Текст книги "Поэты 1790–1810-х годов"

Автор книги: Николай Смирнов

 
На зелененьком кусточке
Червячок во тьме блистал
И, качаясь на листочке,
Тихий свет свой проливал.
 
 
Змей вияся протекает
Под кустом зеленым сим
И невинного пронзает
Жалом гибельным своим.
 
 
«Что я сделал пред тобою?» —
Червячок, упавши, рек.
«А зачем блестишь собою?» —
Змей сказал – и прочь потек.
 

<1796>

 
Холодны, светлы, тихи воды,
Где часто при ночных лучах
Элиза, в тишине природы,
Купается в златых волнах!
 
 
Кристалл! который, преломляя
Красы ее, вкруг них блестит;
Волна, что от луны сияя,
Ее колена золотит!
 
 
О, зеркало воды счастливой!
Где часто грудь драгой моей,
С зеленою мешаясь ивой,
Рисуется поверьх зыбей!
 
 
Струи, в которы упадает
Она во всех своих красах,
Увы! ваш рок меня смущает…
Страшитесь… яд в ее очах!
 
 
Страшитесь!.. И когда вас пламень
Сих светлых глаз не воспалит,
То сердца хлад ее вас в камень
Иль в лед навеки превратит!
 

<1796>

ДРУЖЕСКОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЩЕСТВО

Дружеское литературное общество возникло 12 января 1801 года и просуществовало до осени того же года. Членами его были Андрей и Александр Тургеневы, Жуковский, Мерзляков, Андрей и Михаил Кайсаровы, Воейков, Семен Родзянко. Объединенные родством и воспитанием (большинство членов Общества были воспитанниками пансиона при Московском университете), связанные с масонской традицией, выросшие на чтении повестей Карамзина, члены Общества открывали новую литературную страницу. Увлечение штюрмерской литературой, молодым Шиллером сочеталось в их сознании с политическим бунтарством, жаждой свободы. Призывы к борьбе с тиранами получали в обстановке последних месяцев павловского царствования вполне конкретное политическое звучание.

Ведущая группа членов Общества осуждает и придворное искусство XVIII века, и «легкую поэзию» карамзинистов, требуя героики и гражданственности. Одновременно выдвигается и другое требование – народности.

На заседаниях Общества в доме Воейкова в Москве, у Девичьего монастыря, разгоралась острая полемика. Андрей Тургенев, Мерзляков, Воейков и Андрей Кайсаров стремились придать диспутам политическую окраску, а в литературном отношении ориентировались на Шиллера. Жуковский и Александр Тургенев склонялись к литературным принципам Карамзина и стремились ограничить заседания моральными и эстетическими дискуссиями. Поклонник Стерна Михаил Кайсаров проповедовал скептическую философию Беркли, а Семен Родзянко был настроен религиозно-мистически. Именно благодаря молодым спорам, искренности исканий начинающих поэтов Общество стало не только важнейшим событием в творческих биографиях его участников, но и вехой в развитии русской литературы.

Центральным событием жизни Общества было торжественное заседание, посвященное отечеству. В речи, произнесенной на этом заседании, Андрей Тургенев призывал слушателей деятельно служить отечеству, «быть его сынами, с опасностию всего жертвовать его благоденствию»[109]109
  «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, М., 1956, с. 336.


[Закрыть].

В Дружеском литературном обществе, как в фокусе, сошлись основные направления молодой литературы 1800–1810-х годов: романтизм Жуковского, гражданская поэзия, связанная с традицией XVIII века и идеями Просвещения (Мерзляков), и преддекабристское идейно-литературное движение (Андрей Тургенев, Андрей Кайсаров).

Андрей Иванович Тургенев. Фотография с рисунка карандашом неизвестного художника (ПД).

Андрей Иванович Тургенев (1781–1803) – старший из четырех братьев Тургеневых, семьи, давшей русской культуре начала XIX века плеяду выдающихся деятелей. Самые первые впечатления будущего поэта были связаны с обстановкой опального существования отца, И. П. Тургенева, высланного в свое саратовское поместье после разгрома кружка Новикова. Начало литературной деятельности Андрея Тургенева было связано с масонской моралистической поэзией и прозой, культивировавшимися в университетском пансионе, куда его отдали учиться. Позднее, как протест против этих вкусов, оформилось юношеское увлечение творчеством Карамзина, влияние которого заметно на первых рукописных опытах Андрея Тургенева. Однако к концу 1790-х годов чувствительность и изящный скептицизм Карамзина были вытеснены в сознании молодого поэта Шиллером, поэзией «бури и натиска», литературой, проповедовавшей мужество и сопротивление деспотизму. Отношение Андрея Тургенева к карамзинизму оставалось сложным: наряду с острой полемикой имела место и органическая связь. Не случайно и «К отечеству», и «Элегия» были опубликованы в журнале Карамзина «Вестник Европы».

