Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Его сейчас нет на месте. А вы по какому вопросу?

– Я знаю, что его нет, потому мне и нужен адрес. Он тут одного человека искал, а я как раз его нашел!

В том отделении, по-видимому, отчасти были в курсе буковских отлучек «по общественным» делам и поэтому без особых затей продиктовали домашний адрес.

Пока Никифоров ехал по этому адресу, у него было время, что называется, поразмышлять. Во-первых, стоило признать, что Буков многое успел. Главное, что он смог разыскать его, Никифорова, вычислить, точнее говоря.

Это было из разряда неприятных сюрпризов. Еще хуже было то, что он сумел перехватить телеграмму Луки. Тот вроде бы собирался в Коктебель. И теперь, пока Никифоров здесь прохлаждается, Луку могут десять раз увезти в Москву, в тот «черный дом». И это будет конец, страшнее ничего не придумаешь…

Что же остается? Приехать к Букову и засунуть ему пистолет в пасть? А почему, собственно, он сейчас должен быть дома? Хотя… он же не группа захвата и не убийца. Значит, сам в Крым не поедет и надо постараться заловить его дома!

Надо сказать, Никифорову очень не хотелось применять силовые методы, а тем более – стрелять по людям. Было время – настрелялся, больше его на эти дела не тянуло.

Замок у Букова тоже оказался бесхитростным, и нужную отмычку Никифоров подобрал быстро. Достал пистолет. Стрелять ему по-прежнему не хотелось. Но что делать – бывают ситуации, когда иного выбора нет.

Мягко ступая, он вошел в крохотную прихожую, из которой сразу же можно было провалиться в туалетную дверь. Первое, что попытался определить Никифоров, один ли здесь живет этот Буков. Или имеется кто-то еще, способный стрелять по живым мишеням. На вешалке пылилась только шинель с капитанскими погонами. Но что это могло значить? Пальто всегда можно бросить где-нибудь в комнате. К тому же Буков, насколько помнится, ходил в куртке…

Ему ничего не оставалось, как только узнавать истину в лобовую. Открыв туалетную дверь, которая оказалась и дверью в ванную, он увидел темную пустоту, включил свет. Обрадовался, заметив, что мыло сухое. Но тут же подумал, что мера чистоплотности у людей неодинакова.

Никифоров на цыпочках обошел две маленькие комнаты и под стать им кухню, убедился, что квартира в эти минуты неодушевленна. Теперь ему оставалось, как говорится, сориентироваться на месте, на местности. Сухое мыло, давно остывший чайник на кухне, небрежно брошенная на кровать рубашка… Все это говорило, что хозяина не было с утра. Значит, и телеграммы здесь быть не может. Стало быть, и обыском Никифорову заниматься не стоит. Остается ждать хозяина. Но, может быть, он придет не один. Тогда надо подобрать место, где можно спрятаться. И не просто спрятаться, а чтобы было удобно стрелять…

Но такого места в малогабаритной квартире решительно не было. Единственным убежищем, пожалуй, было место под кроватью – старомодной, с покрывалом почти до пола. Никифоров прикинул, что будет, если ему придется все-таки уходить с выстрелами. Некоторое преимущество при стрельбе у него все же было, если учесть полную внезапность и возможность стрелять по ногам. Коленка – вырубил, оставил без движения, бедро – адская боль и шок.

Он попробовал забраться под кровать, примериться. Все было вполне терпимо. С боку на бок можно было повернуться бесшумно. И обзор был довольно хорош, если иметь в виду нижнюю часть комнаты. Находясь под кроватью, попутно он сделал еще один важный для себя вывод: судя по количеству пыли и паутины, хозяин заглядывает сюда редко. Как все холостяки, он, по-видимому, качественно моет лишь середину пола, а уж по углам да по краешкам – невидимые миру слезы! О последнем обстоятельстве Никифоров подумал с сочувствием, какового допускать ему было нельзя, если иметь в виду предстоящие боевые действия.

