Текст книги "На веки вечные"
Автор книги: Николай Семенов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
12.
В бригаду Прованова приехал генерал Андрей Григорьевич Кравченко. Командир корпуса прежде всего поинтересовался положением в Платонове.
Комбриг сообщил, что он получил короткий доклад о вступлении танков в бой, но потомсвязь прервалась.
– Надо послать им на помощь танковый взвод,– посоветовал командир корпуса.
– Уже сделали. Гладченко послал своего заместителя Гоголева с тремя танками.
– Следите за Платоновом,– предупредил Кравченко.– Не допустите задержки.
Затем он, поднявшись на танк, выступил перед танкистами бригады с короткой речью. Генерал поздравил воинов с одержанной большой победой на сталинградской земле и выразил уверенность, что в дальнейшем эта победа будет ими приумножена новыми, еще более блистательными ратными свершениями.
Николай Лебедев и Иван Клименко, повернув свои танки влево, на проселочную дорогу, устремились на Платонов. На первой машине сидели капитан Григорий Кравченко и санинструктор Зинаида Мошкина. Проехали около двух километров, и вдруг откуда-то по башне – пулеметная очередь... Капитана тяжело ранило. Его опустили на землю. Мошкина бросилась перевязывать, но рана оказалась смертельной, и отважный разведчик, недолго промучившись, тихо умер на руках санинструктора...
...Уже виден Платонов. В нем около пятидесяти дворов, расположенных неправильным полукругом – деревня повторяет извилину речки Карповки, выпуклой стороной примыкает к дороге, проходящей по северо-западной окраине.
Гитлеровцы почему-то не открыли огонь сразу же. Возможно, не заметили. И танкисты, обнаружив противотанковые орудия и танки противника, круто повернули на южную окраину Платонова.
– Силища тут немалая, Иван Иванович! – передал Лебедев.– А сорвать замысел гитлеровцев мы обязаны.
– Двумя танками? – выразил сомнение Клименко.
– Воюют не числом!..—крикнул начштаба батальона и немедленно передал по рации: – В Платонове большое скопление боевой техники и живой силы противника. Вступили в бой.
– Понял. Ждите подкрепления,– ответил комбриг.
Однако послать помощь до замыкания кольца окружения не представилось возможным.
– Ничего, выдержим, боеприпасы у нас пока есть,– успокоил себя и своего напарника Лебедев. – Только терять друг друга из виду не надо.
Он выехал на правую сторону улицы. По левой шел Клименко. Все прицепленные к автомашинам вражеские орудия стояли вытянутыми в походную колонну, и стволы их были направлены в противоположную от наших танков сторону. Развернуть их, конечно, не успеют. Танкисты мгновенно открыли огонь. Несколько автомашин загорелись. Остальные при разворотах сталкивались друг с другом, создавали на улице пробки. Не могли в эту минуту что-либо предпринять против наших экипажей и вражеские танки: они стояли во дворах и заправлялись горючим – готовились к маршу.
Две тридцатьчетверки, расстреливая и давя все, что попадалось, прикрывая друг друга огнем, по огородам, дворам и улице пробивались вдоль Платонова. От меткого попадания загорелся первый вражеский танк, затем второй... Вместе со снарядными ящиками взлетело на воздух противотанковое орудие. Прошла длинная пулеметная очередь по сараю, где была еще какая-то огневая точка. Обращать внимание на груженые повозки и бежавших в панике в сторону Карповки фашистов времени не было. Видя, что люди бегут к реке, туда же бросились и перепуганные лошади...
– Надо подбить каждому по три танка, тогда будет легче,– передал Лебедев Ивану Клименко.
Вдруг – сильный удар по машине начальника штаба. Это осколочный угодил по катку. Таких ударов по обоим танкам за день боя было немало. Когда танкисты вышли на восточную окраину деревни, боеприпасов у них почти не оставалось.
Еще удар – теперь по башне. Лебедева ранило. Лейтенант Павел Белов и механик-водитель Жариков извлекли его из танка и положили на черный от копоти снег. По горящей машине строчили из нескольких пулеметов и автоматов. В нее бросали гранаты.
