Текст книги "В мире будущего"
Автор книги: Николай Шелонский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)
– Они погибли, – вскричал я, – если останутся еще на этой площадке! Федаи обрушат на них с высот целые скалы! Необходимо отступать, предварительно отбросив врага и завалив узкую тропинку…
– Кавалер! – отвечал Вальк. – Если бы ты был с ними, ты указал бы им путь! Но никакая человеческая сила не поможет взобраться на эту крутизну!..
Он указал на обрыв.
– Как знать! – отвечал я. – Мы должны попытаться! Во всяком случае, наше появление будет неожиданностью для врага: оттуда, с горы, нас не видно под крутым обрывом… Попытаемся.
Я воткнул меч в расщелину и поднялся на три фута кверху. Здесь я укрепился и помог, одному за другим, всем остальным достигнуть до меня.
Дальше подъем становился все труднее и труднее, но я, не чувствуя усталости, протягивал руку и одним взмахом поднимал к себе воина за воином.
Но вот надо мной высился навес, с которого удалось соскользнуть мне в расщелину. Только какие-нибудь восемь-девять футов отделяли меня от площадки, но пройти их казалось невозможным.
– Кто из вас самый сильный? – спросил я своих товарищей.
Ко мне приблизился рыцарь Вальк.
– Хотя я не могу сравняться с тобой силой, – сказал он, – но я могу поднять лошадь и всадника в полном вооружении!..
– Становись, рыцарь!
Одним прыжком я очутился у него на плечах.
Рыцарь Вальк даже не дрогнул под этой страшной тяжестью и под жестоким толчком.
Теперь руки мои могли достигнуть выступа площадки, я ухватился за него и сделал отчаянное усилие, – тело мое приподнялось, и я грузно ударился о ровную поверхность скалы.
Вокруг меня шла ожесточенная сеча: со всех сторон стремились вниз ряды федаев и падали пред железной стеной рыцарей. На мою броню наступали лошади, звон оружия покрывал мой голос, но я не обращал ни на что внимания: лежа на земле, я свесился через край обрыва и протянул вниз руку. Но она не могла достигнуть руки рыцаря Валька.
Тогда один из его воинов последовал моему примеру и вскочил на его плечи. Я схватил его за руку – и через секунду он уже бросился в середину сражающихся.
Его примеру последовали все остальные. Наконец один рыцарь Вальк оставался внизу. Он не мог воспользоваться ничей помощью. Моя рука не достигала до него…
Тогда я схватился одетою железной перчаткой рукою за острие своего меча и рукоятку его протянул вниз… Рыцарь Вальк взялся за крестообразную рукоятку – я напряг все усилия, и, наконец, руки его коснулись моих.
– Вперед! – крикнул я, когда оба мы очутились на площадке.
Как ураган, ринулись мы на толпы федаев. Я не опускал моего забрала, и вид моего лица один наводил ужас на врагов.
– Измаил!.. Измаил бен-Алия против нас!.. – раздались полные ужаса крики.
Мой меч разил направо и налево. Всадники-крестоносцы не могли следовать за мной, так как вооружение не позволяло им слезть с коней, и только восемь воинов моих союзников, – во главе с рыцарем Вальком, следовали за мной пешими.
Мы оттеснили федаев на склон противоположной горы.
– По одному поезжайте вниз! – крикнул я, обернувшись назад. Мой голос донесся до слуха воинов. Раздались громкие звуки фанфары, и всадники один за другим повертывали коней и начинали съезжать вниз по тропинке, направляясь к лагерю.
Мы – я и рыцарь Вальк со своими воинами – заняли всю ширину площадки. Федаи, пораженные, видя меня, отхлынули назад, и мы без боя вступили в узкий проход, по которому вилась единственная тропинка. Весь отряд длинной лентой извивался позади нас.
Над самой тропинкой, справа и слева, нависли громадные скалы. Я знал, что, взобравшись наверх, нескольким человекам легко отделить эти нависшие громады от самой горы и низринуть их вниз. Тогда путь будет прегражден преследователям, и наше отступление обеспечено.
Но тут я заметил, что передние ряды федаев ободрились и подступают к проходу, между тем как плотные толпы их заняли оставленную нами площадку.
