Текст книги "Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1"

Автор книги: Николай Капченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 75 страниц)

Но нэп взращивает не только шовинизм великорусский, – он взращивает и шовинизм местный, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей. Я имею в виду Грузию, Азербайджан, Бухару, отчасти Туркестан, где мы имеем несколько национальностей, передовые элементы которых, может быть, скоро начнут конкурировать между собой за первенство. Этот местный шовинизм, конечно, не представляет по своей силе той опасности, которую представляет шовинизм великорусский. Но он всё-таки представляет опасность, грозя нам превратить некоторые республики в арену национальной склоки, подорвать там узы интернационализма»[1124]1124
  И.В. Сталин. Соч. Т. 5. С. 239.


[Закрыть].

Если рассматривать такую постановку вопроса абстрактно, то вроде бы она не могла вызывать каких-либо принципиальных возражений. Действительно, проявления великорусского шовинизма имели место, однако весь вопрос в формах и степени такого рода проявлений. Синдромом великорусского шовинизма никогда не страдал русский народ в целом, что подтверждает вся история его сожительства с другими народами многонациональной империи. Отдельные проявления шовинизма со стороны остатков прежних классов помещиков и буржуазии, а также случаи проявления его на бытовом уровне, что также, к сожалению, встречалось, – все это никак не давало оснований в столь широкой и обобщенной форме ставить вопрос об опасности великорусского шовинизма. И не только ставить, но и класть в основу общегосударственной национальной политики. Это тем более было чревато негативными последствиями, поскольку фактически только начинался реализовываться на практике проект создания единого многонационального государства. При такой постановке вопроса затушевывалось главное – на кого же должны были ориентироваться все национальности создававшегося государства, как не на русский народ. Народ, всегда бывший становым хребтом российской государственности. То, что ныне эта государственность выступала в советской форме, отнюдь не отменяло цементирующей роли русского народа в новом государственном строительстве. Поэтому центр атаки против великорусского шовинизма следует рассматривать скорее как дань классическим догмам ленинизма, чем отражением реально стоявших в тот период задач. И надо признать, что Сталин, с одной стороны, под прямым мощным прессом ленинской критики, а, с другой стороны, следуя в данном случае узкоклассовому подходу, допустил явный перекос в сторону разоблачения пресловутого великорусского шовинизма.

Мой комментарий вовсе не означает, что я становлюсь на позицию защитника шовинизма вообще и великорусского шовинизма в особенности. По мне любые проявления шовинизма достойны самого резкого осуждения, в том числе и великорусского шовинизма. Однако, как говорится, существует опасность выплеснуть вместе с водой и ребенка. Концентрировать направление главного удара в деле национально-государственного строительства против великорусского шовинизма, в условиях, когда все нации и национальности сплачивались вокруг русского народа в созидании принципиально иной государственности, было ошибочно.

При анализе данной проблемы нельзя обойти молчанием еще один момент. Речь идет о том, что в начале 20-х годов в среде русской эмиграции на Западе сформировалось так называемое «сменовеховство» (от названия журнала «Смена вех», выпущенного в Праге летом 1921 года группой кадетско-октябристских деятелей (Н.В. Устрялов, Ю.В. Ключников и др.). В целом выражая реставраторскую идеологию новой (нэпманской) буржуазии в России, сменовеховцы одновременно хвалили большевиков за то, что они восстанавливают единство российского государство. Естественно, что большевиками эта похвала «справа» рассматривалась как своего рода пощечина, как намек на то, что они якобы отказались от своих революционных идеалов. Вот почему Сталин, в частности, посчитал необходимым дать отпор этим утверждениям сменовеховцев, сделав акцент на том, что большевики, мол, не реставрируют идеи деникинцев о единой и неделимой России. «Не случайность и то, что господа сменовеховцы похваливают коммунистов-большевиков, как бы говоря: вы о большевизме сколько угодно говорите, о ваших интернационалистских тенденциях сколько угодно болтайте, а мы-то знаем, что то, что не удалось устроить Деникину, вы это устроите, что идею великой России вы, большевики, восстановили или вы её, во всяком случае, восстановите»[1125]1125
  И.В. Сталин. Соч. Т. 5. С. 244.


[Закрыть].

