Текст книги "Опасная любовь"
Автор книги: Николай Новиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– Ты почему не спишь, Наташка?
– Как же, уснешь после того, как ты целый час приставал ко мне, – улыбнулась Наташа.
– Я сейчас пошлю к чертовой бабушке эту статью и опять начну приставать к тебе, – пообещал Сергей.
– Вот я лежу и думаю: наверное, не стоит мне засыпать, надо ждать твоего нападения.
– Ага, значит, ждешь, когда я приду?! – обрадованно воскликнул Сергей, понимая, что сегодня он уже не сдвинет упрямые шеренги даже на шаг вперед.
– Ну а как же? – смиренно созналась Наташа. – Конечно, жду. Со спящей девушкой ты легко справишься, а если я не буду спать, смогу сопротивляться твоим приставаниям. Ты так смешно пыхтишь у компьютера, волосы взлохматил, ерзаешь на стуле… Что, не получается?
– Не получается, – вздохнул Сергей. – Вроде как в поговорке: смотрю в книгу, а вижу…
– Фигу? – засмеялась Наташа.
– Нет, тебя.
– По-твоему, я – фига?
– Нет, ты не фига, ты Наташка. Ты меня с ума сводишь и отвлекаешь от работы, потому что я люблю тебя и все время хочу.
– А ты представь, что я все-таки фига, – дурачилась Наташа, – захочешь и получишь фигушки.
– Все, ты меня окончательно сбила с толку, и нет тебе за это прощения, женщина! – нарочито грозно сказал Сергей, поднимаясь со стула.
– О-ох, нет! – притворно испугалась Наташа и нырнула под одеяло.
– Ох, да! – засмеялся Сергей, приближаясь к дивану. Она и под одеялом была прекрасна и желанна. Разве можно было думать о какой-то статье, когда вот она, рядом – любимая женщина, игривая и ласковая.
В эту минуту зазвонил телефон. Сергей искоса посмотрел на черный аппарат, раздумывая, стоит ли снимать трубку.
– Ответь, Сережа, – попросила Наташа, выбираясь из-под одеяла. – Это могут меня спрашивать, я сегодня должна была позвонить вечером, да забыла, совсем вылетело из головы.
– Поздновато уже звонить, скоро одиннадцать, а воспитанные люди до десяти других беспокоят, – недовольно поморщился Сергей, но все-таки взял трубку, резко сказал: – Да?
– Наташу дай, – услышал он грубый мужской голос.
Сергей закусил губу. Он понял, кто это. Первым желанием было – немедленно швырнуть трубку на аппарат, словно она обожгла вдруг ладонь. Потом – послать эту скотину подальше, чтобы и номер телефона больше не вспоминал. Потом… Он все-таки был воспитанным человеком, грубить по телефону не мог, солгать, что звонивший ошибся номером, – тоже, Наташа все равно узнает…
Сергей, помедлив, протянул трубку Наташе.
– Тебя…
– Я слушаю, – сказала Наташа.
Она стояла у стола в полупрозрачном пеньюаре, сквозь который сияло, слепило глаза ее красивое тело. Сергей стоял рядом и смотрел на нее, но прежнего восторга в его глазах уже не было.
– Да, Радик, отлично, – говорила Наташа. – Вот эти костюмы, которые позавчера кончились? Замечательно! Я завтра же с утра отправлю на склад Любовь Борисовну. А другие товары из того списка, который я оставила тебе? В конце недели? Хорошо, хорошо. На этот месяц ассортимент приличный, да, а потом нужно будет подумать. Ты слышишь? Ну а кто же? Конечно, я и подумаю. Уже думаю, я попросила Сережу принести мне информацию по культурно-бытовым товарам, там очень много интересного. Вот об этом я тебе и напишу докладную записку. Если придумаем, как подать – в успехе можно не сомневаться. Кто, Сергей? Конечно, ревнует, а ты как думал? – Наташа засмеялась.
Сергей скрипнул зубами. Как будто она в таком виде, почти голая, стояла перед этим гнусным Радиком, да еще и улыбалась! И чудный свет ее тела, тихо льющийся сквозь прозрачную ткань пеньюара, вдруг стал меркнуть, как будто облепила его грязная мошкара.
– Растолкуй ему, что уже поздно, – раздраженно сказал он. – А лучше – пусть никогда больше не звонит сюда.