– Спасайтесь! Теперь я сам! – крикнул Лебедев и стал отползать.
Лейтенант Белов, оставив Жарикова около начальника штаба, вернулся в машину за радистом-пулеметчиком, но выйти из нее не успел, так и остался в ней, охваченной пламенем... Лебедев медленно продолжал ползти куда-то вперед. Жариков был отсечен от него шквалом пуль и вынужденно отполз вправо. Не заметив крутого берега Карповки, покатился вниз...
А лейтенант Клименко продолжал вести огонь из своей, тоже горящей, машины. Воспользовавшись этим, Николай Лебедев, держа пистолет в руке, по огородам уходил все дальше.
Капитан Гоголев ворвался с тремя танками в Платонов, когда уже начало смеркаться. Там еще были гитлеровцы. Они подбирали убитых, перевязывали раненых, зачем-то растаскивали разбитую и сожженную технику. Увидев наши танки, вражеские солдаты в панике разбежались.
По улице невозможно было проехать, не подмяв под гусеницы подбитые, раздавленные, сожженные автомашины, трупы оккупантов.
На восточной окраине, во дворе, за сгоревшим сараем стоял истерзанный снарядами танк лейтенанта Ивана Клименко. Метрах в двадцати от него среди десятка трупов гитлеровцев лежало его бездыханное тело. На виске густо запеклась кровь... Рядом валялся пистолет. Остальные члены экипажа, тоже мертвые, находились в танке...
С правой стороны улицы возле разрушенной постройки Гоголев обнаружил и сгоревшую машину Лебедева, а в ней два обугленных трупа – командира танка и стрелка-радиста. Лебедева в ней не было... "Значит, удалось уйти,– с надеждой подумал капитан.– Только цел ли? Или ранен? Во что бы то ни стало найти!"
Дружба между бывшим инженером-гидротехником Николаем Лебедевым и бывшим директором школы Петром Гоголевым завязалась еще в начале сорок второго года, когда участвовали в окружении демянской группировки противника. С тех пор были неразлучны, вместе не раз смотрели смерти в глаза.
Найти Лебедева в этот день не удалось – уже стемнело. На следующее утро Гоголев поднял в огороде командирский ремень. "Каким образом оказался тут мой ремень?" Он узнал его по глубоким царапинам на звезде пряжки. Этот ремень Петр подарил Лебедеву в день его двадцатишестилетия... Здесь же увидел след– полз человек. Прошел метров двадцать и поднял планшет Николая, весь изрешеченный осколками, окровавленный, с оборванным ремешком и пустой. "Очистили мерзавцы..." Двинулся дальше. Стали попадаться неглубокие воронки. А вот четыре убитых вражеских солдата. Тут и там – длинные деревянные ручки. Понял: гитлеровцы, как голодные волки, преследовали тяжелораненого танкиста и швыряли в него гранаты. В кармане одного из трупов оказалось содержимое планшета Лебедева: запятнанная кровью топокарта, письма и фотокарточка жены Наталии. Недалеко валялся его изрешеченный осколками танкошлем. Раненый Николай полз около трехсот метров... На его пути Гоголев насчитал семь вражеских трупов. Метрах в двадцати от последней воронки, в высохшем и посеченном пулями бурьяне, скорчившись, с разорванным животом и перебитой правой рукой лежал старший лейтенант Лебедев. На месте падения последней гранаты снег сильно окрашен кровью. По измененному следу Гоголев понял: начальник штаба батальона полз дальше на спине, отталкиваясь ногами. Как и у Клименко, висок его был прострелен. Под левой рукой лежал пистолет с пустым магазином...
Сюда же перенесли тело Ивана Клименко, положили рядом с Лебедевым. Обоих накрыли шинелями.
– Простите, ребята, – скорбно произнес Петр Гоголев.– Не могли помочь вам вчера: торопились в Советский. Великое дело свершилось там, и ваш вклад в сталинградскую победу мы запомним на веки вечные...