Но это, так сказать, обстоятельства привходящего рода, не дающие основания как-то пересматривать нашу общую оценку позиции Сталина в вопросе борьбы против великорусского шовинизма.

Мне думается, что в дальнейшем Сталин прекрасно осознал всю сложную диалектику данного вопроса. Поэтому в его теоретических работах и в практической деятельности не наблюдалось столь ожесточенных выпадов против великорусского шовинизма. Тем более, что зачастую местные националисты под борьбой против великодержавного шовинизма понимали просто-напросто борьбу против русских, разжигая в отношении них чувства неприязни, распространяя несправедливые, необоснованные упреки и т. п. Лишний раз подтверждалась истина, что любую, даже самую правильную кампанию, легко можно направить в совершенно противоположное русло. Все это должно было учитываться при объявлении великорусского шовинизма главной угрозой и главной опасностью в деле национально-государственного строительства.

Не совсем четко выраженное, но все же достаточно внятное понимание этого вопроса прозвучало и в докладе Сталина. Сделав, как это и полагалось, выпад против великорусского шовинизма, объявив его фактическим источником, первопричиной зарождения местного национализма, Сталин не ограничился только этим. Приведу соответствующее место из его доклада: «Конечно, если бы не было великорусского шовинизма, который является наступательным, потому что он силен, потому что он и раньше был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались, – если бы великорусского шовинизма не было, то, может быть, и шовинизм местный, как ответ на шовинизм великорусский, существовал бы, так сказать, в минимальном, в миниатюрном виде, потому что в последнем счёте антирусский национализм есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма великорусского, против шовинизма великорусского. Если бы этот национализм был только оборонительный, можно было бы еще не поднимать из-за него шума. Можно было бы сосредоточить всю силу своих действий и всю силу своей борьбы на шовинизме великорусском, надеясь, что коль скоро этот сильный враг будет повален, то вместе с тем будет повален и национализм антирусский, ибо он, этот национализм, повторяю, в конечном счёте является реакцией на национализм великорусский, ответом на него, известной обороной. Да, это было бы так, если бы на местах национализм антирусский дальше реакции на национализм великорусский не уходил. Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный»[1126]1126
  И.В. Сталин. Соч. Т. 5. С. 249.


[Закрыть].

Конечно, вызывает возражение, что местный национализм носил преимущественно оборонительный характер, как ответная реакция на русский национализм. Оставим это на совести такого знатока национальных проблем, каким был Сталин. Здесь он явно перегнул палку, поскольку имелось множество фактов, свидетельствовавших об обратном. Но отрадно уже то, что он посчитал необходимым подчеркнуть и опасность местного национализма, ярым противником которого он всегда представлял себя. Тем более уроки конфликта вокруг грузинского вопроса как раз и являлись более чем убедительным примером того, что местный национализм отнюдь и не преимущественно выступает в качестве защитной реакции против русского национализма. Все факты, а Сталин в полной мере владел ими, говорили как раз об обратном – именно местный национализм стал главной угрозой единству закавказских республик, не кто иной, как грузинский национализм выступил в качестве главного препятствия на пути вхождения в состав вновь образуемого государства.

Сталин проанализировал позицию грузинских уклонистов и раскрыл причины, по которым они противились вхождению в Союз через Закавказскую Федерацию. Здесь были и факторы экономического, географического и национального характера. В итоге получилось бы привилегированное положение грузин в Закавказье. Сталин, сам грузин, резко выступил против этого. Ибо тогда в Закавказье не было бы мира между национальностями[1127]1127
  См. там же. С. 253–254.


[Закрыть].

Говоря о позиции Сталина по национальному вопросу, следует подчеркнуть еще один положительный момент. Он решительно выступил против тех, кто пытался из проекта резолюции съезда вообще изъять тему местного национализма, ограничившись лишь указанием на угрозу великорусского шовинизма. Сталин самым решительным образом отмел такую постановку: «Второй вопрос – это о шовинизме великорусском и о шовинизме местном. Здесь выступали Раковский и особенно Бухарин, который предложил выкинуть пункт, говорящий о вреде местного шовинизма. Дескать, незачем возиться с таким червячком, как местный шовинизм, когда мы имеем такого «Голиафа», как великорусский шовинизм. Вообще, у Бухарина было покаянное настроение. Это понято: годами он грешил против национальностей, отрицая право на самоопределение, – пора, наконец, и раскаяться. Но, раскаявшись, он ударился в другую крайность»[1128]1128
  И.В. Сталин. Соч. Т. 5. С. 266.


