Текст книги "Поэты 1790–1810-х годов"

Автор книги: Николай Смирнов

Н. M. ШАТРОВ

Николай Михайлович Шатров родился в 1767 году. Он был сыном пленного перса Шатра, которого привез и поселил в своем доме М. А. Матюшкин, командовавший после отъезда Петра I русскими войсками во время персидского похода.

В доме Матюшкина Шатров получил довольно скудное начальное образование, а затем, с 1787 года, начал службу сначала в Монетной экспедиции, затем в Московском губернском правлении и позднее в Московской удельной экспедиции. В 1804 году он получил чин надворного советника и в июле 1805 года был произведен в дворянское достоинство.

По свидетельству современников, Шатров отличался живостью характера, остроумием и способностями к импровизации.

Постоянно живя в Москве, Шатров познакомился и подружился со многими московскими литераторами, среди которых были Н. И. Новиков, М. М. Херасков, Н. Эмин и другие. Особенно близко Шатров сошелся со слепым поэтом Н. П. Николевым. Принадлежа к кругу Николева, Шатров был противником Карамзина и его школы. Когда, в 1794 году, Карамзин выпустил сборник под названием «Мои безделки», Шатров написал на него эпиграмму, хорошо известную в конце XVIII века:

 
Собрав свои творенья мелки,
Русак немецкий написал:
      «Мои безделки».
А ум, увидя их, сказал:
     «Ни слова! Диво!
Лишь надпись справедлива!»[243]243
  И. И. Дмитриев тогда же ответил Шатрову эпиграммой:
Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова,Нас боже упаси от разума такова.

[Закрыть]
 

Печататься Шатров начал в середине 1790-х годов в московских и петербургских журналах.

Особенно большой популярностью пользовались его переложения псалмов, в которых с редкой для того времени выразительностью и силой Шатров откликался на современные события: войну 1812 года, поражение Наполеона и т. п.

После войны Шатров печатался в «Амфионе» (1815), «Русском вестнике» (1815, 1817, 1818), «Сыне отечества» (1817), «Московском телеграфе» (1829), «Дамском журнале» (1831, 1832).

В 1820 году Шатров ослеп. Он вынужден был оставить службу и сильно бедствовал. Его стихотворения издала в 1831 году Российская академия, «узнав, что… писатель Николай Михайлович Шатров находится в весьма ограниченном состоянии при совершенном лишении зрения… чем исполнила свою обязанность и вместе сделала пособие писателю, находившемуся в бедственном положении»[244]244
  «Труды императорской Российской академии», ч. 1, СПб., 1840, с. 82.– См. об этом также в бумагах Д. И. Хвостова (ПД).


[Закрыть]. Издание это встретило сочувственные отзывы критики, отмечавшей самобытность таланта Шатрова. Декабрист В. К. Кюхельбекер писал в своем тюремном дневнике 18 июля 1833 года: «…Шатров – поэт не без дарования, не без теплоты чувства, не без мыслей новых и удачных»[245]245
  В. К. Кюхельбекер, Дневник, Л., 1929, с. 117.


[Закрыть].

Однако к тридцатым годам XIX века сочинения Шатрова, обладавшего несомненным поэтическим даром, уже безнадежно устарели. Раскупались они плохо и не могли поправить бедственное положение поэта. На Шатрова смотрели как на живой памятник давно минувшей эпохи. Друзья Шатрова вынуждены были признать, что вся его слава уже в прошлом. Так, М. А. Дмитриев, обращаясь к поэту, писал:

 
Ломоносова потомок,
Сын державинских знамен,
Ты меж нас живой обломок
Приснопамятных времен…
 

Сам Шатров в одном из своих поздних произведений, неопубликованном послании к баснописцу А. М. Зилову, подчеркивает, что стоит на позициях строгого классицизма и не приемлет романтических увлечений:

 
Своевольство романтизма
Часто вносит бред в стихи;
Без ума и классицизма
Шаг один до чепухи!
 

Скончался Шатров в нищете, надолго пережив свою известность, 11 октября 1841 года.

Издание сочинений Н. М. Шатрова: Стихотворения, чч. 1–3, СПб., 1831.

 
Восстанет бог – и глас громов
Бесстрашных трепетать принудит!..
Он снидет в сонм земных богов
И каждого дела рассудит…
Могущие! сей близок час!
Уж пламенник любви погас;
Померкли мира дни златые;
Готов архангел вострубить:
Страшитесь! Время пробудить
Глаголом правды души злые.
 
