Текст книги "Разыскания истины"

Автор книги: Николай Мальбранш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 55 страниц)

' Зародыш яйца – маленькое белое пятнышко, которое находится в желтке. – См.:

De formatione pulli in ovo de М. Malpighi. – См.: Miraculum naturae М. Swanuner-dam.

75

мых для поддержания их жизни, и тогда их глаза были бы им совершенно бесполезны.

Но, чтобы лучше убедиться во всем этом, мы должны обратить внимание на то, что наши глаза в действительности не что иное, как естественные зрительные стекла; влага в них производит то же действие, как стекла в очках, и от их взаимного положения, от формы хрусталика и от расстояния между ним и ретиною зависит то, что мы видим предметы неодинаково. Поэтому нельзя утверждать, что найдутся в мире два человека, которым предметы казались бы совершенно одинаковой величины или состоящими из одинаковых частей, так как нельзя утверждать, что глаза их совершенно одинаковы.

Всем людям предметы представляются имеющими одинаковую величину только в том смысле, что они кажутся заключенными в одни и те же границы. Ибо они видят края предметов почти по прямым линиям, образующим приблизительно одинаковый зрительный угол, когда предметы видимы на одинаковом расстоянии. Но нельзя утверждать, что чувственная идея о величине одного и того же предмета у них одинакова, потому что их способы определения расстояния различны. Сверх того, те, у кого фибры оптического нерва меньше и тоньше, могут заметить в предмете гораздо больше частей, чем те, ткань нерва у которых грубее.

Нет ничего легче, как геометрически доказать все это, и, если бы подобное доказательство не было достаточно известно, мы дольше остановились бы на нем.' Но так как многие лица уже говорили об этом предмете, то к ним мы и отсылаем тех, кто желал бы ближе познакомиться с вопросом.

Если достоверно, что не найдется двух людей в мире, которые видели бы один и тот же предмет одинаково, а иногда у одного и " того же человека левому глазу они кажутся больше, чем правому, как это показывают сделанные наблюдения, приведенные в Journal de savants de Rome за январь 1669 года, то, очевидно, нам не следует доверять тому, что говорит нам наше зрение, когда мы судим о величине предметов. Будем лучше внимать разуму, который доказывает нам, что мы не сумеем определить ни абсолютной величины окружающих нас тел, ни составить себе истинной идеи о протяженности квадратного фута и о протяженности нашего собственного тела, т. е. такой идеи, которая бы представляла нам предмет таким, каков он есть. Ведь разум говорит нам, что самое малое из всех тел не было бы так мало, если бы оно существовало одно, потому что оно состоит из бесчисленного множества частей, и из каждой Бог может создать землю, представляющую лишь точку в сравнении с остальными, взятыми вместе. Итак, разум человеческий не способен составить идеи настолько широкой, чтобы понять и охватить наименьшую протяженность, какая существует в мире, потому что разум ограничен, а эта идея должна быть бесконечна.

I См. Диоптрику Декарта.

76

Правда, разум может узнать до известной степени отношения, существующие между этими бесконечными протяженностями, из которых состоит мир; может узнать, что одна, например, вдвое больше другой, что в сажени семь футов; но он не может составить себе идеи, которая представляла бы эти вещи так, как они суть сами в себе.

Однако предположим, что разум может иметь идеи, которые равняются или соразмерны протяженности видимых нами тел, ибо довольно трудно убедить людей в обратном; посмотрим, к какому выводу приведет нас это предположение. Без сомнения, мы заключим, что Господь не обманывает нас, что Он не дал нам глаз, похожих на стекла, увеличивающие или уменьшающие предметы, и что, следовательно, мы должны верить, что наши глаза представляют предметы такими, каковы они суть.

Правда, Бог никогда не обманывает нас, но мы часто сами обманываем себя, судя о вещах слишком поспешно; ибо мы часто решаем, что предметы, идеи которых имеются у нас, существуют и что они даже вполне подобны этим идеям, тогда как случается нередко, что эти предметы совсем не похожи на наши идеи и что они даже вовсе не существуют.