– Ты о своей жене думай, Радик, – засмеялась Наташа, озорно сверкнув глазами. – Обо мне есть кому думать. – Она взглянула на Сергея, торопливо закивала, мол, все уже, разговор окончен.
– Может быть, мне сказать ему? – Сергей нетерпеливо потянулся к трубке.
– Нет-нет, – покачала головой Наташа. – Ой, ну все, Радик, все, все. Да, завтра, я поняла, что нужно делать, о чем думать. До свидания. – Она положила трубку и улыбнулась Сергею. – Это мое начальство, не злись, Сережа, мы же о деле говорили.
– Я не хочу, чтобы он сюда звонил, пожалуйста, передай ему это, – сквозь зубы процедил Сергей. – Не хочу, чтобы ты разговаривала с ним не только по телефону, а и вообще. Ты можешь меня понять, Наташа? Не хочу, мне противно видеть, как ты улыбаешься ему!
– Сереженька… – Наташа подошла к нему, обняла. – Ну пожалуйста, перестань дуться. Подумаешь, начальник позвонил.
– Не начальник, а бандит, насильник! Если он еще раз позвонит сюда, я ему сам скажу все, что думаю о таких начальниках!
– Да ну тебя! – махнула рукой Наташа. Она легла в постель, снова натянула одеяло до подбородка, призывно посмотрела на Сергея. – Может быть, я смогу как-то успокоить великого, обиженного журналиста?
– Попробую все же написать статью, – буркнул Сергей, усаживаясь за стол. – Может, теперь получится?
– А вот и не получится. С таким настроением ты можешь сочинить только злую статью, а кому такая нужна?
– Радикам. И вообще, Наташа, не мешай мне работать. Ты, кажется, собиралась спать? Вот и спи.
– Ну и пожалуйста! – обиделась Наташа.
А Сергей долго еще сидел за столом, безуспешно пытаясь продолжить статью. Господи, ну о чем можно думать, когда перед глазами стоит Наташа в полупрозрачном пеньюаре и, улыбаясь, разговаривает с грязным бандитом!
Что же такое сделать, чтобы он забыл о ней раз и навсегда?
29
– Значит, наш уважаемый босс отделался легкими ушибами… – сказал Нигилист, закуривая новую сигарету.
– Вы стали слишком часто курить, Петр Яковлевич, – сказал Олег Ратковский. – Не бережете свое здоровье.
– Не берегу, – согласился Нигилист. – А ты ничего не напутал, Олег? Может, твой хваленый газ только на тараканов действует, а на Шеварова – нет?
Он сидел в глубоком кресле, закинув ногу за ногу, и потягивал через соломинку водку с апельсиновым соком из высокого фужера. Безупречный белый костюм сидел как влитой на коренастой фигуре, черная рубашка расстегнута, обнажая широкую грудь, поросшую рыжими волосами.
– Если бы вы увидели нашего Мишу, не сомневались бы в качестве газа, – сказал Ратковский. – Бедный Степан Петрович буквально тащил его на себе, прямо как в песне: «Ослик на дедушке едет верхом». А ведь вы знаете, какое у него здоровье. Теперь же он дня на три выведен из строя, но и после будут проблемы со зрением и слухом. Миша – инвалид, можно хоть сейчас выписывать пенсию. В спокойной ситуации это не слишком будет заметно, но в первом же серьезном деле проявится.
– Дурак! – зло сказал Нигилист. – А мы-то рассчитывали, что он брызнет в морду Шеварову. Ты уверял, что, учитывая возраст босса и его сердце, самый вероятный исход – летальный.
– Я на это не рассчитывал и вам говорил. Парень поступил правильно: «вырубил» телохранителя, а главного соперника пинками вытурил из квартиры. Артист – крепкий парень, ему остаться со Степаном Петровичем с глазу на глаз – одно удовольствие. Так оно и получилось. Не знаю, почему вы решили, что баллончик будет использован против Шеварова.
– Почему да почему! Потому что сам бы выпустил весь газ в морду подлецу, который привязывается к моей жене. Пинки – пинками, а с газом оно лучше запоминается. Чтобы до конца жизни запомнил!
– Не вижу логики, Петр Яковлевич, – усмехнулся Ратковский. – После этого газа и наступил бы конец жизни босса. А когда же помнить?