– Займите проход, рыцари! – обратился я к своим спутникам. – Пусть падете все вы, но чтоб ни один из врагов не прорвался через вас!..
Я знал, что дальнейшая тропинка не позволила бы ни одному из всадников обернуть коня. Каждый из них был бы убит с тылу, если бы враги прорвали нашу фалангу.
Рыцарь Вальк и его воины заняли дорогу и, выставив вперед шиты, ожидали неприятелей.
Я вскарабкался на выступ, нависший над дорогой, и старался своей тяжестью обрушить его вниз.
Но скала не поддавалась моим усилиям. Между тем я видел, как толпы федаев все ближе и ближе подвигались, готовясь сломить преграду, стоявшую на их пути.
Я выхватил из ножен меч и стал бить им по узкой полосе, соединявшей отросток скалы, державшийся в воздухе, с ее основанием. Сталь звенела и дрожала в моих руках. При каждом ударе рука моя дрожала и немела, но я видел, что работа подвигается вперед, и не бросал ее.
Вот передние ряды федаев плотнее подступили к крестоносцам.
– Отступите, рыцари! – крикнул я, выпрямляясь и ударом ноги стараясь отделить глыбу.
Мои товарищи послушали меня. Федаи остановились прямо под нависшей громадой, пораженные моим неожиданным появлением сверху, над ними.
Скала уступила наконец моим усилиям и рухнула вниз.
Дикий крик, полный ужаса, раздался среди федаев; кто успел спастись, ринулись вниз в паническом страхе, но громадный обломок, с шумом и грохотом, катился за ними по склону, настигая бегущих. Наконец, сжатый в ущелье его стенами, он остановился и заградил проход.
Когда скала ринулась вниз и ударилась об землю, я почувствовал сильное сотрясение его – не выдержала глыба, нависавшая с противоположной стороны, и ринулась вниз, вслед за первой.
Путь преследователям был закрыт…
В несколько прыжков я спустился вниз, и вскоре мы достигли хвоста длинной лентой двигавшегося отряда.
Рыцарь Вальк и его воины, лишь только я очутился среди них, склонились передо мной в низком поклоне.
– Только бессмертный Роланд мог совершить то, что сделал ты! – воскликнул Вальк.
Но я не знал, кто был рыцарь Роланд и что именно он совершил…
Кончился долгий путь – и вот перед нами вновь заблестели верхушки еще неубранных палаток лагеря. Мои спутники отделились от меня, и, когда я, уже севший на своего коня, подъезжал к лагерю, латники и рыцари стояли в строю.
Рыцарь Вальк поднял свой меч – и по этому знаку в приветственном салюте поднялись мечи всех крестоносцев, и раздались единодушные, громкие крики:
– Да здравствует кавалер Лакруа!.. Да здравствует отважный служитель, храбрый защитник Креста Господня…
Изумленный и растроганный этой неожиданной почестью, я как мог отвечал на приветствие и слез с коня. Тут только почувствовал я усталость и, отдав щит и меч оруженосцу, направился к поставленной для меня палатке.
Оруженосец помог мне снять доспехи, и я, лишь выпив с жадностью кружку воды с вином, бросился на землю и, завернувшись в плащ, заснул мертвым сном…
XVIII
Меня разбудили звуки труб. Я поднялся со своего первобытного ложа и поднял край палатки.
Здесь я увидел своего оруженосца.
– Сколько времени я спал? – спросил я.
– Солнце зашло и вновь взошло, как продолжался твой сон, благородный рыцарь! – отвечал юноша, устремив на меня свой взор.
В этом взоре прочел я восторженное удивление, отражавшееся и в прекрасных, полных свежести чертах оруженосца.
– Как зовут тебя, юноша? – спросил я.
– Франциск д’Э, кавалер! – отвечал тот, вспыхнув румянцем.
– Но ты еще очень молод.
– Я молод, рыцарь, но верь, что не молодость, а твое приказание воспрепятствовало мне вчера следовать за тобой…
– Я верю… Но не случилось ли чего нового?..
– Ничего, рыцарь!..
– Тогда что же возвещал звук трубы?
Юноша взглянул на меня с некоторым удивлением.
– Настало утро, рыцарь! – отвечал он. – Звук трубы собирает всех к молитве… Угодно и тебе идти?..
– Конечно!
