Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Все, пошли! – проговорил он, рассовывая находки по карманам.

– Идите за мной! – отозвался Лука и уверенно пошел к пролому в ограде, известному ему еще с детства. Теперь рукой было подать до мостика через Синичку и до кустов, где стояли «Жигули», которыми им теперь предстояло воспользоваться.

И не знали ни тот, ни другой, что в противоположной стороне кладбища, у ворот, топчутся двое омоновцев.

– Ну и чего мы туда сейчас полезем? – спрашивал один у другого. – Ну рвануло и рвануло, подумаешь… А сунемся туда – еще что-нибудь шарахнет!

– Что там у вас? – спросили их по рации.

– Да пока ничего не обнаруживаем…

– Подкрепление надо?

– А то!

* * *

Они ехали в бандитских «Жигулях», но теперь у Луки были совсем иные ощущения, сравнимые разве что с тем, что испытывает первоклассник, улизнувший от зубной врачихи. И еще он, конечно, думал о том, что произошло. Но, видит Бог, не он начал эту войну. Он лишь защищался, как мог – иначе бы не уцелел. Увы, эти аргументы не избавляли его от видения огромной воронки и останков…

Никифоров, ведя машину с предельной аккуратностью, тронул Луку за плечо.

– Пока для переживаний нет причины. В том мафиозном доме забеспокоятся о них не раньше, чем через два часа. А искать начнут через три. Мы к тому времени бросим эту тачку и вообще о ней забудем.

– Честно говоря, я думаю о том, что их уже ищут – где-то между раем и адом…

– Не бери в голову. Ты ни при чем. Так вышло…

– Ладно, давайте сменим тему. Куда мы сейчас?

– Хороший вопрос! – кивнул Никифоров. – Рискнул бы заскочить к тебе. Наверное, стоит взять кое-какие вещи…

– Они у меня ключи отобрали…

– Откроем. Дверь-то у тебя небось не бронированная?

Они проехали мимо милиционера в будке, что было почти невероятно для этого часа. Не притормаживая, не ускоряясь, Никифоров точно попал под зеленый свет.

– Главное, не чувствовать себя преступником!

– Я вижу… вы умеете это. Так куда же потом… с вещами?

– Да так… в одно подполье ненадолго. Хотя, дело может и затянуться на какое-то время. Не будем загадывать…

Въехав во двор, они подкатили прямо к подъезду Луки. В лифте увидели две дырки от пуль. Но говорить об этом не было времени.

Долго ли, коротко, но они в квартиру проникли, и Лука сразу заметил, что без него здесь побывали. «Небось, золото надеялись нарыть..» – подумал он. А Никифоров обратил внимание на скудную обстановку, на бедность лучковской квартиры.

– И как же ты мне собираешься заплатить миллион баксов?

– Пошлю факс в Швейцарский банк, только и всего…

– Ну тогда понятно!.. – Никифоров с самого начала подозревал, что не будет никакого миллиона. И все-таки теперь, когда выяснилось, что его вот так, без зазрения совести надули, стало обидно, и он горько рассмеялся.

Лука легко прочитал его мысли и покачал головой.

– Про Швейцарский банк я пошутил, естественно. Но все остальное остается в силе. – Он задвинул выдвинутые бандитами ящики комода, подобрал с пола разбросанное белье. – Вы же видите, они здесь искали!

– И что же они искали, если не секрет? И, кстати, кто такие они?

– Можно, я буду отвечать постепенно. И где-нибудь в другом месте. В каком, правда, я пока не знаю…

– Зато я знаю. Давай поторопимся…

– Мне же надо позвонить Наталье!

– Не надо пока, успеешь. Бери вещи! Машину они оставили прямо во дворе.

– Все равно ведь они знают твой адрес! – махнул рукой Никифоров.

– Наверняка…

Как потом выяснилось, это было их просчетом. Мало что решающей, но ошибкой. Потому что Артист в силу своего величайшего снобизма даже не поинтересовался, где живет Лука Лучков. Достаточно было того, что об этом знали его подчиненные. Но где теперь эти подчиненные, эта бессмертная челядь? И поэтому малину долго искали и нашли случайно, только выйдя на адрес Луки.