Из того, что мы имеем идею какой-нибудь вещи, не следует, что она существует, и еще менее, что она вполне подобна идее, которую мы имеем о ней. Из того, что Господь сообщает нам чувственную идею о величине, когда перед нами находится сажень, не следует еще, что эта сажень имеет лишь ту протяженность, какую мы приписываем ей в силу этой идеи. Ибо, во-первых, идеи об этой сажени у всех людей неодинаковы, потому что у всех глаза устроены различно. Во-вторых, представление об этой сажени и у одного и того же лица будет различно, смотря по тому, правым или левым глазом оно видит эту сажень, как это мы уже говорили. Наконец, часто бывает, что одно и то же лицо имеет совершенно различные идеи об одних и тех же предметах в разное время, сообразно тому, считает ли оно их более или менее отстоящими от себя, как мы это объясним в другом месте.

Итак, думать, что мы видим тела такими, каковы они сами в себе, предрассудок, ни на чем не основанный. Наши глаза, будучи нам даны лишь для поддержания нашего существования, прекрасно выполняют свое назначение и дают нам идеи о предметах, соответствующих идее величины нашего тела, хотя бы в этих предметах было бесчисленное множество частей, которые глаза не открывают нам.

Но, чтобы лучше понять, как должны мы судить о протяженности тел, рассматриваемой по отношению к нашему зрению, вообразим себе, что из части материи, величиною с мяч. Бог создал в малом виде небо и землю, на этой земле – людей, сохранив во всем ту же пропорциональность, как и в нашем большом мире. Эти маленькие люди будут видеть друг друга, они будут видеть части своих

77

тел и даже тех маленьких животных, которые способны беспокоить их; ибо иначе глаза их были бы им бесполезны для поддержания их жизни. Итак, очевидно, при этом предположении, идеи о величине тел у этих маленьких людей будут весьма разниться от наших идей, потому что на свой маленький мир, который в наших глазах подобен мячу, они будут смотреть как на беспредельные пространства, почти так же, как мы судим о мире, в котором живем.

Или, если это покажется нам более легким, представим себе, что Бог создал землю неизмеримо обширнее той, на которой мы живем, так что эта новая земля будет относиться к нашей так, как наша земля относилась к той, о которой мы говорили в предыдущем предположении. Представим, кроме того, что между всеми частями, которые составляют этот новый мир, Бог сохранил ту же пропорциональность, как и между частями нашего мира. Ясно, что люди в этом последнем мире будут так же велики, как велико расстояние от нашей земли до самых далеких звезд, видимых нами; очевидно, если бы у этих людей были те же идеи о протяженности тел, что и у нас, то они не могли бы различать некоторых частей своего собственного тела, другие же казались бы им громадной величины. Стало быть, смешно думать, что предметы представлялись бы им такой же величины, какой они кажутся нам.

Из этих двух приведенных предположений ясно, что идеи о величине тел у людей в этом большом и малом мире были бы весьма не похожи на наши, если допустить, что их глаза дают им идеи об окружающих предметах, пропорциональные величине их собственного тела. И если бы эти люди смело утверждали, основываясь на свидетельстве своих глаз, что тела таковы, какими они их видят, то, очевидно, они ошибались бы; это не подлежит сомнению. Между тем эти люди, конечно, имели бы такое же основание защищать свое мнение, как и мы. Вынесем же из их примера тот урок, что наше знание действительной величины видимых нами тел весьма недостоверно и что все, что мы можем знать о них, благодаря своему зрению, касается лишь отношения между этими телами и нашим телом, отношения далеко не точного, – словом, не для того даны нам наши глаза, чтобы судить об истинной сущности вещей, но лишь для того, чтобы мы имели возможность знать, какие вещи нам могут быть вредны и какие в чем-либо полезны.

II. Но не только в суждениях о предметах видимых доверяют люди своим глазам, они полагаются на них даже в суждениях о предметах невидимых. Из того, что они не видят известных предметов, они заключают что их вовсе не существует; следовательно, они приписывают зрению проницательность, некоторым образом бесконечную. Это-то и мешает им узнать действительные причины множества естественных явлений; ибо если они относят причины их к воображаемым способностям и свойствам, то это происходит оттого, что они не видят настоящих причин, заключающихся в различных конфигурациях этих тел.

78

Люди не видят, например, малых частиц воздуха, огня, тем более частиц света или какой-нибудь другой материи еще тоньше, и это заставляет их думать, что этих частиц не существует, или утверждать, что они бессильны и бездеятельны. Они прибегают к скрытым свойствам или к воображаемым способностям, чтобы объяснить все явления, естественною причиною которых являются эти неощутимые частицы.