Я возвратился в палатку. При помощи моего оруженосца я надел приготовленную для меня одежду, умылся, привесил к поясу кинжал, покрыл голову бархатным, украшенным перьями беретом и хотел было уже выйти из палатки.
– Позволь, рыцарь! – вскричал Франциск.
Он стал на колени и, склонившись, прицепил к моим ногам золотые шпоры. Я видал их у некоторых воинов, но не знал, что именно они служат признаком рыцарского достоинства. Ни египтяне, ни арабы не употребляли шпор, и потому еще вчера пришлось мне думать, как удобнее пользоваться ими при управлении конем.
Теперь я мог позволить своему оруженосцу кончить его работу.
Мы вышли из палатки и прошли за первые ряды коновязей. Здесь в сборе были уже все крестоносцы. Они стояли полукругом, а на небольшом столике, в центре этого полукруга, возвышался крест и перед возвышением стоял рыцарь Вальк, с какой-то книгой в руках.
Когда я подошел, он кончил читать и в то же время раздалось громкое, согласное пение всех крестоносцев, опустившихся на колени.
Я понял, что присутствую теперь при утренней молитве христиан, и также преклонил колени вместе с ними.
Что могло воспрепятствовать мне в этом?
Я поклонялся Единому Богу – Тому же, которому поклонялись и они. Какое было мне дело до обряда и до разницы во взглядах?
Молитва, которую пели на незнакомом тогда мне латинском языке, кончилась.
Рыцари Вальк, Тельрамунд и Гастон подошли ко мне, между тем как остальные остались на своих местах.
– Благородный кавалер! – воскликнул Вальк. – Прости, что долгое твое отсутствие заставило верить слухам. Ты доказал нам, что ты все тот же неустрашимый герой, которого мы привыкли считать своим вождем. Мы преступили бы данный нами обет, если б стали спрашивать у тебя отчета в твоих действиях. Возьми же снова знак твоего достоинства и, простив нас, веди вперед, и да поможет нам Бог достигнуть царства священного Солима. Согласны ли вы, братья? – обернулся рыцарь к крестоносцам.
– Да здравствует брат Лакруа, гроссмейстер братьев Святого Креста! – дружно ответили воины, доставая кресты, висевшие на тонких цепочках и поднимая их над головой, между тем как рыцарь Вальк почтительно приблизился ко мне и возложил на меня на золотой цепи сверкавший драгоценными камнями крест.
Прибавилось еще одно роковое недоумение, еще раз приходилось мне стать в ложное положение. Я, еще за день перед тем бывший защитником луны, теперь принадлежал к числу каких-то братьев Святого Креста, становился их начальником и, конечно, должен был вести их на защиту Креста против луны!..
Решение созрело во мне быстро. Я обратился к рыцарю Вальку и громко сказал:
– Благородный рыцарь, я – не тот, за кого вы меня принимаете! Я не кавалер Лакруа!..
Рыцари и крестоносцы придвинулись ко мне плотной стеной. По рядам их прошел глухой ропот. Меня разглядывали со всех сторон, между тем как Вальк, Тельрамунд и другие предводители совещались в стороне.
Я хотел было снять крест, но один из воинов, суровый и седой, остановил меня.
– Погоди, рыцарь! – воскликнул он. – Всякий, кто показывает пример неустрашимости и доблести, может сделаться начальником братьев Святого Креста!..
Рыцари кончили свое совещание. Затих гул и в рядах воинов.
– Доблестный рыцарь! – обратился ко мне Вальк. – Ты выказал нечеловеческую мудрость и неустрашимость!.. Только ты можешь с успехом довести нас до цели нашего предприятия!.. Согласен ли ты вступить в наше братство и стать нашим начальником?
– Чему служите вы и что защищаете? – спросил я.
При этом вопросе обнажились головы всех присутствующих. Снял и я свой украшенный перьями берет.
– Мы поклялись, – торжественным тоном заговорил Вальк, – мечом защищать святую веру христианскую и способствовать ее распространению до края вселенной! Меч наш поднимается на защиту Креста – святого символа нашей веры! Послушание и благочестие – вот что требуем мы от вступающих в наше братство. Согласен ли ты принять обеты и поклясться с мечом в руке, не щадя жизни, защищать Святой Крест?..
– Куда идете вы теперь? – спросил я вместо ответа.