Пешком, прихватив с собой лишь небольшой чемодан, они добрались вскоре до никифоровского жилья, где их ждали с нетерпением и страхом.

Глава двенадцатая. НОЧЬ ЛЮБВИ. РЫВОК К ТАЙНИКУ. ЖИЗНЬ АРТИСТА

Нинель сразу же расположилась к Наталье, быстро к ней привыкла. Ей нравилось быть благодетельницей, незлобиво покрикивать на Наталью, ощущать себя старшей, командиршей.

– Как же ты в него втюрилась, Наташка?

– Сама не знаю, Нель! Приносит вдруг розы такой длины… такой… не знаю даже, с чем сравнить…

– Представляю! – Нинель лукаво рассмеялась. – Он у тебя кто? Деловой, что ли? Или как мой – в органах? Да говори ты, не бойся – чего там!

– Я не знаю! – чистосердечно призналась Наталья. И это освобождало ее от рассказа про непонятные золотые, про преследование. Очень многое она сама не могла взять в толк. Например, откуда Лука знаком с милиционером Никифоровым? Почему тот оказывает Луке такие услуги? Впрочем, на это не смог бы ответить и сам Лука. А может, и сам Никифоров! Ответ скорее всего прозвучал бы малопонятно, но чисто по-русски: «Такой уж он человек!»

Они все сидели и сидели на кухне за остывшим чаем. Было уже не до разговоров. Волнение, томительная тревога и тоска расползались по их душам. И каждые пять минут казались непомерно долгими. Словно почувствовав, что ждать осталось недолго, Наталья сорвалась, сходила в отведенную ей комнату, побрызгалась «Ниной Риччи», потом быстренько переоделась во французское белье – тончайшее, с кружевными дырочками на соблазнительных местах. Будь ты хоть сто раз не мужик, а все равно обалдеешь! Совершив все это, она снова села, снова почувствовала себя соломенной вдовой.

Нинель, само собой, услышала запах духов и приготовила шутку очень даже забористую. Но произносить ее сейчас не было никаких сил.

– Нель, а он тебе ничего не говорил? Нинель лишь вздохнула в ответ: Наталья уже спрашивала об этом два или три раза.

Наконец зазвонил телефон. Время перевалило уже за половину третьего. Нинель вспорхнула, как птичка, несмотря на свою не совсем спортивную комплекцию.

– Ну где же ты, Колечка? – кричала она в трубку. И потом Наталье: – Идут!

Ну что тут скажешь – бывает в жизни счастье! И многие, видно, заметили, оно приходит к нам редкими островами в так называемом безбрежном жизненном океане, где нас болтает весьма безалаберно и бессистемно. Но острова эти все же случаются. Будто бы кто-то скажет: «Стоп, все. Сегодня счастье!»

Так было и с ними. Ни слова о делах, о страхах. Ни одного вопроса: как, что да почему. Одно застолье дружное. Только: «Ой, спасибо большое! Очень приятно познакомиться…» И руки, сплетенные под столом. И еда – удивительно вкусная. И выпивка тоже приличная, хмельная!

В какой-то момент Нинель почувствовала, как кто-то наступил ей на ногу. Не больно, но требовательно. Первым делом она взглянула на своего Николая. Никифоров не торопясь и в то же время споро закусывал. Лука бешеными глазами смотрел на Наталью. Наталья улыбалась Луке и бросала осторожные, но очень выразительные взгляды на Нинель. Стало быть, она и наступала на Нелькины выходные, китайские, расшитые золотыми рыбками тапочки.

Опытная Нинель тихо вздохнула про себя, улыбнулась, подняла рюмку.

– Не знаю, как кто, ребятки. А мне завтра раненько подниматься. Давайте по последней: чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось!

Довольная собой и не скрывая этого, она поцеловала рюмку, чмокнула Никифорова и опрокинула коньяк в свой маленький накрашенный рот. Выпить она любила.

