Текст книги "Поэты 1790–1810-х годов"

Автор книги: Николай Смирнов

 
Уже сияющий златого дня родитель,
Великий царь светил и света предводитель,
По зимним небесам свершив свой краткий путь,
В чертоги запада укрылся отдохнуть.
И се! одевшись тьмой, Ночь хмурая, немая,
Вздыханиям моим о свете не внимая,
Сквозь окна кажет мне насупленный свой зрак
И в храмину мою вселяет черный мрак.
Услужливый Хохлов [148]148
  Слуга мой.


[Закрыть] ударил сталью в камень:
Заискрился огонь, от искр родился пламень,
Приемлет в пищу воск и мне в ночную тень,
Как солнце новое, блестящий вводит день.
Сияет на столе сосуд из меди чистой,
И в нем шумит, кипит Невы ручей сребристый;
В скуделях непростых древес китайских цвет
(Которым лечится и лакомится свет)
Готов утешить вкус и дышит ароматом;
В прозрачнейшем стекле, сверкая ярким златом,
Целебный крепостью, отрадный лозный плод
Воздержности сулит прибавить к жизни год;
Гордится белизной пшеницы тук приятный,
Любимейшая снедь природы неразвратной;
В себе и вне себя я ощущаю мир,
И вдруг в моих стенах благоухает пир.
О присные мои! которых всесодетель
Призвал распространять в России добродетель,
Воспитывать птенцов полночного Орла,
Блюсти от внешнего и внутреннего зла,
Учить их ревновать великих душ примеру,
Вливать в их нежну грудь бесстрашие и веру, —
Вы много, много раз являли мне любовь,
Стекитеся ко мне – и днесь явите вновь,
Почтите своего усердного клеврета.
Меж вами живучи, не знаю я навета,
Не знаю я досад, не знаю я тревог;
И в мнениях своих хотя кажуся строг,
Но дух мой полон к вам любви нелицемерной,
И сердце прыгает от радости чрезмерной,
Что всех вокруг себя увижу скоро вас,
Услышу, сладкий мне, гортани вашей глас.
Придите, сокрушим тиранский скипетр Скуки,
Соединим сердца, соединяя руки,
Дадим течение рассудку своему
И будем братия и други по всему.
Как пчелы из цветов сосут прелестну сладость,
Так мы от дружества почерпнем мудрость, радость;
Гнушаясь хитрости и вежливых коварств,
Прогоним от себя язы́ки чуждых царств,
Но с русской простотой своим родимым словом
Беседовать начнем о старом и о новом.
Друг другу подтвердим, что истый русский дух,
Как огнь у нас в груди, не токмо не потух,
Но пламенем горит. – Чтоб предков наших тени
Не плакались на нас, не делали нам пени,
Напротив бы, еще исполнились отрад,
Россиян видя в нас, себя достойных чад,
В любви к отечеству им, сильным, равномочных.
Явимся полны свойств невинных, непорочных,
Чтоб отрок девственный от наших всех речей
Ни разу не склонил к земле своих очей.
Судьею чувств и слов возьмем стыдливость строгу.
Начатки наших дум предложим в жертву богу,
От тварей научась, колико благ творец,
Дадим ему хвалу от радостных сердец;
Возлюбим чистоту и таинства закона,
С восторгом ощутим, как в пениях Сиона
Дух божий разливал живительный свой жар;
Признаем, что пред сим – ничто природный дар,
Дар оный выспренний, которым, как перуны,
Из тьмы язычества гремят нам лирны струны.
Прилепимся душой к писаниям святым
И сердцем огненным, и разумом простым
Восхвалим святость их и веру нашу праву;
Она являет нам всю творческую славу,
Как солнце, как земля, как звезды, как моря,
Она есть дело рук небесного царя,
Достойна требовать от смертных всех покорства.
В законе утвердясь, коснемся стихотворства:
Богато сладостьми и пользами оно,
Над всеми тварями господствует равно.
Так солнце, шествуя по выспреннему своду,
И красит и живит всю зримую природу.
Искусство славное! тобою человек,
Забвения избыв, красуется вовек;
От пагубных страстей ты защищаешь младость,
И пения твои приносят старцам радость,
Но ведай – и смирись: тебе послушных нет!
Ты можешь восхищать, но не исправить свет.
 