Он выбрался было и стал обирать с колен паутину, но в ту же минуту ему пришлось затолкать себя назад, в неуютную и пыльную темноту, потому что в замке скрежетнул и стал поворачиваться со щелчком, как и положено при двух оборотах, ключ.

Былая выучка и тренировка не подвели Никифорова, он успел выбрать удобное положение и перевести дух, прежде чем в комнату вошел Буков, уже в домашних тапочках. Подойдя к кровати, он тяжело опустился на край и несколько минут сидел молча, покачивая ногой, как видно, в раздумье. При желании Никифоров мог бы похлопать его по щиколотке. Чувствовалось, что Буков утомился, устал от трудов неправедных. Но долго задерживаться на кровати не стал, поднялся, прошел на кухню. Вскоре до Никифорова доплыл запах чесночной колбасы, полузабытой, из прежней еще жизни. Послышалось звяканье стакана о бутылку – хозяин что-то пил.

Потом Буков откуда-то сверху, по-видимому, с антресолей, достал чемодан и стал собирать вещи. Значит, все-таки поедет, подумал Никифоров, будет охотиться на Луку. Но в качестве кого он направляется в эту командировку? Как вообще можно представить себе все дальнейшее?

Никифоров просто не имел возможности представить себе Толика-Артиста. Не предполагал, насколько Лука был для него опасен. И откуда ему было знать сейчас, что Артист решил отправить в Коктебель двоих: профессионального убийцу и сыскаря-наводчика.

Буков неторопливо собирал свой чемоданишко и размышлял. Не больно-то ему хотелось ехать, участвовать во всей этой истории. А тем более не хотелось быть мальчиком на побегушках. Надо же, додумались! «Узнай расписание, поезжай, купи билеты…» А не пойти ли вам… кое-куда, ребяты!

Однако посылать туда этих людей было небезопасно. Они привыкли расправляться. Привыкли считать трупы просто издержками производства. Так какой-нибудь торгаш-азер не стонет и не плачет, если в одном из ящиков у него попались гнилые бананы. И Буков совсем не хотел стать «отработанным материалом». Поэтому он должен был ехать.

У Никифорова от напряжения затекла рука. Он с нетерпением ждал от хозяина, собравшего чемодан, дальнейших действий. И не поверил своим глазам, когда буквально перед его носом на пол упали штаны Букова, рубашка и потом, извините, подштанники и трусы. Потом кровать не без возмущения заскрипела. Спать он собирается, что ли? Но опустившиеся волосатые руки, которые, казалось, сейчас заденут Никифорова за волосы, стянули носки.

Буков поднялся и пошлепал в сторону прихожей. Но там была и ванная. Вот он в чем секретец – решил ополоснуться перед дорогой. И действительно, едва захлопнулась за ним дверь, зашипела ринувшаяся из душа вода. Выбравшийся из укрытия Никифоров увидел эти струи через маленькое окошечко вверху ванной.

Через минуту телеграмма была уже в его руках. «Доехали благополучно устроились тчк Адрес Коктебель улица Наливайко, 7 тчк Над самым морем тчк Приезжайте Лука».

Хорошо хоть у него хватило ума не называть в телеграмме имена Нельки и Натальи! Никифорову надо было уходить. Но он не был бы профессионалом, если бы поступил именно так. Осторожно вернувшись в комнату, он обыскал брюки. Из заднего кармана извлек бумажник, в котором обнаружил два железнодорожных билета. Секунду-другую он размышлял, как ему поступить: забрать бумажник с собой, имитируя кражу, или взять только билеты? Бумажником Буков, возможно, пользовался в автобусе по пути сюда, мог ощущать его руками и когда сбрасывал брюки. Значит, он сразу догадается, забьет тревогу и начнет наводить справки. «Да, – ему скажут на службе, – звонил тебе майор Прибыловский, просил адресочек». А Прибыловский тут же подтвердит, что он ни сном, ни духом… И тогда припертый к стене Буков станет вообще непредсказуем. Скорее всего, поднимет на ноги мафиози. Кстати, Нельку оставлять здесь нельзя ни в коем случае! Так размышлял Никифоров, пока не выпустил чужие штаны из рук.

