Текст книги "Опасная любовь"
Автор книги: Николай Новиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
– И даже премьер-министром, – передразнил ее Сергей. – Не язви, мама, лучше помоги Наташке с посудой управиться.
– По-моему, она и сама с этим неплохо справляется. Почему тебе не нравится, что жена моет посуду? Наташа, когда помоешь, пожалуйста, не ставь тарелки в сушилку, я потом сама разберусь, что куда поставить.
– Хорошо, – сказала Наташа.
– Потому что… – Сергей хотел напомнить, что Мария Федотовна слишком уж баловала Ларису, лишь увидит, что та намеревается пойти к мойке, тотчас же поцелует в щечку, похлопает по плечу: иди отдыхай, моя хорошая. А Наташе такого не скажет. Но вовремя спохватился – ни к чему вспоминать Ларису, пробормотал: – Потому что меня ты не заставляла мыть посуду, мама.
– Сережа, ну что ты такое говоришь? – смущенно улыбнулась Наташа. – Почему я не могу помыть посуду?
– Тебя не заставляла, – сказала Мария Федотовна сыну. – Во-первых, ты и сам знал, что нужно делать, а во-вторых, мы тогда жили одной семьей.
– А теперь другой? – полюбопытствовал Сергей.
– А теперь у нас две семьи.
– У вас или у нас? – дурашливо спросил Сергей.
– По-моему, у вас, вернее, у тебя, дорогой сынок. – Мария Федотовна победоносно посмотрела на Сергея, довольная тем, что переиграла его в словесной перепалке.
Наташа меланхолически водила ершиком по тарелкам. Второй вечер так – Мария Федотовна при первом удобном случае обязательно скажет какую-нибудь гадость про нее. Не прямо скажет, что ей не нравится, а как бы невзначай, как бы совсем про другое, а получается – Наташа дура и ничего делать не умеет, и вообще, чего она сюда приперлась…
Грустно было на душе. Может, прав Сергей, нужно привыкнуть, не обращать внимания, да вот – не получается. Она привыкла к другому, если ты не нравишься хозяину, если он как-то выражает свое неудовольствие – встань и уйди, чтобы не отравлять жизнь себе и хозяину. Но здесь же так нельзя…
– Я придумал, что нужно делать, – сказал Сергей, решив не ввязываться в спор с матерью по поводу количества семей в квартире. – Скинуться и купить посудомоечную машину. Тогда никаких проблем не будет.
– Может, лучше горничную нанять? – язвительно спросила Мария Федотовна. – У тебя нет на примете молоденькой, расторопной и без образования?
Сергей махнул рукой и пошел в свою комнату.
Спустя несколько минут туда пришла и Наташа. Сергей, прыгая, как горный козел, подлетел к двери, торопливо запер ее на шпингалет, предусмотрительно привинченный незадолго до переезда Наташи, потом обнял свою любимую, закружился с нею по комнате, и через мгновение оба рухнули на диван. Сергей раздвинул полы халата и принялся жадно целовать смуглую кожу Наташиных ног. Его губы продвигались от щиколотки выше и выше.
– Я уже не могу без тебя, – шептал он, – весь день думал, когда же мы наконец останемся вдвоем? Весь день, Наташа…
Его губы медленно скользили по ее бедру. Наташа тихонько застонала, а потом шутливо оттолкнула Сергея, запахнула полы халата, села.
– Не надо, Сережа, – попросила она. – А то я еще закричу… Давай потом, когда твои родители уснут.
– Потом как раз и нельзя кричать, – засмеялся Сергей. – Ты же разбудишь их. Кричи сейчас, пока они не спят.
– Да ну тебя! Нет, ну пожалуйста, потерпи еще немного.
– Немного? Хорошо. Но учти, Наташка, я устрою отбой в девять часов. Больше не вытерплю, точно. Ты самая прекрасная в мире посудомойка.
– А ты самый замечательный балбес. Послушай, Сережа, – сказала Наташа, запуская свои пальцы в его волнистые волосы, – ну почему твоя мама так не любит меня?
– А почему она должна тебя любить? Она же – твоя свекровь. Насколько я понимаю, между молодой женой и сварливой свекровью всегда были натянутые отношения. Свекровь, то есть родственница, от которой свертывается кровь в жилах. Ну, какой я лингвист, а?! У вас, на Кубани, жена мужа тоже так называется?
