Текст книги "Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1"

Автор книги: Николай Капченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 75 страниц)

Со временем его пребывания там связано одно значительное событие в его жизни, которое повлияло на всю его дальнейшую судьбы. Как он сам позднее рассказывал, именно в этот период произошло его заочное знакомство с Лениным. Вот что он поведал по этому поводу: «Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за всё время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был её фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне всё время казалось, что соратники Ленина – Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие – стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орёл, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперёд партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нём одному своему близкому другу, находившемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири, – это было в конце 1903 года, – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил мой друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период… Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению.

С этого времени началось мое знакомство с Лениным.»[254]254
  И.В. Сталин. Соч. Т. 6. С. 52–54.


[Закрыть]

В связи с рассказанным выше эпизодом в мемуарной литературе о Сталине высказываются различные суждения. Одни ставят под сомнение сам факт возможности такой переписки. К их числу в первую очередь относится Троцкий. В обоснование своего утверждения он приводит целый ряд доводов, которые, на первый взгляд, выглядят логически безупречными. Но беспристрастный анализ всей аргументации, на которую опирается Троцкий, все же не позволяет признать ее убедительной. И прежде всего, то, что сам факт такой переписки не нашел своего подтверждения в архивных источниках, отнюдь не свидетельство того, что обмена письмами не было и такой обмен вообще не мог быть. Очевидно, что не только этот, но и бесчисленное множество других фактов не нашли в силу ряда различных причин своего закрепления и отражения в архивах как социал-демократического движения, так и царской полиции. Чисто логический, а скорее умозрительный метод доказательства или опровержения подобного рода фактов едва ли приемлем в историческом исследовании. Аналогичную аргументацию использовал и Э. Смит, который безапелляционно утверждает, что Сталин не посылал Ленину никакого письма и не получал такового от Ленина, поскольку, мол, данный факт не нашел отражения в архивах российских полицейских властей, в ленинских документах, в сочинениях самого Сталина. К тому же, по мнению Смита, Ленин был в это время чрезвычайно загружен подготовкой и проведением съезда партии и ему было не до того, чтобы заниматься перепиской с неизвестным ему ссыльным[255]255
  Е. Smith. The young Stalin. p. 113–114.


[Закрыть].

Некоторые другие биографы прямо обвиняют Сталина в фальсификации, указывая на то, что последний якобы в своих честолюбивых политических целях сознательно пошел на «фабрикацию» данного факта, чтобы подчеркнуть свою близость к Ленину с той еще поры, когда партия только-только создавалась. В частности, И. Грей пишет по этому поводу: «Маловероятно, чтобы Коба получил письмо, адресованное ему в Новую Уду, где он находился очень недолго. Неправдоподобно, чтобы Ленин, находившийся тогда в Швейцарии, слышал в то время что-нибудь о Кобе или Джугашвили. Эта история с письмом, по-видимому, была преднамеренным вымыслом; причем, столь торжественный случай и обращение к имени Ленина использовались для того, чтобы доказать, что Сталин является верным преемником Ленина…

Однако эта история в своей сущности представляется верной. В октябре 1904 года Коба из Кутаиси написал своему другу Давиташвили в Лейпциг, выражая горячую поддержку ленинским идеям. Тот показал письмо Ленину, который благосклонно прокомментировал письмо «пламенного колхидца»…»[256]256
  Ian Grey. Stalin. p. 41.


[Закрыть]

Мне кажется, что для серьезной и предметной полемики здесь фактически нет никакой почвы. Ни подтвердить, ни опровергнуть слова Сталина сейчас нет никакой возможности. Да, собственно, не столь уж важны сами детали их заочного знакомства. Они имели определенный смысл в 20-х годах, в период ожесточенной внутрипартийной борьбы, когда апелляция к авторитету Ленина и демонстрация реальной или мнимой близости к нему приобретали подчас серьезное значение в качестве аргумента в этой внутрипартийной борьбе. Для объективной же оценки становления Сталина как политического деятеля данный эпизод имеет скорее иллюстративный, нежели принципиальный характер. К тому же, нет никаких убедительных мотиваций ставить под сомнение факт переписки между Лениным и Сталиным в тот период.

С моей точки зрения, принципиальное значение имели не те или иные детали и обстоятельства их вступления в личный контакт, тем более что они затерялись в потоке времени. Важно иное – понимание и объективная оценка той роли, которую сыграл Ленин в политическом становлении Сталина, в превращении его в последовательного сторонника большевизма, что, разумеется, включало в себя признание не только теоретических основ большевизма, но и целостной политической философии, методов реализации поставленных целей, словом, всего того, что можно было бы определить как систему ценностей ленинизма.

И если мы под этим углом зрения обратимся к данной теме, то придем к совершенно определенному, не допускающему никаких сомнений заключению: Сталин с самого начала видел в Ленине образец революционного борца нового типа, человека, готового к решительной и бескомпромиссной схватке с режимом, того, кто, не отказываясь от оружия критики, все же предпочитает критику оружием. Всему складу ума и психологического облика Сталина импонировали именно такие черты. Добавим к этому его восхищение и почти преклонение перед Лениным как теоретиком, труды которого играли роль компаса для определения политического курса новой рождавшейся партии.

В подтверждении сказанного сошлемся на письмо, написанное Кобой из Кутаиса, найденное среди материалов переписки Ленина и Крупской (жена Ленина занималась поддержанием связей и перепиской с партийным подпольем) с большевистскими организациями России. Датируется письмо сентябрем – октябрем 1904 года. В нем Коба пишет: «Человек, стоящий на нашей позиции, должен говорить голосом твердым и непреклонным. В этом отношении Ленин – настоящий горный орел… Заключение (практический вывод) отсюда таково: возвысим пролетариат до сознания истинных классовых интересов, до сознания социалистического идеала, а не то чтобы разменять этот идеал на мелочи или приспособить к стихийному движению. Ленин установил теоретический базис, на котором и строится этот практический вывод. Стоит только принять эту теоретическую предпосылку, и никакой оппортунизм не подступит к тебе близко. В этом значение ленинской идеи. Называю её ленинской, потому что никто в русской литературе не высказывал её с такой ясностью, как Ленин.»[257]257
  И.В. Сталин. Соч. Т. 1. С. 56–58.


[Закрыть]

Но вернемся к предмету нашего изложения. В ссылке Коба с самого начала не собирался отбывать свой срок. Этот вид наказания не был сопряжен с чрезмерной опекой со стороны жандармских властей. Да и вся обстановка в стране в это время характеризовалась подспудным ростом социальной напряженности, что непосредственно стимулировало развитие революционных выступлений. Россия стояла на пороге войны с Японией, которая со всей очевидностью обнажила коренные пороки правящего в стране режима. Явные признаки приближавшейся революционной бури, конечно, ощущались и молодым Иосифом. Обретенный им к тому времени опыт подпольной деятельности, навыки конспирации, к которой он проявлял особую склонность, давали ему основание надеяться на успешное осуществление побега из места ссылки. Как вполне авторитетно свидетельствует Троцкий (на счету которого тоже имеется побег из Сибири): «К началу 1904 года ссылка успела окончательно превратиться в решето. Бежать было, в большинстве случаев, не трудно: во всех губерниях существовали свои тайные «центры», фальшивые паспорта, деньги, адреса. Коба оставался в селе Новая Уда не больше месяца, т. е. ровно столько, сколько нужно было, чтобы осмотреться, найти необходимые связи и выработать план действий.»[258]258
  Лев Троцкий. Сталин. T. I. С.65.


[Закрыть]

Действительно, Сталин пробыл в ссылке чуть больше месяца с 27 ноября 1903 по 5 января 1904 года. Это согласно официальной хронике. Некоторые мемуаристы, в частности, будущий тесть Сталина С. Аллилуев в своих воспоминаниях приводит следующие подробности его побега: «Пробыв всего несколько дней в ссылке, он пытался бежать, но у него не было тёплой одежды. Сосо в дороге обморозил лицо и уши и вынужден был прервать побег. Но мысль о побеге не покидала его. Пятого января побег был осуществлён.»[259]259
  С. Аллилуев. Пройденный путь. С. 109.


[Закрыть]

5. Снова на Кавказе

Путь его лежал на Кавказ. Да и трудно себе представить, чтобы он, не обладая необходимыми связями и личными знакомствами с подпольщиками в Петербурге и в Москве, рискнул бы отправиться в одну из двух столиц. Этот момент, на котором некоторые биографы Сталина акцентируют свое внимание, стремясь таким способом подчеркнуть провинциальный масштаб революционной деятельности Кобы в тот период, на мой взгляд, не заслуживает особого внимания. Реальная и объективная оценка его деятельности к моменту побега из ссылки не позволяет причислить его к партийным функционерам (выражаясь современным стилем) общероссийского масштаба. Но это обстоятельство не может служить оправданием для всяческих обвинений его в политическом провинциализме. Активная деятельность в рамках Кавказа не может и не должна противопоставляться более масштабной революционной работе в общероссийских рамках. Собственно, это был период созревания, обретения необходимого опыта, без которого и работа в центре также была бы немыслима.

В чисто психологическом плане, для более глубокого понимания личности Сталина и всего хода его эволюции в дальнейшем как деятеля общероссийского, а потом и мирового масштаба, несомненный интерес представляет и вопрос о том, что первая ссылка в Сибирь, во время которой он впервые попал в собственно Россию, вышел за пределы своего привычного кавказского круга, во всей своей наглядности раскрыла перед ним всю необъятность страны. Можно по-разному называть это ощущение, но оно не могло не оказать сильного воздействия на молодого революционера, И, видимо, со времен первой ссылки у Сталина появилось, а затем и окончательно сформировалось чувство собственной сопричастности к судьбам России. На этот счет нет никаких исторических подтверждений. Однако, мне представляется, что этот чисто психологический фактор, сыгравший в дальнейшем столь существенную роль в его биографии, возник именно в период его пребывания в ссылке.

Однако, видимо, не только чувство революционного долга, или назовем его жаждой подпольной деятельности, звало его к себе на родину. Есть основания предполагать, что немалую роль сыграли и обстоятельства личного свойства. Примерно в это время или несколько позднее он через своих товарищей по революционной деятельности познакомился с Екатериной Сванидзе, ставшей впоследствии его первой женой. Вот что об этом пишет автор наиболее полного жизнеописания Сталина Р. Такер. Он специально оговаривается, что подробных сведений относительно первого брака Иосифа в распоряжении историков нет, поэтому приходится опираться в основном только на воспоминания И. Иремашвили. Со своей будущей женой Иосиф познакомился, очевидно, через ее брата Александра, который учился вместе с ним в Тифлисской семинарии и был участником одного из революционных кружков, руководимых Сосо. Хотя Иремашвили утверждает, что бракосочетание состоялось в 1903 г., оно произошло гораздо позже.

Упоминавшийся уже Р. Макнил в своей книге пишет, что они поженились в 1905 году. Иосиф обвенчался с ней в церкви. Последнее было сделано, чтобы угодить его матери, отличавшейся, как уже было отмечено выше, особым чувством религиозности. Ограничиться так называемым гражданским браком – значило бы проложить непроходимую пропасть между матерью и сыном. Сама Екатерина Сванидзе родилась в 1882 году в семье, члены которой стали впоследствии довольно видными и активными участниками революционного движения[260]260
  R. Mс Neal. Stalin. Man and Ruler. p. 19.


[Закрыть]. Ее отец – Семен Сванидзе работал на железной дороге и был социал-демократом. Сама она была далека от революционных идей своего отца и брата, ее интересовали лишь семейные дела. В этом смысле она являла собой пример типичной грузинской женщины того времени.

Приведенные выше свидетельства Р. Макнила в действительности не соответствуют фактам. Проведенное российским историком А.В. Островским исследование на базе архивных материалов рисует следующую картину первого брака Сталина. К средине 1906 года стало очевидно, что у Екатерины Сванидзе будет от Кобы ребенок. Естественно, возникла необходимость официально оформить их отношения. Но сделать это было непросто, поскольку Коба находился в розыске и в Тифлисе проживал нелегально. Найти священника, который бы согласился их обвенчать в церкви, было трудно. В конце концов с помощью друзей удалось разрешить эту проблему. Однокурсник Сосо по семинарии – один из священников церкви Святого Давида – согласился обвенчать их, но в церкви нужно было появиться в один или два часа пополуночи и с небольшим числом участников свадебной процедуры. «Так и было сделано. Венчание в церкви Святого Давида состоялось в ночь с 15 на 16 июля 1906 г. Из метрической книги этой церкви следует, что обряд венчания был совершен священником Христисием Тхинвалели, а свидетелями при венчании были «по женихе тифлисский гражданин Давид Мотосович Монаселидзе, Георгий Иванович Елисабедашвили, по невесте: Михаил Николаевич Давидов и Михаил Григорьевич Цхакая». Обвенчавшись, Екатерина Сванидзе не только сохранила свою девичью фамилию, но и не стала делать отметки о браке в паспорте.

В эту же ночь на улице Крузенштерна состоялась свадьба, на которой присутствовало немногим более десяти человек. Кроме жениха и невесты, а также их свидетелей, это были Васо и Георгий Бердзеношвили, Арчил Долидзе, Александра и Михаил Монаселидзе, С.А. Тер-Петросян.

Чем на протяжении почти полутора месяцев после этого события занимался И.В. Джугашвили, мы не знаем. Известно лишь, что в конце лета 1906 г. он принял участие в подготовке партийной конференции закавказских организаций РСДРП.»[261]261
  А.В. Островский. Кто стоял за спиной Сталина? С. 248–250.


[Закрыть]

Первая жена Иосифа имела такое же имя, какое было у его матери, причем она во многом, и не только чисто внешне, походила на его мать. Екатерина Сванидзе происходила отнюдь не из интеллигентной среды и не разделяла революционных взглядов своего брата Александра. Она была простой грузинской женщиной, для которой обязанности жены составляли всю суть жизни. Как и Екатерина Джугашвили, она была глубоко религиозна и, по словам Иремашвили, даже молилась ночами о том, чтобы муж отказался от кочевой жизни профессионального революционера и занялся чем-то более основательным. Напоминала она старшую Екатерину и абсолютной преданностью Иосифу, на которого «глядела… как на полубога». Где супруги жили во время редких встреч – неизвестно. Вполне возможно, что в какой-то части дома родителей Екатерины Сванидзе, который, как считают, находился в селении Диди-Лило близ Тифлиса, на родине далеких предков Джугашвили (здесь Р. Макнил, не располагая никакими фактами, пускается в догадки и предположения, не имеющие под собой какой-либо почвы.) Между тем имеется свидетельство тестя Сталина – С. Аллилуева, который в своих воспоминаниях описал такой эпизод: «В конце июля (очевидно, 1907 года – Н.К.) по совету товарищей я направился к Кобе. Коба с женой жил в небольшом одноэтажном домике. Я застал его за книгой. Он оторвался от книги, встал со стула и приветливо сказал:

– Пожалуйста, заходи.

Я сказал Кобе о своём решении выехать в Питер и об обстоятельствах, вынуждающих меня предпринять этот шаг.

– Да, надо ехать, – произнёс Коба. – Житья тебе Шубянский (градоначальник Баку – Н.К.) не даст.

Внезапно Коба вышел в другую комнату. Через минуту-две он вернулся и протянул мне деньги. Видя мою растерянность, он улыбнулся.

– Бери, бери! – произнёс он, – попадёшь в новый город, знакомых почти нет. Пригодятся… Да и семья у тебя большая.»[262]262
  С. Аллилуев. Пройденный путь. С. 182.


[Закрыть]

Некоторые детали, уточняющие хронологию событий, приводит в своей книге о Сталине Р. Макнил. Еще раз повторим, что он ссылается при этом на данные, которые сообщил ему грузинский профессор Табагуа на основе архивных изысканий. Согласно этим данным, Екатерина 22 марта 1907 года (а не в 1908 г. как обычно утверждается в некоторых публикациях) родила сына Якова. Во время проживания в Баку она заболела.

Обстоятельства, связанные со смертью первой жены Сталина, на основе архивных материалов воспроизводит в своей книге А.В. Островский. Я приведу полностью соответствующий фрагмент: «В Баку, – вспоминал М. Монаселидзе, – Като тяжело заболела. В октябре 1907 г. больную Като Сталин привез в Тбилиси, а затем опять вернулся в Баку». Через «две-три недели болезни Е.С. Сванидзе скончалась».

«22 ноября, – писал М. Монаселидзе, – Като скончалась. Сталин в это время был в Тбилиси. Като скончалась у него на руках. У гроба Като была снята фотография членов семьи и близких. Среди которых был и товарищ Сталин»

Сообщение о смерти Като было опубликовано в №№ 22,23 и 24 газеты «Цкаро». Оно гласило: «С сердечной скорбью извещают товарищей, знакомых и родных о смерти Екатерины Семеновны Сванидзе Джугашвили Иосиф – своей жены, Семен и Сефора – дочери, Александра, Александр и Марико – своей сестры. Вынос тела в Колоубанскую церковь 25 ноября в 9 часов утра, Фрейлинская, 3».

Похоронена была Е.С. Сванидзе на Кукийском кладбище святой Нины.»[263]263
  А.В. Островский. Кто стоял за спиной Сталина? С. 262.


[Закрыть]

Любивший ее Джугашвили был глубоко опечален. Иремашвили, ставший уже меньшевиком и, таким образом, политическим противником, тем не менее пришел, чтобы выразить свое соболезнование и присутствовать на панихиде в церкви, которую отслужили в соответствии с последней волей покойной и пожеланиями семьи Сванидзе. Когда небольшая процессия достигла кладбища, рассказывал Иремашвили, «Коба крепко пожал мою руку, показал на гроб и сказал: «Сосо, это существо смягчало мое каменное сердце; она умерла и вместе с ней последние теплые чувства к людям». Он положил правую руку на грудь: «Здесь внутри все так опустошено, так непередаваемо пусто»[264]264
  lremaschwili J. Stalin und die Tragodie Georgiens. S. 40.


[Закрыть].

В свою очередь Троцкий также ссылается на Иремашвили, рисуя картину постепенного превращения Кобы в подобие некоего монстра, в характере которого на первый план выступают черты отъявленного мизантропа. «Начиная с того дня, когда он похоронил свою жену, – цитируется Иремашвили, – он утратил последний остаток человеческих чувств. Его сердце наполнилось невыразимо злобной ненавистью, которую уже его безжалостный отец начал сеять в детской душе сына. Он подавлял сарказмом все более редко подымавшиеся моральные сдержки. Беспощадный по отношению к самому себе, он стал беспощадным по отношению ко всем людям.»[265]265
  Лев Троцкий. Сталин. T. I. С. 130.


[Закрыть]

Что ж, описание Иремашвили весьма впечатляет искренней сентиментальностью! Однако оно как-то уж слишком контрастирует с тем портретом Кобы, который в других местах своей книги рисует тот же Иремашвили. Не очень верится в сентиментальность Кобы даже в такой для него трагический час. Невольно начинаешь думать, что весь смысл данного пассажа сводится к тому, чтобы оттенить одну единственную мысль – утрату Кобой последних теплых чувств к людям вообще. Именно доказательству его черствости и полного равнодушия к людям подчинено все повествование, связанное с данным эпизодом.

Вот почему свидетельства подобного рода не хочется воспринимать на веру как бесспорные факты, верно отражающие обстоятельства личной жизни молодого Сталина. К тому же они в целом не укладываются в общую конфигурацию его чрезвычайно сдержанного, далекого от порывов сентиментальности и приступов отчаяния, характера. Конечно, может быть, он глубоко и искренне любил свою первую жену и испытывал чувство большой утраты с ее смертью. Однако не может не вызывать отторжения намерение через этот эпизод представить Кобу как законченного и даже патологического мизантропа. Общую картину отнюдь не меняет и то, что некоторые биографы, как бы нехотя признают то, что Иосиф любил свою первую жену, но, мол, это было чем-то неестественным, точнее противоестественным для него. Ведь в сущности и любовь к своей первой жене не могла изменить его натуру человеконенавистника, который не знал и не ведал, что такое истинная любовь к людям.

Такова логика подобных умозаключений и логических построений. Однако, и это достаточно общепринятый постулат, одной из главных побудительных причин, толкающих человека на путь революционной борьбы, как раз и является любовь к людям, стремление освободить их от эксплуатации, несправедливости и угнетения. И в этом более широком контексте постулат о мнимом равнодушии Сталина, в том числе и в молодом возрасте, к людям вообще, кажется мне, мягко говоря, не вполне убедительным.

Но вернемся непосредственно к деятельности Сталина после совершенного им побега из сибирской ссылки. По свидетельству С. Аллилуева, едва Коба вернулся из ссылки, как снова весь ушёл в революционную работу. Прямым подтверждением этого служит следующее донесение начальника тифлисского охранного отделения в Департамент полиции: «Джугашвили Иосиф Виссарионов, крестьянин села Диди Лило Тифлисской губернии, разыскивается циркуляром Департамента полиции за № 5500 от 1 мая 1904 г. В 1902 г. привлекался обвиняемым при Тифлисском губернском жандармском управлении, последствием чего была высылка под гласный надзор полиции на 3 года в Восточную Сибирь (предложение Департамента полиции 17 июля 1903 г. № 4305), откуда 5 января 1904 г. скрылся. По указанию агентуры, проживает в городе Тифлисе, где ведет активную преступную деятельность»[266]266
  А.В. Островский. Кто стоял за спиной Сталина? С. 228.


[Закрыть].

Он участвует в работе Кавказского союзного комитета РСДРП, пишет листовки и прокламации, выступает на конспиративных собраниях и многочисленных дискуссиях[267]267
  Достаточно весомым подтверждением того, что к этому времени Коба имел бесспорный авторитет в революционном движении, служит факт его избрания в заочном порядке (он находился в батумской тюрьме) в состав Кавказского комитета РСДРП.


[Закрыть]. В центре тогдашней внутрипартийной жизни оказались принципиальные разногласия между большевиками и меньшевиками, наиболее выпукло проявившиеся в ходе II съезда РСДРП (1903 г.), который фактически и зафиксировал существовавший в латентном виде раскол партии на два диаметрально противоположных крыла. С этого времени борьба двух течений в российской социал-демократии стала основной осью, вокруг которой развивались все внутрипартийные события.

Существо этих разногласий хорошо известно, как известны и конечные результаты этой многолетней политической борьбы. В мою задачу не входит рассматривать и анализировать весь спектр вопросов, различный подход к которым и проложил непреодолимую пропасть между большевиками и меньшевиками. Кто его знает, может быть, не будь этих разногласий, судьба русской революции и пути ее развития имели бы совершенно иной характер и иную направленность. Но как известно, сослагательное наклонение – единственное, неприемлемое для истории, точнее для характеристики исторического процесса и его результатов.

В официальной партийной историографии, как во времена Сталина, так и после него, противостояние между большевиками и меньшевиками трактовалось как альфа и омега всей партийной деятельности до революции. Думается, что до определенной степени так это и было. Однако при освещении конкретных этапов истории РСДРП место и роль этого исторического противостояния, на мой взгляд, сознательно или в силу укоренившихся в мышлении шаблонов явно преувеличивались в ущерб правде жизни. Каковы бы ни были степень и острота противоборства двух фракций единой тогда партии, все-таки у них существовала и общность по многим принципиально важным вопросам. В конце концов перед ними был общий враг – царское самодержавие, и над ними висела одна и та же опасность, которая, как известно, сплачивает, куда сильнее, чем многие другие политические и иные узы.

Памятуя об этом, думается, можно определить и верный ракурс для оценки партийной деятельности Сталина в тот период. С самого начала следует отбросить, как откровенно упрощенный, постулат, согласно которому стержнем всей партийной работы Сталина в Закавказье в тот период была непримиримая и неустанная борьба против меньшевиков. Разумеется, такая борьба имела место и этот факт находит красноречивое отражение в опубликованных работах Сталина, относящихся к тому времени. Более того, Сталин, в силу ряда свойственных его натуре черт характера, был более, чем другие, склонен выступать против концепций политической борьбы, отстаиваемых меньшевиками. Ему органически претили их умеренность и осторожность в выборе средств борьбы, акцент на экономические требования в ущерб методам боевой и наступательной тактики. Сталинский менталитет чуть ли не инстинктивно отторгал политическую философию меньшевизма, которую кратко, хотя и упрощенно, можно выразить ставшей крылатой фразой – «медленным шагом, робким зигзагом» – идти к цели. (Отнюдь не случайно, что автором этой емкой формулы был один из виднейших лидеров меньшевизма Ю. Мартов)

