Текст книги "Разыскания истины"

Автор книги: Николай Мальбранш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 55 страниц)

Тело, говорит Премудрый, сообщает духу такое множество

ощущений, что дух становится не в состоянии познать вещи наименее сокровенные;4 телесное зрение затемняет и препятствует созерцанию духовному; трудно отчетливо увидеть какую-либо Истину духовными очами в то время, когда мы пытаемся познать ее очами телесными. Следовательно, лишь духом могут быть открыты все истины и познаны все науки, потому что внимание духа есть не что иное, как возвращение и обращение духа к Богу, Который один есть наш Учитель5 и один может наставить нас на всякую

' Principium creaturae intellectualis est aeterna sapientia, quod principium manens in se incommutabiliter nullo modo cessat occulta inspiratione vocations loqui ei creaturae cui principium est, ut eonvertatur ad id ex quo est; quod aliter formata ac perfecta esse non possit. I. De

Gen ad. lilt. ch. 50.

2 Scimus quoniam cum apparuerit similes ei erimus, quoniam videbimus eum sicut est.

loan. Ep. 1, 3, 2.

3 Corpus quod corrumpitur aggravat animam. Sap., 9, 10.

4 Terrena inhabitatio deprimit sensum multa cogitantem, et difficile aestimamus quae in terra sunt. et quae in prospectu sunt invenimus cum labore. Sap., 9, 15.

5 Aug. De magistro.

ПРЕДИСЛОВИЕ

39

истину, открывая Свою сущность, как говорит блаженный Августин.'

Из всего сказанного следует, что должно непрестанно противоборствовать воздействию тела на дух и постепенно должно приучать его не доверять тому, что говорят нам наши чувства о всех окружающих нас телах, которые они всегда представляют нам достойными нашего внимания и почитания, так как ни на чем чувственном мы не должны останавливаться, ни заниматься им. Это одна из тех истин, какую вечная Премудрость, кажется, пожелала нам открыть через Свое воплощение; ибо, возвысив чувственную плоть на такую высоту, какую только можно себе представить, Господь показал через унижение, в какое поверг ее, т. е. через унижение наивысшего, что было между чувственными вещами, какое презрение должны мы питать ко всем предметам наших чувств.2 Вот почему, быть может, и святой Павел также говорит, что он не знал более Иисуса Христа по плоти;3 ибо не на плоти Иисуса Христа следует останавливаться, но на духе, скрытом под плотью: „Саго vas fuit quod habebat: attende; non quod erat," – говорит блаженный Августин.4 То, что есть видимого или осязаемого в Иисусе Христе, заслуживает нашего поклонения лишь в силу связи со Словом, которое может быть объектом только одного духа.

Тем, кто хочет стать мудрым и счастливым, безусловно, необходимо вполне убедиться и как бы проникнуться тем, что я только что сказал. Если они поверят мне лишь на слово, если их убедит в этом только мимолетный проблеск сознания, этого мало: они необходимо должны проверить мои слова на множестве опытов и неоспоримых доказательств; нужно, чтобы эти истины никогда не могли изгладиться из их духа (разума) и чтобы они сопутствовали им во всех их ученых исследованиях и во всех других занятиях в жизни.

Если я не ошибаюсь, те, кто потрудится с некоторым вниманием прочесть предлагаемую книгу, проникнутся тем же настроением духа;

ибо в ней приведено много доказательств того, что наши чувства, воображение и страсти нам совершенно бесполезны для познания истины и нашего блага; что, напротив, они всегда ослепляют нас и обольщают и вообще все знания, которые дух получает через тело

' Deus intelligibilis lux, in quo, et a quo, et per quern intelligibiliter jucent quae intelligi-biliter lucent omnia. 1. Sol.

Insinuavit nobis (Christus) animam humanam et mentem rationalem non vegetari, поп illuminari, non beatificari, nisi ab ipsa substantia Dei, Aug. in loan. Tr. 23.

2 Ilia auctoritas divina dieenda est, quae non solum in sensibilibus signis transcendit omnem humanam facultatem, sed et ipsum hominem agens, ostendit ei quo usque se propter ipsum depresserit, et non teneri sensibus quibus videntur ilia miranda; sed ad intellectumjubet evolare, simul demonstrans et quanta hie possit, et cur haec facial et quam parvi pendat. Aug. 2 De ord. 9.