 
Бог вверил вам судить людей,
Хранить их собственность, свободу;
А вы под именем судей
Врагами стали смертных роду:
Законом сделавши обман,
Употребляя средством сан,
Поставя целью самовластье,
Осмелились присвоить гром,
Назвались мира божеством,
И рушилось земное счастье.
 
 
Приявши власть добро творить,
Возможность защищать гонимых,
Без страха правду говорить,
Не зреть на лица подсудимых, —
Вы всё творите напроти́в
И, совесть златом усыпив,
Среди утех, пиров блестящих,
Не слышите стенящих вдов,
Поющих истину певцов
И нищих, под окном просящих.
 
 
Вы боги! – а несчастных стон
Царю царей на вас доносит;
Корыстью скованный закон
Отмщенья вам всечасно просит.
Вы судии! – а правду ложь,
Как жертвенный, двуострый нож,
Нещадно режет днем и ночью.
Вы стражи! – а богатых власть,
Презрев чужой семьи напасть,
Бессильных давит тяжкой мощью.
 
 
Еще ли, бога не боясь,
Хотите правду гнать напрасно;
Народным жалобам смеясь,
Судить подобных самовластно;
Законов разум превращать;
Суму у бедных похищать;
Теснить защиты не имущих;
Невинных без вины винить;
Лицеприятие хранить;
Щадить разбойников могущих?
 
 
Еще ли от насильных рук
Гонимого не защитите,
Вдовам не облегчите мук,
Заслугам кровли не дадите?
Еще ли, обольстясь мечтой,
Для выгоды своей одной,
В чужих слезах не брав участья,
Дерзнете рабство продолжить,
Дерзнете жертвовать, служить,
Как богу – идолам пристрастья?
 
 
Судьи! – Услышьте правды глас,
Любимцы счастья! пробудитесь!
Представьте грозный, смертный час
И властью срочной не гордитесь.
Престаньте бедных презирать;
Неправосудьем раздирать
Святую хартию завета;
Исправьте злобные сердца,
Покуда медлит гнев творца
И день не наступил ответа.
 
 
Судите так, как судит бог!
Преследуйте одне деянья;
Богат ли кто, или убог,
Не различайте состоянья;
Подайте руку, как друзьям,
Рабам, священникам, князьям;
Любите всех, чтоб вас любили,
Чтоб бог за зло не воздал злом,
Не осудил вас тем судом,
Каким и вы других судили.
 
 
Не внемлют! – И вотще певец
Укорный голос напрягает:
Жестокость каменных сердец
Не чувствует, не постигает.
Бродя во тьме пороков злых,
Все алчут почестей земных:
Богатств, корон и поклоненья;
Всё так же презрен бедных стон,
Оставлен бог, забыт закон,
И нет злодейству исправленья.
 
 
Раздвиньтесь, пропасти земли!
Чертоги сильных, отопритесь!
И вы, которые могли
Губить людей, – землей пожритесь!
Я видеть мнил в судьях земных
Отцов отечества прямых
И всем вещал: се божьи чада!
А вы под блесками громов,
Как и ужасный из врагов,
Все дети смерти – жертвы ада!
 
 
Восстань, бог сил! Гряди судить
Судей, неправедно судящих:
Пора за правду отомстить,
Рассеять сонмы зло творящих;
Прерви, прерви терпенья срок!
Довольно царствовал порок,
Корысть – свободой торговала,
Богатство – притесняло честь,
Превозмогала правду – лесть
И совесть долг свой забывала.
 
 
Подвигнись в грозных облаках,
Шумящим пламем окружися,
Ревущей бури на крылах
С небес гремящих опустися
И, зло достойно наказав,
Восстанови любви устав;
Соделай всех людей друзьями;
Все веры слей в един закон;
Всем царствам дай единый трон
И царствуй мира над царями.
 

1798

 
Не тужи, сосед любезный,
Что фортуна к нам строга;
Грозный случай, век железный
Хоть кому сшибут рога.
Зло под солнцем неизбежно,
Утешенье с горем смежно;
Счастие как вешний лед,
По которому чрез воду
И в хорошую погоду
Редкий без хлопот пройдет.
 