– Не придирайся к словам, Олег, – махнул рукой Нигилист. – Надо же, какие у нас артисты благородные пошли! Пинками ему, видите ли, необходимо вытолкать непрошеного гостя.
– Таранов еще и машину Степану Петровичу испортил. Ногой так врезал – вмятины сложно отрихтовать будет, скорее всего придется двери менять.
– Лучше б он… Да ладно.
– Это неудача, Петр Яковлевич?
– Ничего подобного. Такой вариант был предусмотрен, и я теперь думаю, что, может быть, он лучше первого. Сложнее, да, но это с какой стороны посмотреть.
– Я с вами согласен. Смерть Шеварова насторожила бы другого человека, к тому же он мог объединиться с Уральцевым, и тогда неизвестно, кто стал бы во главе концерна.
– Правильно мыслишь, Олег.
– Сложную игру вы затеяли, Петр Яковлевич. И опасную.
– Зато интересную.
– Опасную и для меня, я хотел сказать, – Ратковский внимательно посмотрел в бесстрастные глаза Нигилиста.
– В смысле?
– Я слишком много знаю, Петр Яковлевич. Таких людей обычно убирают.
– По вашим законам? Тогда нужно было убрать всех ваших начальников, они много знали о вас, или, напротив, всех спецагентов, они слишком много знали о замыслах начальства. Нет, Олег, ты про меня, а я про тебя много знаю. Мы три года работаем вместе, и не было причин сомневаться друг в друге.
– Это так, но сейчас один неверный шаг любого из нас…
– А мы сверяем наши шаги, и впредь будем сверять. Один может ошибиться, двое – нет. Еще есть вопросы?
– Да.
– Но с этим разобрались? Повторяю, я о тебе много знаю такого, что не отмоешься, ты – обо мне. Тот, кто задумает продать другого, должен понимать – он уже не жилец на этом свете.
– Логично. Вы меня успокоили, Петр Яковлевич. Я и сам так думал, но хотелось от вас это услышать. Когда начнем?
– Как только артист созреет. А зреть он начнет уже завтра. Ты свое дело знаешь, Валет – свое.
– Вот кому я не стал бы доверять. Мелкий уголовник с невероятно раздутым самомнением. Такой предаст – глазом не моргнет.
– Ты же не будешь делать грязную работу, Олег? И я не для этого создан. Ее сделает Валет, а потом решим, как быть с ним. Я думаю, пусть получит деньги и уезжает на Кипр.
– Отпустите?
– А что, я раньше уничтожал тех, кто на меня работает? Что с тобой сегодня, Олег? Ты меня подозреваешь в какой-то невероятной кровожадности.
– Нет, Петр Яковлевич. Я хочу сказать, что Валета я бы убрал.
– Ну, поживем – увидим. И вот что еще нужно сделать, Олег. Сними квартиру где-нибудь в тихом, спальном районе. Месяца на три, заплати вперед Это на случай, если мы ошибемся и возникнет необходимость… Понимаешь, да?
– Завтра?
– Да. Итак, Степану Петровичу набили морду и вышвырнули из квартиры. В Кемерово-то он лететь сможет? Чувствую, завтра начнет стонать, просить меня туда отправиться… Нужно думать. Хорошо, Олег, можешь идти.
Когда Ратковский ушел, Нигилист плеснул себе еще водки, разбавил апельсиновым соком, сходил на кухню за льдом и снова удобно устроился в кресле. Сделал пару глотков, поставил фужер на журнальный столик и быстро набрал телефонный номер.
– Ну? – послышался в трубке развязный голос Валета.
– Это я, – жестко сказал Нигилист. – Квартиру снял?
– Конечно, все, как вы сказали, Петр Яковлевич. – Теперь голос был совсем другим, словно трубку взял один человек, а потом, узнав, что не ему звонят, передал другому. – Две комнаты, в Кривом переулке, где после шести вечера люди на улицу не выходят. Все, как вы сказали.
– Хорошо. Завтра в четыре встречаемся там же, где была наша вторая встреча. Не забыл?
– Вторая? Да нет, конечно, нет. Завтра в четыре? О’кей, Петр Яковлевич.
– Твои люди должны ждать тебя в полной готовности. Завтра начинаем. Вопросы есть?
– Ну так завтра все и выясним.
– Все, – сказал Нигилист и положил трубку.
Некоторое время он сидел в полной неподвижности, а потом одним глотком осушил фужер и швырнул его на ковер с такой силой, что трудно было разобрать, где осколки хрусталя, а где осколки нерастаявшего льда.