[Закрыть].

Значительное место в плане разработки и реализации национальной политики сыграло закрытое совещание ЦК РКП с ответственными работниками национальных республик и областей, проведенное по инициативе и под руководством Сталина в Москве в июне 1923 года. Это совещание вошло в историю под названием «дело Султан-Галиева». На совещании по проблемам национальной политики и, в частности, по рассмотрению дела Султан-Галиева, бывшего ключевого работника сталинского комиссариата по делам национальностей, обвиненного в национализме и других антипартийных прегрешениях, Сталин выступал много раз. Интересно выделить некоторые моменты его позиции по рассматривавшимся этим совещанием вопросам. Участники совещания, не ограничившись критикой и осуждением Султан-Галиева, требовали его расстрела. Сталин, которого считали сторонником жестких мер, занял гораздо более мягкую позицию. Вот выдержка из его выступления на этом совещании (кстати, она была опущена при издании собрания его сочинений). «Наконец, два слова о судьбе самого Султан-Галиева. Тут говорили одни, что его нужно расстрелять. Другие сказали, что его нужно судить и проч. Я и до совещания говорил и теперь утверждаю, что тов. Куйбышев прав, думая, что его надо освободить. Человек признался во всех своих грехах и раскаялся. Из партии он изгнан и в партию, конечно, не вернется. Для чего же держать его в тюрьме?

Голос. Что он будет делать?

Сталин. Его можно использовать на советской работе. Почему бы нет?»[1129]1129
  Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический отчет секретного IV совещания ЦК РКП. 1923 г. М. 1992. С. 85.


[Закрыть]

Довольно примечательный эпизод имел место на этом совещании в связи с выступлениями на нем Троцкого. А надо сказать, что он проявлял необычайную активность, выступал много раз, часто подавал реплики и т. д. Один из делегатов с явной иронией заметил в связи с этим: «…со стороны тов. Троцкого интерес к национальному вопросу появился с момента XII партийного съезда, а до XII съезда мы особенно благотворного влияния тов. Троцкого в борьбе с великорусским национализмом не чувствовали»[1130]1130
  Там же. С. 94.


[Закрыть]. Сам Троцкий не прошел мимо этого замечания и посчитал нужным дать следующее объяснение: «Несомненно, этот интерес мой к нацвопросу повысился ко времени XII съезда, когда он у всей партии повысился. Я сохраняю за собой право в первую голову интересоваться теми вопросами, которые интересуют партию. Не скрою: есть еще один момент, который побудил меня этими вопросами заняться, – это было личное письмо ко мне тов. Ленина, который меня к этому приглашал»[1131]1131
  Там же. С. 97.


[Закрыть].

Не только с высоты прошедшего времени, но и тогда было совершенно ясно, что особая активность Троцкого в национальном вопросе объяснялась не только, а, возможно, и не столько его собственным интересом к этому вопросу и просьбой Ленина. Решающую роль здесь, бесспорно, играли соображения подспудного характера. Поскольку Ленин подверг критике позицию Сталина в национальном вопросе, Троцкий счел выгодным для себя набрать дополнительные политические очки, используя для этого национальную проблематику. Не без оснований он считал, что национальная проблематика представляет собой именно то поле, где Сталину можно нанести сокрушительный удар, опираясь на авторитет Ленина. Однако, как это часто случалось с Троцким, его политические расчеты оказались или зыбкими, или запоздалыми. Набрать дополнительные политические очки в противоборстве со Сталиным на этом совещании Троцкому не удалось. Сталин вел себя чрезвычайно сдержанно и проявлял готовность искать и находить необходимые компромиссы. Его позиция подкреплялась тем, что он представлял и отстаивал заранее разработанную и утвержденную Политбюро точку зрения по данному вопросу.