* * *

Ну что ж, раз хозяевам пора ложиться… Гости не заставили себя ждать. И повторять дважды им приглашение не потребовалось. А что касается Никифорова и его Нинель-Нельки, они без затей улеглись в койку. А почему бы и нет? Они по-своему любили друг друга! Если люди еще достаточно молодые – тридцати девяти и тридцати двух лет – добровольно, без росписи, живут под одной крышей, делятся зарплатой, стирают друг для друга белье, чинят краны и тому подобное, это любовь, можете не сомневаться! Может быть, правда, она не такая уж «пламенная». В тех редких случаях, когда во время выпивки заходил разговор о женщинах, Никифоров всегда рассудительно говорил:

– Не-е, я свою Нельку никогда не обижаю. Отовариваю, как положено!

И что же это на самом деле значило? Да лишь то, что он себя не обижал, себя отоваривал, как положено! И трудно упрекнуть в чем-либо Никифорова. Такова, видно, судьба человеческая. Возьми хоть нас или Ромео и Джульетту, но уже соответственно повзрослевших. И может быть, прав Лермонтов: «На время не стоит труда. А вечно любить невозможно!» А может быть, и не прав…

Словом, отдав должное друг другу в постели, уделив какое-то приличествующее любящим супругам время, они повернулись друг к другу… спинами и уснули. Никифоров сразу, а Нинель еще несколько раз вздохнув.

Нечто иное происходило в другой комнате. Нет, не напрасно Наталья вовремя подумала о духах и о белье! Теперь она стояла в его объятьях, улыбалась с закрытыми глазами и таинственно молчала. Лука жадно целовал ее губы, шею, глаза. Руки его при этом обнимали Натальину спинку поверх платья и никуда в неположенных направлениях не двигались.

Но разве для того надевают женщины французское белье, чтобы мужчины вели себя так? Лука вообще был для Натальи большой загадкой. Но сегодня она рассчитывала получить разгадку – хотя бы частично. Хотя здесь и не все так просто. Надо знать правила игры. Она ведь не такси-гёрл (если выражаться американской терминологией), значит, следует, поломаться, следует поубирать его руки с собственной попки, а уж потом… Но, пожалуй, здесь большое значение имел фактор места и времени. В этих условиях трудно повести себя недотрогой. Но, если уж быть до конца правдивым, у Натальи вовсе не было такого желания. Ей хотелось совершенно обратного. И при этом, не заботясь ни о чем, мяукать все, что придет на душу. В конце концов она так и сделала. Правда, с присущей всем женщинам хитростью устроила так, будто бы не она отдалась ему с огромным желанием, а он на том настоял. Наверное, это умеют все женщины, наверное, это дано им с рождения. И, может быть, поэтому любовь для нас по-прежнему таинство и чародейство, а не упражнение на выносливость.

Иногда Наталье приходилось руководить процессом более явно, и тогда она, задыхаясь от волнения, шептала:

– Ну подожди же ты, ну сейчас… Ну, дай я хоть лифчик сниму…

Это продолжалось довольно долго. Мужики, как известно, приходят в особое неистовство, когда женщина начинает кричать. Сейчас у Натальи не было такой возможности, ибо стена, разделяющая комнаты в этой квартире, проводила звук лучше, чем радио и телевидение вместе взятые. Но выход все-таки был! Можно было орать прямо на ухо партнеру, только шепотом, конечно: «Мама-мама, мамочка-а!» а впрочем, что угодно, любые другие слова…

А еще надо ритмично извиваться, по-разному двигаться – то есть производить все, что соответствует моменту. Иначе тебя полюбят ночи две-три, ну, может, недельку и до свидания. Такова жизнь – теперь развелось слишком много красивых накрашенных дам, которые еще и с этой самой «техникой»…

Потом Наталья взяла вдруг и как бы обо всем забыла. Она стала будто пьянеть и безвозвратно терять все золотые правила интимного поведения. Вела себя буквально, как дура, бесконтрольно билась под Лукой, сто раз повторила, что он самый любимый. Потом она плакала и причитала, говорила, что больше не может, но продолжала отвечать ему и умоляла, чтобы он это продолжал.