– Дней пять, самое больше – десять вам, ублюдкам, осталось жить, – с ненавистью прошептал Петр Яковлевич.
Степан Петрович Шеваров словно гранитный памятник самому себе возвышался над столом. Его серое лицо лоснилось от пота, маленькие глазки мрачно сверлили пространство перед собой. Нигилист положил перед ним кожаную папку с золотым тиснением «Сингапур», не осмелился сесть без приглашения, стоял, как и подобает исполнительному сотруднику, в ожидании.
– Садись, Петя, чего торчишь, как… три тополя на Плющихе? Все документы готовы, ничего не забыл?
– Все, Степан Петрович.
– Может, полетишь вместо меня? Неважно себя чувствую.
– Мы же говорили уже об этом, – спокойно сказал Нигилист. – А теперь вообще ничего нельзя изменить. Билеты – на вас, ждут в Кемерово, готовятся к встрече – вас. Переговоры настроены вести – именно с вами, им же приятно, когда приезжает такой большой, уважаемый человек.
– Заткнись, Петя! – прервал его Шеваров. – Мастак ты лапшу на уши вешать, заместители хреновы, некому съездить в Кемерово! Расплодил бездельников, ни хрена пользы от них нету. Ну что ты вылупился, Нигилист?
– Я думаю, это давление.
– Какое, к черту, давление?
– Атмосферное. Вчера была солнечная погода, антициклон, а сегодня снова пасмурно, дождь вот-вот пойдет, поэтому у вас не самое лучшее самочувствие. Примите реланиум, или самый обыкновенный валокордин. Вам скоро в аэропорт.
– Эх, Петя, Петя… – вздохнул Шеваров. – Давление у меня повышенное, гипертония, но не в этом дело, дорогой мой коммерческий директор. Осечка вышла вчера, отвратительная осечка. До сих пор ума не приложу, как все это случилось?
– Что случилось, Степан Петрович? – Нигилист даже слегка наклонился вперед, ожидая услышать секретные новости.
– Что, что! – махнул рукой Шеваров. – То и случилось! Чертовня какая-то. Миша до сих пор не оклемался, боюсь, как бы совсем придурком не стал. А в больницу его отправлять – еще наболтает чего не следует. Вызвал к нему врача, велел сидеть, пока на ноги не поставит. За деньги посидит, куда денется. И у самого все тело ломит.
– Кто-то пытался «наехать» на нас? Кто? – жестко прищурился Нигилист.
– Пусть только попробуют! Хуже, Петя, хуже. Артистик наш взбунтовался, понимаешь. Такое устроил нам вчера, в кошмарном сне, так сказать, не приснится.
– Не может быть, – с видимым облегчением вздохнул Нигилист. – Вы же сами недавно говорили, что он совсем ручным зверьком стал.
– Выходит, ошибался. Так это ж ты, черт тебя побери, советовал мне осваивать ее квартиру при живом-то муже! Ну и на хрена мне это сдалось, спрашивается? Давно бы отвез после ресторана к себе на дачу, там бы и не пикнула, и никто ничего не узнал бы. А ты – иди, Степан Петрович, к ней домой, чувствуй себя хозяином мира! Почувствовал, мать твою так!
– Он что, с Мишей справился? Если это так, не понимаю, за что вы Мише деньги платите?
– Миша, конечно, лопухнулся, не прочувствовал ситуацию. Да язык не поворачивается критиковать его, понимаешь. Артист же! Он по профессии должен людей обманывать. Комедиант! Ну и обдурил Мишу, заболтал его, а потом прыснул в морду из баллончика. Да такой газ нашел где-то, какой вообще запрещен! Хорошо хоть мне газом не досталось… – Степан Петрович вспомнил, как униженно стоял на коленях, и теперь пытался уяснить себе: хорошо это или все-таки плохо. По сравнению с газом, получалось, что хорошо, а в принципе, конечно, плохо.
– Вы слишком торопили события, Степан Петрович. Артиста нельзя было выпускать из-под контроля, если не чувствовали, что он сломался окончательно. А вы его с ходу задвинули на кухню, даже не интересуясь, что он думает по этому поводу.
– Это все твоя чертова психология, Петя! Если б делал все, как всегда делал, было бы правильно.