 
Поспешно прелетим к богатству слова россов,
Услышим, как гремит витийством Ломоносов:
Он в слове сем открыл неистощимый клад,
Мальгерба превзошел и с Пиндаром стал в ряд, —
Колико в нем стихов, толико нам уроков.
Услышим, как поет обильный Сумароков,
Как дышит нежностью, пленяет простотой,
Как важен звучностью, приятен остротой.
Венец Горация присудим Кантемиру.
Вострубим похвалу российскому Омиру,
Он первый поприще труднейшее претек
И пением своим продлил России век.
Прочтем Державина парящи к небу оды
И тем совместные, какими в вечны роды
Пред светом хвалится и Греция и Рим;
Восторг и чудеса мы чувствуем и зрим,
Восхитясь, воспылав его чудесным даром,
Начнем сей дар хвалить с веселием и жаром.
Потом у нас в кругу пусть славится Княжнин,
Идущий по пути, которым тек Расин;
Софокла Галлии искусный подражатель,
Пороков общества забавный порицатель,
Он тем уже снискал немолчной славы слух,
Что мог изобразить великий росса дух.
И ты, играющий и мыслями и слогом,
От нас приимешь лавр, сердечных чувств залогом,
Писатель Душеньки! второй Анакреон,
Певцам веселия достойный дать закон;
Ты вечно в лике их пребудешь величайший.
Найдется ли где мед, стихов твоих сладчайший?
Где столько нежностей для сердца и ума,
Которых не нашла и Сафо бы сама?
Где, где мечтание толь быстро и шутливо?
Но жаль, чрезмерно жаль – коль молвить справедливо, —
Что баснословие, сей вечный смертных стыд,
Имеет у тебя прелестный, смелый вид;
Лишь истина красна, лишь истина любезна,
И баснь язычников для верных достослезна.
 
 
Потом начнем судить, пристрастия отстав,
Как складным делать слог, – и примем за устав
Обычаю отнюдь не покоряться духом,
Но искушать слова и разумом и слухом:
Вернее в дни сии держаться старины;
Хоть можно иногда, без смертный вины,
Легохонько сметать пыль с древности языка.
Беды в сем деле нет – да в том беда велика,
Что мы, сметая пыль, сдираем красоту
И любим без ума чужую нищету,
Презрев несметные отцов своих богатства.
Погрешности певцам простим за их изрядства.
Как смертный человек быть может совершен?
Кто чужд погрешностей? Кто слабостей лишен?
И солнце иногда оскудевает в свете.
Не станем разбирать по действу, по примете
Все свойства добрыя и злобныя души;
Положим, будто бы все люди хороши.
Заметим только то из нравственной науки,
Что в дольнем мире сем, в дому утех и скуки,
Ни злато, ни сребро, ни светлые кремни —
Лишь добродетели счастливят нас одни;
Что лучше дни влачить в углу неосвещенном,
Чем жить с неправдою в чертоге позлащенном;
Что тот из нас блажен, кто ближним чужд вреда,
В ком совесть бодрствует и девствует всегда.
Приятной речию забавяся доселе,
Начнем совещавать о главном нашем деле:
Как в юные сердца страх божий насаждать
И тем на них привлечь небесну благодать,
И тою предварить душевны недостатки;
Чтоб дети нежные, самих себя начатки,
Невинностью цвели под дланию царя.
Душой к творцу, к царю, к отечеству горя,
Возвысясь, возмужав, став смелы исполины,
Дерзали с силою на брань поверьх пучины;
Чтоб в них восстали вновь для гибели врагов
Апраксин, Головин, Орлов и Чичагов
И выше вознесли Россию над вселенной.
Нетрудно нам достичь сей цели вожделенной,
Потщимся только вслед старейшинам своим,
Сынам отечества и мудрым и благим,
Россию любящим и ей самой любезным;
Ко всякому добру, ко всем трудам полезным
Примером собственным предводят нас они.
О небо! увенчай блаженством все их дни.
В конец же наших слов, друзья! прошу усердно
Тому хваление воздать нелицемерно,
Кто, песнь мою почтив хвалением своим,
У трона теплым был предстателем моим:
Живи средь радостей, друг мудрости и чтитель!
Светильника ее на севере блюститель,
Умеющий ценить различный лирный звук,
Искусный расширять в России свет наук,
Горящий водворить в ее градах и селах,
Во всех ее странах, во всех ее пределах
Достойно росских чад сияние ума,
Чтоб всякая везде пред ним исчезла тьма,
Чтоб россам первенство отдали все народы.
Успехом веселись – промчится в поздны роды
О подвиге твоем отрадный смертным клик.
Так дружбой усладясь, друзей и братий лик,
Так время искупив – и вечер зимний, длинный,
Согрев и сократив беседою невинной,
Едва над башнями преполовится ночь,
Мы станем вечерять, отгнав излишность прочь,
И пищу, данную от благости превечной,
Приимем в радости и простоте сердечной.
Не станем в ней искать телесной толстоты;
Сия парящий ум лишает быстроты:
Чем толще человек, тем бренности в нем боле.
Пусть каждый досыта и ест и пьет по воле,
Нисколько не чинясь, как дома у себя.
Воздержностью дыша, подобных нам любя,
Жалеть не преминем о тех трапезах тучных,
Где жадность восседит под шумом ликов звучных,
С отверстой челюстью, с бесстыднейшим челом,
Деревни целые глотает за столом;
Где детищи ее, от шумства громки, смелы,
Во цвете юности от неги престарелы,
Бросают, пресытясь, на яствы алчный взгляд,
И пьют, и льют в себя шампанский острый яд,
Спешат быть жертвами обжирства и опийства,
Сего сугубого самих себя убийства.
Но мы, друзья! не так. – Везде, во всякий час,
Да будет трезвая умеренность при нас,
Источник здравия, от немощей ограда.
Мы, пищей укрепясь и силой винограда,
И умудрив умы, возвеселив сердца,
Щедроты восхвалив небесного отца
И милости его для нас неизреченны,
Довольные собой, друг другом восхищенны,
Разыдемся вкушать приятну сладость сна,
И в души к нам с небес прольется тишина.
 