– Мы идем искать царство священного Солима и поклониться царю и первосвященнику Мельхиседеку!
– Медьхиседеку? – воскликнул я. – Но давно уже кончилось его царство!
– Так говорят, рыцарь, но об этом нигде не сказано, и этому не все верят. Может быть, существует и теперь это благодатное царство!..
Я задумался. Принять или отказаться? Я мало еще был знаком с учением христиан, но и в том, что я знал, мне чувствовалось уже отражение вечной истины…
Я взглянул на дышавшие верой и мужеством лица окружавших меня воинов и, внезапно решившись, поднял руку вместе с висевшим на моей груди крестом и воскликнул:
– Я принимаю, рыцарь!
– Мы принимаем тебя, брат! – отвечали рыцари и воины.
– Приготовься же вступить в наше число, – сказал, подходя ко мне, Вальк, – пусть останется при тебе имя Лакруа, знаменующее твое служение!..
Меня отвели в палатку, где остались только мы с рыцарем Вальком. Без пищи и питья провели мы весь день, и рыцарь неустанно говорил мне об обязанностях, принимаемых мною на себя, и о предстоящем мне служении.
Лишь только стемнело, как я должен был, по принятому обычаю, стать на страже и пробыть так до утра.
Вне лагеря выдвинут был высокий крест, под которым сложено было все мое вооружение. Сюда привели меня братья и оставили одного, с мечом в руке.
Медленно тянулось для меня время. Я находил ненужным все эти обряды и равнодушно взирал на изображение креста – символ моего нового служения.
В тишине и безмолвии тяжелая грусть овладевала мною все с большей и большей силою.
О, каким одиноким казался я себе!.. Все люди, которых только я видел, верили и жили своей верой, сплачивавшей их воедино. Но у меня не было веры, и я не мог слиться с ними!..
Между мною и всеми остальными людьми воздвигалось невидимое, но непроходимое средостение, отчуждавшее меня от всего мира!.. От всего, что может быть дорогого у человека, даже лишившее меня любви той, которую я мечтал своей и мне предназначенной!
И она бежала от меня!..
Я взглянул наверх, на мириады звезд, сверкавших золотистыми точками… Я пал на колени и отдался столь родной для меня молитве… И чем больше охватывало меня молитвенное настроение, тем заметнее успокаивалась моя душа, чувствуя присутствие Бога!..
При первых лучах рассвета собрались братья.
Еще раз вопросил меня рыцарь Вальк:
– Принимаешь ли ты служение Креста?..
– Принимаю! – отвечал я твердым голосом.
– Даешь ли ты обеты благочестия и послушания?
– Даю!
Рыцари Вальк, Тельрамунд и Гастон помогли мне поднять полное вооружение. Первый раз в жизни прикоснулся я губами к Святому Кресту – и с этой минуты вступил в братство.
Один за другим подходили ко мне рыцари и воины и, поздравляя, целовали меня.
Душа моя прояснела, я сознавал теперь, что я близок этим людям, что я не одинок!..
Кончился этот обряд, и крестоносцы выстроились в ряды.
– Братья! – обратился к ним Вальк. – Согласны ли вы иметь своим вождем благородного кавалера Лакруа?
– Согласны! – раздался единодушный ответ.
– Рыцарь! Согласен ли ты стать начальником братьев Святого Креста? – обратился Вальк ко мне.
– Согласен!
Рыцарь Вальк, а за ним и все другие опустились на колени, подняли руки кверху и произнесли вслух клятву в послушании мне.
Снова возложили на меня драгоценный крест и я стал гроссмейстером рыцарского ордена братьев Святого Креста… Вот и теперь передо мной, умирающим, висит этот крест символ моего служения!..
Но иные чувства наполняют теперь мою душу при виде этого орудия искупления рода человеческого! В величии славы и в сиянии кротости и любви восстает передо мной образ Бога моего Христа Спасителя!..
XIX
Царство священного Солима! Где оно находилось и куда должен был я вести мою дружину?
На востоке, в пределах Персии и ее провинций, мне были известны все места, и я с уверенностью сказал своим рыцарям, что там нельзя было найти того, чего они хотели.
Но в горах Ливана, как сообщали мне мои федаи, замкнуто жили какие-то люди, составлявшие тесную общину. Проникнуть к ним было почти невозможно через густые леса и непроходимые горы. Но я наверное знал, что они не исповедывали ислама и поклонялись кресту.