 
Сам ты человек ученый:
Много слышал и видал;
Сам ты знаешь мир крещеный;
Кто путь славы протекал
Без худого приключенья?
Кто избегнул огорченья —
Иль мудрец, или герой?
Ах! Сократы и Катоны,
Цесари и Сципионы
Были случая игрой!
 
 
Знаешь сам – как Вслизеру
Заплатил Юстиниан;
Как Артемия за веру
Наградил Иулиан!
Как Овидия-поэта
Август, повелитель света,
В горькой ссылке погубил;
………………………………
Как же быть! Во всяком веке
Сильный слабого тузит;
Зависть в каждом человеке
Как змея всегда шипит…
Посмотри на бар счастливых,
На крестьян трудолюбивых:
Где без горести живут?
Где ума не притесняют?
Где убогих не терзают?
Где богатых не клянут?
 
 
Кто злодеев не имеет?
Кто из нас не упадал?
Кто из нас так жить умеет,
Чтоб себя не забывал;
Чтоб, сидя по горло в счастье,
Брал в чужой беде участье;
Чтоб, идя на верх честей,
Не толкал других с дороги
И, добившись в полубоги,
Назывался: друг людей?..
 
 
Свет похож на рынок шумный,
Где живут всё торгаши;
Где и сам боярин думный
В грех не ставит барыши;
Где корысть – как уложенье,
Совесть – как предрассужденье,
Дружба – как содомский плод…
Ах! перо из рук валится,
Дыбом волос становится,
Как посмотришь на народ!
 
 
Гордость всех нас обуяла;
Деньги сделались наш бог;
Правда цену потеряла,
Позабыт взаимный долг;
Все ударились в обманы,
Захотели в Тамерланы…
От вельмож и до крестьян,
Вместо истины, ученья,
Упиваясь развращенья,
Всякий самолюбием пьян!
 
 
Как же счастьем тут ласкаться?
Как тут славу заслужить?
Сам ты должен в том признаться
Мудрено на свете жить!
Трудно во время такое
Нам, сосед! руно златое
Честным образом достать.
Страсти хуже, чем драконы;
Мы с тобою не Язоны,
Что ж напрасно хлопотать?
 
 
Сам ты видишь – нет надежды
Стену лбом проколотить,
Чувство сильного невежды
На добро оборотить.
Страсти целый мир дурачат,
Ничего при них не значат
Знаменитые умы.
Наша жизнь опасно море;
Если всех удел есть горе,
Так потерпим же и мы;
 
 
Подождем, покуда бури
Тучу грозную промчат,
Прояснится блеск лазури
И перуны замолчат.
Кроме доброго терпенья,
Нет другого утешенья
В этом случае для нас;
……………………………
Будь уверен – достается
Всем сестрицам по серьгам;
Зло по свету так и льется…
Покоримся временам!
Не одни мы промах дали,
На худых людей попали;
Сами боги, в злые дни,
Жертвой случая бывают:
Государства исчезают,
Как воздушные огни!
 
 
Право, попусту трудится
Ум судьбу пересудить;
Можно ль карле умудриться
Исполина победить?
Человек-слепец мечтает,
А судьба определяет:
Так и быть! – И льзя ли нам
Взять в опеку провиденье
И другое направленье
Дать развратным временам?
 
 
Остановимся ж на этом:
Отдадим поклон мечте
И, простясь с коварным светом,
Возвратимся к простоте:
Познакомимся с природой,
С добродетелью, свободой,
Погостим хоть день у них.
Ах! пора за ум приняться,
Жить и – жизнью наслаждаться
Посреди друзей своих.
 
 
Не желай утех излишних,
Миллионов и льстецов;
Не желай чертогов пышных,
Громких почестей, венцов:
Там на бархатных диванах,
С миллионами в карманах,
Притупи и вкус и взор,
Дремлет в неге пресыщение,
Как ночное привиденье
На верху пустынных гор!
 
 
Верь, сосед! блаженства розы
В свете шумном не цветут;
Я слыхал, что горьки слезы
Через золото текут…
Что такое наше счастье?
Говорят – одно пристрастье
Только к выгодам своим.
Если так – по сей примете
И у бедного в подклете
Можно повстречаться с ним.
 