8 декабря 1809

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Содержание

Уподобление Полтавской битвы ужаснейшим явлениям в природе. – Битва. – Храбрость войск Петровых. – Петр сражающийся. – Карл сражающийся. – Они сходятся друг с другом. – Карл уязвленный упадает. – Собравшись с силами, на носилках носимый, понуждает паки войски свои к сражению. – Бой возобновляется с большею лютостию. – Шведы ослабевают. – Бегут. – Бегущий Карл. – Бегущий Мазепа. – Последние чувствия сего изменника. Кончина его. – Обращение к нему. – Молитва Петрова по одержании победы. – Воззвание к псалмопевцу. – Изложение слов его. – Петр награждает своих сотрудников. – Изливает от щедрот своих и на пленников. – Предлагает учреждение своим и шведским пленным военачальникам. – Признает шведов учителями своими в военном искусстве. – Удивление и радость их. – Петр возвращается от брани. – Россияне с восторгом его сретают. – Москва паче всех градов ликовствует. – Воззвание к Петру и ко всем победителям полтавским.

 
Представь – что, ветрами несомы,
Затмив природы светлый взор,
Рождая молнии и громы,
Две тучи, с двух железных гор,
Земле ветшающей солетных,
Сшибаются на высоте;
Две бури, пружась в тесноте,
Расторгли толщи стен их тщетных
И бьются средь воздушных стран;
Воюют в мраках нощи дне́вной,
Смущают землю распрей гневной,
Мятут и роют океан.
 
 
Представь – дождевные потоки
Столпами вержутся с небес,
Ломаясь о скалы́ высоки,
Падут с утеса на утес
И полнят трепетом окрестность,
Срывая камни с крутизны
И долу роя глубины,
Кипящи, реются в безвестность;
Что вихри, чада облаков,
Шумящи влажными крилами,
Борясь с твердеющими мглами,
Износят реки из брегов.
 
 
Представь – что быстрины мятежны,
Следами стропотных стезей,
Блуждают по полям безбрежны,
Грозят потопом твари всей
И мчат в дальнейшие пределы,
Взыскуя горшего вреда,
Древа, и камни, и стада,
Людей, и хижины, и селы;
Что свыше, злобясь до конца,
Гроза перуном кровоцветным
Коснулась хлябям огнеметным,
Возжгла их жупельны сердца.
 
 
Представь, что пламенные реки,
Под морем и землей виясь,
Стремятся, упреждая веки,
Вселенныя расслабить связь;
Что горы прядают – и вскоре,
Отторгшись от своих корней,
Рассыпались в бугры кремней;
Земля волнуется, как море,
Из бездн всплывают острова,
На дно пучины грязнет суша;
Природа, весь свой чин разруша,
Болезнует, едва жива.
 
 
Представь – что в пропасти бездонны
Изрылись долы и поля,
Несутся к небу вопли, стоны,
И, зинув, алчная земля
Глотает осужденны грады
И смертным всем являет страх;
Что распадаются во прах
Столпы всемирный громады
И паки воскипит хаос,
Всеместность тяготы нестройной.
Се вид битвы́ Полтавской знойной!
Се вид, как поражает росс.
 
 
Се пагуба свой меч простерла,
В персть смерти сонмы возлегли;
Рыкают медны брани жерла,
Дрожит от них испод земли.
Полтава, ревом их борима,
Даег боязненный свой глас;
Едва мелькнувший день угас,
Угас в багровых тучах дыма,
Перуны, раздирая тьму,
Блестят, гремят, разят, ничтожат
И гибель гибелию множат,
Враждуя естеству всему.
 