– Тоже. Свекровь… – повторила Наташа. – Свекруха.
– Великолепно! – воскликнул Сергей. – Ты еще лучший лингвист, чем я. Свекруха – старуха, от которой свертывается кровь! Гениально!
– Ты все дурачишься, а мне плакать хочется.
– Ох, Наташка, Наташка! – Сергей обнял ее, прижал к груди. – Ну до чего ж ты у меня стеснительная. Не бойся ее, пусть ворчит, если хочется. А ты не обращай внимания. Знаешь что? Маман купила большую гроздь бананов, они на кухне, в холодильнике, сбегай, принеси парочку, а? Или лучше – по парочке.
– Так уж и быть, поухаживаю за своим турецким султаном, – сказала Наташа.
На кухне она с удивлением увидела, что Мария Федотовна, яростно орудуя ершиком, перемывает посуду, оставленную Наташей на столике рядом с мойкой.
– Я не так помыла? – робко спросила она.
– Не тем ершиком, – не оборачиваясь, сказала Мария Федотовна. – Ершик с белой ручкой у нас для сковородок, а с красной – для тарелок. Ты мыла посуду ершиком с белой ручкой, на нем всегда остаются вредные для желудка вещества.
Наташа подумала, что свекровь уж действительно свекровь! – могла бы сказать об этом сразу, ведь стояла же рядом, видела, каким ершиком Наташа моет. И не сказала…
– В следующий раз я обязательно возьму тот ершик, какой нужно, – опустив глаза, сказала Наташа. – Мария Федотовна…
– Что, моя дорогая? – с раздражением сказала женщина.
– Сергей просил принести бананов, можно я возьму парочку?
– Естественно, – отрезала Мария Федотовна.
Наташа отломила от большой грозди два желтых банана и поспешила вон из кухни.
– Она заново моет посуду, – со слезами на глазах пожаловалась Сергею. – Ну почему? Я же так старалась…
– Знаешь, говорят: ум хорошо, а два – лучше, – усмехнулся Сергей. – Так вот, мама пытается и на кухне применить эту поговорку. Хочет доказать, что один раз помыть посуду хорошо, а два – лучше. Не обращай внимания. Хочешь бананчик?
– Не хочу. Вот получу зарплату, куплю десять килограммов бананов, тогда и будем есть вместе. А сейчас ешь сам.
– Тогда мама не будет есть бананы, да и я тоже, – серьезно сказал Сергей.
– Ты-то почему?
– Не нравится мне твоя работа, не нравятся деньги, которые тебе собираются платить, и если ты купишь на них бананов, они тоже мне не понравятся.
– Чем же моя работа хуже твоей?
– Дело не в этом, Наташа. Не могу я ужиться с мыслью, что ты работаешь у этого подонка, который пытался тебя изнасиловать. Честно признаюсь – не могу.
– И что же ты предлагаешь? – Наташа присела на диван, внимательно посмотрела на Сергея.
– Уходи, готовься к поступлению в институт, а я буду работать, содержать нашу семью.
– И не надейся, – решительно сказала Наташа. Придвинулась ближе к Сергею, погладила его по щеке. – Ну почему, Сережа, ты так плохо обо мне думаешь? Ведь между мной и Радиком ничего же не было, и никогда не будет. А работа мне очень нравится, интересная, и – получается же у меня.
– Получается, получается, – сказал Юрий Васильевич, входя в комнату. В руке он держал «Вечерку».
– Нехорошо подслушивать, – сказал Сергей. – Ты бы хоть постучался, папа.
– Дверь была не заперта, – объяснил Юрий Васильевич. – А мне захотелось поделиться своим открытием. Тут заметка про магазин «Сингапур +» на Сретенке, это ведь там, где директором наша Наташа? Или я что-то перепутал?
– Нет, не перепутали, – сказала Наташа.
– Ну вот. Пишут, что очень приличный магазин, обслуживание – на высшем уровне, цены вполне приемлемые, товар качественный, а народ в очередь выстраивается, чтобы попасть туда. Наташа, так ты же у нас коммерческий гений!
– Спасибо за комплимент, – поблагодарил за Наташу Сергей. – Что, мать переключила телевизор не на ту программу?