Вполне естественно, что в такой обстановке в среде закавказских социал-демократов развернулась борьба за преобладающее влияние на рабочие организации, за руководство ими. В известном смысле можно говорить в данном контексте и о борьбе за лидерство. Причем в силу ряда объективных исторических причин позиции меньшевиков в рабочем движении Кавказа, как и вообще во всем спектре антиправительственных сил, были гораздо более сильными, чем позиции большевиков. Поэтому феерическая картина непрерывных побед Сталина и большевиков над меньшевиками, которая красочно рисовалась официальной партийной историографией, конечно же, далека от реально существовавшей в то время[268]268
  Вот один характерный пример того, как произвольно обращались с историей, как факты подгонялись под заранее заготовленную схему. В 1932 году в журнале «Большевик» была опубликована статья Сталина «Письма с Кавказа», написанная еще в 1910 году. В связи с этой публикацией центральными комитетами компартий Грузии и Азербайджана были приняты соответствующие директивные постановления. Один из пунктов постановления ЦК компартии Грузии гласил: «Поручить институту марксизма-ленинизма в месячный срок пересмотреть все исторические работы под углом зрения статьи тов. Сталина «Письмо с Кавказа». («Сборник материалов в связи с «Письмом с Кавказа» тов. Сталина». Азернешр. Баку. 1932. С. 30)


[Закрыть]. Кобу, как явствует из воспоминаний современников, мало волновали или тревожили соображения, что меньшевики составляли тогда бесспорное большинство в социал-демократических организациях, да и среди рабочих они пользовались безусловным первенством в сравнении с большевиками. Фактор численного большинства был в его понимании отнюдь не решающим в политической борьбе. Вся его последующая деятельность служит как бы иллюстрацией такого отношения к понятию большинства.

А. Барбюс приводит следующий любопытный эпизод:

«Однажды рабочий Долибадзе сказал Кобе:

– Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, – это, черт возьми, все-таки большинство партии!

Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.

– Большинство-то это, положим, что и не большинство, – это я говорю тебе в смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь– кто был прав и кто не прав.»[269]269
  Анри Барбюс. Сталин. С. 47–48.


[Закрыть]

Конечно, эта ремарка Кобы говорит о его, мягко выражаясь, весьма своеобразном толковании известного постулата марксистской диалектики о соотношении количества и качества и переходе количества в качество. Но это все-таки еще и не откровенно жульническое понятие, получившее распространение в хрущевские времена. Я имею в виду понятие «арифметическое большинство», пущенное в обиход в интересах шельмования политических противников.

С оговоркой такого свойства, как мне представляется, и следует характеризовать деятельность Сталина в тот исторический отрезок времени. Видимо, следовало бы сделать еще ряд существенных замечаний, касающихся понимания и толкования молодым Сталиным норм, регулирующих внутрипартийные отношения меньшинства и большинства. Сами эти понятия – большинство и меньшинство – разумеется, не статичны, они весьма подвижны: сегодняшнее меньшинство завтра превращается в большинство и наоборот. Реальная картина российской политической сцены в тот период наглядно подтверждала эту простую истину. Но все-таки неоспоримым фактом является то, что меньшевики в Грузии на всем протяжении революционного процесса составляли большинство, а большевики всегда были в меньшинстве. И это предопределяло ход и перипетии всех внутрипартийных баталий. Естественно, данное обстоятельство накладывало и свою неизгладимую печать на формирование всей политической философии Сталина как революционера, на выработку им своих стратегии и методов этой борьбы.

История борьбы между большевиками и меньшевиками не только за влияние на рабочее движение, но и в целом за пути и перспективы развития революционного процесса в России, как мне представляется, сформировала в Сталине-политике сугубо прагматическое отношение к таким понятиям, как большинство и меньшинство. Фигурально выражаясь, большинством он считал тех, кто стоит, по его мнению, на правильных позициях. В своей дальнейшей политической и государственной деятельности он не раз подтверждал это. Вне зависимости от того, как относиться к Сталину-политику, такое псевдодиалектическое толкование понятий большинства и меньшинства, по меньшей мере, отдает откровенным цинизмом. Это – объективный факт и факт бесспорный.