Поднятие воды в насосах они предпочитают объяснять отвращением к пустоте, а не давлением воздуха; морские приливы и отливы – свойствами луны, а не напором воздуха, окружающего землю; стремление испарений вверх – притягательной силою солнца, а не следствием простого толчка, производимого частицами тонкой материи, которую безостановочно изливает солнце. Они считают дерзкой мысль, ищущую причину всех движений животных, даже привычек и телесной памяти людей, лишь в крови и теле. Это происходит частью оттого, что они представляют себе мозг слишком небольшим, а следовательно, не имеющим возможности сохранить почти бесчисленные следы вещей, которые находятся в нем. Они соглашаются скорее признать, не уясняя себе дела, в животных душу, не представляющую собой ни тела, ни духа, допустить, для объяснений привычек и памяти людей, скрытые качества и свойства (des especes intentionnelles) и т. п., чему отчетливого понятия в своем разуме не найдут.

Перечисление всех заблуждений, к которым ведет нас этот предрассудок, заняло бы слишком много времени; не много найдется в физике заблуждений, которым он не послужил бы поводом; и если серьезно поразмыслить об этом, то мы, быть может, будем удивлены.

Но, хотя мы не хотим слишком долго останавливаться на этом, нам трудно умолчать о презрении, которое обыкновенно люди питают к насекомым и другим маленьким животным, зарождающимся в веществе, которое люди называют гниющим. Это презрение незаслуженное, и оно основано лишь на незнакомстве с предметом, который презирают, и на предрассудке, о котором я только что говорил. Нет ничего презренного в природе, и все творения Божий достойны внимания и удивления, особенно если мы посмотрим на то, какими простыми путями пользуется Господь, чтобы создать и сохранить их. Самые маленькие мошки настолько же совершенны, как и самые громадные животные; пропорциональность их членов так же строга, как и у последних; и кажется даже, что Господь, чтобы вознаградить их за малую величину их тела, пожелал даровать им больше украшений. У них на голове есть короны, султаны и другие украшения, которые затмевают все, что может изобрести роскошь людей; и я могу смело сказать, что все те, кто пользуется только своими глазами, никогда не видали в домах самых великих государей ничего по красоте, правильности и даже великолепию подобного тому, что можно видеть в увеличительное стекло на голове простой мухи.

79

Правда, эти предметы очень малы, но тем более поразительно, что в таком маленьком пространстве сосредоточено столько красот; и хотя они так обыкновении, из-за этого они не заслуживают меньшего уважения: сами по себе эти маленькие животные не станут от этого менее совершенными; напротив, тем более преклонимся мы перед Богом, который, сотворив их столь чудесно, проявил такую щедрость и величие.

Между тем зрение наше скрывает от нас все эти красоты; оно заставляет нас презирать все эти творения Божий, столь достойные нашего удивления, и, так как эти животные слишком малы по сравнению с нашим телом, оно заставляет нас рассматривать их как абсолютно малые, а вследствие этого считать их как бы достойными презрения по причине их малой величины, как будто бы тела могут быть малы сами по себе.

Постараемся же не следовать впечатлениям наших чувств в своих суждениях о величине тел; и если, например, мы будем говорить, что какая-нибудь птица мала, то не будем понимать этого в значении безусловном, потому что ничто не велико и не мало само по себе. Птица даже велика в сравнении с мухой; и если она мала в сравнении с нашим телом, то отсюда не следует, чтобы она была таковой безусловно, потому что наше тело не есть безусловное мерило, которым мы должны измерять другие тела. Оно само слишком мало в сравнении с землею, а земля – в сравнении с кругом, который солнце или сама земля описывают одно около другого; а этот круг мал в сравнении с пространством, находящимся между нами и неподвижными звездами, и так далее, ибо мы всегда можем представить себе пространство еще и еще большим и так до бесконечности.