– Мать у нас чудесная женщина, – сказал Юрий Васильевич. – Я ее очень люблю. Но бывает, как в анекдоте: развестись с ней никогда не хотел, а убить – частенько. А вы-то чего скучаете? Может, сыграем втроем? – Он подошел к письменному столу, на котором красовался компьютер, свадебный подарок Сергею и Ларисе.
– В танковые войны! – сказала Наташа, направляясь к столу.
– Именно это я имел в виду. – Юрий Васильевич включил компьютер, выбрал нужную игру.
– Мне компьютер на службе надоедает, – пробурчал Сергей. – Но так уж и быть, не стану отрываться от коллектива.
– Записываем имена, ребятки. Первая у нас Наташа. Мы ее сделаем Натой. Нет возражений?
– Нет, – засмеялась Наташа. – А Сережу назовите Сержем.
– Есть у нас Серж, – отрапортовал Юрий Васильевич.
– А последний игрок будет Паханом, – сказал Сергей.
– Почему Паханом? – поинтересовался Юрий Васильевич.
– Грозное криминальное имя, – сказал Сергей. – Чтобы все остальные боялись и стреляли мимо.
– Пахан так Пахан, – согласился Юрий Васильевич. – Все равно толку от этого мало. Мы перед ужином с Наташей играли, так она меня под орех разделала. Что ни выстрел – точно в цель. Ну, дорогие мои, приступим. Наташа, твой танк зеленый, ты стреляешь.
– А Сережкин синий, – сказала Наташа, увлеченно нажимая кнопки. – Вот я ему сейчас врежу!
– С первого выстрела подбила, – мрачно сказал Сергей. – Прямо, как в твоем анекдоте, пап. Разводиться не хочет, а убить…
27
У подъезда своего дома Аристарх остановился. Покачал головой, злорадно усмехаясь, и пробормотал:
– А вот и вы, гости дорогие, явились, не запылились. Надо же, как вам понравилось общаться с моей женой… без меня. А это дорогое удовольствие, какими-то паршивыми костюмами не отделаетесь. Сегодня плата будет повыше!
В трех метрах от двери, загораживая проезд другим машинам на привычные места стоянки, красовался блестящий черный «мерседес». И никто из автолюбителей не возмущался, не требовал освободить проезд. Боялись.
Днем Аристарх дождался Бориса, который принес, в общем-то, приятные новости: Эйнштейн, хоть и был раздосадован, ну как же – вторая подряд репетиция срывается, но все же поверил Борису, что у Аристарха возникли серьезные семейные проблемы, которые необходимо срочно решать. Борис не сомневался, что главный простил своего сумасбродного актера, во всяком случае, просил, чтобы завтра они оба не задерживались. Шура была очень взволнована и действительно переживала за Аристарха, даже хотела приехать навестить его. Еле Борис отговорил ее, из-за этого пришлось добираться домой общественным транспортом, а мог бы – вместе с Шурой приехать, в ее машине. Аристарх оценил героические усилия друга по спасению его репутации, придвинув Борису лежащие на столе американские купюры. Вместо них на том же месте вскоре возникла бутылка «Кремлевской» и закуска – вечером спектакля не было, почему бы не выпить за отходчивость Эйнштейна, трогательное внимание Шуры и заботу Бориса?
Аристарх ни слова не сказал о странном разговоре с Олегом. Но, конечно же, не мог не вспоминать об Ирке и ее спонсоре. Чем меньше прозрачной жидкости оставалось в литровой бутылке, тем воинственнее становились друзья.
Борис из всех сил стучал кулаком по столу и кричал, что если разок вышвырнуть этих подлецов из квартиры, они больше не сунутся туда. Потому что больше милиции боятся своих жен, трясутся за свою репутацию. Они ж, эти гниды, потом еще и народными избранниками собираются стать! Пока чувствуют слабину – наглеют, а когда поймут, что дело серьезное, отвалят как миленькие.
Когда стемнело, Борис засобирался идти к Аристарху, помогать ему выдворять незваных гостей, если они есть, или убеждать Ирку в том, что она поступает неправильно, если сегодня гостей нет.
Но Аристарх отказался от его помощи. Он уже знал, как вышвырнуть спонсора и его цербера. Только бы они приехали сегодня!