Я сообщил об этом рыцарям. После долгих рассуждений решено было повернуть обратно и направиться именно этим путем.
Ливан представляет собой самую высокую часть сирийских меловых гор. Он тянется по самому берегу моря, со стороны которого доступ к нему невозможен. Но и с западной стороны путь лежит через труднопроходимые сирийские горы, населенные воинственными, враждебными племенами.
Чем дальше двигались мы, тем труднее и труднее становился поход. Наши вьючные животные изнемогали и, часто случалось, срывались вниз с крутых обрывов.
Идти, с самого вступления в горы, приходилось в полном вооружении, так как нам необходимо было постоянно отражать непрерывные нападения диких племен.
Воины и даже сильнейшие из рыцарей изнемогали, но ни усталость, ни недостаток съестных припасов, ни жара и ночной холод – ничто не могло утишить в них рвения. Они были уверены, что там, за голыми склонами сирийских гор, лежит обетованное царство… И странно, я сам начинал верить в существование этого царства: я все более и более проникался духом учения христиан, но оно передавалось мне устами грубых воинов, суеверных, как дети. Верования христианские в них смешивались с легендами, и их мистицизм невольно отразился и на мне.
И мне теперь представлялось, что там, далеко впереди, лежит священное, таинственное царство… Тем более склонялся я к этому, что случайно доходившие до нас сведения подтверждали, что в Ливанских горах действительно существуют какие-то таинственные, но, видимо, христианские секты.
Прошло около двух месяцев, когда мы наконец начали свое восхождение по склонам Ливана. Этот путь был еще труднее и опаснее предыдущего. Нам приходилось совершать его почти все время пешком, при полном недостатке воды, ведя в поводу наших лошадей.
Через каждый час мы вынуждены бывали останавливаться для отдыха, мало укреплявшего наши силы. Но я – я один переносил свободно все труды и лишения, и организм мой нисколько не ослабевал от них. Смотря на меня, даже самые слабые приобретали мужество, и с каждым шагом вперед я все более и более заслуживал восторженное удивление своей дружины.
Шел уже четвертый день нашего путешествия по горам Ливана. Двое суток ни мы, ни наши кони не имели во рту ни капли воды. За несколько часов до солнечного заката мы вынуждены были остановиться на обложенном меловом склоне горы, без малейшей тени, под жгучими пронизывающими лучами солнца. Многие из людей лежали без движения, другие впадали уже в бред и жадно бросались вперед, где чудились им водные потоки. Дальше перед нами возвышалась вершина могучего Дар-Эль-Кодиба – высочайшей из Ливанских гор.
Мы видели синеющие кущи гигантских кедров, которыми заросли его склоны. Там, под их сенью, можно было отдохнуть и найти воду, от которой зависела самая жизнь моей дружины.
Но никто из воинов и рыцарей не в состоянии был сделать ни шага вперед. Всем приходилось умирать на этой оголенной бесплодной меловой твердыне…
Я подошел к рыцарю Вальку, сбросившему свои доспехи и тщетно старавшемуся укрыться в тени своей лошади.
– Рыцарь Вальк! – окликнул я его.
Он с трудом приподнялся на локти и устремил на меня мутный взгляд.
– Рыцарь Вальк! – повторил я. – Если еще в течение нескольких часов мы не добудем воды, нас ожидает гибель.
– Что же делать, кавалер? – едва мог выговорить Вальк своими пересохшими, потрескавшимися губами.
– Там, – я указал рукой на темные лесные склоны, – там мы можем укрыться от зноя и найти воду!
– Но кто же в состоянии дойти туда, кавалер?
– Я пойду и доставлю воду. Не будешь ли ты в состоянии сопутствовать мне?
Вальк тотчас поднялся на ноги.
Я расседлал трех лошадей и нагрузил их кожаными мехами для воды.
При виде наших приготовлений слабая надежда на спасение зародилась в сердцах моих спутников. Некоторые из рыцарей через силу помогали нам.
– Начальник, – остановил меня Тельрамунд, – неужели ты не снимешь брони?
– Нет! Может быть, мне придется защищать всех!
Я указал на лежавших в бессилии воинов.