А через пятнадцать минут он уже звонил Нинель из метро:

– Собирайся срочно! Едем в Крым. Только никому ни слова, Неля…

Нинель от неожиданности потеряла дар речи, потом, будто предчувствуя что-то неладное, всхлипнула и раз и другой. Никифорову пришлось ее одернуть. Но не слишком резко, он сознавал, что она-то тут ни при чем.

– Прошу тебя, будь готова. Я приеду через час!

Глава пятнадцатая. ПРИВОКЗАЛЬНАЯ СУТОЛОКА. СТРАННЫЙ ДУЭТ

Буков не имел привычки обхлопывать себя по карманам в поисках кошелька или коробки спичек. Он всегда точно знал, где у него что лежит. И сейчас, по пути на вокзал, он ни на йоту не сомневался, что бумажник его на месте. Он его просто ощущал.

Волновало его другое. Человек, с которым он должен сейчас встретиться на вокзале, по-видимому, был с большим приветом. Надо же додуматься – назначить встречу у табло дальнего следования за десять минут до отхода поезда! И вообще, вся эта история с его поездкой начинает казаться ему странной. Со своим попутчиком, а точнее, наверное, будет сказать, подельником, он даже не смог поговорить, пришлось общаться через секретаршу, девицу, разговаривающую с сильным акцентом. И акцент этот был не кавказский, не азиатский, скорее английский или еще какой-то наподобие. Буков никак не мог себе представить, чтобы англичане могли дойти до жизни такой: ехать сюда и доставать Луку Лучкова!

Иностранцы в Москве люди темные, и Буков попытался объяснить по телефону, что встречаться у табло за десять минут до отхода поезда – рискованно. Придется сильно спешить, а можно и вообще опоздать. Но в ответ холодно прозвучало:

– Мне так надо!

– Кому это «мне»?! – возмутился Буков, давая понять, что хочет поговорить с самим шефом, а не с какой-нибудь пешкой.

На это ему вообще ничего не ответили, просто положили трубку.

И в результате он стоял теперь под табло, держа в руках еженедельник «Спид-информ» – идиотский пароль. Так было приказано для его опознания. Прежде Буков не то чтобы покупать, и в руки не брал подобную пакость. Чуть ли не на каждой странице там были девицы нагишом. С бутылкой, с сигаретой, с бананом – сидя, стоя, лежа, но обязательно без штанов или без бюстгальтера. Или и без того и без другого! Дожили!

Буков успел пролистать этот журнальчик примерно до половины, потому что такие вещи, несмотря даже на все твое возмущение, быстро не листаются, хочется разглядеть подетальней. И едва он, перевернув страницу, бросил взгляд на очередной бюст, к нему подошла деваха, точно такая, каких он только что рассматривал, только одетая.

Едва взглянув на Букова, она бросила на ходу негромко:

– Пошли!

– Вы точно меня? – спросил Буков, догоняя ее. Он ни за что не стал бы этого делать, но акцент показался ему знакомым – тем самым, что он слышал по телефону.

– Вы правда меня? – переспросил он, стараясь попасть с ней в ногу.

– Ты есть Буков? – Она протянула ему свой чемодан, а сама осталась с добротной кожаной сумкой через плечо.

И тут Буков понял наконец, чей это акцент. Прибалтика!

Они заспешили, смешались с толкающимся, тоже куда-то спешащим народом. На перроне было посвободней, потому что все уже сели в поезд. Остались последние недотепы, вроде Букова и этой фри. Кстати, была она очень и очень недурна.