К началу 1802 года увлечение Шиллером сменяется интересом к Шекспиру (Тургенев переводит «Макбета») и фольклору. Все большую определенность получает его требование народности литературы.

Требование гражданственности в поэзии сочеталось в последние годы павловского царствования в сознании А. Тургенева с бурным ростом тираноборческих настроений, противопоставленных культивировавшимся в семье мистицизму, проповеди морального самоусовершенствования и отрицанию политики. Не случайно он стал кумиром и образцом для среднего брата, декабриста Николая Тургенева. В 1801 году Андрей Тургенев и Мерзляков выступили инициаторами Дружеского литературного общества.

В ноябре 1801 года он переехал в Петербург, где поступил на службу и был причислен к канцелярии Новосильцева. Пребывание в столице было кратким – он был отправлен дипломатическим курьером в Вену; в феврале 1803 года он возвратился в Петербург, а 8 июля того же года скоропостижно скончался от «горячки с пятнами».

Вся короткая жизнь Андрея Ивановича Тургенева была заполнена непрерывной литературной деятельностью. Почти все его труды до нас не дошли – лишь некоторые сохранились в отрывках. Интереснейший культурный памятник – дневник Андрея Тургенева, документ самовоспитания передового русского человека преддекабристской эпохи, – до сих пор не опубликован. Речи Тургенева в Дружеском литературном обществе свидетельствуют о том, что он обладал незаурядным талантом критика.

Стихотворения Андрея Тургенева никогда не были собраны. Предполагавшееся в серии «Архив братьев Тургеневых» их издание не состоялось. Настоящая публикация является наиболее полной. В нее не вошли лишь отдельные разрозненные строки и незавершенные черновые наброски (к ним относятся отрывки сатирической поэмы, процитированной нами во вступительной статье).

Издание стихотворений Андрея Тургенева:

«Поэты начала XIX века», «Б-ка поэта» (М. с.), 1961, с. 253.

 
Вотще невежество свой грубый глас возносит,
Вотще оно тебя, о Карамзин, поносит —
Сердца чувствительны ты будешь век пленять,
И славы можешь ли ты сам другой желать?
Кто Агатона чтет, всяк слезы проливает,
Пленясь творением, творца благословляет;
Тебе сердца пленять дар милый небом дан,
Пой к удовольствию, пой к славе россиан!
 

1796

К А. С. К<айсаро>ву

 
Когда весенняя улыбка
Чело природы озарит,
Когда в дыхании зефира
Прольется сладость и восторг,
Сильней сердца в груди забьются
И кровь любовью закипит,
Когда в врагах мы узрим братьев
И в их объятиях прольем
Слезу прощенья, примиренья,—
Тогда, тогда, мой милый друг,
Узрев, как после бурь ужасных,
Как после мрачныя зимы
Природа снова зеленеет
И снова добрые сердца
Зовет к святому наслажденью, —
Стремись в объятия ее,
Впивай в себя весны дыханье
И томну грудь им оживи.
Ее влиянье благодатно
Унылость в сердце истребит;
Надежда кроткая, благая
Рассеет мрак души твоей
И светлые лучи блаженства
Возблещут в радостных слезах.
 

1797

Т. К. Ф.

 
За что ты на меня сердита, я то знаю —
За то, что для тебя стихов не сочиняю,
Прости ты в том меня, ведь это оттого,
Что не желаю я злословить никого.
 

1797

 
Адам еще в раю с женой был жить обязан;
Так до падения он был уже наказан.
 

1797

 
О, как священная религия страдает!
Вольтер ее бранит, Кутузов защищает.
 

1797

 
Он сроду не краснел, краснеть и не умеет,
          Он врет, он лжет и не краснеет.
Но может в краску он всегда других вводить,
         Лишь только их начнет хвалить.
 

1797

 
В час скуки думая хоть чем-нибудь заняться,
Судьба в сей день тебя на свет произвела,
Но не могла никак от смеха удержаться,
Взглянувши на тебя, и грусть ее прошла.
 

25 сентября 1799

 
Кутузов! Вот еще работа для тебя!
Пиши, бесись, ругай, и осрами … себя.
 