3 Et si cognovimus secundum carnem Christum, jam non secundum carnem novimus. ad. Cor.

4 Aug. in loan. Tr. 27.

40

или какие-либо движения, происходящие в теле, почти всегда сбивчивы и ложны по отношению к предметам, которые представляются нам очень полезными для поддержания тела и благ, относящихся к телу.

В этой книге опровергаются многие заблуждения, в основном

самые распространенные или те, которые являются причиною наибольшего расстройства разума, и показывается, что почти все они (суть) последствия связи духа с телом. Во многих местах стремимся мы дать почувствовать духу его подчиненность и зависимость от всех чувственных вещей, чтобы он как бы пробудился от своей спячки и сделал бы некоторые попытки к освобождению.

Мы не ограничиваемся простым изложением наших заблуждений, но объясняем также отчасти природу духа, например не останавливаемся на подробном перечислении всех отдельных обманов чувств или воображения, но главным образом на причинах этих обманов. Разом, объясняя эти способности и те главные заблуждения, в какие мы впадаем, мы указываем уже то бесчисленное множество частных заблуждений, в какие можно впасть. Так что предмет этого сочинения есть весь дух человеческий в целом: он рассматривается сам по себе, рассматривается в отношении к телам и в отношении к Богу; исследуется природа всех его способностей, указывается, каким образом следует пользоваться ими, чтобы избежать заблуждений;

словом, изложено довольно обстоятельно все, что мы сочли полезным для приобретения познания о человеке.

Без сомнения, самое прекрасное, приятное и наиболее необходимое изо всех наших знаний – это знание самих себя. Из всех человеческих наук наука о человеке наиболее достойна человека. Между тем, эта наука из всех наук не является ни наиболее разрабатываемою, ни наиболее законченной: большинство людей ею совершенно пренебрегают. Даже те, которые тщеславятся своею ученостью, очень редко занимаются ею, и еще меньше таких, которые занимались бы ею с успехом. Большинство людей, слывущих в свете знающими, лишь очень смутно представляют себе существенное различие между духом и телом. Сам блаженный Августин, который так прекрасно разграничил эти две сущности, сознается, что долгое время не мог познать их различия.' И хотя мы должны согласиться, что он лучше всех своих предшественников и последователей до нашего временя объяснил свойства души и свойства тела, тем не менее он не должен был бы приписывать окружающим нас телам те чувственные качества, которые мы познаем через посредство их; ибо они не содержатся отчетливо в идее о материи, поэтому с некоторою уверенностью можно сказать, что различие между душою и телом ясно

познано только несколько лет тому назад.

Одни воображают, что они хорошо знают природу духа; многие другие убеждены, что о ней ничего нельзя узнать; наконец, большин-

1 Conf., 4, 5.

ПРЕДИСЛОВИЕ

41

ство не видит, чтобы это знание было полезно, и потому презирает его. Но все эти столь распространенные воззрения скорее плод воображения и наклонности людей, чем результаты ясного и отчетливого созерцания их разума. Это происходит оттого, что углубиться в самих себя с целью увидеть свои слабости и немощи людям тяжело и неприятно; зато им нравятся все занимательные исследования и все науки, обладающие некоторым блеском. Всегда занятые тем, что находится вне их, они не замечают своих душевных расстройств; они думают, что они здоровы, потому что не осознают своей болезни; они даже порицают тех, кто, зная свою болезнь, ищет средства от нее избавиться, и считают болезнью это стремление к излечению.

Но те великие умы, которые проникают в самые сокровенные тайны природы, которые мысленно возносятся до небес и нисходят до бездны, должны были бы подумать о том, что они такое. Пожалуй, эти великие предметы лишь ослепляют их; чтобы постичь такое множество вещей, дух должен как бы выйти из самого себя, но он не может сделать этого не рассеиваясь.

Люди родились не для того, чтобы стать астрономами или химиками и всю свою жизнь провести не отрываясь от зрительной трубы или не отходя от печи, чтобы сделать потом из своих наблюдений, стоивших такого труда, довольно бесполезные выводы. Пусть какой-нибудь астроном первым откроет материки, моря и горы на луне, пусть первым заметит пятна, вращающиеся на солнце, и точно вычислит движения их; пусть, наконец, химик найдет секрет определения меркурия или составления того раствора (alkaest), которым Ван Гельмонт (Van Helmont) мечтал растворить все тела. Стали ли бы они от того мудрее и счастливее? Быть может, они приобрели бы некоторую известность в свете, но, если разобрать, эта известность лишь увеличила бы их порабощение.

Пусть люди смотрят на астрономию, химию и почти все другие науки, как на развлечения, приличествующие порядочному человеку, но они не должны увлекаться их блеском и отдавать им предпочтение перед наукою о человеке. Ибо, хотя воображение и связывает известное представление о величии с астрономией, потому что эта наука рассматривает великие и ослепительные предметы, бесконечно превосходящие все, что нас окружает, отсюда не следует, однако, чтобы разум слепо благоговел перед этою идеей: он должен быть судьею и владыкою ее и лишить ее того чувственного блеска, который поражает рассудок. Дух должен судить обо всех этих вещах, сообразуясь со своим внутренним познанием и не слушая ложного и сбивчивого показания своих чувств и своего воображения; если он рассмотрит при ясном свете истины, просвещающей его, все человеческие науки, то можно без опасения сказать, что он пренебрежет почти всеми ими и всем остальным, вместе взятыми, и предпочтет ту, которая говорит нам, что мы такое.

Итак, мы постараемся лучше предупредить тех, кто имеет некоторую любовь к истине, чтобы они судили о предмете этого

42

сочинения согласно тем ответам, которые получат от высшего Учителя всех людей, после того как вопросят Его путем серьезных размышлений. Мы предпочитаем это, чем предварять их громкими речами, которые они, пожалуй, могли бы счесть за общие места или пустые прикрасы предисловия. Пусть они убедят себя, что предмет этот достоин их внимания и изучения, мы же еще раз просим их не судить о вещах, заключающихся в нем, по тому, хорошо или дурно будут они изложены, но постоянно углубляться в самих себя, чтобы внимать решениям, которым они должны следовать и на основании которых должны произнести свое суждение.

Мы также вполне убеждены, что люди не могут поучать друг

друга и что те, кто слушает нас, не познают истин, которые мы говорим их ушам, если в то же время эти истины не откроются их разуму' теми, кто нашел их. А потому мы принуждены опять-таки предупредить тех, кто пожелает прочесть эту книгу, не полагаться на наши слова ради расположения к нам, не возражать на то, что мы говорим, лишь в силу неприязни; так как мы думаем, что нельзя сообщить ничего нового, если оно не будет усвоено размышлением, то будет досадно, если читатели удовольствуются одним запоминанием наших воззрений или примут их на веру, не рассмотрев их, или если они впадут в какое-нибудь заблуждение, потому ли, что не поймут их, потому ли, что мы ошибемся сами.

Самомнение некоторых ученых, которые требуют, чтобы им верили на слово, нам кажется нестерпимым. Они порицают за то, что Бога вопрошают после того, как выслушали их, потому что они сами не вопрошали Его. Их раздражает, как только их мнение встречает сопротивление, и они, безусловно, требуют, чтобы мрак их воображения был предпочтен чистому свету истины, освещающей

разум.

Благодаря Бога, мы очень далеки от такого образа действий, хотя

его часто приписывают нам. Мы смотрим на писателей, предшественников наших, лишь как на руководителей. Было бы с нашей стороны очень несправедливо и неосновательно требовать, чтобы нас слушали как ученых и наставников. Мы требуем, правда, чтобы верили фактам и опытам, приводимым нами, потому что эти вещи познаются не обращением духа к высшему и всеобщему Разуму; но что касается всех истин, открывающихся в истинных идеях вещей, которые вечная истина сообщает нам в тайниках нашего разума, то относительно их именно мы предупреждаем, чтобы читатель не успокаивался на том, что мы о них думаем; ибо мы считаем

' Nolite putare quemquan hominem aliquid descere ab homine; admonere possumus per strepitum vocis nostrae; si non sit intus qui doceat, inanis fit strepitus noster. Aug. in loan.

Auditus per me factus, intellectus per quern? Dixit aliquis et ad cor vestrum, sed non eum videtis. Si intellexisris fratres, dictum est et cordi vestro. Munus Dei est intelligentia. Aug. in

loan. Tr. 40.

ПРЕДИСЛОВИЕ

43

немаловажным грехом – равнять себя с Богом, желая господствовать таким способом над умами.'

Главная причина, почему мы желаем, чтобы те, кто будет читать эту книгу, приложили к тому все свои силы, это стремление исправить ошибки, которые могли бы вкрасться в нее; ибо мы не считаем себя непогрешимыми. Имея такую тесную связь с телом и осознавая, как велика наша зависимость от него, мы не без основания опасаемся, что не всегда, быть может, нам удалось ясно отличить громкий, но неясный голос, каким тело говорит воображению, от ясного голоса истины, говорящего разуму.

Если бы нам говорил один Господь и если бы мы судили лишь согласно тому, что слышим, то, быть может, мы могли бы применить к себе слова Иисуса Христа: «Я сужу так, как слышу, и суд мой праведный и истинный».2 Но у нас есть тело, которое говорит громче самого Бога, и это тело никогда не говорит истины. Наше себялюбие извращает слова Того, кто говорит одну истину. Наша гордость внушает нам смелость судить, не выслушав ответов истины, сообразно которым должно судить; ибо главная причина наших заблуждений та, что наши суждения стремятся охватить больший круг предметов, чем тот, который охватывает ясное созерцание нашего разума. Итак, я прошу тех, кому Господь даст понимание моих заблуждений, наставить меня, чтобы эта книга, которую я предлагаю лишь как опыт, предмет которого заслуживает серьезного внимания людей, могла постепенно совершенствоваться.

Мы начали ее лишь с целью самообразования; но некоторые лица сочли полезным издать ее, и мы уступили их доводам тем охотнее, что главный из них совпал с тою мыслью, что это будет полезно нам самим. Верное средство, считали они, вполне изучить какой-нибудь предмет – это изложить свое мнение людям знающим. Это побуждает и нас, и их к большему вниманию. У них могут быть иные взгляды, они находят истины иные, чем мы; иногда они натолкнут на известные открытия, которые были в пренебрежении по лености или были брошены по недостатку мужества и силы.

Вот ввиду этой пользы для себя самого и для некоторых других я и осмеливаюсь выступить писателем. Но чтобы мои надежды не остались тщетными, я предлагаю следующее: пусть прежде всего читатель не смущается, если встретит вещи, идущие вразрез с принятыми воззрениями, которым он верил всю жизнь и которые вообще встречают одобрение у всех людей и во все времена. Это и есть самые общие заблуждения, которые я главным образом и стараюсь искоренить. Если бы все люди были очень просвещенны, то всеобщее одобрение могло бы служить доводом; но на деле мы

' Aug. De magistro. – Noli putare te ipsam esse licem. Aug. in Psal. – Non a me mihi lumen existens, sed lumen non participas nisi in te. Oe verbis Domini. Ser. 8.

2 Sicut audio, sicjudico, etjudicium meumjustum est, quia non quaero voluntatem mearn. Ep. loan., 5, 30.

44

видим совершенно обратное. Пусть же раз навсегда будет предупрежден читатель, что лишь разум должен управлять всеми человеческими воззрениями, не имеющими отношения к вере; познание веры Бог сообщает совершенно иным образом, не тем, каким открывает нам все естественное. Пусть же углубятся в себя и приблизятся к свету, который в нас не угасает, чтобы просветить свой разум.' Пусть тщательно избегают всех слишком сильных ощущений и всех душевных волнений, поглощающих всю силу нашего слабого разумения; ибо малейший шум, малейший блеск света развлекает иногда духовное созерцание. Следует избегать всего этого, хотя это и не безусловно необходимо; и если, несмотря на все свои усилия, нельзя противостоять постоянным впечатлениям, производимым на наше воображение нашим телом и предрассудками детства, то необходимо прибегнуть к молитве, чтобы получить то, чего невозможно достичь собственными силами, не переставая все же бороться со своими чувствами: ибо это должно быть постоянною заботою тех, кто по примеру блаженного Августина имеет большую любовь к истине. Nullo modo resistitur corporis sensibus; quae nobis sacratissima disciplina est, si per eos intlictis plagis vulneribusque blandimur. Ad Nebridium Ep. 7.

' Qui hoc videre non potest, oret et agat ut posse mereatur, nec ad hominem disputatorem pulset, ut quod non legit legat, sed ad Deum salvatorem, ut quod non valet, valeat. Ep. 112,13. Supplexque illi qui lumen mentis accendit attendat, ut intelligat. Cont. Ep. fundam. P. 33.

Книга первая О ЧУВСТВАХ

ГЛАВА I

I. 0 природе и свойствах рассудка (entendement). – II. О природе и свойствах воли и о том, что такое свобода.

Причина несчастия людей – заблуждение. Это – то дурное начало, которое внесло в мир зло; оно рождает и питает в нашей душе все бедствия, удручающие нас; мы не можем надеяться на прочное и истинное счастье, если не будем серьезно трудиться над искоренением заблуждений.

Священное Писание говорит нам, что люди несчастны лишь потому, что они грешны и преступны; но люди не были бы грешны и преступны, если бы сами не делались рабами греха, соглашаясь заблуждаться.

Если же верно, что заблуждение есть начало людских бедствий, то справедливость требует, чтобы люди попытались избавиться от него. Без сомнения, усилия их не останутся тщетными; они будут вознаграждены, хотя бы не достигли вполне того результата, о котором мы мечтаем. Если люди и не сделаются непогрешимыми, то они будут ошибаться гораздо реже. Они не избавятся всецело от своих зол, но они избегут, по крайней мере, некоторых из них. В этой жизни мы не можем мечтать о полном блаженстве, потому что здесь на земле мы не можем быть непогрешимы, но мы непрестанно должны стараться не заблуждаться, если мы хотим избавиться от наших бедствий. Словом, так же страстно, как мы желаем какого-нибудь счастья, не надеясь на него, мы, не претендуя на непогрешимость, должны стремиться к ней.

Не нужно думать, что исследование истины сопряжено с слишком большими трудностями. Надо лишь обратиться к тем ясным идеям, которые каждый найдет в самом себе, и точно следовать тем правилам, которые мы дадим ниже.'

Отчетливость в мышлении не представляет почти никаких затруднений, она не есть насилие над мыслью, какою рисует ее воображение. И если вначале она нам и покажется несколько

Книга шестая.

48

трудною, то вскоре полное удовлетворение щедро вознаградит нас за наши труды, потому что одна лишь отчетливость вносит свет и открывает нам истину.

Но не будем более подготовлять читателей, которые сами, конечно, не менее стремятся к исследованию истины. Рассмотрим причины и природу наших заблуждений; и так как из всех методов наиболее последователен, ясен и дает более основательное знание вещей тот, который рассматривает вещи в самом происхождении их, то и постараемся применить его здесь.

I. Не будучи материальным и протяженным, дух человека есть, без сомнения, простая, неделимая, не состоящая из частей субстанция. Тем не менее в нем обыкновенно различают две способности, именно: рассудок и волю. Необходимо сначала рассмотреть их, так как, кажется, существующие понятия об этих двух способностях, или идеи их, не отличаются ни достаточною ясностью, ни отчетливостью.

Так как идеи эти весьма абстрактны и недоступны воображению, то, кажется, удобнее будет объяснить их путем сравнения со свойствами материи; последние легко могут быть представлены, и тогда понятия, которые следует соединять со словами «рассудок» и «воля», станут более отчетливыми и даже более понятными. Нужно только помнить, что это сопоставление духа и материи не вполне правильно и что, если они и сравниваются, то лишь с целью обратить внимание читателя и сделать более наглядным то, что мы хотим сказать.

Материя, или протяженность, обладает двумя свойствами, или способностями. Первое свойство – принимать различную фигуру, второе – быть движимой. Точно так же и дух человеческий заключает в себе две способности. Одна – рассудок, способность воспринимать разные идеи, т. е. представлять вещи; другая – воля, способность воспринимать различные наклонности или хотеть различные вещи. Мы укажем сначала то соответствие, какое находим между первым свойством материи и первою способностью духа.

Протяженность может принимать двоякого рода формы. Одни формы чисто внешние, например круглая форма данного куска воска; другие – внутренние. Последние свойственны всем тем частицам, из которых состоит воск. Не подлежит, конечно, спору, что все частицы, составляющие кусок воска, по форме своей весьма отличаются от частиц, например, куска железа. Я буду называть просто фигурою внешнюю форму, а форму внутреннюю, необходимо присущую всем частицам воска, как такового, я назову конфигурацией.

Точно так же можно сказать, что и в душе различаются два рода перцепций идей. Одни называются чистыми перцепциями; они, так сказать, внешни по отношению к душе, не входят в нее и не изменяют ее заметно. Вторые, которые называются чувствовательны-ми, более или менее глубоко входят в душу. Таковы: удовольствие и скорбь, • свет и цвета, вкус, запахи и т. п. Впоследствии мы

49

покажем, что чувствования суть не что иное, как состояния духа, и вот почему я буду называть их модификациями духа.

Наклонности души можно было бы также назвать модификациями этой души; ибо, если установлено, что наклонность воли есть состояние души, то можно бы назвать ее модификацией души; точно так же, как и движение тел, представляющее состояние этих самых тел, можно бы назвать модификацией материи. Однако я не буду называть модификациями ни наклонностей воли, ни движений материи, потому что и наклонности, и движения эти имеют, обыкновенно, отношение к чему-нибудь внешнему: наклонности имеют отношение к благу, движения – к какому-нибудь постороннему телу. Фигуры же и конфигурации тел и чувствования души не имеют необходимого отношения к внешнему миру. Ибо как фигура данного тела кругла в силу того, что все наружные части этого тела равно удалены от той части, которая называется центром, а не в силу отношения этого тела к другим телам, так и чувствования, свойственные нам, могли бы существовать независимо от того, существует или нет какой-нибудь предмет вне нас. Бытие их не заключает в себе необходимого отношения к телам, которые, по-видимому, вызывают чувствования. Это мы докажем в другом месте. Чувствования не что иное, как душа, модифицированная тем или иным образом, из чего следует, что они, собственно, суть модификации души. Пусть же будет мне дозволено обозначать их этим словом, чтобы выразить свою мысль.

Первое и главное соответствие между свойством материи принимать различные фигуры и различные конфигурации и способностью души воспринимать различные идеи и различные модификации заключается в том, что, как свойство тел принимать различные фигуры и конфигурации совершенно пассивно и не заключает в себе никакого действия, так же пассивна и не заключает в себе действия и способность души воспринимать различные идеи и модификации. Способность души, посредством которой она воспринимает все это, я называю рассудком.

Отсюда следует заключить, что мы представляем или познаем рассудком, так как он воспринимает идеи предметов; ибо для души представлять предмет – значит воспринимать идею, которая изображает его. Рассудком же мы воспринимаем модификации души или чувствуем их, потому что под словом «рассудок» я понимаю ту пассивную способность души, посредством которой она воспринимает все различные модификации, какие ей свойственны. Ибо для души воспринимать состояние, называемое болью, значит представлять или чувствовать боль, потому что душа может воспринять боль только одним способом – представляя ее. Отсюда следует заключение, что рассудок представляет отсутствующие предметы и ощущает те, которые находятся налицо, и что чувства и воображение суть не что иное, как рассудок, воспринимающий предметы через посредство органов тела. Последнее мы объясним далее.

4 Разыскания истины

50

Но так как, когда мы чувствуем боль или нечто подобное, мы воспринимаем это большею частью через посредство органов чувств, то люди и говорят обыкновенно, что это представляют сами чувства, не отдавая себе, собственно, отчета в том, что они понимают под словом «чувство». Они думают, что есть какая-то способность, отдельная от души, которая делает душу или тело способными чувствовать, ибо они верят, что органы чувств действительно принимают участие в наших восприятиях. Они воображают, что тело настолько помогает духу чувствовать, что дух, отрешившись от тела, никогда ничего не ощущал бы. Но они думают все это лишь в силу предубеждения и в силу того, что в том состоянии, в каком мы находимся, мы никогда ничего не чувствуем, не пользуясь органами чувств, о чем мы скажем в другом месте подробнее.

Только приспособляясь к принятой манере, мы будем говорить впоследствии, что органы чувств чувствуют; но под словом «чувство» мы понимаем не что иное, как ту пассивную способность души, о которой мы только что говорили, т. е. рассудок, который представляет что-либо по поводу того, что происходит в органах его тела, как это устроено природою, мы объясним это ниже.

Другое соответствие между пассивною способностью души и материи состоит в том, что как материя не изменяется существенно от изменения ее фигуры, я говорю, например, что как кусок воска не изменяется существенно оттого, что из круглого он станет четырехугольным, так и дух не изменится существенно оттого, что идеи в нем различны; я говорю, что дух не изменится существенно оттого, воспримет ли он идею круглого или воспримет идею четырехугольного, представляя нечто круглое или четырехугольное.