– Обижаете, Степан Петрович, – покачал головой Нигилист. – То рассказывали, что чувствуете себя превосходно, мой совет – это хорошо, замечательно. А теперь, выходит, я во всем виноват? Еще скажите, что я специально это подстроил, артиста подговорил, баллончик ему дал…
– Ничего я не говорю, – насупился Степан Петрович. – Было хорошо, да, но лучше б все было нормально. Это для тебя, чересчур изысканного психолога, такой выпендреж подходит, а мне лучше действовать по старинке.
– Неужели вы обманывали меня, когда говорили, как вам нравится этот вариант?
– Да я ж тебе говорю – было хорошо. Но когда тебе по морде дают, это уже – ни к черту.
– Неужели он решился вас ударить? – изумился Нигилист.
– Что значит – ударить? – вскинул брови Шеваров. – У нас был, так сказать, мужской разговор. Я ему пару раз врезал, он меня, понимаешь, зацепил… Ну а что ты хочешь? Она ж его жена. Любой мужик, тронь его жену, озвереет.
«Сука! – с ненавистью подумал Нигилист. – Рассуждает! А когда Радик мою жену, Наташу, требовал как плату за мою ошибку, не опасался, что я озверею! Не думал, что Наташа – моя жена. Моя любимая женщина!»
– Я тебе вот что скажу, Петя, – развивал свою мысль Шеваров. – Чтобы поставить мужика на место, есть одни способы, а чтобы попользоваться бабой – другие. И дурак тот, кто их смешивает. Мне этого артиста и знать не нужно было.
– Какие санкции предпримете против него?
– Никакие. Хрен с ней, с этой девкой, видать, не тот случай. Вот вернусь из Кемерова, найду себе другой вариант. Что, в Москве девок мало, которые готовы на все за зеленые? Пруд пруди!
– Я бы на вашем месте… – начал Нигилист, но Шеваров перебил его.
– Ты и будешь на моем месте, Петя, пока не вернусь из Кемерова. Приказ подписан. Какие первостепенные задачи, которым внимание особое, – сам знаешь. Буду звонить. На Радика не наезжай, он свое дело знает, делает хорошо. Кстати, благодаря твоей бывшей Наталье.
– С кем летите, если Миша болен? – спросил Нигилист, всем своим видом показывая, что разговаривать о Наташе не намерен.
– Двоих ребят из отдела безопасности взял. Лучше б, конечно, был один Миша, да выбирать не приходится. А ты, Петя, не в службу, а в дружбу, присмотри за моей дачей. Держи ключи, – Шеваров бросил на стол связку. – Не поленись, смотайся, а то Инга по такой погоде вряд ли выберется, а Евгений Алексеевич сам знаешь какой сторож.
– Посадили бы ребят из отдела безопасности.
– И так двое со мной летят, а кто основным их делом будет заниматься? Поэтому и прошу тебя: присмотри. Ты там бывал много раз, все знаешь. Вернусь дня через три-четыре, может, Миша поправится, а может, замену ему найду, в общем, решу этот вопрос. Ну а если времени не будет, или лень-матушка одолеет, хоть Ратковского своего пошли.
– Сделаю, Степан Петрович, не беспокойтесь. – Нигилист взял ключи, сунул в карман пиджака. – Главное – не обольщайтесь горняцким гостеприимством, и на уступки – ни в коем случае не идите.
– Учи ученого! – усмехнулся Степан Петрович.
30
Ирина посмотрела на часы, кажется, уже в десятый раз за последние пять минут. Скоро девять. Всего лишь девять! Невероятно долгими казались эти вечерние минуты, прямо-таки бесконечными. Аристарх вернется не раньше половины десятого, совсем немного ждать осталось… Скорей бы!
Весь день она не выходила из квартиры, напуганная утренним рассказом Аристарха о том, что могут быть какие угодно провокации, и отрубленные головы в углах, и оружие, из которого убивали людей, и всякое такое, чтобы Аристарха посадить в тюрьму, а ее потом сделать любовницей Степана Петровича.
Прямо ужасы какие-то, где только Аристарх узнал про них? В детективах, что ли, вычитал? Если б он вчера не вытолкал Степана Петровича и Мишу, она бы сама решила все вопросы, объяснила бы Степану Петровичу, что не стоит им больше встречаться, ни здесь, ни где бы то ни было еще, он человек умный, понял бы – и все! Уже ведь и говорила с ним об этом. Но теперь, после вчерашнего, и вправду может что-то нехорошее случиться. Степана Петровича побил, а, бедный Миша вообще сознание потерял, не дай Бог, помрет, тогда уж точно жди неприятностей.
