Текст книги "Опасная любовь"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Помню…

– Нам бессовестно врали. Можно, конечно, такую дачу построить и за счет ума и таланта, если ты, скажем, Солженицын или Келдыш, и если доживешь до того дня, когда общество поймет это. У нас ведь предпочитают признавать умерших. А вот как живут люди не то чтобы неграмотные, но – самые обыкновенные. Не за счет ума или знаний великих, а потому что хотят хорошо жить.

– Я тоже хочу, но почему-то не имею такой дачи.

– Значит, не так сильно хочешь. Не это для тебя главное в жизни.

– Да, не это, – согласился Аристарх. – Может, займемся делом. Мы зачем сюда приехали? Чтобы рассуждать о том, кто как живет?

– Ты хорошо подумал? Дело очень серьезное, и после того, как я тебе объясню, что и как, отказаться уже нельзя будет.

– Какого черта я приехал сюда? – разозлился Аристарх. – Все уже решено!

– А там, наверху, – не обращая внимания на реакцию Аристарха, Олег показал на резную лестницу из красного дерева, устланную золотисто-оранжевым ковром, – кабинет и спальня хозяина. Хочешь посмотреть на спальню?

– Да пошла она! Давай, Олег, не тяни.

– Хорошо. Сейчас мы отдохнем минут пять, а потом спустимся в подвал, там хозяин оборудовал отличный тир. Любит пострелять. Поэтому я и привез тебя на эту дачу. Пистолет – «беретта М-92», мощная машина. Пятнадцатизарядный. С глушителем. Как пользоваться им, расскажу и покажу. Потом сам постреляешь, привыкнешь к оружию. Садись в кресло, чего стоишь? Виски, коньяк, водка? Грамм сто выпьешь?

Аристарх плюхнулся в кресло, нервно облизнул пересохшие губы. Слова о пистолете взволновали его, словно уже нужно было стрелять в человека, на которого укажет Олег. Одно дело, абстрактные рассуждения, и совсем другое – конкретные! Да еще название какое у пистолета! Не знакомые по детективам и газетным статьям «ТТ» или «макаров» – «беретта»! Да еще и – М-92! Он где-то слышал о таком пистолете, но никогда не видел его.

– Ты думаешь – можно выпить? Не повредит?

– До вечера еще далеко. Напиваться, конечно, не следует. Но принять грамм сто – сто пятьдесят просто необходимо перед тем, как идти на задание. Для тебя, непрофессионала, необходимо. Хотя… ты профессиональный актер, можешь и по-другому настроиться на эту роль. – Олег подошел к бару, наполнил коньяком две рюмки, одну протянул Аристарху. – Держи.

– До вечера? Значит, уже сегодня вечером нужно будет…

– Да. Убрать человека, который является правой рукой твоего дорогого Степана Петровича и моим злейшим врагом. После его смерти у Степана Петровича будет столько проблем, что он забудет о твоей жене месяца на два – точно. За это время мы его уничтожим. И – все. Ты живешь со своей Ириной долго и счастливо, я… я займусь своей женой, возвращением ее к жизни. Вот фотография, запомни.

Аристарх одним глотком осушил рюмку. С фотографии на него смотрел нерусский мужик с кривым носом и страшными, выпученными глазами. Сто человек из ста, взглянув на фотографию, не задумываясь сказали бы: жестокий и злобный бандит.

– Но у него же, наверное, телохранители есть, – сказал Аристарх, не отрывая взгляда от фотографии. Казалось, мужик на ней хотел сказать: не делай этого, худо будет.

– Есть. Но он каждый вечер бегает в парке со своей собакой. Телохранитель остается у входа в парк, ждет его. Вход чисто символический, забора нет. Мы сегодня побываем там, посмотрим, что и как лучше организовать. И еще. Ты очень скромный, Арик. Не спрашиваешь, но я тебе сам скажу. Три тысячи баксов твои. Немного поправишь финансовые дела, порадуешь супругу, когда она вернется… из командировки.

Напоминание об Ирке заставило Аристарха по-другому взглянуть на фотографию. С ненавистью.

– Не надо, – мрачно сказал он. – Я не наемный убийца.

– А я не наниматель. Мы с тобой оба оскорблены и вынуждены защищаться. Но работа есть работа.