 
Но россам ужас сей не страшен;
Против громов уставив грудь,
Надежнейшую стен и башен,
Вступают смело в смертный путь.
Текут веселыми ногами
Сквозь стены огненных дождей
По манию своих вождей
Сразиться с ярыми врагами.
Пронзают готские сердца
Их острия триобоюдны,
И готы, дерзостию чудны,
Колеблются от их лица.
 
 
Всяк росс в пылу битвы́ кровавой
С толиким ратует огнем,
Как будто всей своею славой
Победа оперлась на нем;
И даже оскудевший в силах
И всю свою изливший кровь,
Еще к отечеству любовь
Текущу слышит в хладных жилах;
Хоть смертный рок его постиг,
Повержен, изъязвлен мечами,
Страшит противников очами,
И лют его последний миг.
 
 
Глас гнева грозный России,
Гремящий страшно на врагов,
Сей глас, терзающий стихии,
Внимая близ своих брегов,
Умолк, смирился Днепр смущенный,
Прервал свой шумный, бурный бег
И в ложе трепетен возлег.
Давно уже сквозь мрак сгущенный
Российский не сверкает меч,
Но каплет готов кровь густую,
Ее, нещадно пролитую,
Творит кипящим током течь.
 
 
Но кто, кто там примером дивным
Россиян поощряет в бой?
Воюем воинством противным,
Владеет, кажется, судьбой;
Небесной истине послушен,
Жадающ гордость гордых стерть,
На готов воскриляет смерть;
В бедах растущих благодушен,
К делам великим быстр как ветр,
На ужасы глядит спокойно,
И тьмами сильных движет стройно?
Боязнь врагов гласит: се Петр!
 
 
Подвигшись разумом обильным,
Предзрел, исчислил, повелел;
Разит – отъемлет духи сильным
И в груды безобразных тел
Враждебны претворяет строи,
Разит – и меч его хвала.
Смотря на славные дела,
Ему дивясь, ревнуют вои;
К нему сердца свои вперя,
Воюют по его глаголу.
Так ангел вод, по произволу,
Вздымает и кротит моря.
 
 
Прешли кичения продерзких;
Не столько молния остра́,
Как меч Петров для сонмов зверских.
Не столь в парении быстра
Стрела от сребряного лука,
Пущенна в высоту паров,
Как борзый, пылкий конь Петров;
И Петр, средь гибельного звука,
Средь тем искусственных смертей,
Устроенных геенским гневом,
Летающих повсюду с ревом,
Щитит собой своих детей.
 
 
Противников теснит в могилы,
Отмщая кротки небеса,
И пожинает цвет их силы,
Как злак звенящая коса.
Сраженные его десницей,
Державы готския столпы
Поверглись пред его стопы.
Сверкая сталью, как зарницей,
Забрало твердое от бед
Для россов, доблестью примерных,
Не чувствует трудов безмерных
На трудном поприще побед.
 
 
Блажимый жребием победным,
Болит душою о своих,
Ссеченных острием зловредным,
И скорбию скорбит о них;
И милость, красота героя,
Ходатаица торжества,
Начально свойство божества,
Петру своинствует средь боя:
Он слышит слезную мольбу
Врагов своих, достойных мести,
Покоит их покоем чести
И в язвы их лиет цельбу.
 
 
Против Петра, как вихрь жестокой,
Пред коим стелются древа,
Карл ратует рукой высокой;
И подвигов его молва,
Гремяща, полнит ратно поле.
Растут опасности пред ним,
Но, славы жаждою гоним,
В опасностях опасный боле,
Убийством веселит свой дух.
Кровавой сечи шум железный
И стон и вопль падущих слезный
Питают в сладость Карлов слух.
 
 
Добыча едкия досады,
Служитель смерти, муж кровей,
Разит – и нет, и нет пощады.
Грызомый гордостью своей,
Спешит истнить Петровы войски,
Отмщая сил своих упад,
Со срамом сверженных во ад.
Пронзенные в сердца геройски,
Пред ним валятся россы в прах;
И удивленно их делами,
Лицем вися над их телами,
Вздыхает Мужество в слезах.
 
 
Воюет Карл судьбы гневливы,
Вселяя бодростью очес
Бесстрашие в сердца страшливы,
Растет надеждой до небес;
Пылает гнев в его утробе,
Промещет искры на лице;
Возросший в лавровом венце,
Горит узреть Петра во гробе.
И се – сквозь частые полки
Просекшись вдруг мечем багровым,
Предстал пред мужеством Петровым
Прославить мощь своей руки.
 
