Текст книги "Поэты 1790–1810-х годов"

Автор книги: Николай Смирнов

 
Для обращения всея Европы взоров
На образ сей, в меди блистающий у нас,
Не нужен стихотворства глас,
Довольно молвить: се Суворов!
 

<1804>

 
Суворов здесь в меди стоит изображен;
Но если хочешь знать сего героя славу,
Спроси Италию, Стамбул, Париж, Варшаву,
Царей, вельмож, гражда́н, солдат, детей и жен.
 

<1805>

 
Остановись, прохожий!
Здесь человек лежит на смертных не похожий:
На крылосе в глуши с дьячком он басом пел[132]132
  Суворов за некоторое смелое противуречие императору Павлу Первому отозван был от войска и сослан в село свое Кончанское Новгородской губернии в Боровицком уезде. «Там (говорит о нем жизнеописатель его Фукс) часто победоносная рука его звоном колокола призывала жителей в священный храм, где старец сей, исполненный веры, пел вместе с церковными служителями хвалы божеству». Когда потом Павел Первый, по просьбе Австрийского императора прислать к нему Суворова для принятия верховного повелительства над войсками, призвал его к себе и, посылая с ним также и свои против французов войска, произнес к нему сии достопамятные слова: «Иди спасать царей»; тогда Суворов, отправляясь в путь, сказал: «Я пел басом, а теперь еду петь барсом».


[Закрыть]
И славою, как Петр иль Александр, гремел.
Ушатом на себя холодную лил воду[133]133
  Он имел привычку для укрепления членов своих часто обливаться холодною водою.


[Закрыть]
И пламень храбрости вливал в сердца народу.
Не в латах, на конях, как греческий герой[134]134
  Ахиллес.


[Закрыть],
Не со щитом златым, украшенным всех паче[135]135
  См. в Илиаде описание Ахиллесова щита, коней и колесницы.


[Закрыть],
С нагайкою в руках и на козацкой кляче
В едино лето взял полдюжины он Трой[136]136
  Он не щеголял красивостию и борзостию коня своего: садился на простую козацкую лошадь и на ней с плетью в руке, называемою нагайкою, разъезжал по полкам.


[Закрыть].
Не в броню облечен, не на холму высоком —
Он брань кровавую спокойным мерил оком
В рубахе, в шишаке, пред войсками верхом[137]137
  Он не мог сносить летних жаров, и потому (если не по особой любимой им необычайности) часто среди самого пылкого сражения видали его скачущего верхом в одной рубахе; но никогда не скидывал он с головы своей шлема, в котором даже дома и при женщинах хаживал.


[Закрыть],
Как молния сверкал и поражал как гром.
С полками там ходил, где чуть летают птицы[138]138
  Известен славный переход его чрез Альпийские горы.


[Закрыть].
Жил в хижинах простых, и покорял столицы[139]139
  Варшаву, Медиолан, Турин и проч. Он не любил великолепия и пышности; жил всегда в простых покоях, без зеркал и без всяких украшений. В пище наблюдал умеренность. Дворецкому своему приказывал насильно отнимать у него блюды, и жаловался всем, что он ему есть не дает.


[Закрыть].
Вставал по петухам[140]140
  Суворов, когда надлежало идти в поход, никогда в приказах своих не назначал часу, в которой выступать; но всегда приказывал быть готовыми по первым петухам; для того выучился петь по-петушьи, и когда время наставало идти, то выходил он сам и крикивал: кокореку! Голос его немедленно разносился повсюду, и войско тотчас поднималось и выступало в поход. Казалось, он нарочно придумывал сии странности, дабы посредством их избавляться иногда от таких переговоров и объяснений, которые были для него или неприятны или затруднительны. Он не опасался ими затмить славу свою; ибо мог сказать о себе подобное тому, что в Метастазиевой опере говорит о себе Ахиллес, проведший отроческие лета свои в женском одеянии на острове Сциросе:
…………………gli ozj di Sciroscuserà questa spada, e forse tanto               occuperò la fama               co’novelli trofei,che parlar non potrà de’falli miei,  то есть:
  «Праздность проведенных мною на Сциросе дней оправдаю я сим моим мечом, и может быть, новыми победами столько озабочу славу, что не успеет она говорить о моих проступках». – В присылаемых донесениях Суворов не описывал побед своих пространными объяснениями. По взятии турецкой крепости Туртукая, он написал к императрице:
Слава богу, слава Вам,Туртукай взят, и я там.

[Закрыть], сражался на штыках[141]141
  Известно, что Суворов белое оружие, то есть штыки, в руках русских воинов почитал всегда средством превосходнейшим к побеждению неприятеля, чем ядра и пули. Пословица его была: «Пуля дура, штык молодец».


[Закрыть];
Чужой народ его носил на головах[142]142
  В Италии, когда он въезжал в какой город, народ выбегал навстречу к нему, отпрягал лошадей у его кареты и вез его на себе. Однажды случилось, что в самое то время, когда он приближался к освобожденному им от французов городу, нагнал его посланный из Петербурга с письмами к нему офицер. Он посадил его в свою карету, и когда народ выбежал и повез его на себе, то он, улыбнувшись, спросил у офицера: «Случалось ли тебе ездить на людях?» Офицер с такою же улыбкою отвечал ему: «Случалось, ваша светлость, когда, бывало, в робячестве игрывал шехардою».


[Закрыть].
Одною пищею с солдатами питался[143]143
  Он часто едал с ними кашицу.


[Закрыть].
Цари к нему в родство, не он к ним причитался[144]144
  Баварский король причислил его в свои родственники.


[Закрыть].
Был двух империй вождь[145]145
  Российский генералиссимус и Австрийский фельдмаршал, имевший два почетных прозвания: Рымникский и Италийский.


[Закрыть]; Европу удивлял;
Сажал царей на трон, и на соломе спал[146]146
  Он не любил мягких перин и пуховиков; сено и солома служили ему вместо оных.


[Закрыть].
 

<1805>

 
На дворе овечка спит,
Хорошохонько лежит,
Баю-баюшки-баю.
Не упрямится она,
Но послушна и смирна,
Баю-баюшки-баю.
Не сердита, не лиха,
Но спокойна и тиха,
Баю-баюшки-баю.
Щиплет ходючи траву
На зеленом на лугу,
Баю-баюшки-баю.
Весела почти всегда,
И не плачет никогда,
Баю-баюшки-баю.
Ласки к ней отменной в знак,
Гладит ту овечку всяк,
Баю-баюшки-баю.
Так и ты, моя душа,
Будь умна и хороша,
Баю-баюшки-баю,
Если хочешь, чтоб любя
Все лелеяли тебя,
Баю-баюшки-баю.
 

<1783>

 
Хоть весною
И тепленько,
А зимою
Холодненько,
Но и в стуже
Мне не хуже:
В зимний холод
Всякий молод,
Все игривы,
Все шутливы —
В долгу ночку
К огонечку
Все сберутся,
Стары, малы,
Точат балы
И смеются.
А как матки
Придут святки,
Тут-то грохот,
Игры, хохот;
О, какие
Тут дурные
На игрищи
Есть личищи!
А плутишкам
Ребятишкам
Там и нравно,
Где забавно,
Где пирушки,
Где игрушки,
И где смехи,
Скачки, пляски,
Песни, сказки,
Все утехи.
А снежки-то?
Ком, свернися!
А коньки-то?
Стань, катися!
А салазки?
Эй, ребята!
По подвязке
Надо с брата —
Привяжите, —
Ну! везите:
Едем в Питер.
Я пусть кучер,
Вы лошадки
Резвоноги —
Прочь с дороги!
Держи право!
Ай, ребятки!
Ну уж браво!
Накатались,
Наигрались,
Вплоть до ночки;
Не видали,
Как часочки
Пролетали.
Только ль дела,
Что катайся?
Чем изволишь
Забавляйся:
От ученья
За веселье,
От веселья
За ученье.
Всяко время
Мне не бремя,
И зимою,
Как весною,
Слава богу,
Не скучаю,
Но вкушаю
Радость многу.
 

<1785>

Сергий Александрович Ширинский-Шихматов родился в 1783 году в селе Дернове Смоленской губернии, в семье небогатого отставного поручика князя Александра Шихматова. Еще дома он обучился не только русской грамоте, но и «началам французского и немецкого языков»[147]147
  Список недорослям из дворян, определенным в Морской шляхетный кадетский корпус в кадеты. – Центральный государственный архив Военно-Морского Флота в Ленинграде.


[Закрыть]. В 1795 году Шихматов поступил в Морской кадетский корпус, который окончил в 1800 году, получив звание мичмана, В том же 1800 году он был определен в Морской ученый комитет при Адмиралтействе. Председателем этого комитета был А. С. Шишков, и к тому же времени, видимо, относится сближение будущего руководителя «Беседы любителей русского слова» с одним из наиболее значительных ее поэтов.

В мае 1804 года Шихматов в чине поручика был переведен в Морской кадетский корпус воспитателем и прослужил здесь до 1827 года, отказавшись от предложенного ему в 1811 году места инспектора в только что открывшемся Царскосельском лицее. По свидетельству воспитанников Шихматова, в числе которых были и будущие декабристы Завалишин и Беляев, он был человеком ученым и добрым, одним из тех немногих воспитателей, которые никогда не прибегали к телесным наказаниям.

Литературная деятельность Шихматова начинается в 1806 году, когда им был опубликован сочувственно встреченный перевод «Опыта о критике» Попа. Широко известным становится его имя после появления поэм «Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасенная Россия» и «Петр Великий». В 1809 году Шихматов избирается членом Российской академии. По этому случаю он сочинил и произнес «Песнь российскому слову», в которой дал краткие похвальные характеристики русским писателям от Ломоносова до Шишкова. В 1811 году основана «Беседа любителей русского слова», и Шихматов становится членом первого разряда, которым руководил А. С. Шишков.

Литературная деятельность Шихматова протекала под сильнейшим воздействием идей А. С. Шишкова. Шихматов насыщал поэтическую речь славянизмами и архаизмами, стремясь распространить высокий напряженно-торжественный слог на все виды литературного творчества, особенно культивируя при этом эпическую поэму, куда он вносил сильный элемент лиризма, что отразилось и в названии самого значительного его произведения: «Петр Великий. Лирическое песнопение».

Наряду с Шишковым и Хвостовым, Шихматов стал мишенью для остроумных нападок членов карамзинского лагеря, будущих арзамасцев. Нападки эти воспринимались им очень болезненно.

Воспитанная с детства религиозность с годами все более усиливается и все яснее проявляется в творчестве Шихматова. Последние его произведения приобретают отчетливо выраженный теологический характер.

В 1827 году, отпустив своих крестьян в вольные хлебопашцы, Шихматов выходит в отставку. С 1828 года он поселяется в Юрьевском монастыре, где попадает под сильное влияние изувера Фотия. 25 марта 1825 года Шихматов постригся в монахи под именем Аникиты.

В 1834–1836 годах Шихматов совершил путешествие к святым местам в Иерусалим, а затем стал архимандритом при русской посольской церкви в Афинах. Здесь он и умер в 1837 году.

Сочинения Шихматова никогда не были собраны.

 
О росс! О род великодушный!
О твердокаменная грудь!
О исполин, царю послушный!
Когда и где ты досягнуть
Не мог тебя достойной славы?..
 

Державин

ПЕСНЬ ТРЕТИЯ

 
Сверкающи кристаллом чистым,
Увеселяя слух и взор,
По камням пеняся кремнистым,
С высот Саянских медных гор,
Стоящих стражею Байкалу,
Бегут ветвистые струи,
Сливают быстрины свои,
Скопляясь, множатся помалу;
И Лена, славная из рек,
Еще младенец безызвестный,
Источник сребряный, прелестный,
Отважный восприемлет бег.
 
 
Несется влагой всей согласно,
Кропит поля, бразды, луга,
Растет, быстреет ежечасно
И разгоняет берега;
Течет – следы ее щедроты —
И новы дани вод пиет,
Шумит, волнует свой хребет,
Валит, стирает все оплоты,
Природы твердые труды;
Возрастши в силу совершенну,
Вбегает в бездну устрашенну,
Далече гонит вечны льды.
 
 
Так сонм россиян бранноносный
Дерзает в строгий путь побед;
Гнушаясь жизнию поносной,
Идет, сражая зло и вред,
Боря растущие преграды.
Текут в него со всех градов,
Преславных жаждущи трудов,
Отечества нелестны чады;
Среди напастей не скользя,
Стремятся храбры, сильны, скоры;
Стремнины, блата, реки, горы
Для россов гладкая стезя.
 
 
Гремит паряща в поднебесной
Деяний вестница, молва:
В боях Пожарский бессовместный
Идет – возрадуйся, Москва!
Скорбят убийцы безотрадно,
Свою провидя слезну часть.
Над россом зная веры власть,
Спешит в узилище злосмрадно,
Жилище слез и мрачных дум,
Толпа, злодейством наважденна,
Сломить правдивость Гермогена,
Сразить в измену твердый ум.
 
 
Вели! – да скопище мятежно
Идущих в буйстве к сим стенам,
Вотще на дерзкого надежно,
Главы свои поклонит нам.
«Кляни! – рыкают гордым гласом,—
Рабов, дерзающих на нас.
Кляни! – или текущий час
Твоим последним будет часом».
– «Благословен господь вовек,
На брань россиян научивый,
Их дух и руки ополчивый! —
В весельи сердца старец рек. —
 
 
Расти, расти, святейший пламень
Любви к отеческой стране!
Как ветры, веющи на камень,
Сарматы! грозы ваши мне.
Я веру блюл, блюду не лживу,
И как на воды в знойный день
Желает жаждущий елень,
Мой дух так жаждет к богу живу;
Терзайте, рвите плоть мою —
Не ощущу свирепость вашу,
И горькую страданий чашу,
Как жизни сладость, испию.
 
 
Отверзлись очи мне душевны,
Я вижу таинства времен…
Забудь, Россия, дни плачевны;
Царица ты земных племен.
Врагов бесчестья полны лицы,
Потухли бранные зари,
Почиют царствы и цари
Под сению твоей десницы,
Сармация твоя раба…».
– «Умри! умри, злодей завистный!
Судьбу России ненавистной
Твоя прообразит судьба».
 
 
Рекли, сокрылися мгновенно.
И пастырь добрый, нищ и сир,
Стрегущий овцы неизменно,
За них готов оставить мир;
И в узах варварам ужасный,
Ничем, никак не устрашен,
Питания вконец лишен,
Как агнец, под ножом безгласный,
Терпеньем, кротостью велик,
Спокоен тает, тает гладом;
И торжествующий над адом
В небесный воспаряет лик.
 
 
Приспел лютейший всех тиранов,
Наперсник Смерти, бледный глад;
На пир скликает хищных вранов,
Томимый обтекает град,
Питает едкие болезни
И дышит на живущих мор
(Увы, плачевнейший позор!
Сокройся, истребись, исчезни!).
Преторглися узлы родства,
Мертвеет дружба, нет приязни,
И под бичом свирепой казни
Пустеет царство естества.
 
 
Страдальцы шлют ужасны крики,
Жестокость мук бессильны снесть;
Вращают окрест взоры дики,
Взыскуют жалости – и несть.
Дрожащи протягают длани
И тщетно просят живота —
На всех простерлась нищета;
Уже измолкли их гортани,
Иссяк источник горьких слез;
От щедрого дарами неба
Напрасно ждут крупицы хлеба,
Падут – и мир для них исчез.
 
 
Враги, плодящи нам напасти,
Напасти видят над собой;
Разжегши в персях тлевши страсти,
Исходят снова на разбой;
Толпами реются в жилищи,
Последню восхищают снедь;
Мечом, желая жизни впредь,
Не сущей истязуют пищи
(Смерть в сердце росса, смерть совне!)
И, все исчерпав злобы средства,
Еще избыть не могут бедства;
Тогда… Но ах! вещать ли мне?
 
 
Вещать ли лютость смертных рода
И зло, невместное уму?
Внемли – и восстени, Природа,
И солнце, преложись во тьму!
Кто, кто главе моей даст воду,
Потоки слез моим очам?
Да я, по дням и по ночам,
Тоске своей дая свободу,
Рыдаю оны страшны дни,
Студом словесных вечно черны,
В веках претекших беспримерны,
В грядущих временах одни.
 
 
Драконы, аспиды, гиены,
Рожденны с жаждой кровопийств,
Горячей кровью воздоенны,
Которых жизнь есть цепь убийств,
И те щадят себе подобных;
А смысл имущи существа,
Почтенны искрой божества,
Лютейшие чудовищ злобных,
Далече превзошли зверей!
Дерзнули, обуяв алчбою,
Питать себя, увы! собою
И люди пожирать людей.
 
 
Сарматы, да умалят муки,
Дыханье всяко погубя,
Подъемлют на россиян руки,
Беснуясь, жрут самих себя.
Простерли хищный глад свой в гробы
(Коль долготерпелив господь!),
И мертвых устрашенных плоть
Питает жадны их утробы.
Природы вопиющий глас
Страданий заглушают чувством
И, адским умудрясь искусством,
Творят неслыханный запас.
 
 
Порвите все свои заклепы,
Развейте ужас, что я рек,
О ветры, волн цари свирепы!
Пожарский с россами притек,
И россы с ним непобедимы!
Уже там сильною рукой
Готовит помощь Трубецкой;
Отвсюду смертью обстоимы,
Враги еще возносят рог,
Надежны на свою твердыню;
Вещают их уста гордыню,
И сердце буйное: несть бог.
 
 
Но се – как пруги ненасытны,
Скопившись тучею густой,
Летят на нивы беззащитны,
Пленяясь жатвою златой,
Пожрать надежду земледельцев —
Бегут сарматы без числа,
Из челюстей исхитить зла
Москвы погибельных владельцев,
Прибавить россам годы бед.
Примчались – разлились в долине,
О нашей хвалятся кончине
И строят знаменья побед.
 
 
Мечтающи полсвета вскоре
Послышать в узах под собой,
Столпившись, восшумев как море,
Идут начать с Пожарским бой.
Но россы изливают души
Пред вышним с воздеяньем рук:
«На свой не уповаем лук;
Ты дерзость дерзостных разруши,
Ты в помощь нашу днесь восстань!»
Безмолвны, верой воскриленны,
Вождя примером укрепленны,
Текут – сошлись – сразились – брань.
 
 
Взревели страшно громы яры,
Земля колеблется вокруг;
Летают смертные удары,
И строи упадают вдруг.
Пространно властвующим страхом,
Несытой гибелью войны
Окрестны движутся страны,
И дымом жупельным и прахом
Затмился воссиявший день;
Поверьх двух воинств раздраженных
От тысящ пламеней возжженных
Простерлась огненная сень.
 
 
Кипят кровавые потоки,
Шумит дремучий, грозный лес,
Подземны пропасти глубоки,
Куда не падал свет небес,
Из тощего стенают чрева;
Завывши, звери ищут нор,
Трясется твердость гордых гор
От бурного жерл медных рева;
Тучнеют кровию луга,
Мутятся и краснеют реки…
Престаньте, буйны человеки!
Ужели смертных жизнь долга?
 
 
Не выше ли земного круга
Взнеслись воюющи полки,
Что молнией разят друг друга,
Перуны мещут из руки?
Умолкли нестерпимы звуки,
Огни престали воздух жечь;
И воин всяк, иссунув меч,
Горит, презрев грозящи муки,
Отверсть себе опасный путь
В среду врагов, стеной сгущенных,
Железной смертью ополченных, —
Горит пронзить враждебну грудь.
 
 
Смесились ратники противны,
Во тьме лишь зрится острий блеск,
Лишь вопли слышатся прерывны,
Оружий сокрушенных треск;
Пылая мужеством обильным,
Алкая славы и хвалы,
Среди курения и мглы,
Спешит сразиться сильный с сильным,
Победой увенчать чело,
Врага низвергнув в мрачность гроба.
Стеклись, сразились, пали оба,
И солнце жизни их зашло.
 
 
Бесстрашен росс средь ядр ревущих,
Бесстрашен росс среди мечей;
Зрит тьмы смертей к нему грядущих
И вспять не отвратит очей;
Мольбы возносит сердцем к богу,
Рукою борет сопостат.
Уже сарматы много крат,
Кляня его отважность многу,
В постыдный покушались бег,
Но вновь разят, отмщеньем полны.
Так яры океана волны
То бьют, то покидают брег.
 
 
Пожарский в ужасах покоен,
В веленьях внятен, мудр и скор,
И в мыслях бранью не расстроен,
Повсюду мещет острый взор
И движет ратные громады,
Как телом действует душа.
Спасти отечество спеша,
Не слышит огненные грады,
Шумящи бурей вкруг его;
Из строя в строй летит стрелою,
Живит подвластных похвалою,
Крепит дух воинства всего.
 
 
Рядами жнет врагов сварливых,
Ему предходят страх и смерть;
Сломилась гордость горделивых;
Куда возмнит свой меч простерть,
Бегут сарматы целым строем.
Как вихрь, крутится конь под ним,
Гордится всадником своим,
Зовет беды и дышит боем,
Высоко прядает чрез рвы,
Бодрится грозным звуком ратным,
Смеется остриям булатным,
Играющим поверх главы.
 
 
Еще колеблется победа,
Кому отдать цветущий лавр;
Никто не воспящает следа.
Сколь тверд крутый, недвижный Тавр,
Чело кремнисто, вечно-снежно
Подъемлющ выше облаков,
Пренебрегающ ветров ков
И бурь стремление мятежно, —
Столь в брани росский тверд борец.
Но множество врагов несчетно,
Усилие россиян тщетно,
И близок славный им конец.
 
 
Но что? где вои дерзновенны,
Тебе послушны, Трубецкой?
Враждой завистной вдохновенны,
Хранят постыднейший покой!
Стоят со спящими мечами,
Хулений изрыгают яд;
Падение России чад,
Увы! сухими зрят очами.
Пожарский с храбрыми вотще
На смерть стремится непревратно;
Падет Россия безвозвратно,
Кто, кто спасет ее еще?
 
 
Никак, Отечество любезно!
Сынов довольно у тебя,
Пресечь готовых время слезно.
Се муж, отвергшийся себя,
Святейших алтарей служитель,
Грядущий в трудный след Христа,
Носитель своего креста,
Оставя тихую обитель,
Где богу посвящал свой век,
Богат духовной нищетою,
Подвигшись верою святою,
От бед спасать тебя притек.
 
 
Как каплет в дол с горы стремнистой
Перлова утрення роса,
Или от сота мед душистый, —
Благие мира словеса
Лиются из его гортани,
Текут – и услаждают слух,
Текут – и побеждают дух;
Провидя россов жребий в брани,
Сей новый, верный Авраам,
Добыча горестей безмерных,
Спешит уверить маловерных,
Косненья их открыть им срам.
 
 
«Россия близ златой свободы,
И вами ли попрется вновь?
Или вы изверги природы?
Иль тигров вам влиянна кровь?
Ужели заклялись вы твердо
К Отечеству насытить месть,
Своих злодеев превознесть,
Подвигнуть небо милосердо
Пролить нерастворенный гнев
На вас, преступных, полной чашей?
Воздастся казнь измене вашей,
И ад сведет о вас свой зев.
 
 
Отдайте жизнь, сыны России!
Полмертвой матери своей;
Обрушьте на враждебны выи
Ярем, носящийся над ней.
Творец и совесть вам награда,
Спасенных души и сердца,
Щедроты россов без конца,
И плач и тщетный скрежет ада…
Я зрю, уже кипите вы
Стяжать хвалу потомков позных:
Пойдем, врагов потопчем грозных,
Сотрем завистников главы!»
 
 
Срамясь правдивой укоризны,
Гнушаясь подлой быть виной
Падению своей отчизны,
Сомкнувшись, дышущи войной,
Текут отмщать своих собратий:
Сражают их убийц мечем,
Как быстрым молнии лучем,
Не терпят мужеству препятий;
Повсюду от ударов их
Холмятся трупы сопостатов,
Их стыд омыла кровь сарматов,
Пронзенных средь надежд своих.
 
 
Приемлют новый дух и крепость,
Пожарский! сильные твои.
Смирилась хищников свирепость;
Забыв кичения свои,
Трясутся от российской силы,
От пожирающих смертей,
Взыскуют к бегствию путей,
Сердцами робки и унылы.
Но кто еще с страны другой
Разит, мятет полки строптивых?
Се Минин, трепет нечестивых,
Се ты, России сын драгой!
 
 
Военным преисполнен жаром,
С дружиной храброю настиг,
Напал – и новым сим ударом
Решил победу в краткий миг.
Сарматы, бодрым духом скудны,
Гнетомые со всех сторон,
Бесчислен видя свой урон,
Дают хребет на язвы студны,
Бегут – и вслед им страх и меч;
Бегут – разят друг друга сами,
Не чая мест под небесами,
Куда от росса бы утечь.
 
 
Тираны пали сокрушенны —
Их срам гремит по всей земли;
Их кровью россы орошенны
Москву избавить потекли.
Летят на огненны стрельницы,
Летят – и что прервет их путь?
Враги, мечтая их препнуть,
Возносят слабые десницы,
Но сами падают стремглав,
И злоба бездны побежденна.
Москва, Россия – свобожденна:
Свершился вышнего устав.
 
 
Пустеют полные темницы,
Падут оковы с росских рук.
Исшедших рубища и лицы
Следы являют долгих мук;
Томимые во мгле, во смраде,
Во страхе смертного часа,
Вперяя взоры в небеса,
Пиют восторг. – Пожарский в граде,
И воинство героев с ним;
Сердца сограждан восхищенных,
Востоком свыше посещенных,
Летят во сретение им.
 
 
Спасители – разрушив брани,
Спасенные – оживши вновь,
Друг к другу простирая длани,
Безмолвием гласят любовь;
Сплетаются, как лозы юны,
Спрягают души и уста,
Кропят слезами все места;
И яры, пагубны перуны,
Хоть грозный рев их изнемог,
Еще внимая умным слухом,
Взывают, возрастая духом:
Велик, велик, велик наш бог!
 
 
Стремятся россы изумленны
К виновникам своих отрад;
На них, блаженством упоенны,
Несытый утверждают взгляд,
И радость ликовствует всюду.
Несется глас во все концы:
Пожарский, Минин нам отцы!
Чудясь нечаянному чуду,
Всяк росс, в весельи торжества,
С главой, цветами увязенной,
Сей первый день Москвы спасенной
Святит на вечны празднества.
 
 
Вкусив от сладости спокойства,
В восторгах тает весь народ;
Представя свары и нестройства,
Горчайший безначальства плод,
Минувших бед позор ужасный,
Стократно ублажает мир;
И в сердце устрояя пир,
Влечется волею согласной
Царя поставить над собой,
Дабы за твердой сей стеною
Пожить с любезной тишиною
И век не ратовать с судьбой.
 
 
Царя, который бы в законе
К правленью почерпал совет;
Благословлялся бы и в стоне,
Хромым был жезл, слепым был свет,
Преступным судия безмездный
И сотворил бы свой престол,
Другим – прибежище от зол,
Себе – ступень в чертог небесный.
Но что? Се возникает глас,
Подобный шуму волн спокойных:
Пожарский первый из достойных!
Да будет царь, кто царство спас!
 
 
Изящный правотой сердечной,
Нет в россах равного ему:
Да будет царь! – его превечный
Обрел по сердцу своему,
И крепость дал в его десницу
Отмстить обиды естества
Врагам людей и божества,
В добыче их создать гробницу,
Навек пленить России плен,
Расторгнуть нерастерзны путы,
Пресечь злодеев ковы люты
И жалы притупить измен!
 
 
Достоинств блеском облеченны,
Всеобщий утоляя жар
И чувством сердца увлеченны,
Духовный лик и сонм бояр,
Несущи утвари державных,
Величество богов земных,
Грядут – и вся Россия в них —
К свершителю деяний славных,
Которым дышит днесь Москва
По немощи своей плачевной;
Ему из глубины душевной
Износят ревностны слова:
 
 
«Внемли – гласит тебе Россия:
Ты в гибельной моей судьбе
Мои болезни, муки злые,
Как сын, восчувствовав в себе,
Стремился от битвы́ на битву,
На громы высился челом,
И зло преоборал за злом,
Не дал мучителям в ловитву,
Не дал свободы моея;
Меня, изнеможенну, сиру,
Воздвиг, явил во славе миру,
И се – тебе награда я!
 
 
Дерзай – приемли скиптр десницей,
Которой жизнь мне отдана,
Покрой блестящей багряницей
Мой труд понесши рамена;
На верьх главы богоугодной,
В которой бедствие мое,
Спасенье, паки бытие
Носились мыслью неисходной,
Взложи сияющий венец;
Одеян красотою царской,
На праздный трон воссядь, Пожарский!
Воссядь – и будь царем сердец!»
 
 
Рекли – гремят повсюду клики
И движут радостию тварь;
Несчетны восклицают лики:
«Да здравствует Пожарский царь!»
Герой, душою умиленный,
Смущен великостью наград,
Гром, плеск, колеблющие град,
Внимал, собой не ослепленный.
Народ провозглашал вотще;
Он пребыл тверд – и рек народу:
«Я зрю отечества свободу,
И можно ли желать еще?
 
 
Погибни тот со срамом вечным,
Кто бед отеческой страны
Быть может зрителем беспечным,
Дремать на лоне тишины,
Когда Отечество в неволе,
Лишенно силы и красы,
Счисляет язвами часы!
Но росс ли создан к рабской доле,
Ярем иноплеменных несть,
Влечь жизнь в бесчестии глубоком,
Тиранов видеть тихим оком
И не подвигнуться на месть?
 
 
Я долг свершал, дерзая в бои,
И что пред долгом все беды?
Не я – сии, сии герои,
Трудами одолев труды,
По бедствах, коим нет подобных,
Поправ сарматскую змию,
Исторгли братию свою
Из челюстей ее всезлобных,
Чрез них возник земный Эдем
Для россов из земного ада;
И я – о, из наград награда! —
Сподобился быть их вождем.
 
 
Господь возводит на престолы,
Владеть оправдывает он;
Вотще чрез пагубы, крамолы
Теснятся хищники на трон.
Пусть высоты достигнут звездной,
На землю наведут боязнь, —
Приспеет медленная казнь,
Восторгнет их рукой железной
И свергнет в тартар от небес.
И я – дерзнув ступить на царство,
В себе вместил бы их коварство,
Их студ достойно бы понес.
 
 
Умерим радости чрезмерны,
Возвысим святость древних прав,
Явимся, россы, клятве верны;
И богу божие воздав,
Который рассудил правдиво
С язы́ком лютым нашу прю,
Царево воздадим царю;
Карая нас чадолюбиво,
Всевышний ветвь царей укрыл
От алчной злобы Годунова:
Под сению его покрова
Цветет Романов Михаил.
 
 
Да воцарится сей над нами!
И мы пожнем блаженства плод.
Богат Отечества сынами
Романовых преславный род.
И ныне Филарет священный,
Исполнен дел благих и дней,
К губителю страны своей
Потек боязнью не смущенный;
России дав святый обет
Умреть за чад ее и веру,
Предстал бесстрашен изуверу,
Бесстрашен страждет девять лет.
 
 
Ни зрак мучителя претящий,
Ни ярость вкруг него врагов,
Ни глад, всю внутренность палящий,
Ни лесть, ни теснота оков,
Ни злейший мук позор святыне
Не превратили сердца в нем, —
Разимый нощию и днем,
Он тверд, как адамант, поныне,
И злость злодеев утомил.
Почтим во старце верность строгу,
Пойдем – воскликнем славу богу:
Да воцарится Михаил!»
 
 
Плененный чувств сих высотою,
Еще безмолвствует народ,
Приятной связан немотою;
Но вдруг воззвал – и горний свод
Исполнился взываний гласных:
Да воцарится Михаил!
Воззвал – и путь свой устремил,
Ликуя от сердец согласных,
Пред алтари царей царя.
Так, движимы с высот луною,
Подвигшись всею глубиною,
Текут шумящие моря.
 
 
Герой! Средь тех в России звуков,
Которых гул, в твою хвалу,
Катясь от праотцев до внуков,
Гремя сквозь шум времен и мглу,
Раздастся в вечности безмерной, —
Един ли я пребуду нем?
Никак! – Но пусть погибнет в нем
И мой ничтожный глас усердный;
И я спасен тобой от бед,
И я воскликну дерзновенно:
Велик, велик ты незабвенно
Кровавых множеством побед!
 
 
Но сей победою бескровной
Ты всех героев победил;
Смирясь пред властию верховной,
Превыше оной воспарил,
Проникнул славой в сонмы звездны.
Уставить зыблющийся трон,
Избавить веру и закон,
Извлечь Отечество из бездны —
Само собой есть верьх утех.
Пред сим ничто венец, порфира,
Ничто весь блеск, вся слава мира,
Ничто подданство смертных всех!
 
 
Вещайте, славные народы!
Сыны всех лет, всех стран, всех вер:
Блеснул ли где в претекши годы
Толикой доблести пример?
И дух, толь истинно небесный,
Витал ли некогда средь вас?
Воздвигните хвалений глас,
Гремите россу плеск безлестный,
Ему совместника в вас нет:
Един Пожарский во вселенной!
Но что? – вотще стремлюсь я, бренный,
Умножить искрой солнца свет.
 
 
Пространны не вмещают храмы
Грядущих богу дать хвалу,
Дымятся чисты фимиамы
И сладкую наводят мглу;
Избегшие смертей и плена
Благодарят всех благ творца
И, сокрушив свои сердца,
Смиренно преклонив колена,
Блажат несведомы судьбы;
И все, в веселии великом,
Единым духом и языком
Возносят пламенны мольбы.
 
 
Тебя мы хвалим, боже вечный,
Телес и душ безмездный врач!
Ты утишил наш стон сердечный,
Утешил неутешный плач,
Смиряя, ты смирил порочных;
Но вняв раскаяния глас,
От смертной тли воззвал и спас;
Развеял тьмы злодеев мочных,
Как листвие осенних древ;
И мышцей сотворил державу,
Вселил в России мир и славу,
На благость преложил свой гнев.
 
 
Послал отраду безотрадным,
Явился в немощных бог сил;
Как злато пламенем нещадным,
Ты нас бедами искусил,
Исчислил слезы неисчетны
И с наших осушил ланит;
Над нами утвердил свой щит,
Да мы пребудем безнаветны.
Заря взбудила дня молву,
Терзался град бичом от терний;
Ты рек, – и солнца луч вечерний
Златит ликующу Москву.
 
 
Тебя, живущий на высоких!
Прославим, россы, в род и род.
Взыграй, земля, из недр глубоких!
Склонись, склонись, сафирный свод,
И, горы, возопийте радость!
Природа, воскури алтарь!
Воспой с Россиею, вся тварь,
И с нами песней ваших сладость
Слияйте, жители небес!
Снедайся, в кознях ад обильный,
Россию воскресил всесильный,
На камень крепости вознес.
 
 
Так вы, о россы пресловуты,
Пожарский, Минин, Гермоген,
Скончали годы наши люты!
Так скипетр росский сохранен!
Спасенна от цепей Россия,
Растуща в силе каждый час,
Хваляся, хвалится о вас;
Седит, вкушая дни благие,
Полмира осенив рукой,
На высшей счастия степе́ни.
Простите мне, священны тени!
Что я нарушил ваш покой;
 
 
Дерзнул, певец безвестный в мире,
Приявший скудный дар в удел,
На слабой и нестройной лире
Бряцать великость ваших дел.
Почто парящий Ломоносов,
Парнаса росского творец,
Не сплел достойный вам венец?
Пленяясь доблестию россов,
Горжусь, что россом создан я;
И если бы возмог искусством
С сердечным состязаться чувством,
Жила бы с вами песнь моя.
 
 
Вы, презря варваров безбожных,
Умреть готовые всегда,
По подвигах, лишь вам возможных,
Успели положить тогда
Величию России семя.
Оно теперь ливанский кедр,
Который, мирной тенью щедр,
Летяще презирая время,
Главою разделив лазурь,
Смеясь громам и вихрям тщетным,
Гонимым, беззащитным смертным
Дает убежище от бурь.
 
 
Оттоле росс, злодеям страшен,
Покоит сушу и моря;
Изрядством всяким преукрашен,
Чтит сердцем бога и царя;
На глас царя, на глас России,
Пойдет один противу царств;
Пред ним – ничто навет коварств,
Ничто воюющи стихии,
Ничто зияющий хаос,
Ничто и тартар возбешенный;
Хоть мир падется сокрушенный,
Бесстрашен разразится росс.
 
 
О росс, народ благословенный!
Геройством, благостью души
Единственный во всей вселенной!
Мои моления внуши:
Пробавь любить честные нравы
И веру праотцев своих!
Будь в истине ревнитель их!
Отвергни чуждых стран отравы,
Почти богатый свой язык,
Пылай к царю, Христу господню:
Будь росс! – преможешь преисподню
И вечно будешь ты велик.
 

<1807>