7 декабря 1799

 
В чьем сердце добродетель
Свой трон соорудила,
Кто ею согреваем,
Как братьев любит ближних,
Им предан всей душою
И счастлив их блаженством;
Чей путь в сей жизни краткой
Любовь друзей нежнейших,
Любовь супруги милой,
Взор ангельский младенца
(Залога нежной страсти)
Цветами устилают;
Кто в горестны минуты,
В минуты испытанья
Находит утешенье
В святом благотворенье, —
Тот счастлив, счастлив прямо;
Хоть проливает слезы,
В слезах его играет
Луч кроткия отрады,
В душе его источник
Блаженства, наслаждений!
 
 
                П<лещеев>, здесь узнай себя!
И, зря святых небес к тебе благоволенье,
Благословляй творца в сердечном умиленье.
Чего желать еще осталось для тебя!..
 

25 сентября 1799

 
                      В дыхании зефиров,
                      На крыльях благодати
                      Низлетит к нам весна —
 

Весна! Весна! Кроткая, любезная, вечно юная богиня! Весна низлетит к нам в дыхании любви отческой. Огнь любви разольется во вселенной, счастье озарит людей светлыми лучами в объятиях любви. Дух жизни – будет дух любви. Всё восторжествует, всё исполнится радости.

 
В врагах мы узрим братьев нежных
И в их объятиях прольем
Слезу прощенья, примиренья.
 

Всё принесет дань благодарности благословляющему, и мы в радости сердца воскликнем:

 
Цвети, любовь, в природе,
Будь жизнию вселенной,
Будь жизнию пылинке,
Будь жизнию богов!
Красуйся, добродетель!
С любовию сопрягшись,
Лучом ее венчайся
И радость лей в сердца.
 

29 ноября 1799

 
О ты, которую несчастье угнетает,
Чье сердце горестью питается одной,
Нигде, ни в чем себе отрад не обретает,
Покрыта чья душа отчаяния тьмой, —
Воззри на небеса с сердечным умиленьем,
К небесному отцу простри свой томный глас
И с пламенной слезой моли об утешеньи.
Но счастья не ищи – его здесь нет для нас,
В сем мире, где злодей, страх божий забывая,
Во злодеяниях найти блаженство мнит,
Рукою дерзкою сирот и вдов теснит,
Слезам, отчаянью, проклятьям не внимая.
 

1799

 
Свободным гением натуры вдохновленный,
Он в пламенных чертах ее изображал
И в чувстве сердца лишь законы почерпал,
Законам никаким другим не покоренный.
 

10 августа 1800

 
Возможно ли, она (конечно, ведь не он)
               Оставила тебя. Забыла!
Она, которую так нежно ты любила?
Что делать! Ветреность для многих здесь закон.
Что было мило нам, мы часто оставляем
Лишь только для того, чтоб новое найтить.
               Найдем – и через час вздыхаем,
Хотим прошедшее опять поворотить,
               Но ах! уж поздно, всё пропало.
               Что прежде столько восхищало,
               Пропало – где его искать?
Страшись хорошее на лучшее менять!
               Одно с тобой перед глазами,
               Другое где-то за горами;
Притом же всё вдали обманчиво для глаз;
И можно ли сравнить надежду с увереньем?
Раскаешься и сам, но будет всё не в час;
И ты останешься с одним нравоученьем!
 
 
Ах! Друга твоего неверного урон
(Он только жалок мне) ничем не наградится.
Ах! Если б знал ценить свое блаженство он,
Когда бы чувствовал, чего в тебе лишится!
Напрасно по тебе он будет слезы лить,
Ему тебя никто, никто не замени́т.
Но ты, под сча́стливой рожденная звездою,
С любезной, пламенной, нежнейшею душою,
Ты друга вновь найдешь для сердца твоего,
Найдешь – и розами усыплешь путь его.
Чтоб рай вкусить, другим в сем мире неизвестный,
Рай вечно, вечно жить в душе твоей прелестной,
Он жизни для тебя своей не пощадит:
Пускай против него рок злобный ополчится —
Он с роком для тебя бестрепетно сразится
И в смертный час еще тебя благословит.
 

10 апреля 1801

 
Тебе легко, мой друг, предписывать законы,
Сердиться, губу дуть, ссылался на оны:
Приказывать легко, но трудно исполнять.
Сие, кто служит, всяк, конечно, должен знать,
В архиве ль служит кто иль в соляной конторе,
В сенате, в армии иль в корабле на море.
 

1801

 
               Сей ветхий дом, сей сад глухой —
Убежище друзей, соединенных Фебом,
Где в радости сердец клялися перед небом,
                          Клялись своей душой,
               Запечатлев обет слезами,
Любить отечество и вечно быть друзьями.
 