Мы начали наш спуск, понукая лошадей и ведя их под уздцы.
Через час мы спустились и стояли уже у подножия Дар-Эль-Кодиба; но тут рыцарь Вальк, до сих пор не испустивший ни одного стона, упал и не мог уже подняться вновь.
Я увидел по его лицу, что он уже впадает в предсмертное забытье.
Оставить его и идти дальше!
Конечно, мне не оставалось ничего больше…
Но тут я вспомнил, что со мной было средство, которое могло возвратить ему жизнь: в сосуде Ненху-Ра оставалась еще одна треть содержимого…
Пожертвовать его?
Я колебался. Мне не хотелось расставаться с этой драгоценностью.
Но тут я взглянул на крест, висевший на моей груди, вспомнил обеты, произнесенные мною, – и решительным движением достал сосуд.
Разжав зубы рыцаря, я заставил его проглотить эликсир.
Прошла минута – и рыцарь поднялся.
– Спасибо, брат, – сказал он, – твое лекарство возвратило мне силы, – я могу идти дальше.
Если б он знал, какой дар получил он вместе с глотком этого чудного лекарства!
Я тщательно спрятал сосуд, на стенках которого оставалось еще несколько капель, и мы бодро двинулись вперед.
Уже наступала ночь, а под сенью, прохладною сенью кедров, было совсем темно. Не было видно ни дороги, ни тропинки; но мы не могли ждать рассвета и шли наугад.
Неожиданно передняя из лошадей, которую вел Вальк, остановилась и потом вдруг рванулась в сторону.
– Пусти ее, – крикнул я рыцарю, пытавшемуся удержать ее. – Она ищет воду!
И другие кони также встрепенулись. Спотыкаясь о переплетавшиеся корни, не видя ничего, мы быстро шли за нашими лошадьми.
Наклон показывал, что мы уже не восходим, а спускаемся вниз по какому-то обрыву.
Наконец, снизу до нас донеслось ясное журчанье воды, мы вздохнули с облегчением, и скоро кони наши, припав на колени, с жадностью пили холодную воду.
Только с большими усилиями удалось нам оттащить их и привязать на берегу ручья.
– Странно, – заметил Вальк, – еще недавно я сходил с ума при одной мысли об воде. Теперь же я хотя и пью ее с удовольствием, но, видимо, твое чудное лекарство уже утишило раньше мучения жажды!
– Да, оно имеет такое свойство в действительности! – отвечал я.
Мы наполнили водой наши меха и навьючили их на лошадей.
Нам нельзя было терять ни минуты. Но мы потеряли направление, и не могли выбраться из лесу. Уже более двух часов бродили мы среди гигантских кедров, то поднимаясь, то спускаясь, когда, наконец, под нашими ногами неожиданно оказалась узкая дорога, обрамленная с обеих сторон рядами деревьев.
– Эта дорога должна же привести куда-нибудь! – заметил я.
– Только бы мы не отдалялись от наших! – с тревогой сказал Вальк.
– Да, рыцарь, но лучше идти по дороге, чем блуждать по лесу!..
Дорога спускалась вниз, по краям ее поднимались поросшие кедрами горы, образовавшие ущелье.
Ущелье все суживалось, и, наконец, мы могли идти только друг за другом, охраняя внимательно меха с водой.
Но вот неожиданно за поворотом ущелье расширилось, и перед нами предстала довольно обширная поляна, ярко освещенная заревом нескольких горевших костров.
Мы остановились в изумлении.
Вокруг костров виднелись фигуры людей в длинных одеяниях, и до нас ясно долетало заунывное пение.
– Неужели мы попали к врагам? – тихо сказал Вальк.
– Во всяком случае, это не мусульмане! – отвечал я.
Рыцарь Вальк прислушался и радостно воскликнул:
– Они поют по-латыни! Идем вперед!..
Я не успел остановить его. Раздался топот наших коней, и через минуту мы стояли уже в кругу суровых, мрачных людей, безмолвно окруживших нас и смотревших на нас с нескрываемым недружелюбием.
Высокий, седой старик сурово спросил нас по-персидски:
– Кто вы? И что вам надо?
Я не хотел скрывать ничего и на том же, хорошо известном мне языке отвечал:
– Путь наш лежит через горы. Товарищи наши расположились у подножия Дар-Эль-Кодиба. Они изнемогают от жажды. Мы везли им воду, но сбились с дороги.