 
Не трудись летать высоко,
Милый, умный мой сосед!
Не ищи утех далёко
Самому себе на вред…
Счастие не за горами,
Не за темными лесами
И не в тех больших домах,
Где к хозяину без спроса
Показать не можно носа:
Милый друг! оно – в сердцах.
 
 
Кто умеет богу верить,
Понимать любви устав,
Страсти гордые умерить;
Кто имеет добрый нрав,
Совесть угрызенья чужду,
Хлеба с душу, денег с нужду,
Крепко спит в семье своей,
Тот и без похвал гремящих,
Без чинов и звезд блестящих
Счастливей самих царей!
 

<1810>

 
Пою пожар Москвы несчастной!
Нагрянул новый Тамерлан
И бранью тяжкою, ужасной
Вломился в Кремль, как ураган;
И нет от сильных обороны:
Повсюду страх, повсюду стоны,
Здесь горький плач, там страшный бой,
Везде насильство, притесненье,
Везде убийство, истребленье,
Везде грабеж, везде разбой.
 
 
Летят под небом с воем, с блеском
По грозным тучам смерть и гром
И разливают пламень с треском
На каждый храм, на каждый дом.
Зияют страшные зарницы
Над высотами всей столицы,
И загорается Москва.
Дым черный стелется, клубится,
И се перестает светиться
Москвы блестящая глава.
 
 
Москва несчастная пылает,
Москва горит двенадцать дней;
Под шумным пламем истлевает
Несметное богатство в ней:
Все украшенья храмовые,
Сокровища их вековые,
Великолепия дворцов,
Чудесных редкостей собранья,
Все драгоценности ваянья,
Кистей искусных и резцов.
 
 
Еще двенадцать дней дымилась
Столица славы и отрад,
Пожара искра в пепле тлилась,
Курился нестерпимый смрад.
Повсюду ужасы встречались,
От гибели не исключались
Ни хижины, ни алтари;
От переулка до гульбища
Всё претворилось в пепелища,
В развалины и пустыри.
 
 
Всё истребилось, и сожглися
Гостиный двор и Арсенал,
Сам Кремль с Китаем сотряслися,
И сам царь-колокол упал;
Взорвались башни, сокрушились,
Зубчаты стены развалились,
Скатилися с бойниц главы;
Повсюду ужас, разрушенье,
Пять взрывов – и в одно мгновенье
Не стало на земле Москвы.
 
 
Меж тем от голода и хлада
И от насилия врагов
На смрадном пепелище града
Толпы детей, толпы отцов
И сонмы матерей несчастных.
Под сумраками дней ненастных,
Скорбей сердечных не стерпев,
Без всякой помощи страдают
И разной смертью погибают,
Приютной кровли не имев.
 
 
Между развалин закоптелых,
Карнизов падших и колонн,
Домов и лавок обгорелых
Глухой, унылый слышен стон:
Там умирающий и мертвый,
Меча иль глада ставши жертвой,
Одни под ветрами лежат;
Никто им не закроет очи,
И только звезды полуночи
Тела усопших сторожат.
 
 
Все стогны полны мертвецами
Различных полов, лиц и лет;
Враги с железными сердцами —
И никому пощады нет;
А там толпы полуживые,
Главы седые, вековые,
Как тени с Стиксовых брегов,
Без обуви и без одежды,
Без помощи и без надежды,
Рабами стали для врагов.
 
 
И помня доброе былое,
Свою свободу и покой,
Клянут плененья время злое,
Томясь под страшною рукой
Ужасного Наполеона;
И полны пепелища стона,
И камни смочены слезой;
Страшна спасенья невозможность:
Всё превратилося в ничтожность,
Как под содомскою грозой.
 
 
Москвы под пеплом погреблися
Седьми веков и труд и ум,
По всей вселенной раздалися
Ее паденье, треск и шум.
Все вопрошали в удивленьи,
Кому Москва себя в забвеньи
Такую жертву принесла,
Которой не было примера,
И страшная такая мера
Кого и от чего спасла…
 
 
Отечество? Но без пожара
Великой из земных столиц
Довольно смелого удара
Бесчисленных ее десниц
На пораженье супостата!
Россия храбрыми богата,
Полки ее богатырей
Видали в поле Тамерлана.
Ужель Европу от тирана
И от бесславия царей?
 