– Плесни еще, – сказал Аристарх, протягивая Олегу рюмку. – Нужно привыкнуть к этому…

36

В комнате было душно, тесно, так тесно, что Наташа пошевелиться не могла, чувствуя, как волны грубой ярости все сильнее и сильнее вдавливают ее в кресло. Они заполняли комнату от пола до потолка, распирали ее, как воздух из насоса футбольную камеру, казалось, еще чуть, и потолок взлетит вверх, пол провалится вниз, а стены распадутся в разные стороны, и она, Наташа, улетит от сюда в неизвестном направлении.

Наташа сидела, опустив глаза, выражение ее лица было точно таким же, как вчера, когда Мария Федотовна грубо отказалась от подарка. Потому что ситуация была похожей. Но если вчера Наташа была шокирована злой несправедливостью, то сегодня она просто ничего не чувствовала.

– Я тебя задушить готов, понимаешь, задушить! – злобно говорил Радик, в который уж раз с грохотом опуская свой кулак на столешницу, от чего подпрыгивали вверх папки с документами. – Ну что ты молчишь? Скажи, почему так сделала!

– Что сделала? – безучастно спросила Наташа.

– Как что, слушай?! Я тебе сколько раз говорил? Тысячу раз уже! Ты нарушила наш уговор, ты предала меня! Я тебя… Скажи, почему ты это сделала?

– Радик, я ничего плохого тебе не делала, – сказала Наташа. – Я тебя не предавала, уговор не нарушала. Что ты еще хочешь?

– Как не нарушала? Это не нарушала, да? Подходит Нигилист, усмехается, говорит, ну так ты с моей бывшей женой не мог справиться? Она тебя до смерти напугала, да еще, как ты прощение вымаливаешь, записала на пленку? Как ты, Радик Назимов, трясешься от страха. Говорит, я думал, ты настоящий мужчина, а ты тряпка! Мне такое говорит, понимаешь?!

– Я с Нигилистом на эту тему не говорила. Никогда.

– Я говорил, да? Кто говорил? Твой муж? Ты ему рассказала про эту пленку? Рассказала?! Говори, когда тебя спрашивают!

– Да, – тихо сказала Наташа. – Ему рассказала.

– Почему? Я же тебя просил, никто не должен знать! Почему ты это сделала? Говори! Не то я тебя!..

– Что, ударишь?

– Ударю. Убью совсем!

– Не убьешь, Радик. Ты не такой плохой, каким хочешь казаться. Я это поняла. Но работать вместе мы больше не будем.

– Ты дура, Наташа, дура! Как могла говорить этому дураку, твоему мужу, про то, что было между нами? Зачем тебе это нужно было, Наташа?!

– Он не дурак, Радик. А сказала потому, что не могла по-другому.

– Не могла?! А теперь Нигилист смеется надо мной. Не знаю, кому он еще рассказал, но скоро все будут смеяться над Радиком Назимовым! Я ему уши обрежу, твоему новому мужу!

Дышать было тяжело, рукой пошевелить невозможно. Наташа подняла глаза на Радика, сказала:

– Попробуй только тронь его. Тогда я ни перед чем не остановлюсь. Ты знаешь. – И снова опустила голову.

– Но это он сказал Нигилисту? Зачем? Говоришь – не дурак, а он самый настоящий дурак! Зачем ему рассказывать Нигилисту? Не понимает, после этого Нигилист отнимет тебя! Теперь, если он захочет, он и меня сожрет! Это страшный человек! А потом, Наташа, он и до тебя доберется, не остановится! Не понимает твой совсем умный муж, да?

– Не знаю, зачем он это сделал. И знать не хочу. Он причинил боль не только тебе, но и мне, и себе. Мы любим друг друга, но это слишком… раздражает людей. Я ухожу от него, Радик. Всем нам больно, очень больно…

– Хочешь, я повешу его на столбе?

– Я же сказала, попробуй только тронь!

– Ты не выполнила условия нашего договора, Наташа. Другого я бы убил. Тебя не могу тронуть. Ты красивая женщина, ты… я не знаю, как сказать. Но мы не можем работать вместе.

– Да, я понимаю. Мне самой очень жаль, что так получилось. Я… я не хотела этого, но все же получилось. Не надо ничего говорить, я ухожу сама. – Наташа с усилием выпрямила спину, собираясь встать с кресла.