 
Лиется месть с кровавых взоров,
Как нощь власы по раменам;
Игралище страстей, укоров,
Подобен яростным волнам,
Текущим низвратить твердыни,
Напал на камень росских чад,
Уставил на Петре свой взгляд
И зрит уже с высот гордыни
Россию в рабственных сетях,
Стенящу, гибнущу, полмертву;
Так смотрит лютый тигр на жертву,
Трепещущу в его когтях.
 
 
Но Петр, грядущий в сени смертной,
Отнюдь не убоялся зла,
Ни бури злобной, злонаветной.
Как два враждебные орла,
Великие, великокрилы,
Свирепы, многие ногтьми,
И тверды грудью и костьми,
Сыны отважности и силы,
Едва узрелись меж собой,
Несутся быстротой чудесной,
Полетом мерят свод небесный,
Над тучами вступают в бой.
 
 
Терзают, рвут один другого,
Терзают, рвут, терзают вновь,
От облак до лица земного
Дождит дымящаяся кровь;
И воплем вопль усугубленный
Сторичен слышится в горах,
Пернатых всех сражает страх,
Доколе, смертно изъязвленный,
Один бессилен ниц падет,
И обагренный победитель,
Свободный воздуха властитель,
Подъемлет к солнцу свой полет.
 
 
Равно гнущаяся покорством,
Так Петр и Карл стеклись в огне —
Восхитить лавр единоборством,
Сомкнуть отверстый зев войне,
Дать вид иной земному кругу.
Петр – зиждущ россам век златой,
Карл – полн великости мечтой,
Во брани сверстные друг другу.
И вдруг – где кровь рекой текла,
Где брань свирепствовала боле,
Широкое отверзлось поле,
Престали ратные дела.
 
 
Над поприще, решитель боев,
Весы свои спускает рок,
Извесил обои́х героев,
И Карл является легок.
Исчезло зрелище ужасно
Волнующейся рдяной мглы,
Недвижны вои как скалы,
И Ожидание безгласно
Стоит, притрепетно, вокруг.
Скрежещет токмо смерть зубами,
Что смертных не грызет толпами,
Что в пище оскудела вдруг.
 
 
Геройство, крепость и искусство
Равно блеснули в обои́х,
Пленяют зрящих дух и чувство,
В мятущиеся перси их
То мещут радости, то страхи.
Сверкают витязей мечи,
Как блески молнии в ночи,
Творят далекие размахи,
Виясь, играют в их руках
И сыплют искры воспаленны,
Сшибаясь, как столпы червленны,
На бранноносных облаках.
 
 
Кончая тщетны острий звуки,
От коих страждет бранный жар,
Подъемлют жилистые руки
Последний ускори́ть удар.
Довольные сражаться с львами,
Петр зрится в Карле, Карл в Петре:
Мечи, блеснув, взнеслись горе,
Висят, висят над их главами;
Но Петр искусством предварил,
Превысил силой неоскудной,
Поставил край борьбе всечудной,
Ударил – и не повторил.
 
 
Упал, упал Гигант надменный,
И шум падения его
Исшел во все концы вселенной;
Среди киченья своего
Упал борец, Петру неравный.
Он целый мир теснил собой,
Но свержен праведной судьбой,
Покрытый перстию бесславной,
Бездушствует в своей крови;
Безгласен, мертвому подобен,
Но горд еще, на россов злобен,
И к готам слабым чужд любви.
 
 
Как дуб нагорный, живший веки,
Стяжавый против вихрей мощь,
Под ветви коего далеки
От света убегала нощь
И тьмила низкие долины,
Как сей, от бури громовой,
Над ним ревущей, роковой,
Стенящ от корня до вершины,
Сраженный яростью ея,
Падет, шумя главой лесистой,
Влачит по крутизне кремнистой
Рушенье славы своея,—
 
 
Так ратная рука Петрова
Над Карлом совершила казнь,
И готов, обнаженных крова,
Обуревает вдруг боязнь;
Но стыд и месть влекут на битву.
И Карл, носимый на одре,
Признав совместника в Петре,
Готовый, жадный на ловитву,
Из глубины души воззвав
Свои Петром сраженны силы,
Женет на смерть полки унылы,
Убийством полнит свой состав.
 
 
Тогда возникли многи бои,
Слились в един кровавый вид,
На сечу соступились строи
И мстить и множить Карлов стыд.
Мечем и зелием могущим
Плодят тьмочисленны беды.
Весь воздух стал от их вражды
Игралище громам ревущим,
То осязаемая тьма,
То мгла, пронзенна молний блеском,
То огнь, борющийся со треском,—
Средь жертв мятется Смерть сама.
 
 
Как понт, приливом понужденный,
Бег ветров силится препять,
То, силой ветров побежденный,
Бунтуя, отступает вспять, —
Так смутну вижу брань кроваву.
Но россам возгремит хвала.
Разя противных без числа,
Вселяют в персть их древню славу;
Читают на челе Петра
Надежду скорыя победы.
Вотще неистовствуют шведы,
Близка их гибель и быстра.
 
 
Вотще, к покорству непреклонны,
Друг друга славою кича,
В самом уроне безуронны,
Падут под острием меча.
Смертей звенящие обломки
Уже усеяли поля,
Вскипела кровию земля,
Стенания и вопли громки
Смутили тишину небес;
И всюду устрашенны взоры
Сретают страшные позоры,
Достойные потоков слез.
 
 
От смерти храбрым нет заступы:
Разит со всех возможных стран;
Дымящися от молний трупы,
Исполнены железных ран,
Разметаны на пищу тлену, —
Се горький плод ее игры.
Пронзенных воинов бугры,
Коней, точащих кровь и пену,
И целые полки в кострах,
Ограды двух народов тверды,
И в перси каменны, злосерды,
Лиют жаление и страх.
 
 
Уже изнемогают готы,
Проник до душ их росский меч;
Уже от бедствий жаждут льготы
И озираются утечь.
Как класы, побиенны градом,
Лежат приникнувши к земли,
И ратаю, еще вдали,
Грозят свирепым, хищным гладом,—
Так готы, горды до конца,
Мертвеют, тысящьми простерты;
И тысящи еще не стерты,
Но трепет входит в их сердца.
 
 
Но стерлись с крепостью их луки,
Не льстят и славы им лучи;
И долу падая, их руки
Роняют тяжкие мечи.
И сердцем оскудев и духом,
Забыв и лавры многих лет,
И весь на них смотрящий свет,
По коему гремели слухом,
Кляня предательство и кознь,
Мятутся, как пред бурей воды;
Бегут – пред коими народы
Со страхом разбегались врознь.
 
 
Страшилищи всея полночи,
Бегут, не ведая куда;
Боязнь, как мгла, мрачит их очи;
Стягченны бременем студа,
Бегут пред росскими сынами,
Вверяют жизнь свою Днепру;
Но Днепр, покорствуя Петру,
Пожрал их шумными волнами.
Метаясь пред благим царем,
Останки, избегая брани,
На узы простирают длани,
Склоняют выи под ярем.
 
 
Сам Карл, всем россам неприязнен,
Признал их первенство в сей день;
Сам Карл, страдающ и боязнен,
Как робкий, язвенный елень
(От страха каменеют члены
И сердце умирает в нем),
Несомый пламенным конем,
Помчался в земли отдаленны
От лютой с россами войны;
Бежит чрез непреходны скиты,
Волчцами, тернием покрыты,
Под власть неверныя Луны.
 
 
За ним злокозненный предатель,
Который, в страшный час битвы́,
Российской крови излиятель,
Отличен гордостью главы,
Мечтал сразить полки Петровы,
Злодейства ужасом гоним,
Бежит – и чает, что над ним
Возжечься молнии готовы
И, мстительным огнем паля,
Истнят рушителя закона,
И что его, как Авирона,
Поглотит гневная земля.
 
 
Избег далече, небрегомый,
Как вран витая по горам;
Но совестью своей жегомый,
Безмерен чувствуя свой срам,
Гнетомый злобой неисходной,
Едва свободный воздохнуть,
Невольно прерывает путь.
Как туча, на скале неплодной
Сидел он мрачен и угрюм;
И мысли черные, постыдны,
Как в терние спешат ехидны,
Спешат в его нечистый ум.
 
 
В груди, глубоко вкорененно,
Растет желание честей;
Как угль – в нем сердце потемненно,
Проникнул трепет в тук костей
И в глубину души мятежной.
Он весь дрожит, как легкий лист,
И в слух его, как вихрей свист,
Шумит глас мести неизбежной;
И кровь им преданных на смерть
Стремится на него как море:
Не смеет он, погрязший в горе,
Воззреть с надеждою на твердь.
 
 
Язвится светом благодатным,
Как аспид, кроется во мгле,
Волнуем умыслом развратным,
Носящий ужас на челе
И ненависть ко смертных роду,
Из чрева тощия скалы
Рыгает на Петра хулы,
Клянет себя и всю природу.
В очах его густеет ночь,
Яд злобы пенится по жилам;
Но мысль вредить Петровым силам
Еще не отступает прочь.
 
 
Мученьем скорби безотрадной
Пронзаясь до души своей,
То мещется как вепрь зложадный,
То извивается как змей;
Взревел гортанью громогласной
От бездны сердца своего,
И жизнь оставила его;
Погиб погибелью ужасной,
Льстецам ужаснейший урок.
Но в сем, о дерзкий возмутитель!
Своих собраний утеснитель! —
Но в сем не весь еще твой рок.
 
 
Познает поздное потомство,
Как жизнь отечество любя,
Твое пред оным вероломство,
И клятвой проклянет тебя.
Воссетует твоя отчизна,
Что в ней приял ты бытие;
И имя гнусное твое
Злодеям будет укоризна.
Изменник слову божества.
Изменник долгу человека,
От рода в род и род до века
Ты будешь срамом естества.
 
 
Се враны, привлеченны смрадом,
Разносят плоть его в когтях;
И гады, дышащие ядом,
Гнездятся грудами в костях.
Из недр, из устия вертепа,
Шипят трижальные змии́,
И всем шипения сии
Вещают: здесь гниет Мазепа!
Не зреют век красы весны
Вокруг сей дебри многобедной;
И путник, трепетный и бледный,
Бежит далече сей страны.
 
 
Взыграла радостью Полтава,
Кончину сопостатов зря.
На крылиях победы Слава
Парит – и росского царя
До звезд возносит по вселенной.
Внимающа полтавский гром,
Земля умолкла пред Петром;
Пред силою его явленной
Смиряются, ругаясь Льву,
Народы, племена, языки;
И венценосные владыки
Признали в нем свою главу.
 
 
Но Петр, на высоте смиренный,
Войну из мыслей истребя
И меч, невольно обагренный,
Далече вергнув от себя,
На месте распрей многобедных,
Где злом усугублялось зло,
Склоняя до земли чело,
Средь воинов своих победных,
Составив с ними общий лик,
Пылая духом благодарным,
Сверкая взором огнезарным,
Речет: «О боже! Ты велик!
 
 
Ты ныне воссоздал Россию,
Бог славы, милостей и сил!
Стер челюсти и льву и змию,
Своей десницей осенил
Над нашею главой в день брани.
Ты радостью ущедрил нас,
Грядущи роды россов спас
От рабственной, позорной дани;
Прервал народов многих плен,
Страдавших бедства несочтенны,
Как сильный верви треплетенны,
Которым прикоснулся тлен.
 
 
Рек враг, кипящий злым наветом
Под солнцем власть моя крепка,
Пойду – и будет над полсветом
Моя господствовать рука;
Цепями прикую Россию
К престола моего столпам
И дам покой моим стопам,
Возлегши ими ей на выю!
Но ты не предал нас в корысть,
Велел от выспреннего свода:
Да будет в Севере свобода!
И Север восклицает: бысть!
 
 
Ты удержавил землю нашу,
И ярости своей фиал,
И мести праведныя чашу
На готов гордых излиял;
Ты, ков губителей жестокой
Сломив – вселенной дал покой;
Расторгнул крепкою рукой,
Разрушил мышцею высокой
Железны толщи их полков;
Послал свой гнев неудержимый,
И Гнев твой – огнь неугасимый —
Поел как терние врагов.
 
 
Отднесь пред всякою державой
Хвалясь о силе божества,
Живяся жаром веры правой,
Красуясь славой торжества,
Россия претворилась храмом,
И грады оной в алтари;
От них, как утренни зари,
Дымятся чермным фимиамом
Ливан и смирна и алой.
Восходит глас над беги звездны,
И небо, и земля, и бездны
Твоей исполнились хвалой.
 
 
Взносись, хвала сия, вовеки,
Благому сладкая воня́,
Стремись, хвала сия, как реки
И, возрастая день от дня,
Пролейся стройным океаном
К подножию творца чудес.
Царь дней, убийства зря с небес,
Облекся тройственным туманом,
Безлучен, устрашал весь мир.
Но се! лиет пучину света
Свидетель нашего обета,
Природе всей готовит пир».
 
 
Так Петр до выспренних селений
Пред вечным изливал мольбы,
Устами, полными хвалений,
Благословлял его судьбы,
Которых силою всемощной
Гордыня рушилась во прах,
Царей и царств пресекся страх,
В смущаемой стране полнощной
Вселилась паки тишина;
И россов мужество беззлобно
Блеснуло, молнии подобно,
На все грядущи времена.
 
 
Ликуй, небесного Сиона
Святыней дышащий певец!
Ревнитель свышнего закона,
Провидец спаса и отец,
Которого живые струны
Вливали в чистые сердца
Восторг надежды на творца,
На злобу сыпали перуны,
Разят и оживляют нас.
Сбылись слова твои святые,
И к нам, сквозь мглы веков густые,
Несется сребряный твой глас:
 
 
«Я зрел тирана в блеске славы,
Царей гнетущего жезлом —
Так кедр Ливанския дубравы
До неба высился челом,
И ветви простирал до моря,
И отрасли свои до рек;
Не мнил позыбнуться вовек,
С стихиями, с годами споря,
Мечтал соодолеть судьбе,
От силы всякой безопасен.
Ему дивился я ужасен,
Минул его – и се не бе!»
 
 
В себе вмещая все доброты,
Петр чтит сподвижников своих,
Дождит, дождит на них щедроты,
Любовию лобзает их,
Явивших истинны изрядства,
Продерзость рушивших вконец.
Но россу лавровый венец
Приятен паче гор богатства.
И Петр глашает верных слуг,
Да внидут в радость их владыки;
Ликуют души их велики
В забвении своих заслуг.
 
 
Ревнующий любви превечной
И злым дарующий покров,
Дарами благости сердечной
Осыпал Петр своих врагов.
Как тихий вечер льет прохладу
Возлегшим странникам под тень,
Творившим трудный путь весь день,
Так он в сердца их влил отраду:
Простер над ними дружбы щит
И, дышащ кротостью эфирной,
День брани претворил в день пирный,
Который совесть не тягчит.
 
 
Светись, видение златое!
Пусть землю озарит твой луч.
Хвались, Согласие святое!
Не сяжет тьма военных туч,
Не льются током кровь и слезы,
И стали блеск, и свист свинца
Не зыблет, не мятет сердца;
Но вкруг воздержныя трапезы,
Отколе бегает вражда,
Сидят герои достодивны,
Друг другу некогда противны,
Отныне други навсегда.
 
 
Над всеми видом исполина
И доблестью восходит Петр.
Как мать для милого ей сына,
Так он для них безмерно щедр,
Сочетавая их сердцами,
Пленяет всех в свою любовь;
И гроздия сладчайшу кровь
Вкусив червлеными устами,
Вещает чувствия свои,
Стократ славнейшие победы:
«Живите, мужественны шведы,
В войне наставники мои!»
 
 
Гремите век, слова священны!
Небесный ум рождает вас.
И слуги Карла восхищенны
В восторге испускают глас:
«Прешло для нас печалей время,
Отднесь блаженна наша часть;
Петрова нас покрыла власть,
Легко, легко сей власти бремя,
О боже! ты воздай ему».
Так вновь препобежденны готы
Петровы славили доброты
Хвалой по сердцу своему.
 
 
Но как честву́ют росски чады
Благого своего отца?
Исходят в сретение грады,
И нет их радостям конца.
Петра зовут своей избавой,
Щитом народов и владык;
Друг другу отражают клик:
Благословен грядый со славой,
Грядый с победой от небес,
Воитель милостью обильный,
Который, силой свыше сильный,
Россию в царствах превознес!
 
 
Стремится Юность в светлых ликах
И пением гремит привет
Гремящему во всех языках;
Исходят старцы, полны лет,
И чтя в душе труды Петровы,
Словам невместные отнюдь,
Живят свою полмертву грудь
И ветхие творятся новы.
И Немощь восстает с одра
На звуки, жизнь и мир гласящи;
Младенцы, у сосцев висящи,
Очами веселят Петра.
 
 
Но паче всех в блаженстве зрима
Цветуща древностью Москва,
Совместница Афин и Рима,
Градов на севере глава,
Гордясь первейшим в мире троном,
Блажит дела ее царя.
К нему объятия простря,
Приемлет и объемлет лоном
Спасителя полночных царств,
Пред коим, верой вдохновенным,
Исчезли с срамом незабвенным
Наветы силы и коварств.
 
 
Гряди – понесший скорби многи!
Испить веселия струи
В священны милостью чертоги,
Отколе праотцы твои
Во все страны своей державы
Вселяли славу с тишиной.
Гряди – и, не смущен войной,
Небесной мудрости уставы
Пространно извитийствуй нам,
В покой божественным наукам,
Во свет последним нашим внукам
И в зависть чуждым племенам.
 
 
Красуйся, Петр! хвалою правой,
Красуйтесь, воины! вожди!
Победа ваша под Полтавой
Не в ломкой, гибнущей меди,
Но станет жить и жить вовеки
У россов ревностных в сердцах,
Греметь во всех земли концах.
Она – доколе человеки
Не узрят в солнце вечный мрак,
Доколе не сгорят стихии, —
Пребудет памятник России
И правды Саваофа знак.
 

<1810>