Они дошли до вагона «СВ», где ему приказали купить места, и Буков достал бумажник. Убедившись, что билетов на месте нет, он не стал шарить по карманам. Знал, что это бесполезно. Девица, стоя рядом, безучастно смотрела себе под ноги.

И Букову ничего не оставалось, как сообщить ей, что у него исчезли билеты. Она коротко взглянула на него, оценивая: не розыгрыш ли это, не случайная ли оплошность, которую еще можно исправить. И быстро пошла прочь, назад, к спуску в тоннель.

Буков догнал ее.

– Спокойно! Я помню наши места! Пойдем и сядем…

Не отвечая, «прибалтка» уходила все дальше от их вагона. И было ей на вид, пожалуй, года двадцать три – двадцать четыре.

– Я все улажу. Если кто сидит на наших местах – вышибем!

– Нет! – качнула она головой. – Не вышибем! Не будем делать шум вообще, ты понял?! У меня такая работа – мне засветиться будет очень большой… беда.

Они уже дошли до спуска, когда поезд тронулся. Это придало Букову досады, отчаяния и мощного желания исправить свою вину.

– Слушай, едем в аэропорт! Я ручаюсь, мы улетим!

Девица ответила взглядом, каким смотрят, наверное, на людей с умственной недостаточностью. И Буков понял этот взгляд, пристыжено замолчал. «Ну я совсем уже того… У нее ведь оружие!» Он посмотрел на добротную кожаную сумку – явно увесистую. И наконец остро осознал, что рядом с ним идет профессиональный убийца. Вот, значит, зачем те мафиози искали Лучкова… Никифорова они бы еще пытали, а этого – просто в расход! Н-да… Никифорова, недотепу, он все же спас, а уж Лучков пускай выкручивается сам! Какое ему до него дело?

Но до чего же ему не хотелось ехать с этой бабой! А ведь начинал-то он свою «кооперативно-розыскную» карьеру безобидно. Подсмотреть за одним банкиром да рассказать другому, выследить загулявшую с торгашами дочку и тому подобное. А теперь он везет убийцу на место работы!

– Так! – сказала девица очень твердо. – Слушать меня. Едем завтра. На день раньше, на день позже…

И Буков понял, что она имела в виду.

– Но я не могу ехать туда, где ночевала прошлый раз, – продолжала девица, – и не хочу, чтоб про это узнал заказчик. Понял?..

Смысл фразы Буков, конечно, понял. Но ему представлялось, что она имеет и еще какой-то, более глубокий смысл. Он пока еще не догадывался, что сам по себе является для Убийцы мелкой сошкой, а за то, что совершил, заслуживал наказания, смерти. Не сейчас, конечно, а тогда, когда не будет нужен. Что же касается инцидента с билетами, Убийца считала его своим личным неуспехом: значит, чего-то недоучла, недоглядела. Вот почему она не хотела возвращаться в тот дом, где люди Толика-Артиста устроили ей ночлег. И не хотела, чтобы Турукин знал об этом.

– Ну, если так… – проговорил Буков несколько обескуражено, – можно ко мне. Пожалуйста, милости прошу! Переночуем, а завтра в путь!

Дома она торопливо, с чуть заметным презрением осмотрела квартиру Букова. Остановилась в дальней комнате и бросила свою загадочную сумку на куцый диванчик. А Букову указала место, куда поставить ее чемодан, и, еще раз окинув взглядом комнату, проговорила сдержанно:

– Эта моя!

«Ладно, пусть корчит из себя кого хочет, – подумал Буков, – все же я хозяин и пригласил ее сам…»

– Купи мне еды и водки. – Молчание Букова она воспринимала, по-видимому, как молчание слуги. – Сегодня могу пить…

Очевидно, это надо было понимать, что сегодня у нее работы нет, а завтра, в поезде, она придет в себя. Букову не хотелось иметь с нею дела, но в то же время было и любопытно. «Вообще-то ситуация еще та! – подумал он. – Профессиональный убийца и капитан милиции в одной упряжке!» Но он только удивился этой ситуации, этому положению вещей – не ужаснулся!