В рамках этой согласованной позиции Сталин решительно выступал против тенденции превратить создававшееся единое государство в некую конфедерацию. А о том, что такие тенденции имели место, говорили сами участники совещания. Так, Д.З. Мануильский, сам бывший делегатом от Украины, заявил: «Я не скрою, товарищи, что у нас на Украине имеются серьезные расхождения с частью товарищей, возглавляемых тов. Раковским. Расхождения эти по линии государственной заключаются в том, что т. Раковский стоит на точке зрения, что тот союз, который сейчас организуется и будет проведен на ближайшей сессии ЦИКа, должен представлять из себя конфедерацию государств; мы же стоим на точке зрения, что этот союз должен являться и является союзным государством, а отнюдь не конфедерацией государств»[1132]1132
  Тайны национальной политики ЦК РКП. С. 235.


[Закрыть].

Вообще говоря, в спорах по вопросу о принципах создания единого государства на принципиально новых основах, представители Украины (разумеется, не все) демонстрировали свою особую линию, подчеркивали то, что, если выражаться модным сейчас стилем, сильно попахивало идеей «самостийности» и «незалежности» Украины. Причем делалось это не в открытую, а маскировалось клятвенными заверениями в верности общепартийной линии. Для прояснения картины позволю себе привести довольно большой пассаж из выступления Н.А. Скрыпника.

«Одна точка зрения – это великодержавный централизм, имеющий своей формой единую и неделимую Россию, точка зрения, осужденная и пригвожденная к позорному столбу нашим XII партсъездом, но все же, к сожалению, до сих пор имеющая своих сторонников в нашей партии. Нам придется выкорчевывать эту точку зрения, уничтожить ее, ибо до съезда она существовала, многие остались при этой точке зрения до сих пор. Надо постоянно отграничиваться от неё, ибо лозунг «единая неделимая республика» есть лишь сменовеховская модификация деникинского лозунга «единой и неделимой России». Эта точка зрения – не наша, а точка зрения крупной буржуазии. Мы с ней должны бороться, но мы равным образом должны бороться и с другой точкой зрения, которая представляет себе наш объединенный Союз Республик, как какой-то конгломерат, где имеются национальные государственные единицы, в своей совокупности не имеющие единой государственной воли. И эта точка зрения конфедерации имеет еще многих и многих сторонников. Мы должны отграничиться от обоих уклонов. Мы должны прямо сказать себе, что мы не только строим новое государство, но мы строим его не на старых принципах буржуазной науки государственного права. Мы не исходим из точки зрения ни единого государства, поглощающего объединяющие единицы, ни конфедерации, где союз не имеет своей воли»[1133]1133
  Тайны национальной политики ЦК РКП. С. 240.


[Закрыть].

Формально к речи Скрыпника трудно придраться и обвинить его в уклоне в сторону украинского национализма. Вроде он говорил по делу и общую позицию сформулировал в духе ортодоксальной партийной линии. Однако при подходе к практическим вопросам Скрыпник, как и ряд других украинских представителей, фактически выхолащивали содержание самого понятия – единое государство, когда речь шла о разграничении функций и полномочий. Весь свой пыл они концентрировали на борьбе против великорусского шовинизма. Да и как ни прикрывались некоторые представители Украины различными формулировками и другими словесными ухищрениями, фактически они высказывались за принцип конфедерации, а не федерации.

Полемика на совещании по данному вопросу настолько обострилась, что Раковский взял слово по личному вопросу. В нем он заявил: «Не в формулировках дело, а в том, какое содержание мы вложим в это социалистическое государство. Я считаю, что мы, украинцы, не меньше коммунисты, чем Сталин. Когда он в это понятие хочет внести более централистическое понимание, мы на этот счет будем спорить. И если это более централистическое понимание будет принято Политбюро и Пленумом ЦК, это не отнимает права у нас считать, что оно недостаточно целесообразно и, может быть, опыт покажет, что его нужно изменить»[1134]1134
  Там же. С. 270.


[Закрыть].

В своем ответе на выступления Сталин специально остановился на комплексе этих вопросов. В частности, он сказал: «Я вижу, что некоторые тт. из украинцев за период от I съезда Союза Республик до XII съезда партии и настоящего совещания претерпели некоторую эволюцию от федерализма к конфедерализму. Ну, а я за федерацию, т. е. против конфедерации, т. е. против предложений Раковского и Скрыпника»[1135]1135
  И.В. Сталин. Соч. Т. 5. С. 341.