1801

 
Сыны отечества клянутся!
И небо слышит клятву их!
О, как сердца в них сильно бьются!
Не кровь течет, но пламя в них.
Тебя, отечество святое,
Тебя любить, тебе служить —
Вот наше звание прямое!
Мы жизнию своей купить
Твое готовы благоденство.
Погибель за тебя – блаженство,
И смерть – бессмертие для нас!
Не содрогнемся в страшный час
Среди мечей на ратном поле,
Тебя, как бога, призовем,
И враг не узрит солнца боле
Иль мы, сраженные, падем —
И наша смерть благословится!
Сон вечности покроет нас;
Когда вздохнем в последний раз,
Сей вздох тебе же посвятится!..
 

<1802>

 
Ума ты светом озарен
И видишь бездны пред собою;
Но к ним стремишься, увлечен
Слепою, пламенной душою.
На небо скорбный вздох летит,
Ты слаб – оно тебя терзает,
В тебя отчаянье вливает
И твердым быть тебе велит.
Свободы ты постиг блаженство,
Но цепи на тебе гремят;
Любви постигнул совершенства
И пьешь с любовью вместе яд.
И ты терзаешься тоскою,
Когда другого в гроб кладешь!
Лей слезы над самим собою,
Рыдай, рыдай, что ты живешь!
 

2 января 1802 ввечеру

 
И в двадцать лет уж я довольно испытал!
Быть прямо сча́стливым надежду потерял,
Простился навсегда с любезнейшей мечтою
               И должен лишь в прошедшем жить,
               В прошедшем радость находить;
И только иногда отрадною слезою
               Увядше сердце оживлять.
               Невинность сердца! Утро ясно
Блаженных детских дней! Зачем ты так прекрасно,
Зачем так быстро ты? Лишь по тебе вздыхать
Осталось бедному, ты всё мое богатство!
               Живи хоть в памяти моей
И каплю ба́льзама в стесненну душу влей!
 

21 марта 1802

 
               Пусть ей несчастлив я один,
               Но миллионы ей блаженны;
               Отечества усердный сын,
Я прославлял ее, но, сердцем восхищенный,
Не милости искал, святую милость пев.
               Не нужно правому прощенье:
Он видит в милости другое оскорбленье.
Тому ль, кто чист в душе, ужасен царский гнев?
 

21 марта 1802

 
Забудем здесь искать блаженства,
В юдоли горести и слез:
Там, там, на высотах небес,
Жилище блага, совершенства.
Там бедный труженик земной,
Достигнув вечного покою,
Узнает, что есть бог благой.
Но здесь, тягчим его рукою,
В нем видя грозного судью,
Как тень от горя исчезая,
Напрасно слезы проливая,
Клянет он молча жизнь свою.
 

21 марта 1802

 
А вы, которы в нем отраду находили,
Которые его взлелеяли, любили
И для которых он в степи благоухал,
Проститесь с ним навек! С поникшими очами
Вы будете стоять над местом, где он цвел,
Вы вспомните о нем, и, может быть, с слезами,
Но он для ваших слез опять не расцветет
И только прах один печальный здесь найдет.
 

21 марта 1802

 
Ты добр! Но пред тобой несчастный, угнетенный,
Невинный к небесам возносит тяжкий стон.
Злодей, и в почести, и в знатность облеченный,
Сияющий в крестах, и веру, и закон
В орудие злодейств своих преобращает.
Нет правосудия, защиты нет нигде,
 
 
               Земные боги спят в беспечности…
И самый гром небес на время умолкает.
Ищи же счастья здесь, о добрый друг людей,
                            Ищи его себе…
 

1802

Ainsi s’éteint tout ce qui brille un moment sur la terre!..

Rousseau [110]110
  Так угасает всё, что мгновенно блистает на земле! Ж.-Ж. Руссо (франц.). – Ред.


[Закрыть]

 
Угрюмой Осени мертвящая рука
Уныние и мрак повсюду разливает;
Холодный, бурный ветр поля опустошает,
И грозно пенится ревущая река.
Где тени мирные доселе простирались,
Беспечной радости где песни раздавались, —
Поблекшие леса в безмолвии стоят,
Туманы стелются над долом, над холмами.
 
