Текст книги "Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1"

Автор книги: Николай Капченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 75 страниц)

6. Коба и меньшевики

Специального внимания заслуживает еще один довольно пикантный момент в политической биографии Сталина того периода. Речь идет о весьма распространенной среди исследователей жизни Сталина версии, согласно которой в первое время после образования двух течений он примыкал к меньшевикам и лишь впоследствии стал на позиции большевизма. Собственно, единственным аргументом в подтверждении данной версии служит опубликованный 23 декабря 1925 года газетой ЦК компартии Грузии «Заря Востока» документ – справка начальника Тифлисского охранного отделения Карпова, датированная 1911 годом. В ней говорилось, что «с 1902 г. он работал в социал-демократической организации, сначала меньшевиком, а потом большевиком». На него ссылается и Троцкий, который первым более или менее обстоятельно рассмотрел данный вопрос. Будучи сам чужаком среди большевиков (к ним он примкнул лишь летом 1917 года), он в своей книге о Сталине демонстрирует по этому вопросу не столь уж разоблачительный пафос. Видимо, Троцкий сознавал, что одного упоминания в полицейской справке о первоначальной принадлежности Джугашвили к меньшевикам (а само деление на большевиков и меньшевиков возникло не в 1902, а в 1903 году после II съезда партии) явно недостаточно, чтобы делать категорические выводы. Поэтому он счел необходимым подкрепить свое утверждение и доводами, так сказать, чисто психологического порядка. Они достаточно любопытны, поэтому их стоит привести: «…Не все ли равно, в самом деле, примкнул ли Коба к большевизму в середине 1903 года или накануне 1905 года? – ставит вполне справедливо вопрос Троцкий. – Однако этот скромный вывод помимо того, что он раскрывает перед нами попутно механику кремлевской историографии и иконографии, имеет серьезное значение для понимания политической личности Сталина. Большинство писавших о нем принимает его переход на сторону большевизма как нечто естественно вытекающее из его характера и, так сказать, само собой разумеющееся. Такой взгляд нельзя не признать односторонним. Твердость и решительность предрасполагают, правда, к принятию методов большевизма; однако сами по себе эти черты еще не решают. Люди твердого склада встречались и среди меньшевиков, и среди социалистов-революционеров. С другой стороны, не так уж редки были мягкие люди в среде большевиков. Большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером; он представляет прежде всего историческую философию и политическую концепцию.»[270]270
  Лев Троцкий. Сталин. T. I. С. 81.


[Закрыть]

С такой логикой рассуждений, конечно, согласиться можно. И тем не менее, предположение о принадлежности Сталина к меньшевикам, пусть и короткое время, мне представляется маловероятным. Как ни пытается Троцкий доказать, что одного характера и твердости Сталина было недостаточно, чтобы примыкать к большевикам, все же именно в силу присущих ему черт не только характера, но и мировосприятия он несомненно находился не в стане меньшевиков с их политической философией постепенности и умеренности. Ведь еще до разделения РСДРП на два крыла он находился в конфликте с умеренными в грузинской социал-демократии (Жордания, Джибладзе, Чхеидзе и другими). Это явствует из их же собственных свидетельств. С какой же стати, когда противостояние двух враждебных течений в движении стало еще более четким и более масштабным, он вдруг очутился в лагере своих непримиримых оппонентов? Что-то здесь не сходятся концы с концами. Имеется гораздо больше оснований упрекать Кобу в чрезмерной непримиримости к меньшевикам, в игнорировании с его стороны необходимости совместной работы с ними, чем в примиренчестве, а тем более принадлежности к ним. И ясно, что не только личные качества Сталина, но и вся его политическая философия как раз и вмещались в русло большевизма.

Косвенным образом такую аргументацию подтверждает и американский биограф Сталина А. Улам. Касаясь данного сюжета, он пишет: «Что убедило Кобу присоединиться к большевикам? Вне всяких сомнений, с самого начала – амбиции. В 1904–1905 гг. быть меньшевиком в Грузии означало следовать за такими признанными лидерами, как Жордания и Джибладзе. Быть большевиком давало, грубо говоря, лучший шанс более быстрого продвижения, не быть затерявшимся в толпе и привлечь к себе внимание за пределами Грузии.»[271]271
  Adam B. Ulam. Stalin… p. 55.