[Закрыть].

Можно было бы и дальше анализировать некоторые важные аспекты национальной проблематики, затронутые как Сталиным, так и его оппонентами. Но я полагаю, что и сказанного достаточно, чтобы читатель мог получить более или менее ясное представление о его взглядах и позиции на тот период времени. У кого-нибудь возникнет впечатление, что я и так излишне подробно излагаю здесь отдельные нюансы его позиции. Но я думаю, что не только в чисто историческом плане эта проблема заслуживает серьезного внимания. Послесталинский опыт развития Советского многонационального государства, особенно в период перестройки и после распада Советского Союза, с неопровержимой убедительностью доказал, насколько важными были для развития единого государства проблемы национальных отношений и методы решения возникавших вопросов. Сейчас многие компетентные исследователи, на мой взгляд, вполне обоснованно считают, что прежде всего разгул местного национализма, возникновение привилегированных национальных элит, с одной стороны, и отсутствие со стороны центра ясной, справедливой и твердой национальной политики явились одной из главных причин распада Советского Союза. Причем надо сказать, что политологами было пущено в оборот весьма благозвучное понятие «национальные элиты». В действительности национальные элиты представляли собой альянс прогнившей партийной, комсомольской и хозяйственной номенклатуры с теневыми мафиозными структурами. Так что под национальными элитами правильнее было бы понимать прокисшие сливки прежнего общества.

Поэтому сталинский опыт в области национальной политики, относящийся к периоду до смерти Ленина, безусловно заслуживает самого пристального внимания и изучения. Этот опыт вместе с тем составляет значительную составную часть всей политической биографии Сталина, и без знания именно этих аспектов его деятельности не будет полного представления о нем как политической фигуре вообще.

Кроме того, борьба вокруг национального вопроса в начале 20-х годов, в эпицентре которой стояла личность Сталина, позволила ему в дальнейшем, на других этапах развития и укрепления советского многонационального государства, более разумно, более правильно учитывать ошибки и промахи, допущенные в начале 20-х годов. Этим я не хочу сказать, что в дальнейшем его национальная политика была лишена серьезных изъянов и пороков. Речь идет не об этом, а о том, что он оказался способным объективно анализировать свои ошибки и промахи и на практике их исправлять. Легко себе представить, что бы случилось с нашей страной в период правления Сталина (особенно во время Великой Отечественной войны), если бы он упорно отстаивал линию на борьбу против великорусского шовинизма в качестве стратегического курса в национальном вопросе. Достаточно только поставить этот гипотетический вопрос. Отвечать на него нет необходимости, ибо все здесь ясно, как божий день.

6. В преддверии политического триумфа

Распад «тройки». Выше уже дана была общая оценка характера триумвирата между Зиновьевым, Камневым и Сталиным. За этим триумвиратом в партийных кругах прочно закрепилось полуофициальное название – «тройка». Этот альянс с самого своего зарождения был заранее обречен на распад. Вопрос стоял лишь о долговременности политического существования этой «тройки». Сравнительно долгий – около двух лет – срок функционирования этого триумвирата объяснялся рядом причин. Главными из них являлись следующие: Ленин еще оставался жив, и в связи с этим никто из членов «тройки» не рисковал предпринимать какие-то решительные шаги. Во-вторых, позиции Троцкого в партии и стране были еще достаточно сильны, поэтому все члены триумвирата пытались сохранить хотя бы видимость единства между собой перед лицом общего противника и соперника. Личные отношения между членами «тройки» и Троцким характеризовались крайней степенью неприязни и даже враждебности. Зиновьев ненавидел Троцкого, видя в нем главного соперника на пути к партийному Олимпу. Последний отвечал ему тем же, к чему добавлялись и чувства, очень напоминавшие презрение. Отношения между Каменевым и Троцким также не отличались особой сердечностью, хотя Каменев был женат на сестре Троцкого. Что же касается отношений между Сталиным и Троцким, то об этом достаточно много и подробно уже говорилось.