Когда наконец через слезы и спазмы ей удалось оттолкнуть его, и она лежала как бы неживая, но безмерно счастливая, а неопытный Лука (а он был совершенно неопытен – это факт) целовал ее грудь, но не для того, чтобы возбудить ее на новое сумасшествие, а лишь потому, что Натальина грудь, тугая и юная, ему безмерно нравилась, так вот, когда она лежала, вся онемевшая от счастья, она подумала вдруг, что было здесь что-то такое, что хотелось устранить, но не нашлось ни секундочки, чтобы отвлечься от главного, испепеляющего ее до дна. Теперь она поняла – это был безумный, абсолютно неприличный скрип кровати, много чего повидавшей на своем веку. Сейчас, когда Наталья повернулась на бок, чтобы впиться губами в губы Луки, она снова услышала этот скрип. Господи! Да ведь он продолжался все то время, пока они мчались друг к другу в своем безудержном марафоне.

Наталья далеко не всю жизнь имела отдельную квартиру и поэтому, понятно, попадала в подобные ситуации со скрипучими кроватями. И она шепнула на ухо Луке:

– Надо матрасик на пол положить…

За всю ночь это была единственная их проблема. Абсолютно нагие, дружно, в едином порыве, они стащили матрас на пол, упали на него и все началось сызнова с таким избытком счастья, какого многие даже и представить себе не могут.

Нельзя сбрасывать со счетов и то, что Наталья не имела с мужчинами никаких дел уже месяца два. Для замужней это и представить себе трудно. А незамужние в таких ситуациях находятся сплошь да рядом.

Да, чаще всего счастье женщинам достается нелегко. Но уж если оно ей досталось, не удерживайте ее. Не удерживайте! Слава Богу, никто в эту ночь не удерживал Наталью. Они с Лукой что-то бормотали невнятное, потом проваливались в небытие, потом снова бормотали. Это было бесконечное наслаждение, когда внутри у тебя все раскалено и хочется все вывернуть наизнанку. И так продолжалось неизвестно сколько, пока наконец они не уснули разом.

* * *

Рано поутру Нинель, которой и правда надо было ни свет ни заря бежать в свой магазин, проникла на территорию Луки и Натальи – якобы в шкаф за свежим бельишком, и замерла, залюбовалась на спящих. В усталости своей счастливой они так и не перебрались на постель, остались на полу, на матрасе. Одеяло, как бы совсем и ненужное, отползло в сторону. Они лежали, переплетясь руками, ногами и всем, чем только возможно, и, казалось, стремились еще ближе приникнуть друг к другу. Бедная Нелька, она посмела задержать на них взгляд всего лишь секунду-другую, но видение это стояло перед ее глазами весь долгий день. Всю смену, пока она болталась по подсобкам, собачилась с грузчиками да отбивалась от продавца из мясного отдела, который все стремился уделать ее в кладовке на мешках с кубинским песком. И думала она, отбиваясь, бегая и собачась, что в обычной супружеской жизни, которая наступает довольно скоро, в ней люди устают от этих постоянных касаний, и невольно, а потом и вольно, отодвигаются, стараются спать под разными одеялами, потом – на разных кроватях. А дальше, если есть возможность, и в разных комнатах! Даже считается, дескать, так и нужно, так и на Западе. Но на самом-то деле здесь все другое… Нашли тоже чем отмазаться – Запад! Да там и любить-то никто не умеет по-человечески! Вот так и размышляла Нелька, вспоминала, а в груди ее что-то таяло – щемяще и сладко…

Через полчаса поднялся и Никифоров. Он тоже не удержался, заглянул в соседнюю комнату. И увидел ту же картину, но по-своему. Прежде всего он увидел прекрасную Наталью. Тихо прикрыл дверь, пошел ставить чайник, машинально делал бутерброды с докторской колбасой, и лицо его при этом оставалось непроницаемым, хотя думал он в эти минуты не о бутербродах.