 
Тебе венец и почитанья,
Царица русских городов.
Твой плен, твой пепел и страданья
Есть тайна божеских судов;
Не человеческой злой воле
На бранном, кроволитном поле
Была должна ты уступить;
Но бог, казня Наполеона,
Хотел Европу от дракона
Твоим пожаром искупить.
 
 
Узря Европы сотрясенье,
Ты длань ей дружбы подала,
Охотно для ее спасенья
Себя всю в жертву отдала;
От уз постыдных искупила;
Но чем Европа заплатила
Союзнице своей Москве?
Москва сама собой восстала,
И снова слава заблистала
На царственной твоей главе.
 
 
И следствием твоих страданий
Есть мир и царство тишины.
Уже волканы всех мечтаний,
Завоеваний и войны
Твоим пожаром потушились,
Ужасных силы сокрушились,
Исчез, исчез всемирный трон:
Надежды гордых перестали,
Кумиры слепоты упали,
И пал наш враг Наполеон.
 
 
Свобода! Пойте гимн свободы,
Европы славные певцы,
И вы, германские народы,
Сплетайте в честь Москвы венцы;
Сроднитесь с русскими сердцами
И будьте все ее певцами:
Пускай векам передадут
Пожар московский песни ваши,
И поздние потомки наши
Венец для ней, как вы, сплетут.
 
 
Я духом речь потомков внемлю,
Как отклик радостной молвы;
«Подвигнем океан и землю
Для прославления Москвы,
И в память жертвы незабвенной,
На поклоненье всей вселенной,
Как всех столиц земных главе,
Воздвигнем памятник!» – сказали,
Воздвигнули – и написали:
«Спасительнице царств Москве».
 

1813 или 1814

 
Замолк гремящий бард Фелицы,
Как в тучах вспыхнувший перун;
Уже надгробные цевницы
Бряцанием железных струн
О смерти барда возвестили
И барды барда проводили
В страну блаженных праотцов.
Рыдайте, девы Геликона:
Почил любимец Аполлона!
Почил – великий из певцов!
 
 
Он пел могущую царицу,
Как бард шотландских берегов;
Он пел бессмертную Фелицу,
Как бард, достойный петь богов.
Он пел – и песнь как вихрь неслася,
Как шумный водопад лилася,
Как щит – звучал высокий слог.
Дивились барды, ревновали,
Все подражать ему желали;
Но подражать – никто не мог.
 
 
Он пел и смело прикасался
К златым Орфеевым струнам;
От звуков воздух сотрясался,
И бард как гром являлся нам.
От струн его лучи блистали,
Из пе́рстов искры вылетали,
Сияла арфа как луна,
Слетались тени слушать пенье,
Сама Фелица в то мгновенье
Восторгами была полна.
 
 
Как Пиндар, вечно незабвенный,
Он пеньем нас очаровал,
И, как Рафа́эль несравненный,
Пером волшебным рисовал
Картины дивные природы,
И, как певец златой свободы,
Он путь к сердцам умел найтить,
И стройным лебединым пеньем,
Одушевляясь вдохновеньем,
Умел всех бардов превзойтить.
 
 
Его перо – перо науки,
Его язык – язык богов,
Его победных песней звуки —
Как звуки пламенных громов,
Его «Бог» ода – удивленье,
Псалмы, «Сосед», «Мурзы виденье»,
«Вельможа», «Счастье», «Водопад»,
«Умеренность» и две Фелицы
Прейдут потомства за границы
И будут цвесть, как райский сад.
 
 
Какой из современных гений
Оспорит у него венец?
Громами стройных песнопений
Какой сравнится с ним певец?
Он кончил жизни подвиг тленный,
Но струны арфы вдохновенной
Не могут с бардом умереть:
Их звуки в вечности отгрянут
И никогда не перестанут
Для царства русского греметь.
 
 
Хотя гробницы время гложет
И камни поглощает их,
Колоссы дивные ничтожит
Ударом тяжких крыл своих;
Земную славу затмевает,
На всё, как ветер, навевает
Забвенья вечного туман,—
Но не поглотит вдохновенья,
Превыше времени, забвенья
Екатеринин Оссиан.
 
 
Мир барду! песнопенью слава!
Покойся на златых венках!
Твоя хвала – как Этны лава.
Удел великих – жить в веках!
И ты в веках с Екатериной
Жить будешь песнью лебединой,
Под блеском вечного венца.
Тебя потомство не забудет,
И долго, долго здесь не будет
Тебе подобного певца.
 