– Куда? Сиди! Я сказал тебе – сиди! – заорал Радик. – Кто тебе разрешал уходить? Сиди и слушай. Ты такая вредная, совсем ничего не понимаешь, что тебе говорят, слушай! Почему такая? Я сказал: пока. Пока мы не можем работать вместе. Значит, я не увольняю тебя, а пока отстраняю от должности.

– Я понимаю.

– Ни хрена ты не понимаешь, дура! Пока! Никто не должен знать об этом, никто! Радик сам назначает директора, но если ошибется, сам отвечает. Я тебя назначил, не ошибся, все теперь знают, хороший директор, какой надо. Я тебя выгоняю – почему так делаю? Значит, какие-то шуры-муры! Зачем шуры-муры? Радик дело делает! Поэтому слушай. Ты передаешь дела заместителю, я говорю, что пока ты будешь делать другое. Все думают, ты делаешь другое, ты сидишь дома и ждешь, что я решу. Я смотрю, что делает Нигилист, и решаю. Потом скажу, как будет.

– Все-таки ты хороший человек, Радик, – через силу улыбнулась Наташа. – Я это чувствую.

– Заткнись лучше. Я плохой человек. Сам знаю. Мог быть маленьким плохим человеком, сигареты другим подавать, но стал большим плохим человеком – мне подают сигареты. Большой плохой человек – страшный человек. Могу убить, могу сделать так, что сам выпрыгнет из окна – не жалко. Почему таким стал? Я жил в деревне, хотел быть директором магазина. Хорошим, честным. Потом понял: не бывает хороший, честный директор. Все это знают, все думают, пусть будет хороший, честный, но кто скажет это? Никто. А ты хорошая, светлая, я все время думаю о тебе. Скажи, почему тогда несчастливая? Я получаю двадцать тысяч баксов в неделю, все есть. Тебя – нет. Могу купить двадцать проституток на одну ночь – тебя не могу. Даже думать об этом не могу. Ты – из другого мира, неподвластная мне. Так?

– Нет, не так, Радик. Я из того же мира. Только я по-настоящему люблю одного человека.

– Но ты сказала – ухожу от него!

– Да, ухожу. Так получается.

– Наташа, давай уедем вместе? Хочешь – в Америку, я куплю тебе дом в Калифорнии, на берегу океана, будешь хозяйкой. Что хочешь, то и будешь делать. А, Наташа?

– Я же сказала тебе, Радик, что люблю одного человека. Где он, там и мое счастье. Вот и все.

– Кто поймет этот мир, слушай! Хорошо. Ты уходишь и ждешь, что я решу.

– Я ничего не жду, – тихо сказала Наташа. – Я нечаянно подвела тебя и не могу больше работать с тобой. Сейчас ухожу, а завтра ты мне вернешь трудовую книжку – и все.

– Заткнись! – рявкнул Радик. – Почему все время сама думаешь? Я сказал – будешь ждать.

– Не буду, – упрямо сказала Наташа. – Я для себя уже все решила. Зачем нам усложнять ситуацию?

– Надо мне, вот и усложняю. А ты слушай, что говорю. – Радик приоткрыл дверь, громко крикнул. – Любовь Борисовна! Эй, Любовь Борисовна! Срочно иди сюда!

Любовь Борисовна неуверенно вошла в кабинет директора, остановилась у двери, настороженно глядя то на Радика, то на своего юного директора.

– Наташа пока уходит, – сказал Радик. – Другое дело есть. Ты будешь директором. Временно. Сейчас вернусь в кабинет, напишу приказ. Пока опять не прикажу – ты директор. Понятно?

– Конечно, Радик Иванович… – Любовь Борисовна прижала к увядшей груди сухие, нервные пальцы. – Какие… какие будут указания?

– Никаких. Работай, у тебя все нормально. Оклад с сегодняшнего дня – директорский. Премия тоже. Иди, работай. Развалишь дело, я тебе сиськи совсем отрежу.

Наташа присела на диван, закрыла лицо ладонями.

Все рухнуло в одночасье! Все, что было хорошего, радостного, светлого, – вмиг исчезло.

Осталось – плохое? Да она уже к этому привыкла. Осталось – нормальное. Если это – нормальное, какая же дрянь ее жизнь! А ведь все так хорошо складывалось! Даже вчера, когда Мария Федотовна недвусмысленно заявила, что она должна уехать из ее квартиры, была надежда, что Сергей согласится снимать квартиру, где они будут жить вдвоем, где будут наконец-то счастливы, не оглядываясь на родственников. Теперь это все нереально. Без работы, без такой, высокооплачиваемой работы, она не сможет оплачивать квартиру. И Сергей не может…

Все рухнуло!