[Закрыть] Не исключено, что соображения, скажем так, карьерного порядка и играли какую-то роль в определении Кобой выбора политической ориентации. Но нам представляется, что таковые, если они и имели место, играли более чем второстепенную роль. Всерьез говорить о карьере применительно к профессиональному революционеру пока что провинциального масштаба, по меньшей мере, не очень серьезно. Даже беря в расчет честолюбие, отличавшее Кобу. Гораздо более основательны соображения относительно его принципиальных расхождений с Жордания и Джибладзе. С ними ему было не по пути и раньше. А с образованием двух организационно оформившихся течений в социал-демократии их пути разошлись еще круче.

Однако вернемся к злополучной полицейской справке, породившей столько толков и кривотолков вокруг принадлежности Сталина к меньшевикам. Что касается как бы вскользь промелькнувшего в ней упоминания о его первоначальной принадлежности к меньшевикам, то оно, как мне кажется, не соответствовало действительности. Видимо, не стоит уж слишком преувеличивать осведомленность полицейских чинов во всех деталях политической позиции того или иного деятеля российского революционного движения. Кстати, в этой справке содержится явная несуразность, касающаяся датировки участия Кобы в революционном движении. Как видно из других документов той же охранки, такое его участие зафиксировано с более раннего периода. Вот один из таких фактов. Тифлисское жандармское управление писало 1 июля 1902 г. за № 2040 помощнику начальника Кутаисского жандармского управления в Батумском округе: «По агентурным данным, осенью того же 1901 г. Джугашвили был избран в состав Тифлисского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, участвовал в двух заседаниях этого комитета, а в конце 1901 г. был командирован для пропаганды в Батум…»[272]272
  Л. Берия. К истории…. С. 28.


[Закрыть]

Одним словом, сведения, приведенные в рассматриваемой справке, не отличаются точностью и, естественно, возникает вопрос в их достоверности. К тому же, принадлежность к большевикам или меньшевикам стала в глазах полиции иметь значение не в момент раскола партии, а значительно позднее, когда выявились принципиальные разногласия между ними в коренных вопросах борьбы против режима. Суммируя сказанное, можно сказать, что Коба, будучи приверженцем наиболее радикальных методов борьбы с царизмом, не мог принадлежать к лагерю меньшевиков. Спекуляции на этот счет, скорее всего, следует отнести к разряду мифов, за которыми нет действительно убедительных фактов.

В эпицентре внутрипартийной борьбы в тот период стоял вопрос о созыве III съезда партии, на чем настаивали большевики, поскольку Центральный Комитет после II съезда оказался под контролем сторонников меньшинства и, по убеждению Ленина и его приверженцев, проводил в корне ошибочную линию в условиях набиравшего все больший размах революционного процесса. Логика развития внутрипартийной борьбы все больше толкала оба течения в российской социал-демократии на диаметрально противоположные позиции, что с закономерной неизбежностью вело в конечном итоге к расколу.

Для Сталина внутрипартийная борьба, а точнее борьба против меньшевиков, стала одним из главных направлений всей его политической деятельности. Можно сказать, что именно этот период заложил в нем свое собственное понимание многих партийных принципов. У него сложилось убеждение, что внутрипартийная борьба, борьба с политическими оппонентами – явление естественное и неизбежное. Еще большее значение, на мой взгляд, приобрел главный вывод, сделанный им на основе опыта внутрипартийных баталий, – с политическими противниками надо искать не компромиссов, общих точек соприкосновения позиций, а вести курс на то, чтобы добиться их полного разгрома. В дальнейшем, когда поле и масштабы политической деятельности Сталина стали неизмеримо большими, такое понимание смысла и методов борьбы со своими противниками он не только сохранил, но и развил чуть ли не до универсального уровня.