Водка и еда появились быстро. Буков нарезал, как умел, закуску, разложил, как разложилось. Поставил ей рюмку, себе стакан для пива. Гостья не пошевелила и пальцем в чем– нибудь ему помочь. Они сидели за кухонным столом, как двое незнакомых сидят за столиком в кафе. Иногда переглядывались.

Опрокинув в рот очередную рюмку, она вдруг проговорила:

– В карты сыграем?

– В карты? – Буков оторопел, но всеми силами постарался не выказать своего удивления. – Можно вообще-то…

– В дурака… на раздевание! – сказала гостья, как бы отдавая ему приказ.

Больше Буков не стал скрывать своего удивления, посмотрел сперва на девицу, потом на большую бутылку водки, прикидывая, сколько уже из нее отпито.

– Да нет, знаешь, что-то не хочется…

Она налила себе еще, выпила и пожевала кружок подсохшей колбасы.

– Ну тогда просто так раздевайся! «Это еще что за финты?!»

– Слушай! Да пошла бы ты…

– А если я позвоню?..

– А если я замочу?!

Несколько секунд они давили друг друга взглядами.

– Ты трус, чтобы мочить. Букова взорвало.

– Нет, твою мать! Это ты затрухала, что они узнают…

Он оборвал себя на полуслове. Хотелось стукнуть кулаком по столу, но он не сделал и этого. Изнутри все сильнее и сильнее его глодала еще одна мерзопакостная новость. Выскочив за водкой, он позвонил одному из своих «прикрывающих» в родное отделение, и его поспешили порадовать. Н-да… а он-то совсем недавно называл Никифорова недотепой. Теперь этот недотепа ехал в мягком вагоне по его билетам, чтобы завтра предупредить своего Луку. Сперва хреновина с билетами, а теперь он привезет эту суку по адресу, а клиента нет… Эти жуткие мысли он старался запрятать как можно глубже в свое нутро. Но терпеть становилось все труднее.

– Ладно, продолжим ужин! – как ни в чем не бывало сказала гостья.

Ее не занимали отвлеченные мысли и подводные течения. Она, как какая-нибудь муха, жила только данной секундой и присутствовала только здесь, а не в десяти местах одновременно, как другие люди. Это так Буков про нее подумал. И сильно ошибся!

Они снова стали «случайными соседями по столику», продолжив ужин. Букову ни елось, ни пилось. Без особой охоты он осилил разве что пару банок пива. А девица до капли выдула всю большую бутылку. Водка называлась «Парламентской», а нарисован на этикетке был почему-то Кремль. Буков с удивлением отметил, что девица абсолютно трезва. Когда в бутылке кончилась последняя капля, она сказала, опять же сама себе:

– Все, спать…

Задрала юбку и стала снимать белые, пожалуй, даже белоснежные колготки. И Буков поневоле пожалел, что был так несговорчив в отношении игры на раздевание. Она была хороша, она была жутко хороша, как бывают хороши прибалтки. Ноги стройные, длинные, плотные…

Колготки она бросила на пол.

– В мусоропровод их!.. – Пошла, так и не оправив юбку, сверкая трусиками. Хороша!

Нет, Буков знал, что в этом случае ничего бы не разрешил себе. Какой-то внутренней повадкой, завораживающим блядским взглядом эта девица была похожа на известную всем Мадонну. И бывшая жена Букова – Букова Галина – чуть по-другому, но тоже была похожа на Мадонну. И при этом сильно гуляла на сторону.

Глава шестнадцатая. БЕЛЫЕ КОЛГОТКИ

Она легла, прислушалась к себе. Водка билась в мозгу и в каждом, даже самом мельчайшем узелке ее организма. И это неправда, что она не опьянела, что она якобы не пьянела вообще. Она была пьяна сейчас и бывала пьяна всегда, когда пила много. Только умела себя держать.