Большую часть жизни Никифоров занимался преследованиями, расследованиями и допросами. Это и только это считал он достойным мужчины занятием. Трудно сказать, как сложились бы его отношения с женщинами и кто бы встретился на его пути, если бы его не захомутала Нелька – Нинель. Ей-то он понравился по-настоящему. И чтобы не терять отпущенного ему жизнью на любимую работу времени, Никифоров просто пошел у нее на поводу. В частности, бросил Подмосковье, родной поселок Заветы Ильича, где был прописан. А ведь, по сути, для настоящих отношений нужен был бы хороший трагический роман – со слезами, с криками, с безмерно сладкими ночами, с ночными электричками, в которых ментам лучше не возвращаться… Но Никифоров перешагнул через все это. Он сразу пошел у Нельки на поводу, быстро сошелся, быстро переехал и потом регулярно «не обижал» ее. Вот и вся недолга! Однако мужиков таких женщины жутко боятся потерять.

Уходя на службу, Никифоров вырвал из записной книжки листок и написал: «Я вернусь около 20–00. До моего прихода на улицу не выходите. Телефонную трубку поднимать только по условному сигналу: один короткий звонок и разъединение. После второго звонка можно поднимать. Никифоров».

Примерно через час после его ухода проснулся Лука. Тихо выполз из Натальиных объятий. Боже! Как хороша она была в эти минуты! И ему снова хотелось к ней…

Переборов себя. Лука направился в ванную. Потом обнаружил на кухне записку Никифорова, которая вернула его на землю. Туда, где его преследуют, где он без гроша, а теперь и без квартиры. Он налил себе в стакан остывшего чая и стал думать. К сожалению, первое, что пришло ему в голову, было нечто сродни предательству. Бросить все и смотаться! Как когда-то от медведицы Софьи Львовны. Но Лука тут же вспомнил о прекрасной женщине, которая спала в соседней комнате, доверчиво и нежно раскинувшись в ожидании его. Она надеялась на его защиту, верила ему. Потом он подумал о Никифорове, о Нельке. Все трое совсем неожиданно для себя вошли вдруг в опасный водоворот его интересов.

И простаку понятно: день сегодняшний беспринципен. Дескать, плюнь на все и шагай дальше. Так поступают все – от пьяницы, укравшего у матери нательный золотой крестик, до какого-нибудь «нового русского», а скорее иудея, который при помощи очередного «АО» ограбил полгорода и отвалил. Нет, Лука не выбрал себе такого варианта. Поэтому, выпив залпом остывший чай, он спрятал никифоровскую записку и написал другую. «Наталочка! Я ушел по делам. Буду не позже восьми вечера. Тебе выходить никуда не велено – возможно, нас уже ищут ОНИ. К телефону подходи только по условному сигналу… Целую и люблю. Лука.»

Он решился отправиться на поиски средств к существованию. Какого дьявола, в самом деле? Сидит без денег, на иждивении у посторонних людей! В то время как ему принадлежат все тайники, все клады.

Как всегда в минуты вдохновения, план родился очень быстро и как бы сам собой. Детство Лука провел на Бауманской, возле речки Яузы, в слободке, которая называлась Чешихой. Полузабытое, давнее слово. Слободка та была небезобидной, воровской – наподобие Марьиной Рощи. Но наступил час, когда власти безжалостно расправились с нею. Все дома, а больше домишки да бараки, посносили, а народ переселили по разным окраинам. И феномен воровского шанхайчика, общность «братьев и сестер по духу» лопнули. Кто-то запил и помер, кого-то посадили, кто-то, перекрестившись, пошел в новую жизнь.

Чешихой пожертвовали скорее не во благо человека, а потому, что для набиравшей обороты военной промышленности нужны были кадры. Высшее техническое училище, случайный и грозный сосед Чешихи, стало разрастаться невиданно, раздавив новыми корпусами немало московских улочек и переулков. По той же причине и семейство Луки сорвалось с родной Бауманской.

Сейчас он почти физически услышал, как в земле бывшей Чешихи позвякивают забытые воровские клады. Всевозможные глиняные горшки и крынки, чугунки и полуистлевшие коробки из-под монпансье, наполненные монетами и камушками. Что-то, наверно, погребено навсегда. Но что-то он обязательно учует!

Неожиданно он вспомнил о Рауфе и о своем обязательстве перед ним. Он обязательно вернется к этому. И во что бы то ни стало разберется с Турукиным и с его «клиникой». Но это все после. А сейчас ему надо найти то, что спрятано в земле его детства…

* * *

Помня о том, что написал в записке Никифоров, Лука решил вести себя как можно аккуратнее. Он не пошел к ближайшей станции метро, а, нырнув в трамвай, добрался до «Кировской-Мясницкой» и уже от нее поехал на «Бауманскую». И, надо сказать, предосторожности его были вовсе не напрасны. Потому что Толик-Артист к этому времени уже рвал и метал. Ибо оказался в отчаянном положении, может, в самом отчаянном из всех, кто причастен к последним событиям. Не считая, разумеется, погибших.

Уже в три часа ночи он поставил на ноги всех своих людей. К слову, их у него оставалось не так уж много. Ближе всего, под рукой, оказались двое – амбал-охранник нижнего коридора по кличке Чукча да еще Семен, полукрепостной, полувольный, зарабатывающий для Артиста баксы на карманные расходы. Он-то как раз и покупал у Луки первые три монеты.

Прежде всего Артист, выражаясь научно, решил смоделировать возможные ситуации. Первое, что пришло ему в голову, это то, что его челядь, наткнувшись на клад, не захотела к нему возвращаться. Потом, надо думать, произошла мочанда, кто-то кого-то положил, а кто остался, рванул с рыжавьем в неизвестном направлении. Отправляя их на кладбище, он не исключал и такую возможность. Но, будучи жутко самоуверенным, надеялся в душе на другое. Ведь это были его люди, не раз проверенные, преданные до сих пор, получающие корм из его рук. И потом, каждый из них знал, что еще не было случая, чтобы какой-то раб, поденщик из блатного мира, безнаказанно уходил от пахана, а тем более с сормаком. Всегда находили быстро и сразу ставили на ножи. Нет, с предательством вариант отпадал! Что же тогда? Не мог же в конце концов этот слизняк Лучков убить троих его людей и скрыться! Толик даже не стал размышлять над такой возможностью. Оставалось третье – пожалуй, самое реальное и неприятное. Вполне возможно, что его людей и вместе с ними малохольного Лучкова замели омоновцы или гэбэшники. Тогда… Лучков немедленно расколется, настучит и про их «дом», и про их бизнес. И хотя Артист только участвует в этом бизнесе практически косвенно (ворочают другие), ему несдобровать. Если бизнесу будет нанесен вред, даже незначительный, трудно даже представить, что станет с ним, с Артистом. А ведь так все было хорошо до сих пор, гладко. Ему удалось обеспечить свое будущее на три-четыре жизни вперед.

Жадность фраера сгубила! Вместо того чтобы пришить этого Лучкова, он купился на его разговоры, на этот крест… Стоп! Вот кто может что-то сказать – Рауф! Немедленно в бункер был отправлен Чукча, и через две минуты Рауф сидел перед Артистом. Бледный, он не сводил взгляда со своей руки, которая была туго затянута ременной петлей. Рядом стоял Чукча с плоскогубцами.

Надо сказать, ни Чукча, ни сам Артист не были мастерами в деле пыток. Это любил Мальчик. Но Артист знал, в каких отношениях этот кавказец со страхом, и, если его придавить психологически, он расколется.

Да, страх с некоторых пор довлел над Рауфом. Но дураком его никто никогда не считал. Он понял, что, если признается, убьют. И еще он понял, что Лука на свободе. И значит, у него тоже появился шанс. Это дало ему силы держаться.

– Это ты отдал ему крест?

Рауф не знал, как выгодней в этом случае солгать, и потому решил ответить правду.

– Нет. Зачем мне? – Он тут же сообразил, что Лука, вероятно, крестом подкупил кого-то. Неужели их можно было так просто подкупить? Жуткая досада охватила его.

– Где взял крест?

– Ну… во время операции нашел…

– Прятал где?

Вопрос этот не имел особого значения, Артист задал его машинально. Рауф ответил. И тогда Турукин заговорил наконец о том, с чего надо был начинать. Причем не сейчас, а еще тогда, когда Лучков морочил ему голову про свое чутье.