Вот она, черная машина, символ зла! Аристарх подошел ближе, с отвращением плюнул на ветровое стекло. Потом изо всей силы стукнул сапогом по дверце, оставив приличную вмятину. Охранная сигнализация почему-то не сработала, то ли она реагировала на более серьезные потрясения, то ли терминатор-мазохист Миша забыл ее включить. А может, не сомневался, что к такой нагло стоящей машине местные хулиганы и близко не подойдут – себе дороже.
Эта машина мчалась на Аристарха поздним дождливым вечером с нескрываемым намерением раздавить его. Тварь! Аристарх еще раз стукнул сапогом по дверце, оставив на ней и вторую вмятину. Машина молчала.
Она железная, ей не больно. А вот тем, кто сделал ее символом зла, сегодня будет больно! Они пожалеют о том, что пытались унизить Аристарха Таранова! Не зря же в метро и потом, шагая по Остоженке, он просчитал все варианты, продумал детали!
Сквозь ткань плаща Аристарх нащупал в кармане пиджака газовый баллончик и быстрым шагом вошел в подъезд.
Едва он открыл дверь, навстречу с угрожающим видом поднялся Миша. Аристарх изобразил пьяную улыбку, даже слегка покачнулся для пущей убедительности.
На самом же деле сейчас, войдя в собственную квартиру после двухдневного отсутствия и увидев чужих людей, которые хозяйничали здесь, Аристарх мигом протрезвел. Ярость, доселе дремавшая в груди, вспыхнула с невероятной силой, выжигая пары алкоголя. Страха не было, только злое веселье играло в крови. Но знать об этом никто не должен.
Дверь в комнату была плотно прикрыта, оттуда слышалась громкая музыка. Чтобы здесь нельзя было по звукам определить, что там происходит, а там нельзя было услышать, о чем говорят, и говорят ли вообще здесь – понял Аристарх.
– Понравилось у меня гостить? – пьяным голосом сказал он. – Атмсф… атм… ч-черт! Атмосфера, говорю, располагает к непринужденному отдыху и расслаблению. Да, шкаф?
– Вали на кухню, ты, артист! – зло прошипел Миша. – И смотри, вякнешь еще раз про шкаф – успокаивать начну. Я умею, сам знаешь.
– А в комнату мне нельзя, да? Там по-прежнему хозяйничает жирная скотина?
– Я же сказал: вали на кухню! – Миша схватил Аристарха за полы плаща, швырнул в сторону кухонной двери.
– Не распускай руки, ты, горилла, – пробормотал Аристарх. – Моя жена не любит, когда ее дорогого мужа бьют в собственном доме… У твоего босса, мешка с дерьмом, могут быть неприятности из-за тупого охранника. Дай, я разденусь, плащ сниму…
Он знал: ни в коем случае нельзя переигрывать, изображать страх и послушание. Терминатор-мазохист насторожится, почует неладное, и тогда сложно будет справиться с ним. Необходимо дерзить, оскорблять его и, будто бы нехотя, огрызаясь, подчиняться грубой силе.
Миша скривился, поднял кулак, но не ударил. Видимо, слова о том, что у его босса могут быть неприятности, возымели действие. Не спуская глаз с Аристарха, он прорычал:
– Только дернись, убью, сука.
Аристарх бросил плащ на пылесос и пошел на кухню. Миша последовал за ним, все еще раздумывая, ударить непочтительного артиста или подождать, когда он еще раз оскорбит его?
– Много тебе платят за то, что свечку держишь? – спросил Аристарх. Он сел за стол, на правую ладонь склонил голову, левую безвольно опустил вниз.
– Не понимаешь, да? – с угрозой спросил Миша, присаживаясь за стол напротив Аристарха. – Паскудный вы народ, артисты. Корчите из себя особенных, а на самом деле, вот ты, например, – козел, который свою бабу одеть и прокормить не может. Любой автослесарь, дешевка, от смеха сдохнет, если узнает, что артист жене костюм купить не может. И она, тоже артистка, за этот костюмчик… – Он сально усмехнулся.
Аристарх закашлялся, согнулся, прикрывая рот ладонью. Потом сунул правую руку в карман пиджака, достал носовой платок, высморкался, убрал платок в карман.
