событий, и с наступлением темноты началась переправа. К двенадцати ночи штаб бригады и танковые батальоны сосредоточились в лесу восточнее Красково. Здесь и началась непосредственная подготовка к предстоящим боям.
...Комиссар батальона Набоков, дав указание парторгам и комсоргам рот на проведение открытого партийно-комсомольского собрания, решил проконтролировать работу хозяйственников. И сразу обнаружил непорядок.
– Почему кухню расположили среди танков? Здесь мы запрещаем жечь костры, а вы целый смолокуренный завод обосновали!
И, словно подкрепляя обоснованность тревоги комиссара, надрывно завыла сирена.
– Во-о-озду-ух!..
Повар мгновенно бросился под свою кухню. Тучный, высокий, в толстом полушубке, он легко вклинился между колесами, зато после отбоя не мог вылезть обратно. Пришлось трем солдатам поднимать кухонную технику. Нашлись, конечно, и зубоскалы.
– Кто испуган, тот наполовину побежден,– заметил Набоков, рассматривая смеющимися глазами изрядно перетрусившего кашевара.– Это, между прочим, Суворов сказал. И, между прочим, о военных поварах тоже.
После ужина в построенном на скорую руку между двумя танками большом шалаше собрался личный состав батальона. Комбат напомнил бойцам об особенностях наступления в лесисто-болотистой местности в условиях морозной зимы, о тех больших трудностях, которые предстоит преодолеть всем без исключения – и рядовым танкистам и командирам, сказал, какого рода помощь он, командир батальона, ожидаетот коммунистов и комсомольцев.
А потом слово взял комиссар.
– Через месяц страна будет праздновать двадцать четвертую годовщину Красной Армии,– сказал он.– А в праздники положено дарить подарки. И свой подарок Ждет от нас, танкистов, Родина-мать. Спросите, какой именно подарок? Скажу какой: это – освобожденная нами земля советская, это – вызволенные нами из фашистской неволи деревни, села и города наши. Там,– Набоков повысил голос, показал рукой на запад, – в наших домах хозяйничают оккупанты, там, не дождавшись нас, умирают отцы и матери, наши жены и дети. И нет нам покоя, нет нам праздника, покуда фашисты на советской земле! Завтрашний бой, нашс вами первый бой, должен стать началом пути к Берлину!..
Утреннее безмолвие в лесу. Конец января. После ночного снегопада деревья обновили свои белые шубы. На опушке, на полянах, в оврагах подросли сугробы.
Воины бригады выстроились на лесной поляне. Все в белых полушубках, а танкисты, кроме того, в меховых танкошлемах. На правом фланге 152-го танкового батальона стоят его командир майор Иванов и комиссар старший политрук Набоков. Дальше – 149-й танковый батальон. Комбат майор Ложкин и комиссар старший политрук Комиссаров о чем-то назидательно толкуют бойцам первой шеренги.
Вид у людей бодрый, подтянутый. Все ждут командира бригады.
Наконец подъехал на своем КВ и он сам, комбриг. На башне танка – Боевое Знамя. Подполковник Агафонов и старший батальонный комиссар Прованов легко спрыгнули с машины. Лица у воинов светлы и суровы: первый раз видят они Боевое Знамя – святыню бригады. Теперь под этим Знаменем им предстоит сражаться с немецко-фашистскими захватчиками за честь и независимость родной страны. Для кого-то из бойцов этот, теперь уже близкий, первый бой станет и последним. Немало могил останется на долгом пути к Победе...
Да, в этот тихий морозный день никто из стоявших на поляне не знал, да и, конечно, не мог знать, что свое Боевое Знамя воины бригады пронесут, через многие страны Европы, через Гоби и Большой Хинган и войну завершат в Порт-Артуре, что их танковая бригада станет гвардейской и заслужит почетные наименования Житомирской и Венской, а на Знамени ее засияют два ордена Красного Знамени, ордена Суворова и Кутузова. И что под этим Знаменем вырастут двадцать два Героя Советского Союза, десятки тысяч воинов удостоятся государственных наград.
Раздалась команда:
– Смирно-о-о! Равнение – на Знамя!
Перед строем проходят с развернутым Боевым Знаменем командир танковой роты старший лейтенант Молеев и ассистенты – механики-водители Новлянский и Федоров. Под их ногами пока не растоптанный снег. Они идут уверенно и гордо. Еще бы! Сегодняшний день – один из самых значительных в истории бригады.