И даже мысли о том, чтобы исправить положение, не было. Только отчаяние, да желание укрыться с головой одеялом и лежать так сутки, двое, пока не уляжется в душе буря. Укрыться от всех – от Сергея, от Радика, от Москвы… Где это можно? Только у Андрея, он ведь сам сказал, что всегда ждет ее.

Наташа взяла телефонную трубку, набрала служебный номер Андрея и вскоре услышала его грустный голос.

– Андрюша, привет, – сказала она. – Как ты живешь без меня? Вовремя посуду моешь или оставляешь на кухне в раковине?

– Я рад тебя слышать, Наташа, – голос заметно повеселел, – приезжай, посмотришь сама. Без тебя я и посудой не пользуюсь. Ем со сковородки.

– Бедный ты, бедный, Андрюша. А у меня тоже все плохо, просто ужасно…

– Собирай свой знаменитый чемодан и приезжай. Ключи у тебя есть. Это просто замечательно, что у тебя все плохо! – воскликнул Андрей.

– Да что ж тут замечательного?

– Да то, – передразнил он ее, – что я могу чем-то помочь тебе. А это теперь – мое главное дело в жизни.

– Врешь ты все, – уныло сказала Наташа.

– Нет, не вру. Истинная правда. Может быть, за тобой нужно приехать? Скажи, Наташа. Я брошу все и примчусь.

– Нет, не надо. Я сама… – Наташа грустно усмехнулась. – Таскаюсь со своим чемоданом, как переезжая сваха. Даже самой смешно стало. Я просто хочу пожить у тебя денька два-три, пока все не решится. Позволишь?

– Ты хозяйка, Наташа. Сколько хочешь, сколько тебе нужно, столько и живи. Знаешь, в последние дни, когда я видел, как ты медленно, но верно уходишь от меня, казалось это – ужасно, невыносимо. Но потом, когда ты все-таки ушла, жизнь стала еще более невыносимой. Поэтому приезжай. Все, что могу для тебя сделать, – сделаю.

– Спасибо, Андрюша.

– Ты приедешь?

– Да… – И Наташа положила трубку.

Печальным взглядом обвела она комнату, где вначале чувствовала себя так хорошо, а потом, будто непонятно откуда наползли тучи, и подул холодный ветер, посыпался снег, и все красивое, горячее, яркое, заледенело… Жить здесь стало невозможно.

Наташа села за письменный стол, взяла листок бумаги из стопки перед компьютером и стала писать.

«Сереженька, любимый мой!

После того, что случилось вчера, я не могу больше оставаться в этой квартире. Видно, сам Бог не хочет, чтобы мы были вместе. Мне больно оставлять тебя, я так долго ждала, так мечтала, когда мы снова будем вместе, что плачу сейчас, но ничего другого не могу придумать. Вчера я сказала тебе, что мы могли бы снять квартиру, но сегодня это уже невозможно, меня выгнали с работы за то, что кто-то сказал Нигилисту о случае с Радиком и кассете. А Нигилист стал издеваться над Радиком. Тот жутко разозлился и сказал, чтобы я уходила. Я и ушла. Теперь мы не можем снять даже маленькую квартирку, но ты ведь в маленькой и не захочешь жить… Я думала, что могу зарабатывать много денег, не для того, чтобы стать богатой, а чтобы тебе было удобно жить без родителей, да видно зря думала… Я не хочу быть для тебя обузой, мой родной, любимый, не хочу ссорить тебя с родителями. Поэтому и ухожу. Зачем ты сказал Нигилисту о кассете? Я же для тебя старалась… Прости, мой хороший, но я теперь совсем не знаю, сможем ли мы снова быть вместе. Хотя я очень-очень люблю тебя. Я ухожу к Андрею, поживу пока у него, может, что-то и придумаю. Хоть он и муж мой, между нами ничего нет и быть не может, потому что есть только один мужчина, о котором я мечтаю, – это ты.

Твоя Наташа».