– Не нужно было так долго гулять по улицам в такую погоду, – сказал он сам себе. – Холодно еще… – Поднял на Мишу красные, слезящиеся глаза, усмехнулся. – Ну да, некоторые холуи зарабатывают больше, чем художники. Даже – все холуи зарабатывают больше, всегда так было. Поэтому у нас и любят холуйствовать. Тебя не смущает должность холуя?
– Заткнись! Тебя и бить-то жалко, – презрительно хмыкнул Миша. – Если я холуй, ты сам тогда кто? Нажрался, сидишь тут, сопли пускаешь, а баба твоя балдеет с другим мужиком. Козел! – Он смачно плюнул на пол, старательно растер плевок тяжелым ботинком, наверное, сорок восьмого размера.
– Я ее сегодня же выгоню, – сказал Аристарх. – Пусть идет, куда хочет, а тебя, горилла, когда-нибудь пристрелю, как собаку. Есть не буду, пить не буду, но денег на пистолет накоплю. И застрелю.
– Кишка тонка! А босс-то приторчал с твоей бабой, даже меня к ней не подпускает. На Канары зовет. Согласится она, куда на хрен денется. Вместо нищего козла – Канары! А потом вернется сюда, и ты, сука, не вякнешь, понял?
Аристарх снова закашлялся, так сильно, что голова его затряслась, наклоняясь к столу. Он выдернул из кармана носовой платок – два носовых платка, еще один, чистый, Аристарх позаимствовал у Бориса, – приложил к губам так, чтобы и нос был закрыт. Потом сделал глубокий вдох, как перед нырком.
Миша еще раз презрительно ухмыльнулся – последний раз. Потому что в следующее мгновение перед его глазами возник газовый баллончик и бурая струя ударила в лицо с расстояния двадцать сантиметров.
Ухмылка все еще растягивала губы терминатора-мазохиста, а глаза уже вылезали из орбит. Страшно захрипев, Миша повалился на пол, забился в конвульсиях. Аристарх стремительно вскочил со стула, бросился к охраннику, правой рукой прикрывая глаза. Черт его знает, какой газ в этом баллончике, может, нужно еще и ногой добавить, а может, и этого достаточно. Миша громадными, волосатыми лапами закрывал морду и страшно хрипел, дергаясь, как эпилептик, – когда в училище делали инсценировку по «Братьям Карамазовым», парень, игравший Смердякова, дергался на сцене точно так. Потом терминатор-мазохист замер, его ладони медленно сползли на грудь. Аристарх направил в ненавистную морду еще одну струю газа, метнулся к окну, рывком распахнул его и выскочил из кухни, плотно притворив за собою дверь.
Похоже, газ был серьезным – нервно-паралитическим, судя по тому, как мгновенно вырубился такой амбал. Ну вот и все, настал час расплаты!
Аристарх резко распахнул дверь в комнату.
Грустная Ирина сидела в кресле, потупив голову, а спонсор, тоже не слишком веселый, пристроился на диване, скрестив руки на груди. Ирина увидела Аристарха и вскочила на ноги.
– Арик! Где же ты был? Я уж не знала, что и думать! – Она шагнула к нему, протягивая руки.
– Молчи! – с яростью крикнул Аристарх и сильно толкнул жену, снова усаживая ее в кресло.
– Как вы смеете, Аристарх?! – испуганно закричал Степан Петрович, напрасно высматривая за спиной Аристарха своего телохранителя. – Что вы себе позволяете?!
Он попытался встать, но Аристарх, не задумываясь, ввинтил свой кулак в рыхлое брюхо спонсора. Степан Петрович квакнул, выпучил глаза и плюхнулся на диван.
– Арик! – закричала Ирка, но Аристарх одним лишь взглядом пригвоздил ее к спинке кресла.
– Вы… вы за это ответите, – пробормотал Степан Петрович, тщетно пытаясь придать своему голосу необходимую твердость.
Вид его был жалок, бить всерьез такого человека, сколь бы ненавистен он ни был, Аристарх не мог. Врезал с правой тяжелую пощечину по красной, лоснящейся щеке. Потом – с левой. С правой. С левой.
– Остановитесь… пожалуйста, прошу вас… – заскулил Степан Петрович, прикрывая лицо ладонями. – Аристарх, прошу вас… выслушайте… Не надо, пожалуйста… мне завтра лететь в командировку, я… между мной и вашей супругой ничего не было, она подтвердит, остановитесь же…
– В командировку? – зло спросил Аристарх, переводя дух. – На Канары? С моей женой?! На колени, сука! Ну?! На колени, гад!
Он вдруг почувствовал себя Мишкой Крутым, лихим парнем, обиженным злыми людьми. Именно так разговаривал Мишка со своими обидчиками. Именно так играл его Аристарх, легко и непринужденно играл, посмеиваясь над режиссером и сценаристом. Знал бы, что скоро сам попадет в такую ситуацию – вряд ли смеялся бы тогда.
Степан Петрович хотел возмутиться, но, взглянув на Аристарха, на его страшное, искаженное ненавистью лицо, медленно сполз с дивана, встал на колени. Он слишком долго был руководящим работником высшего ранга, не выбирал выражений, общаясь с подчиненными, терпел оскорбления, попадая на «ковер» к членам Политбюро, но видеть перед собой человека, готового убить (и ведь было за что, сам иногда пытался представить себе Ингу с другим мужиком, и что-то страшное в груди поднималось!), – такого не знал, не помнил. Поэтому подчинился приказу. Унижение, позор? Да, но это же мелочи по сравнению с жаждой жизни.
Ирина закрыла лицо ладонями.
– А теперь – пошел вон! – брезгливо сказал Аристарх. – И не вздумай еще когда-либо приближаться к моей жене. Вон, сука! Забирай своего дебила и уходи! Ну?!
Степан Петрович поднялся и, непрерывно оглядываясь, голова его при этом судорожно дергалась, побрел в прихожую.
Аристарх смотрел, как он долго одевался, не попадая в рукава пальто, а потом сказал:
– Ублюдок твой на кухне. Закрой нос и глаза носовым платком и волоки его оттуда.
– Глаза? – испуганно переспросил Степан Петрович. – А как же я увижу?..
– Пошел! – закричал Аристарх.
Благодаря открытому окну воздух на кухне был уже почти безопасным. Миша все так же лежал на полу, морда его была синей, как у висельника, но грудь вздымалась тяжело и редко – живой, значит. Подхватив его под мышки, Степан Петрович выволок Мишу на лестничную площадку. Аристарх не мог отказать себе в удовольствии приложить носок сапога к широкому заду спонсора, так, что тот рыбкой нырнул к дверям лифта. Потом, побагровев от натуги, Степан Петрович втащил безжизненную тушу телохранителя в кабину лифта.
Аристарх закрыл дверь, запер замки и посмотрел на Ирину.
– Вот теперь мы серьезно поговорим.
Аристарх откинулся на спинку кресла, устало смежил веки. Ну вот и остались они вдвоем – Ирка и он, а говорить вроде и не о чем. Вернее, он мог бы многое сказать сейчас жене, да нужно ли это? Сколько уже было сказано в последние дни, и все без толку…
Ирина неуверенно приблизились к Аристарху, пальцы ее нервно мяли белую кофточку на груди.
– Можешь и меня побить, – тихо сказала она.
– А зачем? – Аристарх взглянул на нее, тоскливо усмехнулся. – Что от этого изменится, Ирка? Я говорил тебе, предупреждал, но ты решила все сделать по-своему. Теперь вот я думаю: нам даже говорить больше не о чем. Стоит ли понапрасну трепать друг другу нервы?
– Но ты же ничего не знаешь, Арик! – Ирина подошла еще ближе, присела на подлокотник, обняла Аристарха. – Пожалуйста, послушай меня. Я так испугалась, когда ты ушел, всю ночь места себе не находила. Я же не знала, что этот верзила не пускает тебя в комнату. А ты… Где ты был, Арик?
– Могла бы позвонить и выяснить.
– Я звонила! Всем, твоим родителям, Котлярову, даже… даже Барсукову позвонила, подумала, а вдруг ты пошел с ним выяснять отношения?
– Барсуков-то здесь при чем?
– Я же сказала, ты ничего не знаешь, Арик! Степан Петрович обещал мне роль в новом фильме Барсукова. Оказывается, они знакомы. Представляешь?
– Представляю, – буркнул Аристарх. – У них там клуб отпетых негодяев.
– Нет, не представляешь. Степан Петрович сказал, что это будет очень серьезная роль. Никаких постельных сцен, никаких стриптизов.