– Чего же вы хотите от нас?
– Проводника.
Старик сделал знак. Ряды окружавших нас расступились, и в ту же минуту рыцарь Вальк вскрикнул от ужаса: у костра возвышалось, под громадным деревом, гигантское изваяние, изображавшее человека с рогами на голове.
– Поклонники дьявола! – прошептал Вальк. – Мы попали к поклонникам дьявола!..
Как ни тих был голос рыцаря, но старик услыхал его.
– Да, – заговорил он по-франкски, – вы называете его дьяволом, но мы считаем его несправедливо обиженным. Хотите ли вы поклониться ему?
– Никогда! – вскричал Вальк, отступая назад.
– Тогда да будет вражда между вами и нами!.. Но отверженный повелевает проводить вас к вашим; да погибнете вы все вместе!
Он сделал знак – и двое суровых, высоких юношей, с горевшими факелами в руках, приблизились к нам.
– Идите за ними! – приказал старик. – И утром ждите нас!
Мы снова вступили в ущелье. Наши провожатые молча шли впереди нас.
Я заметил, что неустрашимый рыцарь Вальк дрожал от ужаса. Я же теперь весь поглощен был любопытством: кто были эти люди, поклонявшиеся злому духу? Но я тщетно заговаривал со своими провожатыми, не отвечавшими мне ни слова. Кроме того, всякий раз меня останавливал рыцарь Вальк.
– Что делаешь ты? – шептал он. – Разве может благочестивый рыцарь вступать в разговор с поклонниками дьявола?..
Вершины гор уже озарились лучами рассвета, когда мы вышли из лесу. Перед нами, на матовом склоне, виднелись островерхие палатки разбитого без нас лагеря.
Здесь наши провожатые исчезли.
Мы спешили вперед, думая о смертельном томлении, с которым ожидали нас наши товарищи.
И вот наконец мы были среди них. Но немногие приподнялись навстречу нам!..
Но вот живительный напиток через час уже влил во всех новые силы: и люди и кони были бодры, все были готовы снова идти вперед.
– Начальник, – обратился ко мне рыцарь Вальк, – нечестивые должны быть истреблены!..
– Они сами обещали напасть на нас! – отвечал я.
Приказав вооружаться, я, в сопровождении рыцаря Гастона,
съехал с горы, чтоб выбрать удобное место для битвы в случае нападения, между тем как Вальк с трепетом сообщал воинам о нашей встрече.
Мы подъехали к самому подножию лесистой горы, когда вдруг Гастон дал шпоры своему коню и бросился вперед.
Я не успел понять, в чем дело, как из-под кущи деревьев, навстречу ему, кинулась фигура, в которой я сразу узнал Агнессу!..
Волосы ее были распущены, она одета была так, как не одевались виденные мною женщины, платье ее было изорвано… Но это была она!..
Какая ненависть вдруг вспыхнула во мне при виде нее!..
Я подъехал к ней, схватил ее руки и, затянув их ремнем, зацепил его к своему седлу.
Мое забрало было спущено, и она не узнавала меня. Но я видел, что она от ужаса и изумления почти лишилась чувств.
– Начальник, – решился заметить Гастон, – может быть, эта женщина христианка!
– Она поклонница дьявола! – воскликнул я и тронул коня.
И Агнесса – моя бедная Агнесса – поволоклась за мной!..
Я видел ее страдания и наслаждался ими!.. Ее ноги скользили, она падала, поднималась, рыдала, но волнение не позволяло ей произнести ни слова.
Мы въехали в лагерь, и около палаток нас окружила толпа, с любопытством смотревшая на эту влекомую мною девушку.
Я наклонился с седла и шепнул:
– Ты не убежала от меня, Агнесса!..
Она отшатнулась в ужасе.
– Так ты!.. Это ты!..
– Да, я!.. Настал день, когда ты будешь моей.
Я тронул коня и повлек ее к палатке.
– Аменопис!.. Рыцарь!.. – восклицала она, упираясь. – Ведь ты дал мне клятву!..
Но я не слушал ее и, подъехав к палатке, слез с коня и вовлек ее внутрь. Здесь я поднял свое забрало
– Аменопис! – вскричала она, дрожа от ужаса.