Она пугалась, напряженно прислушиваясь к каждому шороху на лестничной площадке, злилась на Аристарха за его несдержанность, потом снова пугалась, снова злилась – так прошел весь день. Теперь ей больше всего хотелось, чтобы Аристарх поскорее вернулся домой, она ему скажет, что в Гирей не поедет, и прятаться ей незачем, пусть не выдумывает он глупостей. Просто теперь она не станет задерживаться допоздна в училище, а если очень нужно будет, позвонит, он ее встретит у метро.
Убедившись в том, что ей ничего не угрожает, Ирина теперь тревожилась за Аристарха. Вот его-то могут побить за то, что сделал вчера. Подловят где-нибудь в темном углу здоровенные верзилы вроде Миши, попробуй с такими справиться! За окном – темнотища, на Остоженке сейчас народу мало, а про улицу Дмитриевского и говорить нечего – пустыня. Минут двадцать назад он позвонил из своего «Фокуса», сказал, что обо всем договорился с главным и едет домой.
Как же трудно ждать! Самой, что ли, позвонить кому-нибудь, поболтать, пока Аристарх едет домой? Ирина сняла трубку, набрала номер Наташи, кому же, как не школьной подруге, землячке, звонить в такой ситуации. Долго никто не подходил к телефону на том конце провода, а потом Ирина услышала грустный голос Андрея.
– Привет, Андрюша, – сказала Ирина. – Ты чего такой скучный? Все переживаешь за великую русскую литературу?
– А, это ты, Ира? Привет. Я тут сижу, Таню Буланову слушаю. Говорят, тебе она не слишком нравится, предпочитаешь Льва Лещенко… А я теперь без Тани Булановой жить не могу.
– С чем тебя и поздравляю, – сказала Ирина. – Что там Наташка делает, может поговорить с подругой? Или тоже слушает Таню Буланову? Может, вы и подпеваете вдвоем? Дай мне ее, Андрюша.
– Рад бы, Ирочка, да не могу. Наташи здесь нету, – сказал он, делая ударение на слове «нету».
– А где же она?
– Помнишь, песня была такая… Нет, ты, наверное, не помнишь. Вот послушай, я тебе спою куплет:
Песня грустная такая
Слышится далеко где-то,
На щеке снежинка тает,
Вот она была – и нету…
Конечно, «нету» – это ужасно, но, в общем-то, в этих словах содержится ответ на твой вопрос, где Наташа. «Вот она была – и нету…»
– Я ничего не понимаю, Андрюша. Ты можешь по-человечески объяснить, где Наталья?
– Уш-ла, – по слогам произнес Андрей. – На-всег-да уш-ла от ме-ня. Теперь понятно?
– Ты пьяный, что ли? Куда она ушла? Неужели к Нигилисту?
– Не знаю, может, он и не совсем нигилист, а во что-то верит, кажется, его зовут Сергеем. Наташа собрала чемодан и уехала к нему. Я помог ей донести чемодан до персонального автомобиля, а потом мы трогательно попрощались. Теперь сижу и слушаю Таню Буланову. Знаешь такую песню: «Вспомни меня, вспомни меня, в этот вечер вспомни меня…» Конечно, это поет женщина, но она полностью выражает мое настроение. Хотя не знаю, зачем мне, чтобы Наташа вспоминала меня…
– Господи!.. – с ужасом прошептала Ирина. – Значит, они снова встретились? И что, она вот так взяла и уехала к нему? А ты? Андрей, она жена тебе или нет? Вы же расписаны!
– Открою тебе маленький секрет, Ирочка. Когда мы расписывались, Наташа поставила условие: есть один человек, ради которого она готова на все. Совершать подвиги, терпеть лишения, жить в шалаше, идти пешком в Сибирь на каторгу, бежать впереди паровоза, работать в мартеновском цехе… Ты понимаешь меня? Они расстались навсегда, но если он вдруг… Опять понимаешь, да? То я не должен чинить препятствий. Вот я и не чиню. А знаешь, еще какая песня Тани Булановой мне нравится? «Мой родной, рядом ты стоишь, но тебя уже со мною нет…» Черт побери, именно это я сейчас и чувствую.