Но тогда зачем это – пить, а потом себя держать? Какое в этом удовольствие? Один перевод продукта. Да и сколько ни старайся, водка все равно сильней. Хотя бы потому уже, что ее много. Говорят, она успокаивает, дает забыться. Ничего не дает она. Может, на минуту-другую, может, немного смягчает то, о чем неминуемо начинаешь думать.

И опять, в тысячный теперь уже, возможно, раз, она начинала просматривать свою жизнь, как шахматисты просматривают сыгранную партию. Как делал ее дед. Только он был неудачливый шахматист, игрок…

Она смотрела свою жизнь ход за ходом. Где же она сделала ошибку? Вроде нигде, вроде все шло своим чередом, вытекало одно из другого.

Ита Норман ее звали. Очень эстонское имя. Как, скажем, Ольга Кузнецова – имя очень русское. Итак, Ита Норман. Что там сначала? Школа, чтение пионерского журнала «Сяде». Никто не принуждал – читала, радовалась. Писала письма: «Здравствуй, дорогая редакция…» Но еще больше ей нравилась стрелковая секция. Винтовка, мишень. А ты устанавливаешь между ними неумолимую связь. Подтянутость, точность, реакция. Появились мальчики. Затем, и очень скоро – мужчины!

Бабка ее, Карин Отт, упорно заставляла ее раз в месяц ходить в поликлинику – проверяться на СПИД. Потом Ита поняла: бабка не столько боялась за ее здоровье, сколько надеялась отвадить беспутную внучку от мужиков. Будет постоянно помнить о СПИДе, будет бояться – тогда какое уж тут удовольствие! Ита действительно побаивалась. Но недолго – до первого хорошего мужика.

Говорили, что она будто бы расчетлива, что она холодна. И соревнования часто выигрывала, потому что владела собой лучше других. И с водкой она справлялась, ладила. Но когда попадался хороший мужик, в ней разгорался какой-то безумный женский жар и она готова была на все.

Потом, после всего, дома, она размышляла. Как бы рассматривала дебют будущей проигранной партии. Она не могла понять, как это все происходит с ней. Но однажды в какой-то книжке по физике увидела картинку: лапландец зажигает костер при помощи линзы, сделанной из твердокаменного льда. И морозище трескучий, и дрова его промерзли до костей. А все равно – дым, огонь! «Я – это лед, из которого получается огонь!» Она подумала об этом с радостью, точно нашла оправдание.

Старая Карин умерла, но Ита продолжала ходить в поликлинику. С самого начала это было анонимно, а значит, удобно, почти комфортно. И после каждой проверки она ликовала, с новыми силами отдаваясь главной радости, какую Бог дал женщине. Так она считала – за Бога.

А годы текли. Родители разошлись и разъехались. Отец, который никогда не держался за Таллинн, как и за ее мать и за саму Иту, исчез, канул в неизвестном направлении. Уехал чуть ли не в Россию – русских «обувать». И мать интересовалась Итой не очень-то. Тем более что жильем они давно уже связаны не были. По-настоящему только она сама могла интересоваться собой. Но в основном это касалось крема, диеты, модной юбки, пикантного белья. Об этом она беспокоилась всегда, как бы заботясь о мужиках, считая, что это они ее обслуживают, а не она их.

Непонятно, зачем она закончила какой-то техникум, связанный со швейным производством – просто первое попавшееся, куда сумела впрыгнуть. Но работать рядом с этой специальностью даже близко не собиралась.

Неизвестно, что было бы с нею дальше. Может, и в публичный дом пошла бы. Тогда в прогрессивном Таллинне впервые на территории бывшего Союза стали открываться официальные публичные дома. Хочешь, будет презерватив с запахом жасмина, и хочешь – с запахом ананаса… Удивительнейшая чушь – как ей сразу показалось. В постели должно пахнуть мужиком – таково было ее разумение.