Далее, как материя существенно изменяется, когда она теряет конфигурацию, свойственную частицам воска, чтобы принять конфигурацию частиц огня и дыма, когда воск превращается в огонь и дым, – так, можно сказать, и душа существенно изменяется, когда переменяет свои модификации и страдает от боли после того, как чувствовала удовольствие. Отсюда можно сделать тот вывод, что чистые перцепции приблизительно так же относятся к душе, как фигуры – к материи, а конфигурации относятся к материи так же, как чувствования – к душе. Но не нужно думать, что это сравнение вполне точно; я привел его лишь затем, чтобы сделать наглядным понятие, соединяемое со словом «рассудок»; в третьей книге я объясню природу идей.

II. Второе свойство материи заключается в возможности иметь различные движения; а вторая способность души – в возможности иметь различные наклонности. Сравним эти две способности.

Общая причина всех движений, какие существуют в материи, есть Творец природы; Он же есть общая причина всех природных наклонностей, какие существуют в духах; как все движения совершаются по прямой линии, если они не встречают каких-либо особых посторонних причин, которые определяют их и своим противодей-

51

ствием изменяют их в линии кривые, – так и все наклонности, данные нам Богом, хороши (прямы) и не могут иметь иной цели, кроме обладания благом и истиною, если бы не было посторонней причины, направляющей природное влечение к дурным целям. А эта посторонняя причина и есть причина всех наших бедствий, и она-то извращает все наши наклонности.

Чтобы вполне понять ее, нужно знать, что есть весьма большое различие между стремлением, или движением, производимым Творцом природы в материи, и стремлением, или движением, ко благу вообще, которое тот же Творец непрестанно сообщает духу. Материя вполне не деятельна; она не обладает силою, которая могла бы остановить ее движение, определить его и направить его в ту, а не в другую сторону. Ее движение, как только что было сказано, всегда совершается по прямой линии, и, если что-либо препятствует ему продолжаться таким образом, оно описывает кривую, наивозможно большую, а следовательно, наиболее приближающуюся к прямой линии; ибо ее движение сообщает ей Бог, и Он управляет определением (направлением) его. Не то с волей." Можно сказать, в известном смысле, что она деятельна и что она в себе самой имеет силу определять различным образом наклонность или стремление, данное ей Богом; ибо, хотя она не может подавить этого стремления, зато она может, в известном смысле, направить его в ту сторону, в какую захочет, и вызвать таким образом всю греховность, какую мы видим в ее наклонностях, и все бедствия, которые являются неизбежными и верными последствиями греха.

Поэтому словом «воля» я хочу обозначить здесь влечение или природное стремление, влекущее нас к неопределенному благу, ко благу вообще; а под словом «свобода» я понимают не что иное, как силу, какою обладает дух, чтобы обратить это стремление на предметы, нам нравящиеся, и сделать так, что наши природные наклонности будут определены каким-нибудь отдельным предметом, – наклонности, бывшие сначала смутными и неопределенными влечениями ко благу вообще, или всеобщему, т. е. к Богу, Который один есть общее благо, потому что Он один заключает в себе все блага.

Отсюда легко понять, что, хотя наши природные наклонности произвольны, они, однако, не свободны в смысле обладания тою свободою безразличия, о которой я говорю и которая заключает возможность хотеть и не хотеть, или же хотеть противоположное тому, к чему влекут нас природные наклонности. Ибо произвольно и свободно мы любим благо вообще, потому что любить можно только своею волею и потому что противоречиво, чтобы воля когда-либо могла быть принужденною; тем не менее мы не любим свободно в том смысле, в каком я указал, потому что не во власти нашей воли не желать быть счастливым.

' См. Пояснения.

52

Но следует заметить, что дух, рассматриваемый как стремящийся к благу вообще, не может обратить своего стремления к частному благу, без того чтобы он, рассматриваемый как способность иметь идеи, не имел познания об этом частном благе. Я хочу сказать, согласно принятой манере говорить, что воля есть слепая сила, которая может быть обращена лишь на те предметы, которые рассудок представляет ей. Так что воля не может, не повелевая рассудку, представить ей какой-нибудь отдельный предмет, иначе определить свое влечение к благу и все свои природные наклонности.1 Следовательно, сила, посредством которой воля определяет свои наклонности, необходимо заключает в себе силу направлять рассудок на предметы, какие ей угодно.