37

Страх и отчаяние, парализовавшие душу Ирины в первые часы после похищения, сменились полной апатией. Но и она прошла. Теперь, когда закончился второй день ее заточения в грязной ванной, Ирина, закусив губу, напряженно думала о том, как отсюда выбраться. Это уже не казалось невозможным, не в крепость ведь ее посадили, не в каменный каземат. Обыкновенная квартира на втором этаже, можно и через окно уйти, если удастся выбраться из этой ужасной, вонючей ванной. Наручники приковали ее к старой водопроводной трубе, которая змеилась вдоль стены. Если натянуть стальную цепочку, труба начинает с тихим скрежетом отрываться от стены. Как следует дернуть – и сломается.

Вот пока и все. Дверь ванной комнаты в этой старой квартире такая массивная, будто здесь хозяева прятали все свои ценности, а новый стальной засов на ней вполне мог стоять на двери банка. Когда дверь заперта, когда за нею постоянно сидят двое бандитов, трубу не сломаешь. Брызнет горячая вода, бандиты с ухмылкой перекроют кран и оставят ее в болоте. Ирина с отвращением посмотрела на грязный пол, представила, что творится под ванной и выплывет оттуда… Мерзость!

И все-таки Ирина верила, что выбраться отсюда можно. Придумать что-то, обмануть бандитов… Если бы Наташка оказалась в такой ситуации, она бы живо что-нибудь придумала!

Наташка…

Вспоминая вчерашний день, Ирина сожалела о том, что рассказала бандиту о кассете, на которой записан перепуганный голос насильника. Ведь Наташка строго-настрого велела никому и никогда об этом не рассказывать. Конечно, бандит вряд ли знает Нигилиста и не сможет донести ему об этом, но все же неспокойно было на душе.

А еще и Арик…

И за него болела душа. Ирину похитили для того, чтобы он думал, будто Степан Петрович увез ее на Канары. А Степан Петрович, похоже, и не знает, что она здесь, в Москве. Иначе пришел бы, сказал, что ему нужно. Выходит, кто-то сделал так, что Арик сейчас думает, как отомстить Степану Петровичу. Для чего это сделано? Господи, Господи, как же предупредить его?

Нужно придумать, но пока не получается… Ирина потянулась к раковине, открыла холодную воду, умылась и снова села на шаткую раскладушку. За дверью послышался шум, потом раздался жесткий голос чернявого главаря:

– Все, время. Пошли, Буфет. Это самое трудное дело, если выгорит, считайте себя богатыми господами, ребятки. Ну а если нет, мы – трупы. Станок, через пару-тройку часов я звякну. Значит, все о’кей. Не будет звонка – вали отсюда побыстрей, заляжь где-нибудь и не высовывайся, может, и уцелеешь. Короче, я уже сто раз говорил об этом.

– Да понял я, Король, понял. А с нею что делать? Отпустить или здесь оставить?

– Ты уже считаешь нас трупами? – мрачно спросил Буфет.

– Рановато, – хмыкнул главарь. – Мы еще побегаем за зелененькими, а потом побегают вокруг нас.

– Да нет, я серьезно, – заупрямился Станок. – Об этом ты не говорил. Если вы не вернетесь, что с нею делать?

Ирина напряглась, вслушиваясь в разговор.

– Что хочешь, то и делай, – зло сказал Король. – Она привязанная, можешь поразглядывать, что она там под халатом прячет, попробовать. Только времени у тебя на это не будет. А вообще-то она тебя в лицо знает. Вот и думай, что делать.

– Понял, – сказал Станок. – Возвращайтесь быстрее. Много не стреляйте, патроны берегите.

Ирина не поняла, шутил он или всерьез говорил, но вдруг снова почувствовала страх. Что они задумали? Не иначе, кого-то хотят убить. А потом? Наверное, что-то изменится в их отношении к ней. Или отпустят, как обещали, или… Даже страшно было подумать об этом втором «или». А если у них не получится, самих убьют, Станок может делать с нею все что угодно…

Почувствовав озноб, Ирина закуталась в потрепанное зеленое одеяло и так сидела, не в силах оторвать взгляда от двери. Она слышала, как ушли здоровенный Буфет, и вправду похожий на давно вышедший из моды предмет мебели, и чернявый главарь. Значит, в квартире остался один Станок.

Один – это не двое… И все равно ничего умного в голову не приходило. Щелкнул засов на двери ванной. Ирина еще плотнее закуталась в одеяло. Что он хочет?

– Жрать будешь? – спросил Станок. – Могу дать бутерброд с колбасой и чай.

Ирина замотала головой.

– Не хочу.

– Смотри, похудеешь, – ухмыльнулся Станок, беззастенчиво разглядывая ее. – Или вам, бабам, это только на пользу идет? Вроде как диета?