1816

 
Певец гремящий, незабвенный,
Проснись в часы беседы сей;
Оставь свой одр уединенный;
Восстань! И на призыв друзей
Из тьмы могильной отзовися,
В собранье к нам перенесися
И будь свидетель, что, любя
Певца великих в здешнем мире,
Твоей еще мы внемлем лире
И помним в вечности тебя.
 
 
Пять лет сегодня миновало,
О друг наш, северный Мильтон,
Как между нас тебя не стало
И гений твой пал в вечный сон!
Но дружба друга не забыла:
Не всё ужасная могила,
Не всё твое взяла у нас.
Покорна слову смерти злоба,
Ты мертв – но говоришь из гроба,
Ты прах – но слышен всем твой глас.
 
 
Не умирает!.. И не может
Певец бессмертный умереть!
Хотя гробницу время сгложет,
Но муза будет вечно петь;
Он движет громы, землю, воды,
Передает из рода в роды
Дела великих на земли:
Он тот, кем мира все Атриды
И самые Семирамиды
До наших дней дожить могли.
 
 
Поэзии живое слово
Сильнее смерти и времян;
Их свойство сколько ни сурово,
Но не погиб от них Боян.
Подобно и твои творенья
Не встретят мрачного забвенья,
Невежество переживут,
Дождутся времени златого
И силою живого слова
Твой прах ко славе воззовут.
 
 
Блажен певец! стихотворенье
Есть лучший дар из всех даров,
В нем зрится неба вдохновенье
И слышится язык богов;
И тот, кто им владеть умеет,
Бессмертный лавр в удел имеет;
Ты языком богов владел,
Изображал все страсти живо,
Природу рисовал нелживо
И правду вслух пред сильным пел.
 
 
Ты пел могучих в ратном поле
И передал их славу нам;
Ты пел бессмертных на престоле
И сделался бессмертен сам;
Хвала твоей гремящей лире!
Для нас она не смолкнет в мире
И не завянет твой венец,
Тебя чтить музы вечно будут:
Бессмертного не позабудут;
И как забыть? – ты был певец.
 

1821

Г. П. КАМЕНЕВ

Гавриил Петрович Каменев (1772–1803) родился в Казани в семье богатого купца, обучался в привилегированном немецком пансионе Вюльфинга, где ранее учился Г. Р. Державин.

В 1790-х годах в Казани сложился литературный кружок, руководимый С. А. Москотильниковым. Членами этого кружка, помимо Каменева, стали Н. С. Арцыбашев и И. И. Чернявский.

В 1796 году, возможно, благодаря рекомендации Москотильникова, произведения Каменева появляются в журнале И. И. Мартынова «Муза».

В 1799 году с письмами Москотильникова Каменев приехал в Москву, где познакомился с Карамзиным и группой московских масонов: И. В. Лопухиным, О. А. Поздеевым, директором Московского университета И. П. Тургеневым и его сыновьями Андреем, Александром и Николаем. Редактор журнала «Иппокрена» А. П. Сохацкий одобрил литературные опыты Каменева и в течение 1799–1800 годов напечатал в своем журнале одиннадцать его произведений.

В 1802 году Каменев побывал в Петербурге и был принят в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств.

Вскоре после возвращения в Казань Каменев, организм которого был подорван излишествами бурно проведенной молодости, скончался.

Вольное общество отметило смерть своего сочлена трехнедельным трауром, а В. В. Попугаев произнес 12 сентября 1803 года речь, посвященную памяти Г. П. Каменева.

Творческий облик Каменева складывался под сильным влиянием «кладбищенской» поэзии Эдуарда Юнга, через которое преломились впечатления от чтения русских рыцарских романов и книжных обработок русских сказок. По свидетельству А. А. Фукс, Пушкин сказал о Каменеве: «…он первый в России осмелился отступить от классицизма. Мы, русские романтики, должны принести должную дань его памяти…»[246]246
  А. А. Фукс, Воспоминания. – Прибавления к «Казанским губернским ведомостям», 1844, № 2.


[Закрыть].

При жизни стихотворения Каменева не были собраны, многие из них появились в печати уже после его смерти.

Издание произведений Г. П. Каменева: «Поэты-радищевцы», «Б-ка поэта» (Б. с.), 1935.