– Надо же! Этого я действительно не знал. А вот про Котлярова ты мне лапшу на уши вешаешь, дорогая. Эту ночь я провел у него и не помню, чтобы ты звонила. И вообще он ни слова не сказал мне про твой звонок.
– Я звонила в ту ночь, когда ты ушел. И взяла с Бориса слово, что он не скажет тебе… – Ирина прижалась щекой к его всклокоченным волосам, всхлипнула. – А тебя нигде-нигде не было, Арик! Я ни о чем не хочу знать, я дура и сама виновата во всем. Но тебе не нужно было сегодня вышвыривать Степана Петровича. Потому что я сама сказала ему, чтобы он больше не приходил к нам и вообще не приставал ко мне. Я все ему сказала, Арик, посмотри. – Она протянула руку к другому креслу. – Там лежит и костюм, и все его подарки, я хотела вернуть ему… И даже от роли в том фильме отказаться…
– Пока ты хотела, терминатор-мазохист Миша собирался прибить меня на кухне, – мрачно усмехнулся Аристарх. – Так бы и сделал, если бы я не опередил его.
– Но я же не знала этого! – Ирина уже не всхлипывала, а плакала, судорожно обнимая его. – Когда ты ушел, я все думала, думала и поняла, что поступала глупо, Арик…
– Раньше не могла этого понять, да? Не могла меня послушать? Я же умолял тебя, Ирка!
– Я думала, что все будет хорошо, Ари-ик… Ну пусть иногда приходит, посидим, поговорим, чаю попьем… А подарки – так это же для него пустяки, я думала… он действительно любит театр, хочет дружить с актерами, помогать им. Ничего же между нами не было, слышишь, Арик? Ничего! Сегодня он, правда, попытался обнять меня, но я не позволила. На Канары приглашал с ним лететь, ну зачем же мне Канары без тебя, Арик?..
– Ну и летела бы, – уже не так мрачно усмехнулся Аристарх.
– Да-а?.. Дурак ты какой, Арик! Будешь таким дураком, и улечу когда-нибудь…
Она прижала к его щеке мокрое от слез лицо. Аристарх заморгал, чувствуя, что и сам вот-вот заплачет. Глупенькая девчонка, любимая, родная! Его Ирка… Он рывком пересадил ее к себе на колени, поцеловал дрожащие, соленые губы.
– Не плачь, моя хорошая, я люблю тебя… Люблю, люблю, хоть ты и дура несусветная, – шептал он, сжимая ее в объятьях. – Как же долго ты не понимала, что творишь, Господи, даже сейчас мне страшно, я ведь мог тебя потерять.
– Не мог, Арик, я же твоя… Просто мне казалось, что ничего страшного в этом нет. У всех великих актеров были покровители, богатые меценаты, ну вспомни хотя бы Чайковского, Шаляпина, Ермолову, ну ведь были же? А когда я узнала, что страшный этот верзила не пускает тебя в комнату, мне даже не по себе стало, и я сразу подумала: так нельзя. И сегодня сказала об этом Степану Петровичу.
– А он согласился с тобой, да?
– Ну, ты же знаешь, он никогда не говорит прямо, стал убеждать меня, что это нервы, сказывается твое отсутствие, а потом я привыкну, и все будет хорошо… Я никогда не привыкну к тому, что ты уходишь из дому, Арик, никогда.
– Дураки мы с тобой, – вздохнул с облегчением Аристарх. – Такое могли натворить, в голове не укладывается!
Он снова поцеловал Ирину, и она ответила ему. Аристарх на мгновение отстранился, с болью и страстью вглядываясь в голубые глаза, русые волосы, обрамляющие нежный овал лица, – он мог лишиться этого? Родная, любимая… Он мог потерять ее?!
И снова жадный, долгий поцелуй соединил их губы. Аристарх подхватил ее на руки и бережно положил на палас, лег рядом, неистово целуя губы, глаза, щеки, лебединую шею… Потом голова его метнулась к ее ногам, он задрал юбку, дрожащими руками стащил колготки и трусики, словно хотел убедиться, что самое главное его сокровище на месте. И оно было там, и поднималось к его губам, невыносимо прекрасное, трепетно нежное, тянулось к нему, как сказочная награда за его мучения. Аристарх прижался к своему самому ценному сокровищу лицом и замер, вдыхая знакомый, волнующий запах. Запах любви и жизни.