А все остальное шведы придумывают, которые не знаю, куда деньги девать. Или французы-лягушкоеды. Считается, кстати, что эстонцы шведов любят. Ничего подобного! Эстонцы над ними издеваются, как только могут. Да и как бедный сосед может любить богатого?

В общем, трудно сказать, чем бы пришлось ей заняться. Но тут в Таллинне появилась Ингрид Бокс – ее тренерша по стрельбе. Она пропадала где-то года полтора. И вот появилась – вся в полном порядке, упакована что надо, только почему-то нервная, как бы вся на пружинах. Такое всегда бросается в глаза среди подчеркнуто спокойных эстонцев.

Ингрид приехала на сверкающих белых «Жигулях» последней модели с шикарным черным мужиком. Но не в смысле того, что он бы негритосом. Он был кавказцем неизвестно какой национальности.

Они встретились в небольшом укромном кафе и сидели там практически одни – по-видимому, из-за дороговизны. Но для Ингрид, как видно, это не имело значения. Цены ее не занимали.

– Ты знаешь, что идет война в Абхазии? – спросила она после первых минут риторических дружеских вопросов.

Насчет войны Ита, конечно, слыхала, но не могла даже предположить, что будет с кем-то обсуждать эту тему.

Следующий вопрос поразил Иту еще больше.

– А ты за кого – за грузинов или за абхазов? Ите было абсолютно наплевать, кто там победит, в горах. Обе нации были хорошие. Обе выдавали высокий класс в ее постели. Кроме того, и те и другие дружно торговали у них на рынке – в основном мандаринами.

– Ты хочешь поехать снайпером? – спросила Ингрид, приблизив к Ите лицо с ледяными синими глазами.

А положение Иты в это время было как раз в неопределенном, подвешенном состоянии. То ли на фабрику податься, то ли в бардак…

– Поехали! – твердо сказала Ингрид, словно речь шла о соревнованиях.

Они и в самом деле приехали в тир. Там у Ингрид все было, как говорится, схвачено. Винтовка хорошая, с оптикой, мишени свободные, патронов сколько душе угодно. Позднее Ита поймет, что все это Ингрид оплачивала не сама.

Ита давно уже не тренировалась, но дело у нее сразу пошло. В упражнении из десяти патронов – девяносто два очка. Ингрид обрадовалась, а еще больше обрадовался усатый, который тоже оказался здесь. Но у смуглого мужика была и особая причина для радости. Ита ведь не знала, что ее повезут в тир, и надела мини. А когда в мини стреляешь из положения лежа, вид, конечно, получается для мужика – не оторваться! Да еще с ее ножками и всем остальным…

Потом они поехали на пляж, точнее, просто к морю – подальше от людей. Стояла ранняя весна, до купального сезона было еще далеко. Усатый остановился у большой старой сосны, постукивая по ладони пятнистой военной пилоткой. А Ингрид с Итой проехали на машине по мертвому пляжу еще с километр. Ингрид достала из багажника другую винтовку – не отечественную, не русскую, а скорее западную, возможно, немецкую. Винтовка была хороша.

А патроны, как потом убедилась Ита, вообще необыкновенного качества.

Ита приложилась к ложу, посмотрела сквозь оптику.

– Видишь? – спросила Ингрид.

Усатый издали махнул им рукой и спрятался за сосну, высунув на палке пятнистую пилотку.

– Сможешь? – улыбнувшись, спросила Ингрид.

Ита увидела пилотку в перекрестье оптического прицела. Было ясно, что, задавая этот вопрос, Ингрид имела в виду не только ее меткость. К тому времени уже вовсю бродило по свету слово «крутой». Теперь Ита должна была доказать, что и она крутая.