– Просто не хочу есть. А куда они ушли?

– Деньги зарабатывать. Тебя это не касается.

– Когда меня отпустят домой?

– Как заработаем кучу зеленых, так и отпустим. А чё тебе, хреново здесь? Больно не делают, кормят, работать не заставляют – не жизнь, а малина.

– Отпусти меня, а? – жалобно попросила Ирина. – Ты же человек, у меня есть муж, дом, я не могу больше сидеть здесь и думать, что там творится, в моем доме.

– Больше ты ничего не хочешь? Отпусти! Совсем дура, что ли? Я не распоряжаюсь здесь, есть начальники. Отпущу тебя, мне башку снесут и все дела. А на хрена ж мне это нужно?

– А зачем тебе нужно быть бандитом? Что в этом хорошего? Похищаешь беззащитных женщин, грабишь, наверное, кого-то убиваешь – разве тебя этому учила мама?

– Ты что, воспитывать меня собралась? – хмыкнул Станок. Он не собирался уходить, видимо, скучно было сидеть в комнате одному. – Так это зря.

– Нет, просто хочу понять, как люди докатываются до такой гнусной жизни, как теряют человеческий облик, становятся зверями, даже хуже – монстрами. Наверное же, у тебя есть какая-то специальность, ты где-то работал, был нормальным человеком…

– Я и сейчас нормальный. А работать… да, работал. Я токарь-фрезеровщик шестого разряда, между прочим, классный специалист, – сказал Станок. Он хотел казаться небрежным, но Ирина по голосу поняла: нелегко ему вспоминать о прошлом.

– Ну и работал бы токарем, – сказала она. – Зачем же было зверем становиться?

– Много там заработаешь! Я в Самаре жил, на самолетостроительном работал. С такими бабками, как там платили, и в кабак не сгоняешь. А потом… Как-то по пьяни замочили мужика одного. А он, сучок, важным деловым оказался. Не столько ментовка, сколько его дружки взялись мочить наших. Пришлось мне сдернуть оттуда. Приехал вот в Москву.

– Ну и устроился бы работать на завод, и здесь их много, – сказала Ирина, надеясь если не разжалобить бандита, то хотя бы выяснить, что же они задумали.

– Без прописки? Не смеши меня. Да и светиться лишний раз не хочется. Есть у меня начальник, работу дает, бабки платит, угол, где жить, нашел – нормально.

– А дальше? Дальше что? Ведь это же тупик.

– Дальше? Красивая ты баба, как я посмотрю. Вот дальше я хочу тебя трахнуть.

– Тебе и за это башку снесут, – не очень уверенно напомнила Ирина, на всякий случай отодвигаясь в дальний конец ванной.

– Ну, поживем – увидим, – усмехнулся Станок. – А ты настоящая артистка?

– Настоящая, а что?

– Да так… Первый раз живую артистку вижу. А чтоб трахнуть, так, думаю, такой возможности уже не будет. Может, попробуем? Все равно делать нечего.

Ирина задумалась. А что, если это и есть возможность перехитрить бандита и выбраться отсюда?

– А ты снимешь наручники? – спросила она. – В них же неудобно. Пожалуйста, сними, и мы поговорим об этом.

– И не надейся, – Станок покачал головой. – Думаешь обдурить меня, лапуля, как говорит начальник? Не выйдет. Да ты не беспокойся, я сделаю так, что тебе удобно будет.

– Да пошел ты!.. – с отвращением сказала Ирина. – Дерьмо. Попробуй только дотронься до меня, тебе точно потом башку снесут, можешь не сомневаться.

– Ух ты! Ну ладно, пока я молчу. Посмотрим, что ты запоешь через пару-тройку часов, если начальник и Буфет не вернутся. Ты пока подумай об этом. – Бандит похотливо ухмыльнулся и вышел из ванной, заперев тяжелую дверь на засов.

Ирина машинально взглянула на часы: половина десятого вечера. Значит, к одиннадцати все станет ясно…

– Арик, Арик!.. – застонала она и повалилась на шаткую раскладушку.

– Ты довольна? Довольна?! – Сергей в ярости метался по комнате матери, размахивая зажатой в руке запиской Наташи. – Она ушла! Она оказалась более порядочной, чем ты, чем я, чем все мы! Не стала терпеть это неприкрытое хамство – и ушла! Радуйся, мама, ты достигла, чего хотела! Теперь мы все счастливы!