Естественно, Коба активно участвовал в политических дебатах, в особенности по вопросу проведения съезда партии. И поскольку сторонники меньшинства противились созыву съезда и решили взамен него провести свою собственную конференцию, большевики взяли курс на проведение собственного съезда. В этой обстановке Коба первостепенное внимание обратил на практические организационные меры по выполнению задач, связанных с проведением съезда. Уже с тех времен, подобно длинному шлейфу, видится его склонность сочетать меры политического и пропагандистского характера с организационными шагами. В дальнейшем это ценное качество и предопределило его успехи в схватках со своими оппонентами, которые, на первый взгляд, располагали огромными преимуществами перед ним. При непосредственном участии Кобы Кавказский союзный комитет и проведенная в ноябре 1904 года конференция кавказских комитетов высказывается за проведение III съезда партии. Акцент при этом делался на то, чтобы местные партийные организации последовательно проводили в жизнь тактические и организационные принципы большевизма.

Неудивительно, что такая линия встретила резкий отпор со стороны меньшевиков, имевших значительный перевес в большинстве партийных организаций Кавказа. Под несомненным воздействием Кобы Кавказский союзный комитет принял решение о роспуске Бакинского комитета (июнь 1904 г.) Коба лично отправился тогда в Баку, чтобы обеспечить выполнение указанного решения. Несколько в иной форме, но по существу то же самое произошло и с Тифлисским комитетом, руководство которого во главе с С. Джибладзе и Н. Рамишвили отказалось подчиниться решению Кавказского союзного комитета и заявило о выходе из кавказского союза РСДРП (нечто вроде федерации партийных комитетов кавказского региона). Вполне в духе бескомпромиссной и наступательной стратегии и тактики, которыми руководствовался Коба, было принято решение и о роспуске Тифлисского комитета. Причем характерно то, что это решение мотивировалось требованиями соблюдения устава партии: «Центральный орган Кавказского союза – союзный комитет по поводу выхода из союза Тифлисского комитета постановил: подобный поступок Тифлисского комитета (выход из союза) нарушает принятые II съездом партийные принципы, союзный устав и этим самым оставляет вне партии теперешних членов Тифлисского комитета; поэтому союзный комитет учреждает новый Тифлисский комитет, который будет подлинным представителем партии в Тифлисе и вместе с другими кавказскими товарищами поведёт нас на борьбу против правительства и буржуазии.»[273]273
  Л. Берия. К истории…. С. 57–58.


[Закрыть]

Примерно к этому периоду относится и установление заочного (письменного) контакта Сталина с Лениным. (Не считая тот, о котором уже шла речь выше). В письме, написанном Кобой из Кутаиси находившемуся в Лейпциге М. Давиташвили он критиковал позицию Г.В. Плеханова как лидера меньшевиков и писал: «Здесь был один приехавший из ваших краев, взял с собой резолюцию кавказских комитетов в пользу экстренного съезда. Напрасно смотришь на дело безнадежно: колебался только Кутаисский комитет, но мне удалось убедить их»[274]274
  Переписка В.И. Ленина и руководимых им учреждений РСДРП с местными партийными организациями. 1903 – 1905. М. 1977. Т. 3. С. 52–54.


[Закрыть].

Как пишет А.В. Островский, довольно обстоятельно осветивший данный эпизод из политической биографии Сталина, «это письмо представляет интерес в двух отношениях. С одной стороны, оно свидетельствует о первых известных нам контактах И.В. Джугашвили с эмиграцией, а с другой стороны, интересно тем, что стало известно В.И. Ленину и таким образом произошло их заочное знакомство. Позднее И.В. Сталин сдвинул этот эпизод на год вперед, живописав, как непосредственно обратился к В.И. Ленину с письмом из сибирской ссылки и получил от него ответ.»[275]275
  А.В. Островский. Кто стоял за спиной Сталина? С. 222.


[Закрыть]

Однако вернемся к основной линии нашего сюжета.

Я специально остановился на борьбе молодого Сталина против меньшевиков, чтобы у читателя сложилось основанное на фактах представление о некоторых сторонах его тактики и политических методах борьбы со своими оппонентами. Опыт, приобретенный им в период подполья, в особенности непримиримая, рассчитанная на полную капитуляцию противостоящей стороны борьба, несомненно, стали существенной составной частью его будущей политической стратегии. Пока что это были только первые уроки внутрипартийных баталий, но важно отметить те выводы и уроки, которые извлекал Коба из них, оттачивая свое мастерство в той сфере, которая стала со временем едва ли не основным и главным полем его деятельности. По крайней мере, в те исторические отрезки времени, когда он вел борьбу за утверждение своего лидерства в партии.

7. Первая русская революция

Начало русско-японской войны в январе 1904 года смешало все политические карты в стране. Оно поставило перед основными действующими на общероссийской арене силами ряд новых проблем и дилемм, и выбор между ними был отнюдь не из легких. И одной из главных было отношение к этой войне. В свете целостного портрета Сталина как государственника и патриота, которым он показал себя в годы своего всевластия, несомненный интерес представляет в ретроспективном плане и его позиция по отношению к русско-японской войне. Надо сказать, что его личная точка зрения нашла свое выражение в партийных решениях, и она вполне соответствовала общей позиции большевиков, стоявших на платформе поражения собственного правительства. Они исходили из того, что военные неудачи России приведут к углублению кризиса режима и ускорят падение царизма. В прокламации Тифлисского комитета по поводу войны эта точка зрения сформулирована предельно откровенно: «Пожелаем, чтобы эта война для российского самодержавия явилась более плачевной, чем Крымская война… Тогда пало крепостное право, теперь же, в результате этой войны, мы похороним родное детище крепостничества – самодержавие с его смрадной тайной полицией и жандармами!»[276]276
  Л. Берия. К истории…. С. 59.


[Закрыть]

С многомерной исторической дистанции, по прошествии целого столетия, конечно, отношение большевиков к войне и личная позиция Сталина по этому вопросу выглядят отнюдь не столь бесспорными, как им казалось тогда. Если пользоваться марксистской терминологией, то они допускали одну существенную ошибку – узко классовые интересы ставили выше общенациональных. Хотя сами классовые интересы угнетенных являлись лишь составной частью общенациональных интересов, отстаивать и выражать которые взялись большевики. Эта же ошибка была допущена ими и во время первой мировой войны, когда они также заняли пораженческую позицию.

Весьма показательно, как сам Сталин характеризовал русско-японскую войну и поражение в ней царской России спустя 40 лет: «…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжёлые воспоминания. Оно легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня.»[277]277
  И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского союза. М. 1946. С. 205.


[Закрыть]

Как видим, через 40 лет оценка Сталиным русско-японской войны претерпела коренные изменения. В 1945 году он выступал как государственник и патриот, апеллировал к народу, подчеркивая, что Япония и в первой войне с Россией выступала в качестве агрессора. Акцент на тяжелых чувствах, порожденных в народе поражением русских войск в той войне, говорит сам за себя. Видимо, и в тот период, когда Сталин и большевики выступали с пораженческой платформой, они не могли не ощущать, что такая их позиция не находила отклика ни в одном сколько-нибудь многочисленном слое российского общества. Однако на первом плане стояли другие соображения и верность определенной политической догме ставилась выше, чем реальности.

К периоду, рассматриваемому нами, относится и первое выступление Сталина по национальному вопросу. Причастность его к теоретическому и практическому решению этого вопроса во многом определила дальнейшую траекторию его политической и государственной карьеры в Советской России после победы Октябрьской революции. Мы еще будем иметь возможность специально остановиться на оценке того вклада, который внес Сталин в разработку национального вопроса. Здесь же хочется заострить внимание на его первом публичном выступлении по проблематике национальных отношений на Кавказе. В первом томе его сочинений помещена статья под названием «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?». Она была опубликована без подписи, но есть все основания считать ее автором Сталина, поскольку содержание, манера письма и характерные стилистические приемы говорят в пользу его авторства. Приведем некоторые принципиальные положения статьи, отражающие его понимание национального вопроса. «Прежде всего необходимо помнить, что действующая в России социал-демократическая партия назвала себя Российской (а не русской). Очевидно, этим она хотела нам показать, что она под своим знаменем будет собирать не только русских пролетариев, но и пролетариев всех национальностей России, и, следовательно, она примет все меры для уничтожения воздвигнутых между ними национальных перегородок, – пишет Сталин.

Далее, наша партия очистила «национальный вопрос» от окутывающего его тумана, придававшего ему таинственный вид, расчленила этот вопрос на отдельные элементы, придала каждому из них характер классового требования и изложила их в программе в виде отдельных статей. Этим она ясно нам показала, что взятые сами по себе так называемые «национальные интересы» и «национальные требования» не имеют особой цены, что эти «интересы» и «требования» достойны внимания лишь настолько, насколько они двигают вперёд или могут двинуть вперёд классовое самосознание пролетариата, его классовое развитие.»[278]278
  И.В. Сталин. Соч. Т. I. С. 42.


[Закрыть]

В Краткой биографии Сталина эта статья получила неоправданно завышенную оценку: «В этой статье Сталин выступает как крупный теоретик национального вопроса, мастерски владеющий марксистским диалектическим методом.»[279]279
  Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. С. 32.


[Закрыть] Из содержания статьи, носящей скорее характер комментария программных положений большевиков по национальному вопросу, нельзя еще сделать вывод о нем как крупном теоретике.

Но верно другое: в ней заметен его пристальный интерес к национальной проблематике. Здесь, как и в вопросе об отношении к русско-японской войне, снова выплывает доминирующая роль классового фактора, через призму которого рассматриваются все важные аспекты национальной проблемы. И здесь, как и в том случае, видимо, целесообразно отметить известную ограниченность и догматичность трактовки самой сути взаимосвязи между общим и частным, между национальными интересами, взятыми в их общем виде, и классовыми интересами, толкуемыми, опять-таки с позиций весьма далеких от диалектики. Что же касается критической части упомянутой статьи Сталина, то в ней довольно аргументированно разобраны взгляды тогдашних федералистов – социал-демократов. В целом же эта статья не выделяется ни особой глубиной анализа, ни новизной в постановке теоретических проблем. Но она важна в том плане, что в ней автор впервые заявил о себе в качестве специалиста по проблематике национального вопроса. А этот вопрос в тогдашних российских условиях играл первостепенную роль. На Кавказе же его место и значение во всех перипетиях политических баталий были еще более непосредственными и более значимыми, чем в России в целом.

Касаясь эволюции политических воззрений Сталина накануне и в период первой русской революции, следует подчеркнуть, что он последовательно выступал с позиций отстаивания идеи гегемонии рабочего класса на всех этапах развития революции. В данном вопросе он твердо придерживался ленинской линии, которая в известном смысле была новацией в традиционном марксистском понимании и толковании буржуазно-демократической революции. Ведь буржуазно-демократический характер революции как бы логически предполагал, что вождем ее должна быть буржуазия. Такова была общепринятая среди марксистов того времени точка зрения. Однако, отталкиваясь от своеобразия российских условий и учитывая, что сам ход революции с неизбежностью перешагнет ее буржуазно-демократические рамки, большевики сделали свои собственные выводы по этому вопросу. В тогдашней российской обстановке подобная возможность реально существовала. Поэтому активные усилия со стороны большевиков предпринимались для пропаганды и отстаивания тезиса о гегемонии рабочего класса в русской революции. Данный тезис звучит рефреном во многих статьях, принадлежащих перу Кобы.

1905 год явился для российской истории одним из переломных годов – годом первой русской революции, первоначальные успехи которой, а в конечном счете и поражение, по многим параметрам определили историческое развитие страны в начале века. За скобками моей задачи находится рассмотрение хотя бы ключевых моментов развития этого невиданного доселе в российской истории катаклизма. Нас интересует – и то только в своих принципиальных аспектах – участие лично Сталина в этих событиях, а главное – то воздействие, которое оказали на формирование его политической философии как сама революция, так и ее поражение.

Если говорить обобщенно, то к неизбежному наступлению революционного потрясения он был готов и сам активно участвовал в его приближении. В этом легко убедиться, ознакомившись с его печатными произведениями. О них можно сказать, перефразируя крылатое выражение римского сенатора античных времен Катона. О чем бы ни говорил в сенате Катон, он неизменно заканчивал свою речь фразой: «Я считаю, что Карфаген должен быть разрушен!». Примерно так писал и Коба, только место Карфагена у него занимал режим самодержавия. Как явствует из официальной биографической хроники, подкрепленной многими свидетельствами участников событий тех времен, Коба в это время проводит чрезвычайно активную как агитационно-пропагандистскую, так и организационную работу. Главная, если не единственная цель этой работы, – мобилизация сил для антиправительственных выступлений.