– Ты точно пьяный, Андрей! Вместо того, чтобы слушать глупые песенки, подумал бы, как вернуть Наташу!
– Они не глупые, Ира. Они честные, искренние, и в них живет чувство, боль. Просто мы разучились этому верить. А вот древние греки не стеснялись плакать по каждому поводу.
– Так то ж греки! – с возмущением сказала Ирина.
– К тому же и древние, – усмехнулся Андрей. – Не будем спорить, пусть каждый слушает то, что ему хочется. И о Наташе говорить не будем, ты лучше меня знаешь, что ничего тут поделать нельзя…
– Я ничего не знаю, ничего не понимаю. Вы что, оформили уже развод? Ты выписал ее из своей квартиры, или… как это все у вас происходит, объясни мне, Андрюша.
– Происходит так. Я должен взять на себя хлопоты по оформлению развода, я обещал Наташе, что займусь этим, она ведь теперь очень занятой человек. Но, честно тебе признаюсь, я не спешу подавать заявление. Как знать, а вдруг она вернется ко мне? Поэтому никаких официальных действий мы не предпринимали. Теперь ты все знаешь. Но что же мы все о нас, расскажи лучше, как вы живете? Арик уже великий или еще нет?
– Жду, скоро вернется, у него вечером спектакль. – Ирина поняла, что говорить Андрею о своих проблемах вряд ли стоит. У него самого такое на душе творится – не дай Бог! А Наташка… Ну, Наташка! Прямо – Анжелика какая-то! Неделю, ну, может, чуть больше не созванивались, и вот она уже с другим мужчиной. Даже представить себе трудно. – Не грусти, Андрюша, может, она скоро опять прибежит к тебе. Послушай, а ее теперешний номер телефона ты, случаем, не знаешь?
– Нет, Ирочка. Она говорила, но я даже не попытался запомнить его. Зачем?
– Понятно… – растерянно сказала Ирина. Неожиданно резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. – Ой, Андрюша, Арик вернулся, побегу дверь открывать. До свидания, не грусти, мы с Ариком еще позвоним тебе. – Она положила трубку и бросилась к двери. – Кто там? Ты, Арик?
– Ирка… Ирка… – заплетающимся языком пробормотал за дверью Аристарх.
«Что это с ним? – испуганно подумала Ирина. – Напился? Или побили?!»
Она распахнула дверь и оторопела от неожиданности: в комнату стремительно шагнул невысокий черноволосый, коротко стриженный мужчина в черных очках и короткой кожаной куртке. На левой щеке у него белел шрам. Он так резко толкнул Ирину в грудь, что она повалилась на коврик в прихожей, закрыв на мгновенье глаза. А когда открыла их, рядом с первым стоял еще один, тоже в кожаной куртке, но с длинными сальными волосами и в пестрых тренировочных шароварах.
Он не спеша запирал дверь на замок.
Ирина вскочила на ноги, поправляя полы халата.
– Что вам нужно? – дрожащим голосом спросила она. – Кто вы? Зачем пришли?
– Сработало, – ухмыльнулся брюнет со шрамом, засовывая во внутренний карман куртки миниатюрный диктофон. – Ты нам нужна, лапуля, – сказал он Ирине.
– Немедленно убирайтесь! А то я… я в милицию позвоню! – закричала она, уже ни на что не надеясь.
Брюнет в мгновение ока очутился прямо перед нею, выдернул из кармана нож с выскальзывающим лезвием, которое уперлось Ирине в шею.
– Заткнись, дура! – яростно прошипел он. – Еще раз вякнешь, и я проделаю тебе еще одну дырку. И после этого все другие уже не понадобятся тебе. Усекла? Ну?! Что молчишь, сука?
Ирина испуганно закивала. Слезы брызнули из ее глаз. Не зря предупреждал ее Аристарх, Степан Петрович и вправду – страшный человек. Это же он послал бандитов, конечно, он… А где Аристарх? Что с ним? А с нею что будет?
– Не дергайся, ничего плохого тебе не сделаем, – словно угадав ее мысли, развязно сказал брюнет. – Хотя, я бы и не прочь. И дружок мой, Станок, тоже. Да?
Дело было грязное, долгое, и Валет предусмотрительно приказал изменить клички. Шпиндель стал Станком, Керосин – Буфетом, а сам Валет – Королем.