– Ты доставал крест? Лучков мог его видеть?

– Лука? Нет, при нем не доставал… Артист повернулся к Чукче.

– Отведи этого идиота назад. Можешь врезать ему… И сразу обратно, ты мне нужен.

Итак, Лучков ловко связал две случайности, размышлял Турукин, монеты и крест. И все это для того, чтобы его, Артиста, обвести вокруг пальца и выйти за ограду. Но зачем? Он же все равно под конвоем. Неужели надеялся на случайных ментов? Нет, конечно! Выходит, у него была постоянная связь с волей? Через кого? И Толику ничего не оставалось, как заподозрить кого-то из сопровождавших Луку. И еще ему пришлось признать, что малохольный Лучков, который, казалось, кроме как болтать, ни на что не годился, был связан с кем-то могучим и умным. Но об этом поздно сокрушаться. Необходимо срочно выяснить, что же там в действительности произошло. Если непоправимое – бежать. И от КГБ, и, главное, от тех, кому принадлежал черный бизнес сердец и почек.

Бежать – значит все потерять. Да и не убежишь…

– А ты, – Турукин ткнул пальцем в Семена, переминающегося с ноги на ногу, бледного то ли с похмелья, то ли от «колес». – Ты поедешь сейчас на Немецкое кладбище и узнаешь.

– Что ты, крестный!.. – забормотал Семен, стараясь этим льстивым «крестный» как-то отвести от себя беду. – Да я же не по этим делам!

Первым позывом Артиста было своротить этой сучаре скулу или просто пристрелить паскудину. Но он одернул себя. Пожалуй, хватит, много уже чего он наворочал лишнего. Какая польза от того, что этот поганец туда поедет? Ничего толком не узнает, начнет темнить, чтобы его не били мордой об стенку.

И вдруг Артиста осенило. Он вспомнил. Не хотел вспоминать, да само вспомнилось: Буков!

Известна блатная поговорка, что нет хуже с ментами дело иметь, с волками позорными. Артист никогда и не имел. Но сейчас, видно, придется. Капитана Букова из МУРа, как ни странно, подарил ему Баран. Причем мент сам вышел на Барана – вычислил. Потом подошел у метро и сказал:

– Если кому надо, я могу сделать любой сыск – быстро и толково. Не взлом и не мокруху… только сыск.

– А чего ты мне это бормочешь? – прикинулся дураком Баран.

– А потому что я сыскарь, понял? – усмехнулся Буков. – Скажи об этом своему пахану. Работать хочу за деньги! – Он сунул Барану бумажку с телефоном, который оказался натуральным номером МУРа, и пропал. Баран не успел опомниться, а его уже и след простыл.

Толик был в хорошем настроении, когда услышал от Барана эту историю, и позволил себе поиграть. Велел Барану связаться с Буковым и поручить ему рассекретить Мальчика, передав при этом фотографию последнего и очень неточные данные о нем.

Прошло три дня, и Буков выполнил задание, причем предоставил хронику последних суток Мальчика с перечислением даже того, сколько и в каком сортире тот провел времени. За работу опер попросил пятьсот баксов. Деньги по тому времени немалые, тем более для мента.

– Пошли его! – отмахнулся Артист. – Скажи, что мы его кинули, потому что с ментами у нас других дел нет.

Баран согласно кивнул. Никакой иной мысли по этому поводу у него и не могло родиться. Ментов надо кидать!

– Да он же мне на хвост упал! – заныл Мальчик.

– Не возникай! – одернул его Артист. – Он у тебя на хвосте, а мы у него! Не полезет он, ляжет на дно и будет молчать. – И Турукин не ошибся. Но теперь пришло время, когда придется этому менту кланяться.

Когда был восстановлен телефон Букова и добыт его домашний номер, Артист позвонил ему.

– Здорово, Буков. Помнишь, пару лет назад ты делал работу для одного амбала?

– Для Виктора, что ли, Баранова? – спросил Буков, как будто эту работу он делал на прошлой неделе.

