Текст книги "В мире будущего"

Автор книги: Николай Шелонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Кавалер Лакруа имел право сказать, что он шаг за шагом и век за веком переживал все заблуждения, пережитые человечеством.

Но его исключительная натура заставляла его и заблуждаться и страдать сильнее других. Он везде был первым, стоял впереди всякого движения, охватывавшего человечество, – вот почему его следы не потерялись и могли быть отысканы.

* * *

Избиение отряда рыцарей, шедших на поиски царства священного Солима, было лишь актом возмездия со стороны поклонников дьявола за обиду того, кому они служили.

Кавалер Лакруа, Корнелиус Вальк и Агнесса были обречены в жертву тому же мрачному божеству.

В записках кавалера Лакруа не содержалось указаний на то, как им удалось вырваться из когтей поклонников дьявола, но зато по немногим уцелевшим отрывкам можно убедиться, какое сильное впечатление произвело на него знакомство с этими людьми.

Для него, искавшего истину, являлся еще один новый, разительный пример того, как человеческий ум, создавая сам для себя идеал истины, впадает в неисходные противоречия. Путем долгой, мучительной внутренней борьбы для кавалера Лакруа теперь все яснее и яснее стало казаться, что не в человеке заключается истина и что она должна прийти как откровение свыше.

Освобожденный из плена, он поднял знамя Святого Креста уже убежденным последователем христианства. Это доказала его дальнейшая деятельность.

Его освобождение совпало с одним из величайших событий для всего христианского мира: священный Иерусалим, где совершился подвиг искупления человечества, снова попал в руки неверных.

Весть об этом событии произвела потрясающее впечатление во всей Европе. Утихнувшее было на время религиозное возбуждение вспыхнуло с новой силой. Раздалась проповедь третьего крестового похода, и снова устремились в Палестину стройные отряды рыцарей и беспорядочные толпы крестоносцев, сильные лишь своей верой. Но на этот раз, в большинстве случаев, защитниками Святого Креста выступали феодальные владетели, приводившие с собой обученное, дисциплинированное войско, к которому лишь изредка примыкали толпы поселян и случайных пришлецов.

Наконец, приняли крест и могущественные властители Франции и Англии Филипп и Ричард.

После долголетней, геройской защиты пала твердыня Птолемаиды, Филипп Французский покинул Святую землю, оставив короля Ричарда с стотысячной армией крестоносцев.

Стены Птолемаиды были полуразрушены во время продолжительной осады.

Ричард исправил их, чтобы иметь в тылу у себя надежный оплот, так как целью его был поход к Иерусалиму и завоевание священного города.

По восстановлении укрепления Птолемаиды армия крестоносцев переправилась через Белус и направилась к Кесарии.

Держась близ морского берега, параллельно ей, двигался многочисленный флот, нагруженный военными снарядами и провиантом.

Непобедимый доселе Саладин, разъяренный понесенными поражениями, собрал многочисленные полчища и ринулся вслед за христианской армией.

Во время тяжелого пути он пользовался всяким случаем, чтобы тревожить ее постоянными нападениями и не давать отдыха измученным воинам. Достаточно было какому-нибудь отряду отстать от главных сил, чтобы он тотчас попал в руки мусульман. Пленные обезглавливались, и путь христианской армии усеян был трупами.

Наконец Ричард вынужден был остановиться. Он вступил в переговоры с мусульманами, обещая прекратить беспощадную войну, если Иерусалим будет возвращен христианам.

В ответ ему Саладин сказал, что Иерусалим сдастся только тогда, когда падет последний из его воинов. Жребий был брошен. Ричард поклялся, что он до последней возможности пойдет дальше.

Христианская армия направилась к городу Арсуру, под стенами которого должна была произойти знаменитая в истории крестовых походов битва.

Крестоносцы шли по узкой, длинной равнине, примыкавшей к морю и во многих местах перерезанной ручьями и болотами. С левой стороны равнина замыкалась грядами Наплузских гор. Здесь расположилась многочисленная армия Саладина. Лишь только крестоносцы вступили в теснину, как мусульманские полчища ринулись вниз и – завязалась битва.

Ни мужество Ричарда, ни опытность знаменитого Иакова Авенского не могли бы дать победы крестоносцам. Но в самый разгар сражения на поле битвы прибыл новый отряд рыцарей. На их шлемах и ногах было изображение креста.

Подобно урагану, ударили они на врага и смяли его. Победа христиан была полная. Войска Саладина бежали в беспорядке.

Во время бегства предводитель отряда рыцарей был сражен ударом палицы. Его молодой оруженосец поразил воина, намеревавшегося нанести новый удар, и спас своего господина.

Король Ричард и все военачальники воздали хвалу победоносному воину. Имя его было – Лакруа.

Не эту ли битву видел Аменопис за много столетий тому назад?

Не здесь ли пред ним, сраженным вражеским ударом, предстал в дивном видении образ Ревекки, в то время как наклонилась над ним закованная в доспехи Ревекка!..

Только уничтоженные записки кавалера Лакруа могли бы ответить на этот вопрос…

Кавалер Лакруа и братья Святого Креста недолго сопровождали армию крестоносцев: в одной из битв, в то время как кавалер Лакруа мчался впереди своего отряда, предстало дивное знамение, о котором рассказывал в начале своих записок кавалер Лакруа.

После этого братья Святого Креста удалились из Святой земли, и их меч не страшил уже мусульман.

Что побудило к этому кавалера Лакруа?

Убедился ли он в том, что не может быть врагов у Христа?.. Что не может подниматься меч и проливаться кровь во имя Того, Кто проливал Свою кровь ради спасения человечества?..

Эту мысль он высказывал сам, и дальнейшая деятельность его подтверждает это: братья Святого Креста из рыцарского военного ордена обратились в братство любви. Во времена жесточайших гонений инквизиции и религиозных войн им первым принадлежала проповедь любви, они же шли всегда на помощь страждущим.

С XVIII столетия является новое направление в деятельности братьев: они примыкают к масонскому движению и образуют собой одну из многочисленных лож.

Ужасы Французской революции и эпоха наполеоновских войн выгоняют их из пределов Франции. Тогда являются таинственные обитатели Эйсенбургского замка. Пятьдесят лет проводит в его стенах и умирает гроссмейстер братьев Святого Креста…

Удалился ли он сюда, предчувствуя наступление своей старости и близкую кончину?.. Ибо что значит пятьдесят лет жизни для жившего тысячелетия?..

Была ли при кавалере Лакруа та самая Агнесса, которая была при нем в те отдаленные времена, когда он звался еще Аменописом? Не тот ли самый рыцарь Вальк явился принять его последний вздох, который пировал в замке Аламута?..

Только сами эти лица могли бы ответить на подобные вопросы. Но их нет, и только страницы, писанные рукой Лакруа, являются единственным свидетелем, свидетельствующим об ис-тине. Но и тут возникает невольный вопрос: не был ли затворник Эйсенбургского замка жертвой расстроенного воображения, не потому ли и жил он затворником, что его не хотели давать на посмеяние, не фантазия ли создала образ Аменописа Лакруа и продиктовала переданные нами записки?..

Если бы и так, то записки эти все-таки стоило прочесть, ибо Аменопис-Лакруа ярко выразил в них жажду истины и совершенства, присущую человечеству.

В МИРЕ БУДУЩЕГО

ПРОЛОГ

Индия – страна чудес. При ее имени в уме возникает представление о чем-то таинственном и сказочном. Древнейшая колыбель человеческих знаний, она не все передала в наследие новому, европейскому миру: среди хранителей древней индусской культуры – жрецов множества индусских сект – сокрыто немало тайн, на которые дает лишь очень слабый намек современная наука. Все путешественники по Индии говорят, что в ней можно натолкнуться на такие явления, которые кажутся совершенно необъяснимыми с точки зрения европейской науки, что брамины, факиры и, главным образом, мудрецы йоги обладают еще непонятными для нас силами природы. Эти путешественники описывают виденное ими, но на рассказы их смотрят как на увлекательные сказки – и только.

Какой степени достигала культура древней Индии – та культура, которая несколько тысяч лет тому назад уже воздвигла себе памятники, дошедшие до нас и возбуждающие наше удивление? Какими знаниями владели древние ученые Индии, если они положили основание точнейшим из новых наук? Кто может дать ответы на эти вопросы? И что удивительного, если среди теперешних ученых индусов хранятся знания, до которых мы достигнем еще очень не скоро…

Бомбей – один из древнейших городов Индии. Залив его – одно из живописнейших мест мира. При входе в Бомбейский залив из числа разбросанных в нем островов прежде всего останавливает на себе внимание головообразный Гхарипури – иначе остров Элефанта (слона), названный так потому, что напоминает собой голову этого животного.

Гхарипури представляет собой массивную громадную скалу, состоящую из гранитных пород. Для индуса Гхарипури – священное место: здесь древнейший в Индии храм Тримурти. О Гхарипури упоминается в поэме Махабхарата, написанной задолго до царя персидского Кира, то есть почти за тысячелетие до Р. X. В одном из древних индусских сказаний говорится, что храм Тримурти построен еще сыновьями Панду, изгнанными по окончании войны между династиями Солнца и Луны; таким образом, основание храма относится к глубочайшей древности.

Гхарипури – город пещер. Много веков понадобилось человечеству, чтобы в порфире и граните прорубить весь этот город пещерных храмов. Посетить остров Элефанта и подивиться изумительному памятнику человеческого труда и терпения считает обязанностью каждый путешественник по Индии.

В жаркий, палящий день ноября месяца 189* года на одном из уступов острова Элефанта, на площадке, служившей выходом из пещерного храма к морю, можно было заметить небольшую группу людей, с оживлением о чем-то споривших. Всех их было четверо; все были европейцы, и, что казалось странным, их не сопровождал ни один из обычных туземцев-проводников.

Один из них, старик с длинной седой бородой и загорелым, мужественным лицом, был известный всему ученому миру естествоиспытатель Леонид Павлович Маркович. Другой, молодой человек, высокий брюнет, с подвижным, классически правильным лицом, окаймленным небольшой бородкой, – любимый ученик знаменитого ученого – Павел Михайлович Яблонский. Совершенную противоположность с ним составлял третий из путешественников – маленький тщедушный блондин, на утомленном лице которого даже жгучие лучи тропического солнца не положили и тени загара; это был ориенталист и археолог Викентий Александрович Чеботарев. Их четвертый товарищ, француз, Жак Леверрье, был родственник знаменитого астронома и, подобно своему предку, считался одним из выдающихся представителей современной науки.

Все четверо принадлежали к «международному обществу путешественников». Близко познакомившись между собой во время предпринятого обществом кругосветного плавания на пароходе «L’union», они отстали от своих сотоварищей и уже три месяца, следуя настояниям Чеботарева, сопровождали его в археологических изысканиях.

Если бы не эти изыскания, они уже давно покинули бы Индостан, чтобы догнать свой пароход и присоединиться к остальному обществу. Но было очевидно, что молодой археолог преследует в своих поисках какую-то определенную цель, которой, однако, не сообщает своим спутникам.

Теперь, утомленные хождением по пещерам Гхарипури, едва выбравшись из лабиринта прорубленных в скалах переходов, они решительно заявили Чеботареву, что отказываются сопровождать его, пока он не объяснит им цели своих поисков.

– Ведь очевидно, – говорил Яблонский, – вы не просто занимаетесь археологическими разысканиями, но преследуете какую-то вполне определенную задачу. Вы проходите без внимания мимо любопытнейших памятников древности, на которых даже мы, неспециалисты, с интересом останавливаем свое внимание. Объясните же, наконец, что вы ищете? Ради чего следуем мы за вами, когда это же время мы могли бы употребить на экскурсию сию в глубь страны?

Спутники Яблонского очевидно были на его стороне.

– Хорошо, – проговорил наконец Чеботарев, – я скажу все. Но то, что я скажу, покажется вам до такой степени странным, что я боюсь, как бы вы не сочли меня за маньяка, помешавшегося на одной мысли. Вы, естествоиспытатели, привыкли смотреть на мир и на природу, как на нечто, подчиненное раз навсегда известным вам законам. На всякое явление, не подходящее под эти законы, вы смотрите как на нечто сверхъестественное и невероятное…

– Позвольте, – с живостью перебил его Маркович, – вы ошибаетесь. То время, когда ученые думали, что им в общих хотя чертах известны законы мировой жизни, – миновало. Мы всегда верим факту. Если факт совершился – мы признаем его. Если он необъясним с точки зрения известных вам законов – мы говорим, что он стоит в зависимости от неизвестных нам причин, но мы не отрицаем его. То, что нам известно, всегда будет ограничено; то, что нам, неизвестно, всегда будет безгранично.

– Тем лучше. Итак, я начну. Но рассказ мой будет довольно продолжителен, а солнце жжет невыносимо. Перейдем в тень.

Все четверо уселись перед входом в пещеру, под навесом выдавшейся скалы.

– Я меньше всего хотел бы, чтобы нас услышал кто-либо из туземцев, – начал Чеботарев, – поэтому я буду говорить по-русски – язык наш здесь никому не известен. Надеюсь, господин Леверрье поймет меня?..

– О да, – подтвердил француз, – хоть я и говорю еще плохо, но понимаю все.

– Ну-с, так вот, во время моих занятий в Британском музее, в Лондоне, я натолкнулся на один камень, принадлежавший какому-то разрушенному англичанами индусскому храму. Камень этот был покрыт иероглифами, смысл которых никем не был угадан.. Это не были иероглифы египетские – те читаются свободно со времени Шампольона; они не похожи и на древне ассирийские. Очевидно, что надпись была условной. Я ее разобрал.

Чеботарев замолчал.

Слушавшие его с интересом спутники сделали нетерпеливое движение.

– Сейчас, господа. Позвольте показать вам точный снимок с этой надписи.

Он достал и подал им фотографическую карточку, на которой ясно были изображены следующие знаки.

Все с любопытством и со вниманием вглядывались в странные начертания.

– Ну, мы все равно ничего не разгадаем! – решил Яблонский.

– Позвольте, – остановил его Маркович, – что держит эта рука?

– Несомненно зрительную трубу.

– Зрительную трубу! Но ведь этому камню, вероятно, лет тысяча!

– По моим расчетам – около десяти тысяч, – подтвердил Чеботарев.

Ученые переглянулись.

– Ведь я же предупреждал вас, господа, что все в моем рассказе чрезвычайно странно. И то, что вы на древнейшей иероглифической надписи видите зрительную трубу, изобретенную, по-вашему, так недавно, – наименее странно изо всего. Что удивительного в том, что древние индусы, которые, наряду с халдеями и египтянами, были первыми астрономами, – давно знали то, что мы недавно открыли?..

– Да, – усмехнулся Яблонский, – китайцам был известен компас – отчего же не дать подзорных труб древним индусам?..

– Ну, допустите, по-вашему, невозможное…

Маркович, до сих пор задумчиво молчавший, перебил споривших.

– Вы, конечно, разгадали эти иероглифы? – обратился он к Чеботареву.

– Да. Первая фигура, которую вы видите, изображает индуса, стоящего на камне; следующая за ним рука с трубой обращена к голове слона; наконец, под приподнятым хоботом слона вы видите отверстие.

– Хорошо, все это мы видим. Но что это значит?

– Голова слона – остров Гхарипури. Стоящий индус – знаменитый факир Дараайен, живший за долго до рождества Христова.

– То место, которое вчера мы осматривали, – заметил Леверрье.

– Да. Направив с этого места трубу на остров Гхарипури, мы замечаем поразительное сходство очертания скалы, на которой мы стоим, с головой слона. Нависшая над нами каменная глыба – приподнятый хобот; отверстие громадной пещеры, у входа в которую мы стоим, – то самое, которое обозначено на камне…

– И что же? – спросил Яблонский, мало-помалу начавший терять свое недоверие.

– Вот, приехав в Индию и посетив место, где стоял Дараайен, я навел трубу на Гхарипури и увидел вход. Самый факт существования надписи показывает, что в пещере что-либо скрыто.

У меня были планы пещерных храмов Гхарипури, я их изучил так тщательно, что, как вы видите, заменял вам проводников, которых всячески избегал; но на этих планах не обозначено той пещеры, у которой мы сейчас стоим; отверстие ее видно в трубу только с того места, где находится камень Дараайена. Наконец, изображение трех рук, трижды повторенное, есть признак, по которому мы узнаем то место в пещере, где скрыто указанное сокровище или что-либо другое.

– Попытка, как говорит пословица, – начал Леверрье – не беда.

– Не так, Жак, – засмеялся Яблонский. – Попытка не пытка, а спрос не беда…

– Ну вот, – обрадовался француз, – именно так. Мы и попробуем.

– Позвольте, господа, – вмешался Маркович, – если признать, что в пещере скрыто сокровище, то какое имеем право на него мы? Территория, на которой мы стоим, – английская, храм, хотя и брошен, но принадлежит индусам…

– Да, – заметил Чеботарев, – но мы, во-первых, имеем некоторую часть в предполагаемых сокровищах, как открывшие их. Но я склонен думать, что здесь скрыты скорее сокровища для науки, а не золото и драгоценности. По правде сказать, я сильно бы разочаровался, если бы нашел на самом деле клад.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Маркович. – В таком случае, идемте!

– Вперед, путеводитель! – крикнул Яблонский. – Берите светоч.

С этими словами он вынул из кармана и передал Чеботареву небольшую электрическую лампу, снабженную сильным сухим элементом и способную гореть в течение долгого времени.

Все четверо вступили в пещеру Свет от выхода проникал только на расстояние нескольких шагов – далее в непроглядном мраке терялся громадный гранитный свод и узкий коридор пещеры.

Пройдя несколько шагов, Чеботарев поднял фонарь и надавил пуговку. Брызнул яркий белый свет и на далекое пространство осветил стены подземелья.

Путешественники быстро двинулись за своим проводником, который внимательно приглядывался к голым гранитным стенам. Через несколько минут ходьбы гранитная стена неожиданно перегородила коридор. Не было заметно ни малейшего следа прохода.

– Ну, – сказал наконец Яблонский после тщательного осмотра, – ваш индус, Викентий Александрович, просто насмеялся над вами.

– Не совсем, – отвечал тот, указывая на одну из стен. Здесь, на граните, ясно было высечено изображение трех скрещенных рук.

– Однако прохода ведь нет дальше…

– Да зачем идти дальше, – заметил Леверрье. – Очевидно, сокровище скрыто здесь…

– Нет, – отвечал Чеботарев, – на камне изображены трижды три руки, а здесь только три. Теперь ясно, что виденное нами изображение должно повториться три раза, пока мы достигнем цели…

Во время этого разговора Маркович внимательно разглядывал стену.

– Это место заделано, – сказал наконец он. – Глядите – вот тонкая трещина, которая не могла образоваться иначе, как искусственно, – так она правильна.

Действительно, в углу, образованном стеной коридора и преграждавшей путь глыбой, проходила едва заметная продольная трещина.

– И с этой стороны тоже! – вскричал Леверрье, исследовавший противоположный угол.

– Следовательно, – решил Яблонский, – эта глыба прислонена к стенам коридора. Теперь весь вопрос в том, как ее сдвинуть.

– По всей вероятности, тот, кто загородил проход, сделал и какое-нибудь приспособление для того, чтобы можно было его открыть, – проговорил Чеботарев.

– Но мы его не знаем. Кроме того, у нас нет даже самых простых инструментов, кроме небольшого лома и молотка для минералогических исследований. Тем не менее надо попытаться.

Прошло полчаса в самых тщательных исследованиях среди глубокой тишины.

– Нет, – прервал молчание Яблонский, – никаких следов какого-либо рычага или машины, которая могла бы привести в движение эту массу. Остается предложить одно: что гранитная глыба, запирающая нам проход, так устроена, что малейшее передвижение центра ее тяжести заставит ее податься в ту или другую сторону. Вращающаяся стена в храме Дели, которую мы видели, устроена таким образом. Попробуем приложить наши соединенные силы к какой-нибудь точке – хоть в том углу, где высечен знак.

С этими словами он отошел к углу и, прислонившись спиной к глыбе, уперся ногами в пол. Все последовали его примеру. При первом же их усилии стена дрогнула, подалась и открыла узкий проход вправо.

На этот раз двинулся вперед Яблонский. Проход был настолько узок, что можно было двигаться только друг за другом, и то с трудом.

– Обратите внимание, – сказал Маркович, – какая здесь сильная тяга воздуха. Всякую обыкновенную лампу задуло бы.

– Это показывает, что щель, в которую мы вошли, сообщается с другим входом и, таким образом, представляет из себя нечто вроде трубы, – прибавил Леверрье.

Как бы в подтверждение этих слов, перед путешественниками внезапно показалось узкое отверстие, сквозь которое проникал яркий солнечный луч.

Подойдя к этому отверстию, они увидели, что оно выходит на море, образуя в отвесной скале узкую, незаметную снаружи расселину. Самый проход, по которому они шли, у выхода расширялся и представлял нечто вроде узкой, высокой комнаты.

Посреди комнаты лежала громадная порфирная плита, вся исчерченная индусскими письменами, поверх которых виднелось высеченное изображение трех скрещенных рук, дважды повторенное.

Солнечный луч, проникая в пещеру, освещал плиту.

К этой плите склонился Чеботарев, со вниманием читал начертанные на ней, никому не понятные знаки. Судя по его взволнованному лицу, видно было, что прочитанное им возбуждало его до крайней степени.

Наконец, он приподнял голову и проговорил:

– Я буду переводить по-русски то, что прочел здесь.

Вот что прочел Чеботарев.

«Я, Дараайен, сын суами Дарайяна, радж-йог, радж-пут, истинно говорю вам.

Есть в мире материя и сила. И сила не существует сама по себе, ибо она присуща материи.

Вещи, как мы их видим, суть формы материи, одной однородной и безразличной в существе своем.

Материя есть то, что есть. Материя есть вещество.

Сила есть движение материи. Движение есть сила. Пока есть в материи движение, есть и сила, творящая новые формы материи, но это не есть Сила, стоящая над миром и создавшая его.

Жизнь мира есть движение материи в ее бесконечных частицах. И это истинно, – ибо земля, и солнце, и луна, и все тела мира суть различные формы одной материи.

Земля заимствует свет свой и тепло от солнца, но свет и тепло есть движение, есть сила. Следовательно, земля заимствует силу для жизни от солнца.

Где сила солнца не поглощается землей и теряется в пространстве, там нет жизни – там холод и покой.

И я, Дараайен, иду туда, где холод и покой и где нет жизни, для того, чтобы дать жизнь.

И вот, я возьму силу от солнца – ибо я радж-пут – и дам ее земле.

И где был покой – там будет жизнь.

И слушайте, говорю вам я, Дараайен, я иду туда, где линии земли сошлись в одной точке. И таких мест на земле два. Ия иду к той, которая северна. И вот я, Дараайен, говорю вам. Идите и вы за мной, ибо когда вы придете, я уже дам этой стране жизнь. И вы поддержите эту жизнь.

И еще скажу, если вы не найдете меня на той точке, где сходятся линии земли, ищите меня: я буду там, где две луны и где сутки немного больше суток, но где год есть два года. Если вы там будете искать меня, то найдете. И если вы хотите прийти ко мне, поднимите плиту и возьмите золото, которое я приготовил для вас, ибо для людей золото есть сила.

Вот я сказал все – и все вы исполните.

Чеботарев кончил.

Трудно передать то волнение, которое охватило его спутников при чтении этого завещания, дошедшего до них из бесконечно далекого прошлого. Только один Маркович казался вполне спокойным. Как-то невольно взоры всех обратились к нему, точно именно он должен был дать ключ к этой загадочной надписи.

И действительно, он спокойно обратился к присутствовавшим.

– Господа, – сказал он, – я признаю подлинность и древность тех письмен, которые прочел нам сейчас Викентий Александрович. Скажу далее, что все в них изложенное для меня ясно. Дараайен, который начертал эту надпись, принадлежал к числу выдающихся ученых своего времени. Он знал, во-первых, что все то, что мы понимаем под словами «свет, теплота, электричество», есть не более, как движение частиц одной мировой материи. Он называет движение мировой, созидающей силой, то есть он говорит то, что теперь говорит нам наука. Он отправляется к той точке, где сходятся линии земли. Под линиями земли, конечно, он может разуметь только меридианы. Точка их пересечения есть полюс – Северный и Южный. Он указывает на то, что пойдет к Северному полюсу. Он говорит, что идет в страну покоя и холода, дабы взять от солнца его энергию и пробудить к жизни страну вечного холода. Он говорит, что это возможно, и я не могу ему не верить, потому что современная наука говорит мне о возможности этого. Солнечная энергия, источаемая в мировое пространство, движение в нем космической материи – разве это силы, которые не могут быть утилизированы для земной жизни?.. Нам скажут, что это дело будущего. Но ведь будущее в наших руках. Наконец, он говорит, что если мы не найдем его в указанном месте, то он будет там, где две луны, где сутки немного более суток, но где год – два года… Тут я останавливаюсь в недоумении.

– Позвольте помочь вам, – вмешался Леверрье. – Я могу дать некоторое объяснение, но боюсь, что оно только больше затемнит дело. Две луны существуют только в одном месте нашей Солнечной системы. Из восьми планет, совершающих свое движение вокруг Солнца подобно Земле, только Марс имеет две луны…

Всеобщий крик изумления прервал слова Леверрье.

– Как! – оживленно заговорил Яблонский. – Так, по-вашему, этот Дараайен с Северного полюса отправился на Марс и там в течение тысячелетий ожидает нашего прибытия!..

– Повторяю вам, я убежден в правильности моего толкования. Я предупреждал вас, что я не берусь объяснять: я тоже только перевожу. Но позвольте мне продолжать. Дараайен говорит, далее, что он идет туда, где сутки немного более суток. Марс – единственная из планет, вращающаяся вокруг своей оси в течение 24 часов 37 минут, если не считать Урана и Нептуна, время вращения которых нам в точности неизвестно. Все остальные планеты вращаются вокруг своей оси быстрее Земли, за исключением Меркурия: так, сутки Меркурия равны 44 часам 5 минутам, сутки Венеры – 23 часам 21 минуте, Юпитера – 9 часам 55 минутам и Сатурна – 10 часам 15 минутам. Дараайен говорит: где сутки немного более суток, то есть несомненно, он говорит про Марс. Далее он подтверждает это еще яснее, он говорит, где год – два года. Меркурий совершает свой путь вокруг солнца всего в 88 суток, Венера в 7 1/2 месяцев, Юпитер в 12 лет, Сатурн в 30 лет, Уран в 84 года, Нептун в 165 лет – и, наконец, Марс в один год и одиннадцать месяцев, то есть. В течение почти двух земных лет. Итак, только на Марсе две луны, только на Марсе сутки немного более земных суток, только на Марсе год равен почти двум земным годам. Более точных указаний было нельзя сделать. Для меня, по крайней мере, нет более никаких сомнений.

Убежденность, с которою говорил молодой астроном, сильно подействовала на слушателей. Даже Яблонский, с самого начала относившийся крайне скептически ко всему предприятию, был взволнован и потрясен не менее других. Более спокойным оставался Маркович; казалось даже, что все им слышанное представлялось ему ничем не выходящим из ряда возможных и обыденных явлений, точно слова Дараайена служили лишь выражением его затаенных мыслей. Ничем не выказалось особого волнения и в тоне его речи, с которой он обратился к своим товарищам.

– По-моему, – сказал он, – вопрос поставлен теперь чрезвычайно ясно: Дараайен указал сам следы, по которым мы можем если не найти его самого, то продолжать начатое им дело. Он принадлежал к числу тех великих ученых, которые считали человека властелином мира. Его громадные познания, его необъятное для нас понимание законов мировой жизни делало для него возможным достижение тех целей, пред которыми цепенеет наш ум. Мы, люди современной науки, неужели мы отступим пред тем, что казалось возможным человеку десять тысяч лет тому назад! Неужели для нас теперь, как и сто лет тому назад, покажется невозможным хотя бы достигнуть Северного полюса! Может быть, там мы откроем след великой, беспримерной работы человеческого гения. Наконец, если Дараайен жив – а я твердо верю в это, – он сам явится на помощь хотящим. Призовем к делу лучшие силы науки, составим могущественную армию для борьбы за науку, поведем ее на помощь тому, кто призывает нас – все равно откуда, – будем верить, что мы найдем его. Здесь, – Маркович указал при этом на плиту, – сокрыто сокровище материальное, которое дает нам возможность приобрести сокровища знания! Примем же наследие Дараайена и обещаем исполнить его призыв!

– Обещаемся! – единодушно ответили маститому ученому его спутники.

– Теперь, господа, – продолжал Маркович, – поднимем плиту.

Под плитой оказалось отверстие, внутрь которого вела узкая

каменная лестница. Спустившись по ней, путешественники попали в комнату, совершенно подобную первой, в которую свет проходил также из узкой расщелины, выходившей на море. Но вся эта комната, за исключением узкого прохода, была наполнена правильно сложенными продолговатыми слитками чистого золота.

– Но здесь миллиарды! – воскликнул Яблонский. – Откуда мог добыть один человек такое количество золота?

– Откуда! – улыбнулся Маркович. – Но разве не сказал вам этот человек, что в мире есть только одна вечная материя и что все вещи суть различные видоизменения этой материи? А если он знал достоверно то, что только смутно предполагает наша наука, то разве не мог он заставить материю принять ту или другую форму? Золото, по-нашему, есть неразложимый элемент? Но сами мы разве верим в существование химических элементов? Но довольно об этом! Принимаем, Дараайен, твое наследие и идем к тебе!