III. Но не следует воображать себе, что наши чувства дают нам . верное познание отношения, какое другие тела имеют к нашему телу, ибо точность и верность ни в каком случае не присущи чувственному познанию, долженствующему служить лишь для поддержания жизни. Правда, нам довольно точно известно отношение тел, находящихся вблизи нашего тела; но, по мере того, как эти тела удаляются от нас, наше знание о них все уменьшается, потому что тогда они имеют меньшее отношение к нашему телу. Идея, или представление величины, которое возникает в нас при виде какого-нибудь тела, уменьшается по мере того, как это тело становится менее способно нам вредить; и эта идея, или представление, увеличивается по мере того как это тело приближается к нам, или, вернее, по мере того как увеличивается отношение этого тела к нашему. Наконец, когда это отношение совершенно прекращается, я хочу сказать, когда это тело так мало или так удалено от нас, что оно не может повредить нам, мы не имеем о нем более никакого представления. Стало быть, с помощью зрения мы можем иногда судить приблизительно об отношении других тел к нашему и об отношении их друг к другу; но мы никогда не должны думать, что предметы были такой величины, какими нам кажутся.

80

Например, нашим глазам солнце и луна кажутся имеющими в ширину один или два фута; но нам не следует воображать, подобно Эпикуру и Лукрецию, что они действительно имеют эту ширину. Та же луна, при взгляде на нее, кажется нам больше самых больших звезд, однако несомненно, что она несравненно меньше всех их. Так, на земле мы постоянно видим два или несколько предметов, величины и отношения которых мы не сумеем определить достоверно, потому что, чтобы судить об этом, необходимо знать, на каком расстоянии они в действительности находятся, а это весьма трудно.

Нам даже трудно судить с некоторою достоверностью об отношении двух тел, находящихся совсем близко от нас; их приходится взять в руки и держать друг перед другом, чтобы сравнить их, и при всем этом мы часто колеблемся, не будучи в состоянии что-либо утверждать. Всего нагляднее можно убедиться в этом при попытке определить величину нескольких почти одинаковых монет; ибо тогда мы принуждены наложить их одна на другую, так как прямо на взгляд нельзя решить наверно, совпадают ли они по величине. Итак, наше зрение не только обманывает нас в том, что касается величины тел самих в себе, но и отношений тел между собою.

ГЛАВА VII

I. Об обманах нашего зрения касательно фигур. – II. Самые малые из них нам совершенно неизвестны. – III. О том, что мы не имеем отчетливого знания и о самых больших. – IV. Объяснения некоторых естественных суждений, которые не позволяют нам обманываться. – V. О том, что эти же самые суждения обманывают нас в отдельных случаях.

I. Наше зрение менее вводит нас в заблуждение, когда дает нам представление о фигурах, нежели в тех случаях, когда дает представление о чем-нибудь другом, потому что фигура сама в себе не имеет ничего абсолютного, сущность ее заключается во взаимном отношении частей, ограничивающих какое-нибудь пространство, и той точки, которую мы мыслим в этом пространстве и которую можно, как в круге, назвать центром фигуры. Между тем мы впадаем в многочисленные заблуждения относительно фигур, и никогда ни об одной из них наши чувства не дают нам вполне точного знания.

II. Мы только что доказали, что наше зрение не дает нам представления о всякого рода протяженности, но лишь о той протяженности, которая имеет известное отношение к нашему телу; в силу этого мы не видим всех частей в теле самых маленьких животных, ни частиц, составляющих все как твердые, так и жидкие тела. Итак,

81

не имея возможности видеть эти частицы по причине их малой величины, мы, следовательно, не можем видеть и фигур их, потому что фигура тела есть не что иное, как профиль, ограничивающий его. Таким образом существует почти бесчисленное множество фигур, которых мы не можем открыть посредством нашего зрения; а наше зрение заставляет самый разум, слишком полагающийся на его способность и недостаточно исследующий вещи, верить, что этих фигур совсем не существует.

III. Что касается тел, доступных нашему зрению, число которых весьма незначительно в сравнении с остальными, то мы имеем приблизительное понятие об их фигуре, но никогда чувства не дадут нам точного знания о ней. Посредством зрения мы не можем даже убедиться в том, данный круг или квадрат, две самые простые фигуры, не будут ли эллипсисом или параллелограммом, хотя эти фигуры и находятся в наших руках и прямо перед нашими глазами.

Скажу более. Мы не можем различить отчетливо, данная линия прямая или нет, особенно если она несколько длинна; нам приходится прибегнуть к линейке. Но что же? мы не знаем, такова ли сама линейка, какою, по нашему предположению, она должна быть, и мы не можем вполне в этом удостовериться. Между тем, не зная линии, никогда нельзя познать ни одной фигуры, как это всем достаточно ясно.

Все это можно сказать вообще о фигурах, которые находятся у нас перед глазами и в наших руках; но если предположить, что они удалены от нас, как же тогда изменятся те изображения, которые они дадут внутри нашего глаза? Я не буду здесь останавливаться на описании их, с ними легко познакомиться в любом сочинении по •оптике или же путем рассматривания фигур, изображенных на картинах. Ведь то обстоятельство, что художники принуждены изменять почти все фигуры, чтобы они казались натуральными, и рисовать круги, например в виде овалов, служит неопровержимым доказательством заблуждений нашего зрения относительно предметов действительных; Но эти ошибки могут быть исправлены, благодаря новым ощущениям, которые должно рассматривать как своего рода непроизвольные суждения и которые можно назвать суждениями чувств.

IV. Когда, например, мы смотрим на какой-нибудь куб, то очевидно, что все стороны его, видимые нами, почти никогда не дадут в нашем глазу начертания или изображения одинаковой величины, потому что изображение каждой из его сторон, получаемое на ретине или оптическом нерве, весьма похоже на куб, нарисованный в перспективе; а следовательно, и ощущение, получаемое от сторон куба, должно представить нам поверхности куба неодинаковыми, так как они неодинаковы у куба в перспективе. Между тем они нам кажутся все одинаковыми, и в этом мы нисколько не ошибаемся.

6 Разыскания истины

82

Можно сказать, что это происходит в силу особого рода суждения, совершаемого непроизвольно, а именно: наиболее удаленные поверхности куба и видимые вкось не должны давать в нашем глазу изображений таких же больших, как поверхности ближайшие. Но так как чувства лишь чувствуют и никогда, строго говоря, не судят, то очевидно, что это суждение есть только сложное ощущение, которое, следовательно, может иногда оказаться ложным.

Между тем то, что в нас является только ощущением, может рассматриваться в отношении к Творцу природы, вызывающему его в нас, как своего рода суждение; и я буду говорить иногда об ощущениях, как о непроизвольных суждениях, потому что данное выражение хорошо объясняет дело, как это можно видеть в конце девятой главы и во многих других местах этой книги.

V. Хотя суждения, о которых я говорю, помогают нам тысячей различных способов исправлять обманы наших чувств и хотя без них мы ошибались бы почти постоянно, тем не менее это не мешает им нередко быть для нас поводом к ошибкам. Если, например, нам случится видеть вершину колокольни за высокой стеной или за холмом, то колокольня покажется нам довольно близкою и небольшою. Если потом мы увидим ее на том же расстоянии, но между нами и ею будет находиться несколько полей и домов, она покажется нам, без сомнения, дальше и больше, хотя и в том и в другом случае проекции лучей от колокольни или изображения колокольни, рисующиеся в нашем глазу, будут совершенно одинаковы. Итак, можно сказать, что колокольня кажется нам большею в силу суждения, совершаемого непроизвольне~<па1иге11етеп1), а именно: так как между нами и колокольней находится столь много предметов, то она должна быть дальше, а следовательно, больше.

Если бы, обратно, мы совсем не видели полей, находящихся между нами и колокольней, то, что весьма замечательно, хотя бы мы и знали, с другой стороны, что их на самом деле много и что колокольня удалена, тем не менее она покажется нам гораздо ближе и очень небольшою, как я только что сказал. И опять-таки это можно приписать своего рода непроизвольному суждению нашей души, которая представляет себе колокольню именно таким образом, потому что считает ее находящеюся на расстоянии пятисот или шестисот шагов. Ибо наше воображение по большей части не представляет себе большого расстояния между предметами, если ему не помогает зрительное впечатление от других предметов, которые находятся в промежутке и число которых может еще пополняться воображением.1

Вот почему, когда луна восходит или заходит, она нам кажется гораздо большею, чем тогда, когда она стоит высоко над горизонтом;

ибо, когда она стоит высоко, мы не видим между нею и собою

' См. конец главы девятой и мой Ответ г-ну Режи (Regis) ниже.

83

никаких предметов, величина которых нам была бы известна и путем сравнения с которой мы могли бы судить о величине луны. Но когда она восходит или близка к закату, тогда между нею и собою мы видим поля и луга, величина которых нам приблизительно известна; поэтому мы считаем ее более удаленною, а в силу этого она нам кажется большею.

Нужно заметить, что, когда луна высоко стоит над нашею головою, то, хотя мы разумом и знаем вполне достоверно, что она находится на очень большом расстоянии, это не мешает нам, однако, видеть ее очень близко и очень небольшою; ибо, в сущности, эти непроизвольные зрительные суждения основываются лишь на перцепциях того же зрения, и разум не может исправить их. Поэтому они часто нас вводят в заблуждение, заставляя нас составлять уже произвольные суждения, вполне согласующиеся с ними. Ибо, когда мы судим согласно тому, как чувствуем, мы ошибаемся всегда; но мы не ошибаемся никогда, если судим лишь согласно тому, как понимаем, потому что тело дает знание лишь ради тела, и только один Бог наставляет нас всегда истине, как это я докажу в своем месте.

Эти ложные суждения не только вводят нас в заблуждение относительно расстояния и величины тел, что не составляет предмета рассмотрения этой главы, но они также показывают нам их фигуру иною, чем она есть. Мы видим, например, солнце, луну и другие шарообразные тела, находящиеся на очень далеком расстоянии, как бы плоскими и в виде кругов; ибо на таком большом расстоянии мы не можем различить, ближе ли к нам та часть, которая обращена к нам, чем остальные, а потому мы думаем, что она находится на одинаковом с ними расстоянии. В силу той же причины мы думаем, что лазурь, видимая, на небе, и все звезды находятся приблизительно на одном и том же расстоянии и притом как бы на совершенно выпуклом и эллиптическом своде; ибо наш разум предполагает всегда равенство там, где он не видит неравенства; между тем он только там должен положительно признать равенство, где оно для него очевидно.

Мы не будем здесь дольше останавливаться на объяснении обманов зрения относительно фигур тел, потому что это можно узнать из любой книги по оптике. В самом деле, эта наука только и учит об обманах зрения, все ее искусство направлено к тому, чтобы найти средства заставить нас прийти к тем непроизвольным суждениям, о которых я только что говорил, в то время, когда мы не должны составлять их. И это может быть достигнуто различными способами, постольку поскольку между всеми существующими фигурами нет ни одной, которая не могла бы быть изображена на тысячу ладов; стало быть, зрение будет в этом неминуемо ошибаться. Но здесь не место объяснять это подробно. Сказанного достаточно, чтобы показать, что не должно полагаться на свои глаза даже тогда, когда они дают нам представление о фигуре тела, хотя именно фигуру наши глаза представляют вернее, чем все остальное.

е*

84

ГЛАВА VIII

I. Посредством зрения мы не можем узнать величины или скорости движения, рассматриваемого само по себе. – II. Продолжительность движения, без чего невозможно его знать, нам неизвестна. – III. Пример обманов нашего зрения относительно движения и покоя.

Мы нашли главные и наиболее общие заблуждения нашего зрения относительно протяженности и фигур; теперь следует исправить те, в которые вводит нас то же зрение относительно движения материи. Это не представит затруднений после того, что было нами сказано о протяженности; ибо протяженность и движение находятся в столь тесной связи, что если мы ошибаемся относительно величины тел, то, безусловно, неизбежно мы ошибаемся также и'относительно их движения.

Но чтобы все, обсуждаемое нами, было ясно и отчетливо, нам следует сначала установить точное значение слова «движение»; ибо это слово обыкновенно обозначает или известную силу, которую мы представляем в движимом теле как причину его движения, или непрерывное перемещение тела, удаляющегося или приближающегося к другому телу, которое мы рассматриваем как находящееся в покое.

Когда, например, говорят, что шар сообщил свое движение другому, то употребляют слово «движение» в первом значении. Но если говорят просто, что видят шар, находящийся в быстром движении, то это слово берется во втором значении. Словом, термин «движение» обозначает вместе и причину, и следствие, которые, однако, представляют собою две совершенно разные вещи.