– Да. С нас семьсот за то дело. И хотим заказать еще одно. Три тысячи аванса прямо сейчас получишь, четыре – потом.

– Что делать?

– Пока продиктуй адрес. Выезжаем с деньгами. – Артист смахнул пот со лба. Голова у него шла кругом. В Большом доме был готов клиент, нужны были свежие почки.

* * *

Если бы капитана Букова спросили в каком-нибудь суде офицерской чести или на другом подобном, не существующем ныне собрании о том, как он смог дойти до жизни такой, как сумел оскотиниться, он бы не стал отвечать. Зачем говорить с теми, кто задает такие идиотские вопросы! А если бы ему стали говорить с насмешкой, что он, мол, свою небольшую зарплату пытается оправдать предательством, он разрядил бы в насмешников своего «Макарова». Очень не любил капитан Буков, когда ему в глаза смели говорить подобные вещи. Хотя при желании он бы мог ответить на все вопросы. Теперь сотрудник милиции после дежурства идет охранять какую-нибудь коммерческую структуру. И что из этого вытекает? А то, что на основном посту – бывшего советского милиционера – он или впрямую спит, или экономит силы: ему надо хорошо служить у хозяина, иначе выгонит. Но и это еще не все. Предположим, он узнает, что на его коммерческую кормилицу намечается облава – налоговая полиция или иная, с его точки зрения, нечистая сила. Что он делает в этом случае? Тут же стучит хозяину – в надежде получить подачку-премию и потому, что он кровно заинтересован в существовании этой чаще всего жульнической структуры. И тут уж, как говорится, за что боролись… Налицо – срастание органов внутренних дел и мафии, «о чем все время твердили большевики». А главный господин их, а теперь и главпалач Ерин называл это провокацией и клеветой. И понять его можно: ему-то, небось, из этой кормушки больше всех достается!

Впрочем, Буков в разговорах на такие темы не участвовал и вникать ни во что такое не хотел, руководствуясь принципом: меньше будешь знать, лучше будешь спать. Вообще-то этот тезис еще при Чурбанове придумали. Но теперь он еще больше работает.

Надо сказать, что Буков занимался исключительно сыском. К примеру, ребенка найти пропавшего или сбежавшего должника, определить, где некая красавица проводит время, пока человек, который платит ей деньги, занят делами и т. п. – всего не перечислишь.

Так что вопрос о том, подрывал ли Буков основы государства своей деятельностью, спорный. Поисковик он классный, этого у него не отнимешь, таким родился. Да еще плюс высшая школа милиции. Найти он мог буквально все. В родной деревне его так и звали – Легавый. Причем имели в виду не оскорбительное прозвище, а породу собаки, лучше которой на охоте не сыскать.

Получив от конторы Артиста вводную, Буков сразу рванул на Немецкое. ОМОНа там оказалось в этот час, что грязи, да еще какие-то штатские, скорее всего, из прокуратуры. Буков прилепился к местному ханурику, с которым якобы возмечтал выпить бутылку у памятника своей прабабушки. Но, прежде чем дать тому на портвейн, между делом выспросил обо всем, что здесь происходит. Узнал о том, что ночью тут «рвануло, как из атомной бомбы» и т. п. Таким образом он узнал, что погибших было трое. Это было самым важным.

– А мне говорили, четверо! – брал на понт он ханурика. Ведь важнее всего ему было установить количество. Если убиты все четверо – нечего и искать.

– Трое, падлой мне быть! Сам видел… – настаивал ханурик, сжимая жгущие кулак деньги.

Выйдя с кладбища, Буков сразу позвонил Артисту и получил указание перезвонить через полчаса. За это время Турукин принял решение: искать оставшегося в живых Лучкова. Найти и убрать! Но прежде всего отыскать, пока он скрывается и, скорее всего, не успел настучать органам. Пока не успел…

Позвонив вторично, Буков узнал, что ему предстоит искать Лучкова Луку, отчество которого неизвестно, а место жительство – район Шаболовки. Про Шаболовку Толик случайно услышал от Мальчика, покойного теперь, и это сведение оказалось самым важным из всего, что успел сказать ему незадачливый адъютант.