Утром 24 ноября танкисты и автоматчики стояли в боевом строю. Собрались у железнодорожной станции поселка Советский, чтобы проводить в последний путь павших в последнем бою танкистов. Начальник политотдела Полукаров, выступивший на траурном митинге, назвал имена старшего лейтенанта Лебедева Николая Александровича, лейтенантов Клименко Ивана Ивановича, Белова Павла Дмитриевича, всех других доблестных бойцов и командиров, отдавших свои жизни за свободу и независимость Родины.
– Песней о мужестве, о незыблемой любви к родной земле звучат боевые подвиги павших воинов,– сказал он.– Они ненавидели фашистов до глубины души и эту ненависть доказали в бою. Кровь героев зовет к святой мести, товарищи. Бейте беспощадно фашистскую нечисть!
Погибших похоронили со всеми почестями в скверике железнодорожной станции. На временном обелиске написали: "Здесь похоронены танкисты – герои битвы за Сталинград".
Во второй половине дня Прованов собрал командиров управления бригады и батальонов на подведение итогов пятидневных боев.
В большом продолговатом, барачного типа, здании топилась печка. Хотя ее и раскалили на совесть, но в помещении было холодно – все шесть окон выбиты. Два из них, правда, кое-как застеклили, остальные занавесили зеленовато-пятнистыми немецкими плащ-палатками. Какое уж тут тепло...
– Не верится, что тут только что гремела баталия,– сказал комбриг и впервые за последние дни улыбнулся.– А теперь тишина...– И тут же поправился: – Вообще-то впереди, в районе самого Сталинграда, бои продолжаются...
Несмотря на всю тяжесть перенесенных невзгод, каждый выглядел бодрым, энергичным. Видимо, их физическая усталость компенсировалась той радостью, которая неизменно овладевает фронтовиками в связи с одержанной ими большой и трудной победой.
Прованов поздравил присутствующих с успешным выполнением поставленных перед бригадой задач, сообщил о высокой оценке, которой отметили действия личного состава командир корпуса генерал Кравченко и начальник политотдела полковой комиссар Плотников.
Участники совещания минутой молчания почтили память павших боевых товарищей.
Командир бригады попросил начальника штаба, майора Алифанова проинформировать о боевом счете танкистов за время боев под Сталинградом.
Майор доложил:
– С девятнадцатого ноября бригадой уничтожено: пятьдесят один танк, шестьдесят шесть орудий разного калибра, сто пятьдесят повозок с боеприпасами, двести пятьдесят автомашин, около четырех тысяч солдат и офицеров противника [6]6
ЦАМО, ф. 3099, оп. 1, д. 40, л. 73.
[Закрыть].
На подведении итогов выступили комбаты, другие командиры подразделений, парторги батальонов. Вспомнили поименно тех, кого сегодня не было с ними, в том числе Лебедева и Клименко, уничтоживших за этот период большое количество танков, орудий и других боевых средств противника, десятки автомашин, и повозок с грузами.
Через несколько дней красноармейская газета "Вперед!" выпустила листовку под названием "Бей врага, как герой Лебедев".
Все сознавали, что хотя победа в районе поселка Советский одержана важная, но это лишь первый этап в достижении конечной цели. Предстояло создать второе, внешнее, кольцо окружения, а группировку, зажатую внутренним, пленить или уничтожить.
...Танковая колонна бригады выступила с наступлением темноты. Видимость скверная, местность изрезана балками, оврагами, дороги изуродованы воронками. К тому же началась метель. Вести машины непросто...
До хутора Илларионовский, куда шла колонна, оставалось не более пяти километров. В это время от танка к танку полетела команда:
– Воентехника Шилова – к Гладченко!
Тот прибежал быстро.
– Валентин, выручай,– попросил его помпотех батальона Бондаренко и показал на тридцатьчетверку, остановившуюся на самом краю глубокого оврага.
Танк навис над обрывом, чудом держался на поверхности. Двигатель работал.
– Малейшая неосторожность, и – вниз.– Капитан Гладченко показал трубкой на дно оврага.
– Если бы не мерзлый грунт, давно были бы там,– ответил Шилов.
Перепуганный молодой механик-водитель стоит рядом, нервно мнет руками танкошлем. Он не справился с управлением, не сумел вовремя свернуть влево по дороге.
Теперь требуется особый опыт и хладнокровие. Ими обладает Шилов, потому и позвали.
Воентехник вынул у кого-то изо рта цигарку, затянулся пару раз и, забравшись в танк, осторожно пробрался к рычагам. Включил заднюю скорость, на бортовых фрикционах медленно стронул машину с места и резко подал ее на дорогу...
Все облегченно вздохнули.
Шилов еще километра два вел машину, пока не успокоился окончательно механик-водитель, затем уступил ему место.
Утром началась атака подразделений 293-й стрелковой дивизии. Танкисты бригады поддерживали их огнем. Бой был тяжелым. Гитлеровцы во что бы то ни стало пытались вырваться из окружения, а наши стремились сдавить их вторым кольцом.
Хутор Илларионовский освободили с большими для захватчиков потерями, однако комбат Гладченко из боя возвратился злым.
– Найдите Кузнецову, пусть перевяжет руку, – сказал он кому-то из подвернувшихся танкистов, а сам прилег отдохнуть в штабном фургончике. Здесь его и нашла Маша Кузнецова.
– Товарищ капитан, кто вас так расстроил? – расстегивая санитарную сумку, спросила она с улыбкой.
– Откуда тебе известно, что я расстроен?
– Трубка у вас во рту подрагивает. Давно заметила: трубка дрожит– значит, в душе неспокойно.
Комбат положил на стол свой погасший курительный агрегат, вытянул руку для перевязки.
– Правда, Мария Федоровна, места себе не нахожу. Какие ребята сегодня сложили головы! Такие смельчаки...– покачав головой, тихо сказал капитан.
Маша начала перевязывать рану. И вдруг что-то треснуло над головой, потом грохнуло на пол фургона и завертелось.
Гладченко, мгновенно вскочив с лежанки, крикнул:
– Осторожно, снаряд!..
Но Кузнецова, бросив перевязку, схватила какую-то тряпку и, пользуясь ею, как рукавицей, бросила то, что назвал комбат снарядом, в открытую дверь фургона, крикнув на всякий случай:
– Береги-и-ись!..
Гладченко во все глаза глядел на военфельдшера, покачивал головой от изумления.
– Товарищ капитан, – уже спокойным голосом проговорила Маша, – если снаряд пробил машину и не разорвался, то это не снаряд, а болванка.
Она оказалась права. Позже эту болванку подобрали запасливые ремонтники и заварили ею пробоины в корпусе танка.
13.
С боями продвинулись около четырех километров. Кольцо окружения сужалось ежечасно, и, естественно, сопротивление противника нарастало.
На следующий день, перед возобновлением боевых действий, провели небольшую артподготовку. Затем вперед устремился танковый батальон Федянина. Его танки безостановочно продвинулись около километра, а на левом фланге – еще больше. Однако нашей пехоты нет. Гитлеровцы стали забрасывать семидесятки гранатами. Танкисты старались пулеметным огнем воспрепятствовать им, в этом, но отвлекаться на долгое время нельзя, надо было следить за противотанковыми орудиями противника. А ведь всего лишь немного часов назад на командном пункте командира 293-й стрелковой дивизии, с которой взаимодействовали танкисты, до мельчайших подробностей согласовали все вопросы. И вот – неувязка...
Федянин связался с командиром бригады, доложил обстановку и попросил посодействовать насчет поддержки со стороны стрелковых подразделений.
Не прошло и получаса, как пошла наша пехота. Оказывается, ее задержал массированный огонь из стрелкового оружия, которым встретил противник атакующих. Понадобилось время, чтобы подавить его наиболее опасные огневые точки. Тронулись вперед и танкисты. Особую сноровку и боевое мастерство проявили танкисты роты лейтенанта Виталия Дианова. Их тридцатьчетверки буквально сметали на своем пути все, что противопоставил враг наступательному порыву советских бойцов.
Неожиданно командир батальона заметил, как метрах в пятистах впереди над сугробами молнией блеснула вспышка. Тут же над башней прошелестел снаряд. "В сугробах прячутся", – определил Федянин.
Действительно, вражеские артиллеристы, чтобы не утруждать себя долблением мерзлой земли, упрятали свои орудия в снег, образовав из него небольшие холмы, сливавшиеся с местностью, и обнаружить их было очень трудно.
Комбат выстрелил осколочным снарядом. Когда сугроб развалился, обнажилась пушка. Федянин вогнал в ствол очередной снаряд. Но в этот момент по семидесятое ударило другое вражеское орудие. Механик-водитель простонал... Свалился вниз старший лейтенант. Он пытался подняться, чтобы помочь механику-водителю, но не смог: оказалась перебитой правая нога. Вскоре сюда подъехал на танке лейтенант Сидоренко. Прибежали Побережец и Дианов. Комбата и других членов экипажа, получивших ранение, увезли в медпункт. Здесь Федянин стал умолять бригадного врача Степанова:
– Товарищ военврач, оставьте в медсанвзводе бригады. Не отправляйте в госпиталь.
Как и многим другим раненым, ему очень не хотелось покидать своих боевых друзей. Ведь тут он начал командовать батальоном. Здесь, в этой бригаде, награжден орденом Красного Знамени, принят в члены ВКП(б).
– С таким ранением, Сергей Аркадьевич, даже в госпитале пролежишь не менее полугода, – без всякой врачебной "дипломатии" отрезал Степанов.
Доктор был прав. Забегая вперед, :можно сказать, что лишь в мае 1943 года капитан Федянин (к тому времени он был повышен в звании) посчитал, с его точки зрения, реальным попроситься у госпитального начальства на фронт. На эту его просьбу ему с необидной иронией ответили, что отпустят на фронт тотчас же, как будет сконструирован танк специально для танкиста, умеющего ходить по земле только с тростью. И все-таки Сергей Аркадьевич своего добился. Он сражался с фашистами до победного дня.
В ходе этого же боя был контужен капитан Гладченко. Фугасный снаряд крупного калибра угодил под погон башни его танка, и башня сползла набок. По счастливой случайности, Сергей Кузьмич в это время находился около своей машины. Ударной волной его отбросило на несколько метров, и комбат попал в лазарет бригады.
Оставшиеся машины батальона в бой повел капитан Гоголев.
Танки маневрируют на поле боя, а наши пехотинцы вновь застряли. Гоголев отыскал командира стрелкового батальона. Тяжело раненный, тот 'лежал на дне траншеи. Около него хлопотал санинструктор. Пригнувшись, подбежали комиссар батальона Андрей Пынченко и политрук Иван Косиков.
– Аднрей Федорович! – обратился к комиссару Гоголев. – Требуется ваша помощь. Нет танкам ходу.
– Знаю, знаю, – закивал Пынченко. – Сейчас будем поднимать людей. Надо только преодолеть вот этот участок. Очень уж густо поливают сволочи...
Он повернулся и, пригнув голову, побежал по траншее. Гоголев и Косиков поспешили за ним.
– Баталь-о-о-он!—раздался зычный голос комиссара. – Слушай мою команду! За мной, по-пластунски, впере-е-ед!
Вынув из кобуры пистолет, Пынченко выбрался из траншеи и, вжавшись в перемешанную со снегом землю, пополз. То же самое сделали и Гоголев с Косиковым. Их примеру последовали бойцы. Через несколько минут стрелки поднялись во весь рост и с криком "ура" рывком бросились вперед. Капитан Гоголев, поравнявшись со своим танком, вспрыгнул на него и скрылся в башне.
Продвинулись не более трехсот метров, как по его машине ударил вражеский снаряд. Гоголев откинул крышку люка и в сердцах выругался: от ствола пушки остался один корешок...
– Чем теперь стрелять? – сокрушенно выкрикнул он.
Раздумывать было некогда. Капитан приказал механику-водителю принять правее, чтобы уберечь машину от попаданий в борт, а Ломову не прекращать огня из лобового пулемета. В это время командир взвода лейтенант Григорий Иваньков доложил, что на правом фланге прорвались штурмовые орудия.
Гоголев счел не обязательным свое пребывание в танке, лишенном пушки.
– Бегу к тебе! – передал он по рации Иванькову и соскочив с машины, поливавшей противника пулеметными очередями, короткими перебежками направился на правый фланг батальона.
Здесь наши танкисты увлеклись ведением фронтального огня и не заметили, как вражеские штурмовые орудия, ведя огонь на ходу, рассекли боевой порядок наших танков на правом фланге.
Иваньков, увидев подбегавшего Гоголева, открыл люк башни.
– Передай от моего имени, – крикнул капитан,– чтобы огонь перенесли вправо!
Гоголев стал взбираться на танк, и в ту же минуту по правому борту машины ударил осколочный снаряд. Гоголев исчез...
– Товарищ капитан, где вы? – высунувшись из башни, встревожено воскликнул Иваньков. И тут же увидел замкомбата лежащим метрах в десяти от танка.
Командир взвода вместе с радистом-пулеметчиком Смирновым наскоро перевязали раненого и контуженого капитана и на танке отвезли его в ближайшее укрытие.
Прибывшие военфельдшер Маша Кузнецова и санинструктор Зинаида Мошкина осмотрели пострадавшего.
– Ранен в правую ногу и бедро,– установила Маша и, склонившись к Гоголеву, спросила: —Товарищ капитан, кто вас перевязывал?
Раненый молчал, лишь невидяще смотрел перед собой.
– Потерял сознание, – шепнула Зина.
Кузнецова с упреком подняла глаза на лейтенанта
Иванькова.
– Гриша, это ты перевязывал?
Иваньков кивнул.
– Так я и знала! – рассердилась Маша. – Неужели вас в училище не учили, как оказывать раненому первую помощь? Ты же какую-то тряпку засунул в рану. Соображаешь?!
– Не тряпку, а кусок фашистского знамени,– поправил Иваньков. – Утром отбили. Часть пехотинцы забрали для чистки оружия. – Вынув из кармана брюк такую же тряпку, он шумно высморкался.
Гоголев застонал и шевельнул раненой ногой.
Медики сделали перевязку. Капитан тяжело вздохнул.
– Мария Федоровна, что со мной? – еле шевеля обветренными губами, спросил он.
– Ничего, товарищ капитан, обычное ранение. Ничего страшного, – успокоила его Маша.
Гоголев подозвал ближе к себе Иванькова.
– Гриша, возьми мой планшет с картой и пистолет, продолжай выполнять боевую задачу. – Осторожно повернулся на один бок, потом на другой, чтобы лейтенант смог снять и то и другое.
Не успели отправить раненого, как услышали предостерегающий голос появившегося рядом старшего политрука Целищева.
– Воздух!
Все привычно взглянули вверх. Над ними кружил бесшумно вылетевший из-за кургана вражеский самолет. В ту же минуту по нему ударили автоматные и пулеметные очереди. Чья-то пуля достигла цели, видимо, пробила бак с горючим. Самолет загорелся и начал планировать. Летчик, однако, успел сбросить несколько небольших бомб. Маша Кузнецова своим телом прикрыла раненого Гоголева. Зина побежала к старой воронке, намереваясь залечь в ней. Рядом раздался взрыв... Она еще несколько минут жила. Сил хватило, чтобы попросить тут же оказавшуюся подле нее Машу:
– Напиши сестренке Наде в Горький...
Это были последние ее слова...
Старшине Мошкиной Зинаиде Васильевне было ровно двадцать. Медаль "За боевые заслуги", которой ее наградили за вынос с поля боя пятнадцати раненых, получить не успела...