Подполковник Агафонов поздравил личный состав с днем рождения бригады, опустился на колено и поцеловал край алого полотнища. То же сделали комиссар бригады Прованов, другие командиры. Были краткие, зажигательные выступления, далеко окрест разнеслось суровое и проникновенное: "Клянемся!"
Скоро, совсем скоро начнутся наступательные действия Северо-Западного фронта. Одна из основных задач операции – завершить окружение гитлеровских войск в районе города Демянска. Танковая бригада Агафонова, сломив сопротивление противника, совершит рейд во вражеский тыл и во взаимодействии с другими частями фронта замкнет кольцо вокруг части сил 16-й армии генерала Буша. Но обо всем этом сейчас знает очень ограниченный круг людей. Но все знают, что схватки с врагом предстоят жестокие, кровопролитные. И они готовы на любые жертвы во имя освобождения родной земли.
Боевые действия начались 29 января. 149-й танковый батальон с переменным успехом продвигался в направлении на Старую Руссу. 152-й вместе со стрелковыми подразделениями за трое суток боев вклинился во вражеский тыл на 30 километров. Оба батальона за это время освободили ряд населенных пунктов.
Ожесточенные бои развернулись за село Рамушево. Гитлеровцы прочно закрепились на шоссе, ведущем к Старой Руссе. Само Рамушево тянется вдоль левого берега реки Ловать. В нем до войны насчитывалось более 160 дворов, но к этому времени их осталось лишь половина, да посреди села возвышалось каменное здание церкви.
Неоднократные попытки взять село с ходу не увенчались успехом, и в полночь комбриг вызвал к себе командиров батальонов, чтобы уточнить с ними план дальнейших действий. Командный пункт бригады находился в большом блиндаже, рядом с входом в который стоял танк КВ. Тут же прохаживался часовой. Мимо него по протоптанной в снегу тропе прошло несколько человек в белых халатах. Это бригадные разведчики во главе с капитаном Горбенко проконвоировали пленного.
В блиндаже топилась печь, сделанная из металлической бочки. Но все равно было холодно и поэтому все сидели одетыми. Танковая переноска тускло освещала лишь один угол землянки. Там, за узким длинным жердевым столом, склонились над картой комбриг, комиссар и начальник штаба.
Разведчики ввели пленного. Прованов снял со стены переноску и с головы до ног осветил немца. "Ну и экипировочка!" – удивился он. На голове гитлеровца – пилотка, на ней – наша шапка-ушанка, а сверху напялена рогатая каска. Все это повязано рваной плащ-накидкой. Туловище пленного закутано в грязные тряпки, на ногах – большие соломенные чуни.
Комиссар начал допрос. Немецким языком он владел почти в совершенстве. Первые вопросы, как всегда: "Фамилия? Из какой части?"
Постояв с минуту молча, пленный попросил позволения присесть к печке, объяснив, что у него сильно замерзли ноги. Получив разрешение, он снял огромные чуни – эрзац-валенки и протянул к огню обмороженные ноги. Все с любопытством стали разглядывать его диковинную обувь.
– У нас на родине в таких штукенциях несутся куры,– без улыбки проговорил Горбенко; напряжение от только что отгремевшего боя еще не покинуло его. Вместе с пехотинцами-разведчиками они вытащили из блиндажа трех немцев. Двоих забрали пехотинцы, а третий– вот он, стоит, вернее, сидит тут.
Комиссар неожиданно спросил пленного, хотел бы он вернуться в свою часть. Тот испуганно замахал обеими руками:
– Найн, найн!
Заговорил горячо, торопливо, будто боялся, что ему не дадут договорить. Он сыт по горло войной в России, где все, даже погода, против них, немцев. Они несут большие потери убитыми, ранеными и обмороженными. С питанием плохо – в сутки получают кусок хлеба и какие-то эрзац-концентраты. Часто их заставляют искать продукты у убитых русских солдат, у которых почти всегда можно найти сухарик, сахар, сало...
Комиссар кивает в такт этой скороговорке и со злобной насмешливостью, правда, мысленно отвечает пленному: "Дешево стоят ваши слезы "завоевательские". Не такие уж вы голодающие. Просто не собирались зимовать в этих краях, вот и сели на "эрзац-концентраты". Крепко подвел вас фюрер со своим "блицкригом"!"
Пленный одной рукой гладит обмороженные ноги, а другой то и дело скребет спину.
– Григорий Васильевич, спроси, когда он последний раз мылся в бане, – предложил комбриг и почему-то взглянул на своего помпохоза Зубца.
Комиссар спросил. Немец ответил:
– Последний раз был в бане в августе. С тех пор даже не меняли белье.
– Спроси теперь, что он знает об оборонительном рубеже в районе Рамушево, – сказал комбриг.
Пленный показал, что перед передним краем имеется проволочное заграждение в три ряда кольев. Обочины дороги заминированы. Мины есть даже под проволочным заграждением. В самом селе создана система траншей и ходов сообщения полного профиля. Артиллерия преимущественно противотанковая. В основном она сосредоточена на опушке леса, южнее и юго-восточнее села. Хорошо укреплены фланги. Наблюдательный пункт находится там, где тригонометрическая вышка.
– Ничего нового. Все это мы и без него знаем,– комбриг повернул голову к Горбенко.– Кроме того, у них там есть и легкие танки.
– Почему скрыл наличие танков? – спросил комиссар у гитлеровца.
– Что о них говорить, они легкие, застрянут в снегу,– махнул рукой немец.– Никакого маневра..
Пленного увели. Командир бригады пригласил комбатов подойти поближе к развернутой на столе карте. Ему доложили об обстановке в районах действий батальонов, о потерях, о боевой готовности техники и личного состава. Неистовствует вражеская артиллерия и авиация. От танков часто отсекается наша пехота. Оставшись без непосредственной поддержки, танки несут потери. С утра до вечера кружатся фашистские самолеты – разведчики.
– Вчера вечером сосредоточились на кладбище,– сообщил майор Ложкин,– а утром уже налетели пять бомбардировщиков. От прямого попадания бомб два танка сгорели...
– А экипажи?
– Убит один механик-водитель.
– Надо самым строжайшим образом соблюдать маскировку, танки рассредоточивать,– сказал Агафонов. – Ничего не поделаешь – в авиации, артиллерии и в танках немцы пока нас серьезно превосходят.
Коротко отдав необходимые распоряжения, комбриг посмотрел на часы. Был уже час ночи.
– С рассветом ударим по Старой Руссе и по Рамушеву. А сейчас поедем к пехотинцам, подробно обсудим взаимодействие.
5.
На совещании командир дивизии полковник Бедин сообщил командирам полков и танкистам: разведкой установлено, что со стороны Старой Руссы в Рамушево прошли около двадцати автомашин. Чуть позже в селе остановились еще столько же автомашин, прибывших со стороны Шелгуново. К большинству из них прицеплены противотанковые орудия. По всей вероятности, эти фашины там останутся до утра.
– Поэтому,– уже тоном приказа сказал комдив,– Пока темно, нужно перерезать шоссе и ворваться в село!
За час до атаки провели артиллерийскую подготовку, ней участвовала вся дивизионная артиллерия. По тем временам и возможностям лучшего нечего было и ожидать.
С началом артподготовки танки роты старшего лейтенанта Крапивина выдвинулись на исходные позиции. "На бортах, по пять-шесть человек, расположились пехотинцы– танковый десант. На танке лейтенанта Соколова с санитарной сумкой заняла место Мария Кузнецова.
– Ну девичье ли это дело – находиться под пулями да осколками? – вздохнул кто-то из пехотинцев.– Сидела бы себе в медпункте... А еще лучше —дома.
– Нам, мужикам, не дюже будет сладко, а ей...– поддержал его другой десантник, сержант.– В самом деле, Маша, тикай-ка до медсанбата. Мы уж как-нибудь без тебя управимся.
– Дима, кончай треп,– одернул его помкомвзвода.– Она, может, храбрее тебя!
– Так уж и храбрее,– отозвался задетый Дима.– Знаем мы таких храбрых: чуть что и – "ма-а-мочка!"
Немногие знали, что из себя представляет эта хрупкая, маленькая, на вид совсем не воинственная девушка. Не знал и Дима.
– Хвастунишка вы, товарищ сержант,– спокойно сказала Маша, и ее серые глаза потемнели.– Я ведь могу и ссадить вас с танка. И побежите вслед за нами петушком, петушком, как у Гоголя.
Она достала из кармана полушубка гранату "лимонку" и стала запихивать ее за поясной ремень. Трудно сказать, что подумал сержант, заметив в руках девушки гранату, только он вдруг резко отпрянул и свалился с брони в сугроб, прямо под ноги подошедшего в это время к танку командира батальона Иванова.
– В чем дело? – в недоумении спросил комбат.
– Товарищ майор, наш сержант приемы высадки танкового десанта отрабатывает,– под общий смех ответила Маша.
– Если так,– сказал майор,– то отрабатывает неправильно. Надо одной рукой придерживать оружие, а другой – головной убор. А он, как видите, пять минут ищет свою ушанку!
Когда угомонился смех, майор, приняв строгий вид, произнес:
– Старший военфельдшер Кузнецова, ко мне!
Маша спрыгнула с танка.
– Мария Федоровна, вы куда собрались?
– Воевать, товарищ майор!
– Где ваш санинструктор Макаревич?
– Вон он,– Маша показала на следующий танк.
– Он с нами один справится. А вы идите в свою "санитарку" и следуйте за атакующими танками, ясно?
– Ясно, товарищ майор!
В этот момент вывалился из башни командир взвода лейтенант Соколов.
– Мария Федоровна,– сказал он с наигранным балагурством,– если погибну, то вот вам на память обо мне.– И протянул ей пластмассовую расческу.
В то время расческа на фронте считалась ценностью.
Маша первая поняла, что никакого балагурства в словах лейтенанта нет. Она смутилась, однако ответила весело, шутливо:
– Такой смелый да храбрый и вдруг погибать засобирался! А воевать кто будет? Нет, нет, расческу оставьте себе, пригодится. У вас вон какая шевелюра!
Маша ласково тронула пальцем свисающий из-под танкошлема чуб Соколова.
– Берите, Мария Федоровна, прошу от души,– умолял ее лейтенант.
– Хорошо, я возьму, но после боя верну.
– Добро,– обрадовался лейтенант и, ухватившись за ствол пушки, ловко вскочил на танк. Что-то еще крикнул Соколов Маше, но его голос потонул в диком реве моторов.
Через несколько минут танки вышли из леса юго-восточнее Борисова. Затем развернулись и на большой скорости устремились в направлении к селу, где металось зарево пожаров – результат точной работы артиллеристов.
В Рамушево, занятом противником, поднялась паника. В багровых отблесках пожаров, в бледном свете поднимающихся в предутреннее небо ракет отчетливо было видно, как по селу бегали полуодетые гитлеровские солдаты. Однако сопротивлялись отчаянно. Автоматные очереди густо прошивали все подступы. Прицепленные к тягачам орудия поспешно разворачивались, занимали позиции.
Спешившись с танков, наша пехота не смогла продвинуться вперед из-за шквального огня. Сделать стремительный бросок не давали полузасыпанные снегом проволочные заграждения. Группе бойцов все же удалось преодолеть первую линию заграждений, но и они залегли под сильным автоматно-пулеметным огнем перед второй линией. Стрелковые отделения поспешно заняли оборону вдоль ручья.
– Крапивин! Быстрее – на мост через Гусинец! – открыто радировал комбат Иванов командиру роты.
А через несколько минут принял доклад:
– Мост проскочили. Бой ведем в селе. Сильный огонь с опушки леса.
– Не связывайтесь с пехотой, главное – не проглядите орудия! – предупредил Иванов.
– Как же не связываться, когда с колокольни хлещет пулемет!
Крапивин дал по ней длинную очередь. Затем ударил осколочным снарядом.
Всем танкам по улице идти тесно, мешают горящие и подбитые машины. Поэтому некоторые двигаются огородами, околицей.
– Усиливается огонь вражеской артиллерии,– докладывает комбату Крапивин.– А пехота пытается окружить нас. Прошу помочь огнем!
– А свою пехоту не заденем? – спрашивает майор Иванов.
– Ее с нами нет, отсекли!
Наконец по селу открывают огонь наши артиллеристы. Вражеские солдаты попрятались в избах, подвалах.
Танкистам приходится одновременно стрелять по селу, по опушке леса и принимать меры против пехоты – норовит действовать связками гранат.
– Илларион, как нам утихомирить батарею на опушке леса? Бьет – нет спасу,– послышался в наушниках политрука Феоктистова голос Крапивина.
– Очень просто. Выйду ей во фланг со стороны тригонометрического пункта и ударю! – ответил политрук – Лучше бы вдвоем, чтобы поддержать друг друга.
– Бери Мурашкина, и валяйте!