О взаимоотношениях внутри самой «тройки» также нельзя сказать ничего хорошего. Это был политический союз совершенно разных по своим устремлениям и складу мышления, не говоря уже о личных качествах характера, личностей. Зиновьев претендовал на право быть первым среди равных (primus inter pares), хотя ни интеллектуальными, ни волевыми качествами для этого он не обладал. Менее амбициозный и более интеллектуальный Каменев, по не вполне понятным причинам, как правило шел в фарватере Зиновьева. Качества Сталина как политика и как личности мною уже достаточно подробно описаны. У него были все предпосылки для того, чтобы стать не только первым среди равных, но и вообще первым и единственным лидером. Роковой ошибкой двух других членов триумвирата являлось то, что они фатально недооценивали Сталина и как политика, и как политического бойца, не говоря уже о его способностях к маневрированию, умению с фантастической способностью использовать в своих интересах малейшие промахи своих реальных и потенциальных противников и соперников. Безусловно, его слабым местом было то, что он находился в состоянии серьезного политического и личного конфликта с Лениным. Но поскольку вождь оказался недееспособным, то этот недостаток не мог уже играть решающей роли в соперничестве в рамках триумвирата. Тем более что на первых порах и Зиновьев, и Каменев оказывали поддержку Сталину, доказывая, что критика Ленина носит не всегда справедливый и обоснованный характер. К тому же, сами они в завещании Ленина были охарактеризованы как деятели, выступившие против Октябрьского переворота. А это обвинение звучало гораздо более серьезно, чем обвинение Сталина в грубости и нелояльности по отношению к товарищам.

Словом, это был союз людей, которых объединяли не позитивные, созидательные цели, а скорее негативные – нанести поражение общему противнику – Троцкому – и оказывать помощь и поддержку друг другу до тех пор, пока это будет им выгодно. Триумвират был образчиком беспринципной политической сделки. Ясно, что у него не могло быть и будущего.

До поры до времени его участники демонстрировали свое единство и общность взглядов. Но это не выходило за рамки тактических маневров, в которых каждый преследовал свои собственные цели. В силу естественных причин, поскольку приходилось сталкиваться со многими сложными проблемами и решать их, спектр разногласий между членами «тройки» не только становился все более очевидным, но и непрерывно расширялся. Единственное, что не вызывало особых трений между ними, было отрицательное отношение к Троцкому. Хотя и здесь, необходимо сделать существенную оговорку: Сталин, как политик более широкого формата, способный видеть перспективу развития событий, порой проявлял готовность пойти на некоторые компромиссы с Троцким, которого он, не без задней мысли, также имел в виду использовать в своем противоборстве с двумя другими членами триумвирата при подходящих обстоятельствах. Об этом красноречиво свидетельствует выдержка из заключительного слова Сталина на XII съезде (эта выдержка, кстати, не вошла в опубликованный тогда стенографический отчет). Из слов Сталина и всей линии его поведения явствует, что в тот достаточно трудный для него период он стремился к определенному компромиссу с Троцким. «В сентябре прошлого года т. Ленин внес в Политбюро предложение о том, чтобы т. Троцкого назначили замом его, зам. предсовнаркома. Предложение это было проголосовано. Тов. Троцкий категорически отказался без мотивов. В январе этого года я повторил предложение т. Ленина, добавив, что по выбору Троцкого, либо он берет место зама и берет под опеку, так сказать, ВСНХ, либо он берет пост зама, беря под опеку Госплан, которым он очень увлекался. Мы еще раз получили категорический ответ с мотивировкой о том, что назначить его, Троцкого, замом – это значит ликвидировать его как советского работника. Конечно, товарищи, это дело вкуса»[1136]1136
  Двенадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет. С. 198–199.


[Закрыть]. Последнее замечание о том, что это, мол, дело вкуса, пронизано вполне понятным сарказмом. Но факт остается фактом: никто иной, как сам Сталин предлагал Троцкому занять пост заместителя Предсовнаркома. Насколько искренним являлся такой шаг со стороны Сталина, судить трудно. Видимо, стремление Сталина имело своей истинной целью посредством переключения Троцкого на курирование ВСНХ или Госплана освободить его от поста наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета, что значительно подрывало общие позиции Троцкого в стране. Но дело, собственно, даже и не в этих сталинских маневрах. Хотя, надо признать, он искусно маневрировал, тонко использовал в своих целях соперничество среди своих противников и демонстрировал, говоря высоким стилем, свое политическое мастерство. И объективности ради надо признать, что здесь он не на одну, а на целых две головы превосходил своих незадачливых конкурентов на место наследника вождя.