– Сережа, пожалуйста, не груби. Она именно этого и добивалась своим уходом. – Мария Федотовна сидела в кресле, опустив голову и лишь изредка поглядывая на сына.

– Это ложь, мама! Не надо обманывать ни себя, ни меня! Она ушла потому, что мы оказались скотами по отношению к ней, и в первую очередь – я. Да, мама, я – скотина! Ты хотела, чтобы я был таким? Я притащил ее сюда, убедил, что мои родители будут внимательны и заботливы к моей любимой девушке, они помогут ей привыкнуть к чужому дому. Я поклялся, что сделаю все для нее, никому не дам в обиду! Она поверила… Поверила мне, мама, а не добивалась чего-то. А я позволил оскорблять ее, не защитил, не удержал!

– Но Сережа, я ведь просто хотела, чтобы были соблюдены элементарные человеческие условности. Чтобы ты наконец развелся с законной женой, зарегистрировал бы новый брак. Почему это естественное желание родителей так возмущает тебя?

– Да потому, что дело вовсе не в этом. Ты просто ненавидишь Наташу и сделала все, чтобы она ушла от нас. От меня! Ну почему, мама? Ты же считаешь себя творческим человеком, интеллигенткой, ты же читала когда-то «Ромео и Джульетту», почему ты ненавидишь девушку, которую я люблю, без которой не могу жить?! Почему и мои родители, и всякие бизнесмены, торговцы, бандиты, Валеты, Ларисы, ну весь мир хочет, чтобы мы расстались?! Да что ж это, преступление, любить красивую девушку, быть любимым, быть счастливыми вдвоем? Почему, почему, мама?!!

– Тебе нужно успокоиться, отдохнуть, сынок, – вздохнула Мария Федотовна. – Ну что ты вбил себе в голову…

– Я не вбил! – закричал Сергей. – Я люблю ее, теперь мне жить не хочется! Подлецом быть не хочется! Знать, что Наташа ушла к другому, – не хочется! Ну зачем все эти муки, мама?

– Хочешь, я позвоню ей, извинюсь, – еще ниже опустив голову, тихо сказала Мария Федотовна. – Только, пожалуйста, не говори таких страшных слов, сынок.

– Она простит тебя, она очень добрая девушка… Но сюда уже не вернется. Как же ты могла так поступить вчера? Она тебе подарок купила, красивую, кстати, блузку, у нее отличный вкус, получила первую зарплату, прибежала радостная, с подарками, а ты чуть ли не ударила ее!

– Ну, видишь ли… – всхлипнула Мария Федотовна. – Я просто была не в настроении, хотела поставить ее на место. И ты же сам знаешь, какие это деньги. Сам слышал вчера, как разговаривают те, кто платит эти деньги.

– Они выгнали ее с работы. Вот тебе и свидетельство того, что она была честной девушкой и деньги зарабатывала честно.

– Но я же не знала… Сережа, сынок, я понимаю, что была не права. Сейчас даже не могу объяснить, почему так получилось. Наверное… наверное, нужно было сразу сказать все, что я думаю по этому поводу, разрядиться. А я промолчала, когда ты сказал, что хочешь пригласить к нам жить Наташу, посчитала, что после ухода Ларисы у тебя и так нервы на пределе. Я злилась, но молчала, и вот – сорвалась… Пожалуйста, прости меня. Давай подумаем, как сделать, чтобы Наташа вернулась. Позвонить ей?

– Телефон в записной книжке на моем столе, но… Не нужно, мама. Ты уже сделала все, что могла. Я попробую сам позвонить Наташе, правда, не уверен, что она захочет разговаривать со мной. Я бы сам не стал говорить с человеком, если бы он так подвел меня, как я Наташу…

Сергей вернулся в свою комнату, долго сидел за письменным столом, упершись взглядом в телефонный аппарат. Записка Наташи лежала на столе рядом с телефоном. Сумбурные мысли в голове, словно пчелы вокруг матки, роились вокруг одной, главной: вернуть Наташу. Вернуть, вернуть! Не обязательно сюда – вернуть себе любимую. Жить где угодно, где получится, но рядом с нею. Потому что вот комната, где он прожил много лет, его берлога, убежище, где удобно работать, удобно отдыхать, удобно развлекаться, но она же стала вдруг пустой и холодной! Теперь в этой комнате не хочется ни работать, ни отдыхать, ни развлекаться!