Станок солидно кивнул, мол, о чем речь!
У Ирины подкосились ноги, и она снова оказалась бы на коврике, если б временный Король не подхватил ее на руки. Очнулась Ирина в комнате, на диване. Брюнет стоял рядом, а длинноволосый Станок брызгал ей в лицо водой из чашки.
– Очухалась, Король, – с удовлетворением сказал Станок.
– Чего трясешься, лапуля? – прошипел Король. – Я же сказал, не тронем. Ни один волос не упадет с твоей…
– Вас послал Степан Петрович?
– Нет, мы сами пришли. Как узнали, что в этом доме живет такая лапуля, так и приканали посмотреть, как она в обморок грохается. Давай, собирайся. Но предупреждаю: начнешь выдрючиваться, будет больно. Или так, что потом совсем ничего не будет. Ты уразумела?
– Куда собираться?..
– На Канары, – хмыкнул Станок.
– Значит, Степан Петрович… – Ирина всхлипнула, плечи ее затряслись, но, увидев перед глазами острие ножа, она замерла, глядя на черноволосого бандита.
– Ну, быстро! – скомандовал он. Схватил ее за руку, рывком поставил на ноги. – Чемодан у тебя есть? Станок, посмотри на антресолях, если есть, тащи сюда, нет – найди. Или большую сумку, такие у всех есть. А мы пока письмецо напишем супругу.
– Где Аристарх? – спросила Ирина.
– Да где… балдеет, наверное, со своей Шурой… – Он достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его, прочитал. – Ланкиной. Знаешь такую?
– Ты врешь! – с ненавистью сказала Ирина. – Что вы с ним сделали? Отвечай сейчас же.
– Заткнись, дура! Ну когда у баб хоть немного ума появится? Я же тебе русским языком сказал: будем писать письмецо супругу. Значит, он придет сюда и прочитает его. Значит, ни хрена с ним не случилось. Но клянусь тебе: случится и с тобой, и с ним, если ты не сделаешь то, что я скажу. Можешь не сомневаться.
Ирина и не сомневалась.
– Я не хочу на Канары, – сказала она. – Я уже говорила об этом Степану Петровичу.
– И не надо. Ты посидишь какое-то время в Москве, а потом вернешься домой. А твой супруг будет думать, что ты улетела на Канары, и биться головой о стену, проклинать себя за то, что изменял своей жене с Шурой Ланкиной. – Он сунул Ирине телефонную записную книжку, авторучку с журнального столика, приказал: – Будешь писать то, что я продиктую.
– Вот чемодан, – сказал Станок. – Еле отыскал на антресолях среди всякого хлама.
– В гардеробе ее шмотки, трусы, лифчики, костюмы, колготки – все положи в чемодан, – сказал Король. Повернулся к Ирине и заорал так, что она испуганно отпрянула: – Пиши, сука!
31
Белый свет померк и наступила страшная, нескончаемая ночь, когда Лариса позвонила Сергею и услышала в трубке голос деревенской дряни. Сергей привел ее домой, она живет в его комнате, спит на диване, где еще недавно спала Лариса! Спит рядом с ним, он обнимает ее, целует, он… Невозможно было смириться с этим. Невозможно, невозможно, невозможно!
Лариса перестала ходить на службу – для чего? Деньги у нее были, солидная пачка стодолларовых купюр с портретом президента Франклина лежала в пластмассовой коробке в нижнем ящике трельяжа. Ну и что? На эти деньги она могла бы позволить себе многое, например, пожить в шикарном отеле Монте-Карло, ни в чем себе не отказывая, или купить новую машину, или… Но это означало бы – признать свое поражение, уступить тупой деревенской дряни, у которой только и есть, что смазливая рожа, да длинные ноги. Она, Лариса Козлова, смирится с тем, что у нее украли законного мужа, ее Сергея?!
Да никогда в жизни!
Генерал Козлов поворчал, а потом велел своей секретарше оформить дочери отпуск без содержания сроком на один месяц. Он несколько раз предлагал Ларисе поехать за границу, отдохнуть, развеяться, но она категорически отказывалась.
И в Москве дел было много.
Самое главное – уничтожить деревенскую дрянь. Только так можно было вернуть Сергея. Пусть даже не вернуть, но отомстить за свое унижение, за невыносимые мысли о том, что какая-то шлюшка нежится в ее постели с ее мужем.