Спустя полтора часа, донельзя уставшие, совершенно обессиленные, но безмерно счастливые, они лежали в постели, с неохотой отдаляясь от полуторачасового безумия в комнате, в ванной, снова в комнате… Сердцем и ей, и ему хотелось еще, но мышцы уже не могли преодолеть блаженную расслабленность, можно было только вспоминать минувшие мгновения, еще и еще наслаждаясь их красотой. Так продолжалось до тех пор, пока Ирина не вздрогнула, прижимаясь теснее к Аристарху.
– Арик, ты думаешь, они больше не явятся сюда?
– Надеюсь, – с досадой сказал Аристарх, чувствуя, как холодный страх вползает в его грудь.
И сразу вспомнились предостережения Олега о том, что они могут все. И не пощадят, если поймут, что он стоит на пути, мешает им делать то, что желают. Отрезанную голову, конечно, вряд ли подкинут, хотя все может быть. А вот нож со следами крови убитого человека, пистолет, из которого был кто-то застрелен, – запросто. Дверь в этой квартире обыкновенная, замки стандартные, опытному «домушнику» войти сюда не составит труда. А они ведь с Иркой отсутствуют почти весь день, да и вечерами задерживаются. А как поступили с женой Олега!.. При этой мысли Аристарх почувствовал, как по спине поползли противные холодные мурашки. Поздним вечером на улице Дмитриевского почти не бывает народу, схватить женщину, запихнуть в машину и увезти – запросто можно, если захотеть.
– Я тебе не говорил, не хотел огорчать… Они приезжали на той же машине, которая пыталась меня сбить, помнишь?
– Ой, жуть какая… Ну почему ты сразу не сказал мне об этом, Арик? А может, это другая, таких сейчас много в Москве.
– Зачем другой машине сначала грязью меня заляпывать, а потом пытаться убить? Это были они, скорее всего, один этот ублюдок, телохранитель. Хотел если не убрать, то как следует напугать меня, чтобы не противился их планам.
– Что же нам делать теперь, Арик? – испуганно спросила Ирина.
– Давай подумаем, – сказал Аристарх. – Во-первых, завтра посиди дома. Мне срочно нужно будет съездить на репетицию, не то Эйнштейн совсем разозлится и выгонит, а вечером спектакль. Никому, кроме меня, не открывай. А потом я попрошу перенести репетиции на такое время, чтобы можно было тебя провожать до дверей училища и встречать.
– Ты хочешь сказать, что они меня могут…
– Они все могут, глупышка моя. Но я не позволю, и вообще, надеюсь, у них достанет ума понять, что лучше не связываться с твоим Аристархом. И все-таки нужно быть предельно осторожными. Пока… Слушай, Ирка, а может, отвезти тебя в Гирей, к родителям? Или спрятать куда-нибудь недельки на две-три?
– А что я в училище скажу?
– Пригласили на съемки в новом фильме, такое бывает.
– Думаешь, нужно это? Ну хорошо, Арик, давай решим этот вопрос завтра, я уже так устала… Ой, как хорошо, когда ты рядом, совсем другая жизнь, Арик…
– Была другая, Ируня, – прошептал Аристарх, обнимая жену, – а теперь снова настоящая…
28
Белый круг света низко склоненной настольной лампы придавил к столешнице листы бумаги, исписанные крупным, неровным почерком. На синем экране компьютера замерли ровные шеренги букв. Замерли – и ни с места, хотя команда «шагом марш!» давно уже прозвучала.
Сергей пытался написать статью о том, как в Америке разворачивалась борьба за право продолжить роман М. Митчелл «Унесенные ветром». Тема казалась интересной: в Москве на всех лотках продавалась книга Александры Риплей «Скарлетт», а по каналам информационных агентств прошло несколько сообщений об этом, в общем-то, непривычном для России явлении. Фактов было достаточно, Сергей прочитал еще несколько статей о творчестве Риплей в американских газетах – оставалось только сесть и написать.
Вот он и сел за письменный стол. Но упрямые шеренги букв остановились в верхней части синего экрана, не желая идти вперед. Сергей потянулся так, что хрустнули суставы в локтях, посмотрел на диван.
Оттуда за ним наблюдали озорные черные глаза. Наташа, укрывшись одеялом до подбородка, готова была расхохотаться, глядя на творческие муки Сергея.