 
Где сосны древние задумчиво шумят
Усопших поселян над мирными гробами,
Где всё вокруг меня глубокий сон тягчит,
Лишь колокол нощной один вдали звучит,
И медленных часов при томном удареньи
В пустых развалинах я слышу стон глухой, —
На камне гробовом печальный, тихий Гений
Сидит в молчании, с поникшею главой;
Его прискорбная улыбка мне вещает:
 
 
«Смотри, как сохнет всё, хладеет, истлевает;
Смотри, как грозная, безжалостная смерть
Все ваши радости навеки поглощает!
Всё жило, всё цвело, чтоб после умереть!»
О ты, кого еще надежда обольщает,
Беги, беги сих мест, счастливый человек!
Но вы, несчастные, гонимые Судьбою,
Вы, кои в мире сем простилися навек
Блаженства с милою, прелестною мечтою,
В чьих горестных сердцах умолк веселья глас,
Придите – здесь еще блаженство есть для вас!
С любезною навек иль с другом разлученный!
Приди сюда о них в свободе размышлять.
И в самых горестях нас может утешать
Воспоминание минувших дней блаженных!
 
 
Ах! только им одним страдалец и живет!
Пускай счастливца мир к веселию зовет,
Но ты, во цвете лет сраженная Судьбою,
Приди, приди сюда беседовать с тоскою!
 
 
Ни юность, для других заря прекрасных дней,
Ни прелести ума, ни рай души твоей,
Которой всё вокруг тебя счастливо было, —
Ничто, ничто Судьбы жестокой не смягчило!
Как будто в сладком сне узнала счастье ты,
Проснулась – и уж нет пленительной мечты!
Напрасно вслед за ней душа твоя стремится,
Напрасно хочешь ты опять заснуть, мечтать:
Ах! тот, кого б еще хотела ты прижать
К иссохшей груди – плачь! – уж он не возвратится
Вовек!.. Здесь будешь ты оплакивать его,
Всех в жизни радостей навеки с ним лишенна.
 
 
Здесь бурной осенью Природа обнаженна
Разделит с нежностью грусть сердца твоего;
Печальный мрак ее с душой твоей сходнее,
Тебе ли радости в мирском шуму найти?
Один увядший лист несчастному милее,
Чем все блестящие весенние цветы.
И горесть сноснее в объятиях свободы!
Здесь с ним тебя ничто, ничто не разделит:
Здесь всё тебе о нем лишь будет говорить.
С улыбкой томною отцветшия Природы
Его последнюю улыбку вспомнишь ты;
А там, узрев цветов печальные следы,
Ты скажешь: где они? здесь только прах их тлеет,
И скоро бурный вихрь и самый прах развеет!
И время быстрое блаженства твоего,
И тень священная, и образ вечно милый
Воскреснут, оживут в душе твоей унылой.
Ты вспомнишь, как сама цвела в глазах его!
Как нежная рука тебя образовала
И прелестью добра тебя к добру влекла;
Как ты все радости в его любви вмещала
И радостей иных постигнуть не могла;
Как раем для тебя казалась вся вселенна…
Но жизнь обман; а ты, минутой обольщенна,
Хотела вечно жить для счастья, для него;
Хотела – гром гремит – ты видишь… гроб его!..
 
 
Что счастье? Быстрый луч сквозь мрачных туч осенних:
Блеснет – и только лишь несчастный в восхищеньи
К нему объятия и взоры устремит,
Уже сокрылось всё, чем бедный веселился;
Отрадный луч исчез, и мрак над ним сгустился,
И он, обманутый, растерзанный, стоит
И небо горестной слезою укоряет!
Так! счастья в мире нет; и кто живет – страдает!
Напрасно хочешь ты, о добрый друг людей,
Найти спокойствие внутри души твоей;
Напрасно будешь ты сей мыслью веселиться,
Что с мирной совестью твой дух не возмутится!
Пусть с доброю душой для счастья ты рожден,
Но, быв несчастными отвсюду окружен,
Но бедствий ближнего со всех сторон свидетель —
Не будет для тебя блаженством добродетель!
Как часто доброму отрада лишь в слезах,
Спокойствие в земле, а счастье в небесах! —
 
 
Не вечно и тебе, не вечно здесь томиться!
Утешься; и туда твой взор да устремится,
Где твой смущенный дух найдет себе покой
И позабудет всё, чем он терзался прежде;
Где вера не нужна, где места нет надежде,
Где царство вечное одной любви святой!
 

1802

 
Смиренный жизни путь цветами устилая,
Живи, мой милый друг, судьбу благословляя,
               И ввек любимцем будь ее.
Блаженство вольности, любви, уединенья
               И муз святые вдохновенья
Проникнут сладостью всё бытие твое.
А мне судьба велит за счастием гоняться,
               Искать его, не находить,
               Но я не буду с ней считаться,
               Коль будешь ты меня любить.
 

1 января 1803