С высоты сегодняшнего дня все перипетии тогдашней борьбы диадохов за власть порой выглядят даже несколько примитивно, поскольку некоторые шаги оппонентов, кажется, можно заранее было рассчитать с тем, чтобы предпринять ответные или превентивные меры. Однако так кажется только сейчас, когда уже известны итоги этого противоборства и есть возможность на основе исторических данных ясно видеть просчеты и ошибки противостоявших сил. Тогда все это было покрыто завесой неопределенности. Что вовсе не выглядит загадкой или случайностью, ибо прежде всего сама обстановка в партии и стране отличалась чрезвычайной сложностью и напряженностью. НЭП и его последствия внесли нечто вроде хаоса в умы и настроения широких масс населения и, разумеется, самих партийцев. Не ясны были пути дальнейшего продвижения вперед, способы эффективной борьбы с негативными последствиями новой экономической политики. Словом, внутриполитическая ситуация в стране, хотя в целом и была более или менее стабильной, но продолжала оставаться сложной и противоречивой. Важнейшим фактором выступали и трудности экономического развития, разруха промышленности, нехватка элементарных товаров и продуктов, серьезные нарушения в отношениях между городом и селом, так называемые «ножницы» (дисбаланс между ценами на промышленные и сельскохозяйственные товары) и многое другое. Тревогу в ума и сердца правоверных коммунистов вносили и веяния НЭПа, связанные прежде всего с тем, что в городе и на селе все выше поднимали голову новые хозяева. Последние считали, что если большевиков не удалось победить в открытой военной схватке, то поражение им можно нанести на экономическом поле, где у них явно не было необходимого опыта и навыков.

Словом, ситуация в стране, брожение в самой партии, отсутствие единства в руководстве и, наконец, последнее по месту, но не по значению, – борьба за политическое наследие умиравшего вождя – все это в совокупности предопределяло нарастание борьбы в рамках триумвирата, а в конечном счете и его неотвратимый распад.

Распад триумвирата, как и следовало ожидать, начался с борьбы за власть. Точнее сказать, с углублением этой борьбы за власть. Новой особенностью ее выступало то, что атаки на Троцкого стали сочетаться с нарастанием противоборства между самими членами триумвирата. В центр внимания соратниками-соперниками Сталина был поставлен вопрос о том, что он не считается со своими коллегами по «тройке», не советуясь с ними, принимает решения о назначении тех или иных ответственных работников. Словом, действует так, как будто триумвирата вообще не существует. Возмущенный Зиновьев пишет летом 1923 года Каменеву. «Что же делает Сталин?…Спросил кого-нибудь Сталин при этих назначениях? Нас, конечно, нет. Тебя, боюсь, тоже нет. Что же получается? Своя рука владыка»[1137]1137
  «Известия ЦК КПСС». 1991 г. № 4. С. 197.


[Закрыть]. И далее в том же письме: «Продолжать ли примеры? Кажется, довольно.

Мы этого терпеть больше не будем.

Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина – пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по крайней мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же»[1138]1138
  Там же. С. 198.


[Закрыть]. Налицо не просто озабоченность, а настоящая тревога, порожденная ожиданием неизбежного политического шторма.

Как же Сталин реагировал на нападки со стороны своих коллег по триумвирату? Через С. Орджоникидзе он получил информацию, переданную ему Зиновьевым и другими, о планах, которые они вынашивали с целью ограничения власти Генерального секретаря. Еще не зная всех деталей этих планов, он ответил письмом, в котором так и чувствовалось не столько беспокойство, сколько плохо скрываемое презрение и насмешка. Вот полный текст его короткого послания: «Бухарину и Зиновьеву. Письмо ваше получил. Беседовал с Серго. Не пойму, что именно я должен сделать, чтобы вы не ругались, и в чем, собственно, тут дело? Не думаю, чтобы интересы дела требовали маскировку. Было бы лучше, если бы прислали записочку, ясную, точную. А еще лучше, если переговорим при первой возможности. Все это, конечно, в том случае, если вы считаете в дальнейшем возможной дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать. что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное). Если же не считаете ее возможной, – действуйте, как хотите, – должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных.