Текст книги "В мире будущего"
Автор книги: Николай Шелонский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
Сэр Муррей ужаснулся.
– Где помещается редакция? – спросил он лакея.
– В Старом Лондоне, милорд.
– Приведите мне экипаж.
– Какой милорд?
– Кеб.
– Но, милорд, в кебе туда день езды.
– Какие же еще есть экипажи?
– Электрическая карета.
– Так ее.
– Не лучше ли, милорд, отправиться по трубе?
– По трубе! Как это?
– По подземной трубе. Через секунду милорд будет в Старом Лондоне.
– Где же станция?
– В двух шагах отсюда, сэр. Но мы соединены с ней тоже трубой. Пожалуйте за мной.
Лакей провел ученого в подвальный этаж и передал его кондуктору со словами:
– Милорд желает отправиться в Старый Лондон.
Кондуктор тотчас предложил пассажиру войти через узенькую
дверцу в небольшую конусообразную камеру. Сэр Муррей очутился в крошечной комнатке, освещенной электрической лампой. Здесь могли поместиться лишь три или четыре человека.
Лишь только дверца за ним захлопнулась, как он почувствовал легкий толчок и затем раздался глухой шум, как бы гул от трения. Тем не менее нельзя было определить, находится ли снаряд в движении или остается на месте. Через секунду раздался сильный звонок и резкий толчок.
Дверца камеры отворилась, и сэр Муррей увидел себя в обширной, искусственно освещенной зале, среди пестрой толпы народа.
Он был на центральной пневматической станции. Отсюда по всем направлениям расходились подземные трубы, соединявшие различные части Лондона и окрестные города.
Взяв билет, сэр Муррей вслед за другими взошел в такой же металлический конусообразный снаряд, в котором только что совершил переезд, но гораздо больших размеров: в вагоне было более пятидесяти человек.
Снова раздался глухой шум, и через несколько секунд вагон остановился на станции Старого Лондона.
– Как велико расстояние, которое мы только что проехали? – спросил сэр Муррей одного из служащих.
Тот посмотрел на него с некоторым недоумением и проговорил сквозь зубы:
– Двадцать две мили.
Почти сорок верст в несколько секунд!
Тем не менее сэр Муррей не был особенно поражен: способ пневматической передачи, хотя и не в таких размерах, но существовал и в его время: в полую трубку вкладывался металлический снаряд и затем действием сжатого воздуха, быстрее полета пушечного ядра, проталкивался до другого конца.
Из подвального помещения, где находилась станция, ученый вышел на улицу.
Только что он хотел было спросить одного из полицейских, где находится редакция «Всемирной газеты», как взгляд его упал на громадные афиши, расклеенные по стенкам и на столбах. Его внимание привлечено было крупной надписью посредине:
«Лорд Муррей, человек XIX века».
Он прочел всю афишу: оказалось, что это были объявления от гостиницы, где он остановился, в кратких словах излагавшие его историю и гласившие, что все желающие могут видеть удивительного джентльмена ежедневно от 6 до 8, в общей зале гостиницы. Плата за вход шиллинг.
Сэр Муррей был окончательно поражен: с первого момента вступления на родную землю он сделался жертвой самой наглой и беззастенчивой эксплуатации. Он не слышал ни одного слова участия, к нему не протянулась для дружеского пожатия ни одна рука.
Расстроенный и взволнованный, дошел он до громадных зданий, над которыми красовались вывески, гласившие, что здесь находится редакция и главная контора «Всемирной газеты».
Из главных ворот одна за другой выезжали металлические кареты, на которых красовались крупные надписи:
«Особое прибавление к «Всемирной газете». Описание приключений лорда Муррея, человека XIX века. Собственное признание и воспоминания удивительного человека».
Войдя в подъезд, он, по указанию швейцаров, прошел в приемную залу. Здесь было до двухсот человек, имевших дело к редакции газеты.
Лишь только он прошел в двери, как к нему подошел какой-то господин.
– Что вам угодно, сэр?
– Видеть редактора газеты.
– Которого, сэр?
– Главного.
– Фунт стерлингов, сэр!
– За что?
– За пять минут. От четверти часа скидка. Дальнейшие сроки по соглашению.
– Разве за это платят?
– Мне некогда, сэр. Позвольте деньги.
Муррей подал деньги.
– Вашу карточку.
– У меня нет.
– Ваша фамилия?
Лишь только Муррей назвал себя, как джентльмен воскликнул:
– Извините, милорд! Вот ваши деньги!
Затем он схватил его под руку и, пройдя через расступившуюся толпу, провел через несколько зал, где за множеством столов работало несколько сот человек, в кабинет и обратился к бывшим в комнате нескольким лицам с торжественным возгласом:
– Лорд Муррей!
От группы лиц, сидевших около письменного стола, поднялся высокий, худой как скелет, чисто выбритый господин и подошел к ученому.
– Добро пожаловать, милорд! Вы имеете необыкновенный успех. Мои коллеги, милорд!
Он подвел его к письменному столу, отрекомендовал вежливо поднявшимся джентльменам и усадил в кресло.
– Вышло крайне прискорбное недоразумение! – начал Муррей.
– В чем дело, сэр?
– В вашей газете помещена статья за моим именем.
– Совершенно верно, милорд.
– Но я не писал ее!
– Так что же?
Муррей не нашел ответа на этот вопрос.
– Ведь вы получили деньги, милорд?
– Я их принес обратно.
С этими словами он вынул чек и положил его на стол перед главным редактором.
Тот взглянул на чек и воскликнул:
– Негодяй Хойланд! Опять надул! Здесь всего двадцать тысяч!
– Да.
– Он поставил нам в счет тридцать!
– Это возмутительно!
– Он всегда так делает, милорд!
– И вы его терпите!
– О, он полезный человек! Но зачем вы возвращаете деньги?
– Я не могу помещать у вас своих статей.
– Вы отдаете их в «Таймс»?
– Никогда!
– Почему?
Муррей подробно изложил свой взгляд.
– Пустяки, милорд! Иначе нельзя. Кроме того, только при помощи прессы вы можете обеспечить себе положение. Выслушайте меня.
Редактор доказал сэру Муррею, что он все равно не избежит всевозможных толков и что единственное средство восстановить истину – самому изложить и напечатать свою историю.
– Но почему же вы не подождали, пока я не доставлю вам рукопись?
– Это было невозможно, милорд! Подписчики не ждут! Нас бы опередили! Возьмите деньги!
С этими словами он засунул чек в карман ученого.
– Мы ждем вашей статьи! А нынче, милорд, не расскажете ли вы нам в коротких словах ваших приключений?
– Извольте!
– В таком случае одну секунду!
Редактор исчез.
Минут через двадцать он вернулся.
– Перейдемте в другую комнату, господа!
Все присутствовавшие перешли в обширную, светлую залу, посреди которой стоял круглый стол, за которым все поместились.
Во время довольно продолжительного рассказа сэра Муррея никто не прервал его ни одним словом. Выходило, как будто он читал лекцию.
Когда он кончил, раздались дружные аплодисменты.
– Вы – гениальный человек, милорд! – воскликнул редактор. – Вас признают, и вы будете в палате!
– В мое время, как пэр Англии, я занимал место в верхней палате.
– Палата общин не существует, милорд.
– Как! Выборное начало уничтожено?
– Совершенно.
– Давно ли?
– Более трех столетий. Неужели вы этого не знали?
– Откуда же я мог знать?
Присутствовавшие переглянулись.
– Конечно, – улыбнулся редактор, – мы все забываем. – Но, виноват, сэр!
Он нажал в столе какую-то пуговку.
Через секунду явился молодой джентльмен.
– Ну что, сэр? – спросил его редактор.
– Успех необычайный!
– Сколько?
– Сто тысяч уже есть, сэр!
– Отлично!
Молодой джентльмен удалился.
Редактор тотчас вынул книжку и, выписав чек, подал его сэру Муррею.
– Еще двадцать тысяч, милорд.
– За что?
– За вашу лекцию!
– Какую?
– Которую вы сейчас прочли.
– Но какая же вам от этого польза?
– Как! Перед началом вашего сообщения мы пригласили слушать всех наших абонентов, соединились со всеми гостиницами и получили уже сто тысяч!
– Но почему же вы не предупредили меня об этом?
– Но тогда вы бы могли не согласиться, милорд!
Нечего было отвечать на подобное откровенное заявление.
– Вас не только слушали, милорд, но и видели! – продолжал редактор.
– При помощи телефота?
– Именно. Разве это изобретение существовало в ваши дни?
– Отчасти. Но я с ним познакомился только теперь.
– Таким образом мы натянули нос нашим соперникам: вас слышали и видели!.. Пусть они попробуют!..
В это время вошел прежний молодой джентльмен и на ухо сказал несколько слов редактору.
– Черт возьми! – вскричал тот. – Как вам это понравится, джентльмены? Сейчас в «Таймсе» рассказывает другой лорд Муррей! Взглянем!
Редактор в сопровождении всех подошел к одной из стен залы и открыл аппарат.
Глазам присутствовавших представилась большая комната, в которой за пюпитром стоял пожилой господин, во фраке и белом галстуке, и читал лекцию. Слова его ясно раздавались в комнате. Он почти дословно повторял рассказ сэра Муррея, называя себя его именем.
– Это не пройдет им даром! – вскричал редактор, захлопывая телефон и телефот. – Но кстати, не угодно ли вам будет, милорд, осмотреть вместе со мной нашу редакцию и типографию? Вы можете описать ваши впечатления и напечатать их в нашей газете?
Сэр Муррей согласился.
– В таком случае идемте.
Муррей последовал за редактором. Непосредственно из залы, где происходило чтение, они прошли в громадную комнату, где за конторками помещалось до сотни клерков и конторщиц. Из этой комнаты вело множество дверей, справа и слева, во внутренние помещения.
– Зачем здесь столько дверей? – спросил Муррей.
– По бокам залы расположены гостиные для свиданий.
– Каких свиданий?
– Ведь здесь матримониальное агентство.
– Да ведь мы в редакции вашей газеты?
– Да. Но при редакции каждой большой газеты существует несколько агентств – свадебное бюро обязательно. Мы способствуем заключению браков между нашими подписчиками. За весьма незначительное добавочное вознаграждение мы устраиваем будущность и счастье сотен тысяч людей. Сколько браков заключено у нас при посредстве бюро за вчерашний день? – обратился он к одному из служащих.
– Двести семьдесят три, сэр!
– Вот видите! Так каждый день. Но идемте дальше.
Следующие несколько зал полны были народом: к нескрываемому удивлению сэра Муррея, здесь шла деятельная укупорка всевозможных товаров. Сотни приказчиков заняты были этим делом, и тысячная толпа посетителей наполняла помещение.
– Это что такое? – воскликнул изумленный Муррей.
– Агентство по закупке товаров! – пояснил редактор.
– Какое же отношение имеет оно к газете?
– У нас, милорд, тридцать миллионов подписчиков, из них двадцать иногородних. Мы исполняем все их поручения: покупаем и рекомендуем всевозможные товары, кредитуем, учитываем векселя, заботимся об их семейном счастье, словом, состоим с ними в теснейших сношениях.
– И это выгодно? – улыбнулся Муррей.
– Конечно, милорд. Ведь газета – коммерческое предприятие!
– Коммерческое?
– Конечно. Разве в ваше время смотрели иначе?
– По крайней мере не все.
– Но большинство?
– Большинство держалось вашего взгляда. Но все-таки у нас и в голову никому не приходило открывать при газете торговлю!
– А наоборот бывало?
– То есть как наоборот?
– При торговле не открывали газеты, чтобы содействовать ее успеху?
– Это бывало…
– Ну, вот видите, сэр. Но это менее удобно. Мы опередили вас. Что делать – жизнь идет вперед, а вместе с нею и прогресс…
«Хорош прогресс»! – подумал с грустью ученый.
Между тем, поднявшись по нескольким лестницам, редактор привел его в громадное помещение, занятое собственно редакцией: они прошли через целые ряды высоких, светлых зал, где сотни людей трудились над составлением номера «Всемирной газеты».
– Зачем вам столько народа? – удивился Муррей.
– Да вы видели нашу газету?
– Нет еще.
Сэру Муррею тотчас вручили экземпляр. Это была громадная тетрадь, в метр длиной и почти такой же ширины, состоявшая из двадцати листов.
– Да разве есть возможность ежедневно прочитывать этот номер? – удивился ученый.
– Его никто и не читает от строчки до строчки: всякий выбирает лишь то, чем интересуется, – мы сообщаем новости обо всем, что происходит на свете – политики, литературы, науки, искусства, общественной жизни…
– Но ведь вы не имеете сношений с некоторыми странами!
– С какими же?
– С Россией и Францией.
– Да. Но у нас мало интересуются нецивилизованными государствами и их жизнью.
– Нецивилизованными! – с искренним изумлением вскричал Муррей.
– Конечно. Ведь вы имели случай посетить эти страны: у них нет ни торговли, ни промышленности, ни городов, они живут, как дикари. В политической жизни их нет новостей…
– Мне кажется, – заметил ученый, – что они достигли идеала совершенной жизни…
– О, может быть, в сравнении с девятнадцатым веком! Да и то тогда общественная жизнь была развита более, чем теперь. В непродолжительном времени мы захватим землю этих дикарей!
– Вы намекаете на войну?
– Несомненно.
– Но вы будете уничтожены.
– Мы этого не думаем.
– Какая цель подобной войны?
– Нам необходима земля, колонии. Кроме того, мы приобретем новые рынки для сбыта наших произведений.
– Но эти дикари, как вы их называете, умеют сами производить все, им необходимое, – они не станут ничего получать от вас.
– Мы их заставим!
В это время редактор привел Муррея к дверям комнаты, на которой красовалась надпись: «Отделение сенсационных новостей».
– Важнейший из отделов нашей газеты! – заявил редактор.
– Но разве всегда бывают подобные новости?
– Почти всегда. Когда же их не бывает, репортеры обязаны их изобрести.
– Зачем?
– Общество требует, интерес возбуждается, и вместе е тем…
– Что?
– Идет усиленная розничная продажа.
– Да разве это честно?
– Кому же мы вредим?
– Но вы вводите в обман читающую публику!
– Если она сама этого требует?
– В наше время…
Сэр Муррей не кончил начатой фразы.
– В ваше время это было невозможно?
– К сожалению, я не могу этого сказать.
– Ну, вот видите! Только у вас было меньше изобретательности. Но жизнь идет вперед.
В отделении сенсационных новостей редактор переговорил с несколькими репортерами и затем провел своего спутника в контору. Здесь толпились тысячи посетителей.
– Почему тут так много публики? – спросил Муррей.
– Многие пришли для подписки, поместить объявления, заказать статьи…
– Заказать статьи?
– Конечно. Печать – могущественное средство. При помощи ее можно все пустить в ход.
– И вы принимаете подобные заказы!
– Это один из важнейших наших доходов. Но что это вас так удивляет? Разве в ваше время не допускалось ничего подобного?
Сэру Муррею снова пришлось промолчать.
Из конторы при помощи внутренней электрической дороги проехали в помещение типографии.
Здесь сэр Муррей увидел знакомую картину: сотни наборщиков стояли за своими кассами, снизу доносился шум и грохот работавших машин.
– Разве у вас не употребляется книгофотографирование? – спросил он у редактора.
– А где вы это видели?
– В России.
– Мы обходимся при помощи машин, – с видимым неудовольствием ответил редактор.
Осмотр типографии продолжался около часа. Было уже довольно поздно, когда сэр Муррей расстался с редактором, обещая ему доставить рукопись.
Он не хотел возвращаться домой для обеда, так как знал, что там уже наверное ожидает его целая толпа, собравшаяся благодаря расклеенным по городу афишам.
Ему захотелось пройтись пешком. Переходя из улицы в улицу, он решительно не узнавал местности. Неожиданно, пройдя каким-то переулком, он попал в лабиринт узких, извилистых, грязных улиц, застроенных громадными, неприглядными домами.
Навстречу ему, вместо шумной, оживленной толпы, попадались лишь изредка случайные прохожие, но зато на каждом углу, на каждом перекрестке он видел нищих.
Переход от нарядных, чистых, застроенных роскошными дворцами улиц был поразителен.
Сэру Муррею припомнилось, что и в его время в Лондоне наряду с богатством уживалась нищета.
Так вот прогресс, которым хвалились его соотечественники! Их жизнь была устроена на тех же принципах, как и в девятнадцатом веке. Никакие успехи техники и промышленности не могли дать счастья человеку, пока он не отрешился вполне от ложных взглядов, дававших направление его деятельности…
Переходя из одной улицы в другую, сэр Муррей окончательно не мог уже теперь ориентироваться. Наудачу он повернул назад и через несколько минут вышел на обширную площадь, кишевшую народом.
Здесь снова увидел он роскошные здания и шумную толпу.
Вся середина площади занята была высоким помостом, от которого, по различным направлениям, ежеминутно отходили вагоны, с поразительной быстротой мчавшиеся по рельсам, проложенным на тонких столбах.
– Как возвратиться мне в Новый Лондон? – вежливо спросил он у полицейского.
Тот молча указал ему пальцем на одну из лестниц, ведших на платформу.
Заплатив в кассу деньги, сэр Муррей прошел через турникет и взошел на платформу.
Здесь ему пришлось две-три минуты ждать очереди, прежде чем он попал в вагон.
Рельсы были проложены выше домов, и из вагона открывался местами вид на весь город. Всюду, куда только мог достигнуть взор, виднелись здания и крыши.
Сэра Муррея поражало совершенное отсутствие зелени.
– Скажите, сэр, – обратился он к своему соседу, – существуют в Лондоне сады и бульвары?
Джентльмен, к которому был обращен этот вопрос, взглянул с некоторым недоумением на сэра Муррея и затем ответил:
– Бульвары, сэр?
– Да.
– Их нет.
– Но почему же?
– Во-первых, не хватает земли…
– А во-вторых?
– Во-вторых, на что они нужны?
– Как на что? Растения очищают воздух…
– Он очищается искусственно.
– Если даже и так, то приятно взглянуть на зелень, вдохнуть воздух, полный аромата цветущих деревьев!..
– А мне, да и многим другим, сэр, кажется, что зелень только портит впечатление: рядом с великолепным зданием вдруг будет торчать какое-нибудь неуклюжее дерево. Что в этом хорошего? А гулять нам некогда, сэр, так же, как «вдыхать ароматы цветущих деревьев», как вы изволите говорить: мы заняты добыванием средств к жизни, денег, то есть делом серьезным. Но до свидания, сэр!
Вагон на секунду остановился, и собеседник сэра Муррея сошел.
Еще через несколько минут, и сэр Муррей был на станции Нового Лондона. Покинув вагон электрической железной дороги, он не воспользовался ни одним из предложенных ему способов передвижения – в виде механической запряжки, обыкновенного кеба и летающей лодки – и предпочел идти пешком.
На станции, в киоске, он приобрел план города и теперь отчасти мог ориентироваться. Это было тем легче, что все улицы помечены были номерами по порядку; и кроме того, и самые улицы расположены были параллельно. Заметив на плане, что часть Нового Лондона очерчена была красной краской с надписью: «рабочий квартал», – сэр Муррей направился именно сюда. Рабочий квартал был совершенно схож с тою частью Старого Лондона, которую уже посетил ученый по дороге в редакцию «Всемирной газеты» и которая поразила его своей неприглядностью.
Проходя этим кварталом, сэр Муррей зашел в попавшийся на дороге ресторан, по своему виду напоминавший таверну средней руки.
До обычного обеденного часа было еще далеко, и обширная зала ресторана была почти пуста – за табльдотом все места были свободны, и только отдельные столики были кое-где заняты.
Лишь только ученый успел усесться около окна, как в залу вошел новый посетитель, наружность которого сразу обращала на себя внимание. Это был высокий, худой человек не старше тридцати лет, одетый более чем бедно. Его интеллигентное, умное лицо, бледное и изможденное, с первого раза привлекало своим симпатичным, почти страдальческим выражением.
Когда новый посетитель проходил мимо столика, за которым сэр Муррей заказывал слуге обед, лакей остановил вошедшего.
– Обеда вам больше не дадут! – грубо произнес он.
Молодой человек остановился. Несколько мгновений он, видимо, был в нерешимости. По лицу его пробежало что-то до такой степени скорбное, беспомощное, что сэр Муррей сейчас же решил помочь ему, чем может.
– Заплатите сначала деньги за старый, – продолжал слуга.
– Виноват, сэр, – обратился Муррей к молодому человеку, – не можете ли вы вывести меня из затруднения?
Молодой человек подошел к столику и поклонился.
– Чем могу служить, сэр? – вежливо спросил он.
– Я приезжий и совершенно не знаю Лондона. Мне необходима помощь. Вы знаете Лондон?
– Я здесь родился и вырос.
– В таком случае не сделаете ли вы мне удовольствия пообедать со мной – в это время я, изложив вам свои затруднения, сказал бы вам, чего ожидаю.
– Вы очень добры, сэр, и очень деликатны. Я принимаю ваше приглашение. Позвольте же мне вам представиться – Артур Эллиот, писатель!
– Очень рад, – отвечал Муррей, пожимая руку новому знакомому, – что касается меня, я попросил бы позволения – по причинам, которые вы можете узнать потом, на время сохранить инкогнито – пусть хоть я буду лордом В… Вы не в претензии?
– О, милорд, как вам угодно!
Новые знакомые заняли свои места. Обед был заказан.
– Извините, мистер Эллиот, – сказал Муррей, когда лакей подал первое блюдо, – если я предложу вам вопросы, которые, может быть, покажутся вам странными, но я долго не жил в Англии…
– Это видно, милорд, по вашему произношению. Кроме того…
Эллиот замялся.
– Говорите, пожалуйста, сэр, не стесняясь.
– Меня поражает то, что ваша речь напоминает древнейший книжный язык.
– Ну, английский язык очень недалеко ушел от того, каким был тысячу лет назад.
– Да, но тем не менее эта странная особенность.
– На это есть свои причины, которые вы узнаете, может быть, сэр. Но позвольте мне предложить мои странные вопросы. Я долго жил в России и Франции…
– Но, милорд, зачем же вы это говорите?
– Почему же нет?
– Но вы знаете, что посещение и сношение е этими странами считается преступлением!..
– Я успел уже оправдать себя в этом отношении. Итак, в этих странах человеческий труд вполне заменен механическими приспособлениями, так как там нет слуг…
– Позвольте, – перебил его Эллиот, – для нас точно так же возможно бы было устроить механические приспособления, о которых вы говорите, но дело в том, что это устройство обошлось бы дороже человеческого труда, который, благодаря непомерной конкуренции, не имеет почти никакой ценности.
– Но ведь жизнь дорога…
– Зато велика и бедность.
– Какой труд наиболее всего оплачивается?
– Этого нельзя сказать: кто умеет отыскивать способы легкой добычи денег, тот и получает наибольшее вознаграждение.
– Вы сказали, что вы писатель?
– Да.
– Как оплачивается ваш труд?
– Если писатель сумел обратить на себя внимание…
– Талантом?
– О, талант тут ни при чем. Если он сумел наделать много шуму своими произведениями – его будущность обеспечена, его сотрудничество будет принято во всех газетах и журналах.
– Но все-таки его произведения должны иметь какие-либо достоинства?
– Никаких. Если он получил поддержку от одного из кружков, ему открыты двери прессы известного направления, его всегда поддержат в своем лагере, до какого бы абсурда он ни договорился…
– Но, кроме журналистики, есть еще возможность отдельно издать свои сочинения?
– Это почти невозможно. Читаются только газеты и журналы – отдельно ничего не издают. Редакция каждой газеты и каждого журнала закрыта для посторонних, за весьма редкими исключениями: свой кружок сотрудников держится друг за друга и на новое лицо смотрят, как на грабителя, вторгающегося в чужую квартиру. Я – живой свидетель того, в каком положении находится писатель, не прибегающий ни к каким ухищрениям, чтобы завлечь публику, не примыкающий к кружковщине. Для меня невозможно сотрудничество в прессе, меня печатают иногда, потому что все-таки признают за моими произведениями известные достоинства, но мне платят гроши, и, кроме того, я очень редко имею работу. Вы видели, до какого я дошел положения…
Эллиот замолчал.
Сэр Муррей, тронутый до глубины души, воскликнул:
– То же, что было и тысячу лет тому назад!.. Нет, тогда было лучше!..
– Кто из нас знает, – сказал Эллиот, – что было тысячу лет назад?
– Каким образом случилось, что правление в Англии сосредоточилось исключительно в руках аристократии?
Эллиот с удивлением взглянул на Муррея.
– Это случилось уже давно, милорд, – отвечал он, – везде, где существует борьба партий, сильнейшая захватывает власть в свои руки. Ни одна из этих партий не заботится о благе народа: народ для нее – это материал для всевозможных экспериментов, для применения всевозможных теорий.
– Но сам народ?
– Не имеет никакого голоса несмотря на то, что каждая партия первым пунктом своей программы непременно ставит свободу народа.
– Но ведь сумели же устроиться русские, французы?
– Русские не знали политических смут. Со времени заключения тесного союза между Россией и Францией и эта последняя поддалась влиянию своей соперницы, политическая борьба в ней утихла. Оба народа спокойно могли идти вперед, правильно развивая свои силы.
– Но вы не считаете их дикарями?
– Лично я нет. Но другие считают.
– На каком же основании?
– Да потому, что их строй жизни не похож на наш. К этому присоединяется британская гордость. Нам кажется, что лучшего порядка, чем у нас, существовать не может. Да, наконец, если существующий порядок и изменился бы, какая была бы польза? Вместо одной политической партии, власть попала бы в руки другой – началось бы применение другой теории – и только. Кроме того, борьба политических партий портит народную нравственность, положительно развращает народ. К сожалению, мы, как нельзя лучше, видим это теперь.
– В чем же это выражается?
– Во-первых, в том, что теперь нет ничего непокупного. Каждая партия, вербуя своих сторонников, не останавливается ни перед какими средствами: пресса вся продажна так же, как продажна совесть. Народная нравственность падает, и процент преступности, несмотря на все карательные и исправительные меры, возрастает с ужасающей быстротой.
– Суды в Англии остались прежние?
– Что вы хотите сказать этим?
Сэр Муррей спохватился.
– Мне кажется, – отвечал он, – что суд в Англии остался в таком же виде, как и сотни лет назад.
– Не совсем. Наказания увеличены, некоторые деяния, считавшиеся прежде преступлениями, теперь считаются ненаказуемыми.
– Например?
– Да хотя бы злоупотребление доверием. Если я даю вам деньги для определенной цели и вы их присваиваете – ни один суд вас не признает виновным. Мне же ответят: смотри сам. Сегодня, между прочим, разбирается весьма интересное дело в одном из лондонских судов…
– Какое?
– Дело очень просто и не сложно. У вас есть свободное время?
– Сколько угодно.
– Тогда после нашего обеда не согласитесь ли вы зайти в суд?
– С удовольствием.
– Личности преступников не представляют чего-либо особенного, выдающегося. Но отношение к ним общества сочувственно…
– Сочувственно?
– Да. В этом-то и все дело. Они сумели так ловко смошенничать, что привлекли симпатии публики.
– Симпатия за мошенничество?
– Да.
– Но это даже в наше время казалось бы чем-то невозможным!
– В ваше время?
При этом вопросе сэр Муррей понял, что он вторично проговорился.
Мистер Эллиот не сводил с него испытывающего взгляда.
Надо было как-нибудь выйти из обоюдно неловкого положения.
Сэр Муррей решился.
– Знаете, – сказал он, – что вам сейчас придется услышать совсем необычайные вещи, которым вы едва ли захотите поверить.
– Говорите, милорд, – отвечал Эллиот, – я поверю вам во всем.
Сэр Муррей начал с того, что назвал свою фамилию.
– Так это вы! – в изумлении вскричал Эллиот. – Неужели вся история, рассказанная «Всемирной газетой», справедлива?
– А как же вы думали?
– Простите, милорд, но я счел это одной из сенсационных новостей, выдумываемых газетами для того, чтобы собрать в свою кассу побольше шиллингов…
– На этот раз сенсационная новость оказалась справедливой.
Сэр Муррей подробно рассказал Эллиоту свои приключения.
По мере того, как он говорил, молодой англичанин оживлялся все более и более, но странное дело – его не так интересовал мир прошлого, представителя которого он видел перед собой, как современная жизнь России и Франции.
– Скажите, милорд, – спросил он своего необычайного собеседника, – правда ли, что в этих странах, где жизнь так хороша, тем не менее находятся люди, во что бы то ни стало желающие отказаться от нее? Я слышал, что они, при помощи неизвестных нам средств, останавливают деятельность организма и подобно вам просыпаются через столетия?
– Я ничего не слыхал об этом.
– Но вам лично известны средства, при помощи которых возможно этого достигнуть?
– Нет. Но почему вас так интересует этот вопрос?
– Весьма понятно, милорд. Войдите в мое положение: жизнь смяла меня, сделала непригодным для борьбы с нею, да и самая борьба, с моей точки зрения, была бы совершенно бесцельна, так как она сводилась бы только к тому, чтоб не умереть с голоду. Как бы я был рад, если бы мне возможно было на продолжительное время уйти от жизни, расстаться с нею для того, чтобы через несколько столетий вернуться обновленным, с новыми силами!.. Тогда, может быть, и для меня наступило бы лучшее будущее!
Голос Эллиота задрожал.
Невыразимая жалость охватила Муррея. Он пожал руку молодому человеку и сказал ему:
– Я думаю, что теперь вас ожидает лучшее будущее. Вы, подобно мне, одиноки среди миллионов людей. Но я благодаря случайности хотя обладаю материальными средствами, необходимыми в той стране, которой я хотел бы посвятить свою жизнь; эти средства я разделю с вами. Вы будете не только моим помощником, но и руководителем, так как вам лучше известны условия, среди которых нам придется действовать. Принимаете ли вы этот союз?
– От всего сердца. Но каковы ваши виды на будущее?
– То есть что я хочу предпринять?
– Да.
– Вполне определенно я не могу вам ответить сейчас на этот вопрос. В общем, я ставлю себе одну цель – самую близкую и необходимую: способствовать сближению Англии с Россией и Францией!..
– Это невозможно!
– Почему?
– Во-первых, потому, что англичане не считают их стоящими выше себя по цивилизации, даже наоборот, как вам известно; во-вторых, не сегодня завтра последует объявление войны.
– Но Англия тогда погибнет!
– Я этого не думаю. На какой степени ни стояла бы наука в России и Франции – все же там не занимались никогда отыскиванием средств для истребления человечества, между тем как у нас, особенно за последние годы, все усилия направлены к усовершенствованию всевозможных орудий разрушения. Армия наша многочисленна…
– Что значат все наши орудия разрушения и армии в сравнении с теми могучими средствами, которыми они располагают! Электрическая материя может разрушить в секунду земной шар! Но что побуждает Англию к войне?
– Недостаток земли.
– Но ведь Россия и Франция предлагали поднять новые острова со дна океана. Почему не согласиться на это предложение?
– Во-первых, никто не верит ни в возможность осуществления чего-либо подобного, ни в искренность этого предложения, А во-вторых, вы забываете о самолюбии и гордости…
– Я надеюсь, что мне удастся убедить моих соотечественников отказаться от этого безумного шага…