Политрук стал вызывать лейтенанта Мурашкина, и вот уже два танка, ведя непрерывный огонь на ходу, по проселочной дороге устремились к высоте 28,1. Однако подавить огонь батареи двумя танками фронтальной атакой оказалось далеко не просто. По броне застучали осколочные снаряды, в танке стоял противный, раздирающий душу звон.
– Алеша! Снарядов не жалей! Сажай по опушке леса! Нам бы добраться до кустарников! – закричал Феоктистов.
Мурашкин слышал, но молчал. Был занят стрельбой. Ведь его танк направляющий. Прекрасно видел – вражеские орудия, что на опушке леса, стоят в двадцати метрах друг от друга. Бить с ходу, когда болтает, словно катерок в шторм, бесполезно. Один снаряд рвется почти под носом, другой перелетает. "Так можно самому схлопотать снаряд. Надо бить наверняка",– подумал лейтенант и решил стрелять с коротких остановок. Два, три выстрела – и метров двадцать вперед...
– "Орел", "Орел", я – "Сокол"! Прими правее,– Приказывает политрук Мурашкину. Это означает – надо спуститься под откос, выйти из зоны обстрела. Хорошо, что политрук своевременно заметил мало-мальски пригодное укрытие, иначе риск, на который решился Мурашкин, вряд ли мог оказаться оправданным.
Наконец обе тридцатьчетверки с натужным ревом вынырнули из-под откоса в нескольких десятках метров от опушки леса. Вражеские артиллеристы растерялись. Чтобы поразить наши танки, им требовалось развернуть пушки влево градусов на сорок пять. На это необходимо время. Но и наши танкисты в трудном положении. Казалось бы, пушки рядом, стреляй в упор или дави. На самом деле сделать это в лесу, да еще зимой, не так-то просто. По глубокому снегу танкам не дашь большой разбег. А орудия, как правило, стоят среди деревьев, за толстыми и высокими ледяными барьерами. Порою эти орудия трудно заметить даже с близкого расстояния. Если бить по ним из танковой пушки, то скорее всего попадешь в дерево или в ледяной панцирь.
А время идет... По лесу с дикими воплями мечутся вражеские пушкари. Одни пытаются развернуть орудия, другие стреляют по танкам из автоматов, бросают гранаты. Многие попрятались в блиндажах.
Политрук попытался связаться с Крапивиным, но рация командира роты молчала. Тогда он вызвал комбата Иванова.
– Крапивин дошел до середины села, а потом его рация замолкла. Я выезжаю туда,– сообщил комбат. Почему-то даже не стал спрашивать у Феоктистова обстановку.
– Товарищ комиссар, как будем действовать? – обратился Мурашкин к политруку.
– Ясное дело, уничтожать! Вперед на орудия и блиндажи! Смотри только не завались. Выбирай между деревьями промежутки пошире. Да пехоту не проморгай!
Не прекращая огня, тридцатьчетверки продолжают двигаться вперед. Вокруг танков, вздымая фонтаны снега, рвутся гранаты, по башням стучит град пуль. По лесу разносится адская симфония танковых моторов, падающих деревьев, рвущихся гранат и снарядов, автоматных очередей. Вот одно орудие вдавливается в снег. На другое падает сбитое снарядом дерево. Хрястнуло под гусеницами третье... Их расчеты уничтожаются пулеметными очередями.
Поняли гитлеровцы, в блиндажах спасения нет. Как только приближаются танки, они пулей вылетают из своих ненадежных укрытий. А бежать по глубокому снегу почти невозможно, и радисты-пулеметчики расстреливают их в упор.
Бой продолжается до тех пор, пока не начинают сгущаться сумерки.
– Мурашкин,– передает политрук, – двигай задним ходом на опушку. В темноте в лесу рискованно. Выезжай и ты, – добавляет он своему механику-водителю Алеше Хорошавину.
Гитлеровцы остаются в лесу, выходить боятся, но строчить из автоматов продолжают.
Попробовал Феоктистов еще раз связаться по рации с ротным, потом с комбатом, но безрезультатно. Тогда решился выйти на комбрига. Тот приказал:
– Возвращайтесь!
Над селом поднималось зарево пожарищ, а на окраине, около больницы, что-то рвалось. Беспрерывно с двух сторон взлетали осветительные ракеты.
– Стало быть, наши село не освободили,– тихо проговорил Феоктистов.