Как мне кажется, обыкновенно впадают в очень грубые и даже опасные заблуждения относительно силы, сообщающей движение и перемещающей тела. Красивые слова природа и импрессивные свойства (qualites impresses), кажется, служат лишь для прикрывания невежества лжеученых и нечестия вольнодумцев, как это будет нетрудно доказать. Но здесь не место говорить об этой силе, движущей тела; она совсем не видима, а я говорю здесь только об обманах зрения. Я сделаю это в свое время.'

Движение, взятое во втором смысле, т. е. как перемещение тела, удаляющегося от другого, есть нечто видимое, а следовательно, подлежит обсуждению в этой главе.

I. Как мне кажется, я доказал в шестой главе, что посредством зрения мы не можем узнать величины тел самих по себе, но лишь отношение их между собою и главным образом к нашему телу. Отсюда я делаю тот вывод, что мы не можем также знать истинной

1 См. главу третью второй части шестой книги.

85

или абсолютной величины их движений, т. е. их большей или меньшей скорости; но можем узнать только взаимное отношение этих движений, а главным образом, отношения их к тому движению, которое происходит, обыкновенно, с нашим телом; это я доказываю следующим образом.

Несомненно, что мы можем судить о величине движения какого-нибудь тела лишь по длине пространства, пройденного им. А так как наше зрение не дает нам возможности видеть настоящую длину пройденного пространства, то отсюда следует, что посредством зрения мы не можем узнать и истинной величины движения.

Это доказательство есть только вывод из того, что я сказал о протяженности, и оно имеет силу лишь постольку, поскольку оно есть необходимое следствие доказанного мною выше. Но можно привести еще доказательство, которое не имеет никакого предположения. Я говорю, что даже если бы мы могли иметь точное знание об истинной величине пройденного пространства, то и тогда еще не следовало бы, что мы можем также знать истинную величину движения.

II. Величина, или скорость, движения заключает в себе две стороны: первая есть перемещение какого-нибудь тела с одного места на другое, например из Парижа в Сен-Жермен; вторая – время, которое нужно для этого перемещения. Следовательно, недостаточно еще точно знать, как велико расстояние между Парижем и Сен-Жермен, чтобы знать, скоро или медленно данный человек проходил его, но, кроме того, нужно знать, какое время употребил он на этот путь. Итак, я допускаю, что нам известна истинная длина пути, но я, безусловно, отрицаю, чтобы мы могли узнать точно посредством зрения или каким-нибудь другим способом то время, которое потребовалось для прохождения его, и действительную .продолжительность этого времени.

Это достаточно ясно из того, что в известное время один час кажется нам так же длинен, как четыре часа; и, обратно, в другое время четыре часа пролетают незаметно. Когда, например, нас охватывает радость, часы тогда длятся лишь мгновение, потому что мы не думаем о времени, которое проходит. Когда же нас угнетает скорбь или мы страдаем от какой-нибудь боли, дни тянутся гораздо дольше. Причина этого та, что тогда разуму надоедает продолжительность времени, ибо она ему тягостна. Так как он более останавливается на ней, то и сознает ее лучше, а потому для него время кажется продолжительнее, чем в минуту радости или какого-нибудь приятного занятия, которое как бы отвлекает разум от него самого и направляет его на предмет его радости или занятия. Ибо как картина кажется человеку тем большею, чем с большим вниманием он рассматривает малейшие подробности, изображенные на ней; или как голова мухи кажется весьма большою, когда мы при помощи микроскопа различаем все ее части, – так и разуму продолжитель-

86

ность времени кажется тем большею, чем внимательнее он сосредоточится на ней и чем глубже прочувствует ее.

Таким образом, я не сомневаюсь, что Бог мог бы установить такого рода отношение между нашим разумом и моментами времени, что в очень короткий промежуток времени мы имели бы множество ощущений и один час казался бы нам несколькими веками. Ибо нет простых неделимых мгновений во времени, как нет атомов в телах; и как* самая малая часть материи может делиться до бесконечности, так же точно можно во времени находить моменты все меньшие и меньшие, до бесконечности, как это легко можно доказать. Следовательно, если бы разум обратил внимание на эти малейшие моменты времени при посредстве ощущений, которые оставляли бы некоторые следы в мозгу и которые он мог бы припомнить, то, без сомнения, он счел бы время гораздо более продолжительным, чем оно ему кажется теперь.