При этом на первый план им выдвигается задача вооружения рабочих, что означало практическую подготовку вооруженного восстания. «Что нам нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи: первое – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение»[280]280
  История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М. 1938. С. 78. Попутно отмечу, что данное заявление Сталина не нашло отражения в собрании его сочинений, видимо, по той причине, что источником здесь служили чьи-то воспоминания.


[Закрыть]. Однако, если для некоторых районов России, в частности для Москвы и Петербурга, такая постановка вопроса была еще в большей или меньшей мере правомерна и подкреплена реально складывавшейся ситуацией, то для Тифлиса, где провозглашалась эта задача, как и в целом для Закавказья, ставить вопрос о вооруженном восстании было несерьезно. Да и последующий ход событий убедительно это подтвердил. Так что радикализм Кобы нередко выходил за пределы реальности, часто он не имел под собой реальной почвы.

Проживая в основном в Тифлисе, он чуть ли не непрерывно разъезжает по различным районам Закавказья (Батум, Чиатуры, Баку, Кутаис и другие города), где выступает на всякого рода митингах, собраниях, дискуссиях. Неизменно в центре его выступлений находится критика позиции и взглядов меньшевиков, и порой даже создается впечатление, что не в царизме, а в них он видит своих главных противников.

Такая политическая аберрация, когда удар нацеливается не против главного противника, а против своих, пусть и ненадежных и непоследовательных союзников, постепенно, шаг за шагом превращается в одну из отличительных черт сталинской политической стратегии. Может быть, в его сознание слишком запал афоризм любимого им поэта Ш. Руставели – «недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Настолько запал, что превратился в некий политический императив, которым он руководствовался во внутрипартийной борьбе. Прямых оснований полагать так, конечно, нет, но объективность требует указать на эту черту политической стратегии Кобы. Впрочем, эта стратегия лежала в русле общей стратегии, проводившейся большевиками. В этом отношении он показал себя последовательным сторонником и проводником большевистской линии, важнейшие принципы которой разрабатывались и обосновывались Лениным.

Если подойти к вопросу о первой русской революции в психологическом ключе, точнее с точки зрения того, верил ли сам Сталин, как и другие участники движения, что им удастся добиться своей цели – свержения царизма, то на этот вопрос следует, пожалуй, дать вполне определенный положительный ответ. Да, они искренне верили в возможность практической реализации своей программы-минимум. Ведь и сам факт того, что при ином, более благоприятном стечении обстоятельств, революция могла окончиться для царского режима крахом не в 1917 году, а гораздо раньше, – уже сам этот факт весомо говорит в пользу того, что программы различных революционных сил тогдашнего российского общества, в первую голову большевиков, были построены отнюдь не на песке.

Впоследствии, когда первая русская революция окончилась поражением, большевики во главе с Лениным подвергли серьезному критическому разбору причины своих, да и других революционных сил, ошибок и просчетов. В мою задачу не входит рассмотрение всех этих вопросов, хотя они и имеют непосредственное касательство к формированию политической философии и политической психологии Сталина. Думается, что генеральная репетиция Октябрьской революции многому научила тех, кто впоследствии выступил в качестве режиссеров и участников грандиозного исторического поворота, коим и стали события 1917 года в России.

Для Сталина участие в бурных процессах 1905 года было большой и чрезвычайно поучительной школой. В политике он уже перестал быть новичком и учеником. Нисколько не преувеличивая его роль и участие в первой русской революции вообще и в революционных событиях того времени на Кавказе, как это делалось в период нахождения Сталина у власти, все же с достаточным основанием можно утверждать: он был активным деятелем революционного потока. Непосредственная вовлеченность в чрезвычайно стремительно развивавшиеся события тех лет значительно расширила его умственный и нравственный горизонт, способствовала закладке более основательного фундамента, необходимого для того, чтобы стать политической фигурой общероссийского масштаба. Во время первой русской революции на политическом горизонте его звезда еще не взошла. Больше того, фигурально выражаясь, такую величину, как Сталин, в то время невозможно было разглядеть в самые мощные телескопы. Пока полем его деятельности был Кавказ. Но накопленный им политический, организационный и интеллектуальный потенциал уже искал выхода на более широкую арену. И первым шагом в этом направлении явилось участие Кобы в конференции большевиков в Таммерфорсе (Финляндия, декабрь 1905 года).