– Нет, не Аменопис, но рыцарь Лакруа стоит перед тобой! Рыцарь и начальник ордена братьев Святого Креста!
Я вынул драгоценный крест и показал ей.
Испуг, радость, недоверие сразу отразились на ее лице…
Внезапно она пала на колени и, простирая ко мне руки, воскликнула:
– О радость!.. О счастье!.. Ты – ты принял крест!..
– Да, я принял его!..
– Возьми же, возьми и меня, господин мой!..
И она припала к моим ногам.
Какой внезапный переворот совершился в моей душе!.. Я поднял рыдавшую девушку и прижал ее к своей груди.
– Прости, Агнесса! – прошептал я.
– Тебя – тебя простить?.. О благородный рыцарь!..
Она не могла говорить в волнении…
И в эту секунду раздались громкие звуки фанфары, подававшие знак о приближении неприятеля.
– Будь мужественна, Агнесса! – сказал я, отстраняя ее. – Предстоит битва, и долг мой призывает меня!..
– Иди, иди, мой рыцарь! – воскликнула она. – И да хранит тебя крест!..
Если бы она знала мое святотатство!..
Но тогда сам я не понимал и не сознавал его.
Воины и рыцари были уже на конях; снизу, выходя из лесу, придвигались стройные ряды врагов, и впереди них двигалось, несомое на носилках, гигантское изображение их властелина.
Крик негодования потряс воздух. Без команды двинулись вперед ряды воинов.
Как ураган налетели мы на врагов и смяли их первые ряды…
Но тут из лесу со всех сторон хлынули новые толпы свирепых, вооруженных секирами и палицами, высоких ростом, богатырей-воинов…
Тщетно носился я взад и вперед, врубаясь в ряды врагов, – тщетно разил…
Падали воины и рыцари, и лишь несколько человек теснились около меня.
– Туда, в лагерь! – крикнул я, вспоминая об Агнессе.
Мы обернули коней, но было уже поздно: оттуда, с горы шел неприятель, и впереди его рядов я увидал Агнессу…
О, с какой силой прорывал я и повергал на землю ряд за рядом, стремясь к ней…
Вот я уже достигаю ее… Я не замечаю, что пали благородный Тельрамунд и храбрый Гастон и что только один рыцарь Вальк сражается рядом со мной…
Я освобожу ее!..
Но вот – о ужас! – я увидел занесенный над нею нож, и громкий голос донесся до меня:
– Остановись или она погибнет!..
Мой меч опустился – и вдруг со всех сторон обвились вокруг меня арканы, десятки рук напряглись, и вот я, свергнутый на землю, обезоруженный, лежал на земле, рядом с Корнелиусом Вальком. И он, и Агнесса, и я – мы уцелели, чтоб попасть во власть свирепых поклонников дьявола!..
* * *
Здесь, собственно, кончаются записки Лакруа. Дальше от них остались незначительные, лишенные связи отрывки – все остальное было уничтожено отшельником, в распоряжении которого была рукопись и который раньше был священником эйсенбургского прихода.
Трудно сказать, что заставило его решиться на этот поступок, – боязнь ли, чтобы не послужило к соблазну все таинственное и необычайное, о чем повествовал кавалер Лакруа, или же противоречие его взглядов с учением западной католической Церкви. Для монаха римско-католика и подобная причина была бы достаточна.
Тем не менее по сохранившимся отрывкам записок Лакруа, по хроникам и мемуарам можно было восстановить правдивую историю братьев Святого Креста и дальнейшую судьбу самого кавалера Лакруа.
Вечный скиталец – искатель истины, наивный египтянин, на веру принимавший учение жрецов и внезапно обратившийся в скептика, все отрицающего, кроме возможности найти истину, – кавалер Лакруа, под влиянием наглядной реакции, вдруг превращается в фанатика. Фанатизм и нетерпимость, подавление воли человека и полное подчинение его авторитету – эти отличительные черты римского католицизма с особенной силой выразились в страстном, сильном человеке. Расцвет гуманизма отразился в нем реакцией, – и результатом ее явилось преобразование ордена братьев Святого Креста. Меч и огонь уступили место любви. Святой Крест, бывший грозой для неверующих, теперь воздвигался как символ любви для всего человечества.