А как они счастливы были здесь несколько дней! Всего несколько дней, пока не ворвались в их жизнь посторонние, разрушительные силы… Сергей с тоской посмотрел на диван, журнальный столик, кресла – как же они потускнели теперь, когда Наташа ушла! Даже компьютер и тот, кажется, осиротел без черноглазой девчонки.

Сергей вздохнул и набрал номер.

– Я слушаю вас, – почти сразу ответил мужской голос.

– Добрый вечер, – после некоторого колебания сказал Сергей. Было намерение просто попросить Наташу к телефону, но это слишком напоминало вчерашний звонок незнакомого грубияна «дай Наташу!». – Пожалуйста, позовите к телефону Наташу.

– Вы Сергей, не так ли? – холодно поинтересовался мужчина и, не дождавшись ответа, сказал: – Сожалею, но она сейчас не может подойти к телефону.

– Не может или не хочет?

– По-моему, скорее второе. Что ей передать?

– Я действительно Сергей. Извините за назойливость, но крайне важно сказать Наташе несколько слов. Пожалуйста, передайте ей это, и пусть она возьмет трубку.

Несколько мгновений тишины показались Сергею долгими часами. Наконец он услышал усталый голос Наташи:

– Ну что ты хочешь, Сережа? Я же тебе все написала.

– Наташа! Наташа! – закричал Сергей. – Любимая моя… – Он стиснул зубы, сдерживая слезы. – Послушай, Наташа…

– Ну я и слушаю тебя.

– Мама поняла, что поступила бестактно вчера, просто грубо, она готова извиниться… Вернись, Наташа. Пожалуйста, прошу тебя, вернись. Все будет по-другому, обещаю тебе!

– Нет, Сережа, – кажется, она всхлипнула. – Я никогда не вернусь к вам. Я тебе все написала, неужели ты не понимаешь?

– Я все понимаю, я вел себя очень глупо. Но и мама тоже сегодня поняла, что была не права. Хочешь, она сама позвонит тебе, извинится?

– Нет, – вздохнула Наташа. – Об этом я и говорить не хочу. Не обижайся, Сережа, но там жить я не буду. Скажи мне, зачем ты рассказал Нигилисту про Радика и кассету? Я же просила тебя никогда и никому не говорить об этом.

– Я ничего не говорил ему. Клянусь тебе, Наташа! – воскликнул Сергей.

– Кто же, кроме тебя, мог об этом сказать? Ты не первый раз клянешься, но, видно, клятвы твои не много стоят.

– Наташа! Я не знаю даже телефон этого Нигилиста, последний раз я говорил с ним в прошлом году, в общежитии Литинститута, и ты при этом присутствовала. Честное слово, Наташа!

– Я не верю тебе, Сережа. Пока я не рассказывала тебе о том, как Радик пытался… никто ничего не знал. Ты хотел, чтобы я ушла из магазина? Вот я и ушла…

– Наташа, милая, не говорил я никому о кассете! Ну как мне доказать, что не обманываю тебя?

– Не надо, Сережа. Что случилось, то случилось. Я просто хотела сказать, чтобы ты был осторожен. Не выходи поздно вечером на улицу. Радик не только меня выгнал, он еще и на тебя очень разозлился. Он страшный, когда злится.

– Да плевал я на этого Радика! Наташа, послушай…

– Все, Сережа. Я очень устала и хочу отдохнуть. До свидания, мой хороший…

Сергей долго слушал короткие гудки в трубке. Потом осторожно положил ее на аппарат, мрачно усмехнулся и пробормотал:

– А в том, что в Сомали голодают люди, тоже я виноват?..

38

Аристарх мельком взглянул на часы: пять минут десятого. Сейчас этот страшный мужик бежит по дорожке парка навстречу ему. А рядом с ним бежит черный дог по кличке Абрек.

Оба они бегут навстречу своей смерти.

Сначала нужно убить собаку. Потом – человека.

Не только Ирина – родная мать вряд ли узнала бы сейчас Аристарха. По темной дорожке парка, пошатываясь, брел пьяный старик, держа в левой руке бутылку пива и прихлебывая на ходу из горлышка. Пьяница, бомж в заляпанном грязью плаще, седая борода, усы, седые, всклокоченные волосы, торчащие из-под рваной шляпы, красный нос. Потрепанная сумка через плечо…