Но стрелять в пилотку, особенно в первый раз – нелегко! Она выстрелила – пилотка подпрыгнула, дернулась, отлетела в сторону.

– Отлично! – У Ингрид было необыкновенное зрение, и она увидела все без оптики. – Годишься!

– В кого же я буду стрелять? – спросила Ита, сдерживая волнение. – И за сколько?

– Тихо! Ты при Гиви этого не спроси!.. Конечно, в абхазов. Тебя нанимает грузинская армия. Но ты будешь оформлена как доброволец. Напишешь заявление…

– Зачем?..

– Чтобы отмазаться! Красный крест там, всякие права человека… тебе-то не все равно? Такие условия игры! Платят двадцать пять за солдата, тридцать пять за офицера.

– Чего?

– Долларов!

– И сколько… в день набегает?

– Иной раз двести пятьдесят и больше, а иной раз… убьют!

Ингрид отвела ей на сборы три дня. Но какие у Иты особенные сборы – не в свадебное путешествие направляется. Однако кое-что она все-таки сделала. Подумала об этом еще там, на пляже, а теперь сделала. Пошла на рынок, где они торговали все вместе: грузины, армяне, абхазы, дагестанцы, прочие кавказские мужчины. Она старалась угадать. И наконец подошла к одному, не сказать, чтобы уж и слишком симпатичному. Улыбнулась. Кавказец сразу протянул хорошенькой девушке огромный, как апельсин, мандаринище и спросил, улыбаясь недвусмысленно:

– Хочешь?..

– А ты абхаз?

Они оба говорили на ломаном русском языке. Правильно ее когда-то учили, что это язык межнационального общения.

– Ты абхаз?

Парень смотрел на нее с огромным удивлением, наконец достал из кармана здоровенную пачку денег, как бы в доказательство своей национальной принадлежности.

– Да!

– Пошли!

На несколько подружек они снимали одну квартиру. Когда было занято, на окно ставили кактус: не заходи, мол, – колется! Она привела туда своего абхаза, перестелила постель своим бельем, которым пользовалась, приводя мужиков. Абхаз смотрел на нее с удивлением и радостью. Она сняла свитер, юбку, и он кинулся к ней, прижал, стал целовать, завалил на кровать.

Ите не нравилось заниматься любовью, как это описывалось и показывалось во всяких западных инструкциях и журналах: позы, поцелуйчики… «Лизните язычком вот тут, положите пальчик сюда…» Ей нравилось лежать, как подстилка, и выть от радости и от всего остального, что с этим делом связано. И чтобы ничем ты не могла слышать и чувствовать, кроме того, что называется причинным местом.

С тем абхазом так и было. Он хотел дать ей денег, она отказалась. Потом они снова погрузились друг в друга и не размыкали объятий, сколько могли. Потом, оба полумертвые, расстались в сумрачном предутреннем Таллинне. Просто пошли в разные стороны. И это был последний ее живой абхаз.

Перед отъездом Ингрид сказала:

– Купи белых колготок, пар десять или побольше. Это как бы наша форма. А стирать там бывает некогда!

Ита со спокойной душой пошла в магазин и купила то, что ее просили. Продавщица глянула на нее едва ли не с ужасом. Слух о девицах, которых называли «белыми колготками», давно уже гулял по Приднестровью, Армении, Азербайджану, Абхазии, а теперь докатился и до Прибалтики.

Вскоре начались фронтовые будни. Привыкла она быстро. Ей стало нравиться одним только холодным взглядом, одним движением пальца останавливать мужиков – еще недавно таких сильных, самоуверенных, наглых. Ночью или, как говорится на войне, в темное время суток она спала с грузинскими офицерами и солдатами. Предпочитала, конечно, офицеров. Но голые они неразличимы, а скотов достаточно среди тех и других. Ита их охотно использовала. Обычно говорят, что мужчины используют женщин. Ита была не такой – она брала то, что ей нужно. И все.

По всем показателям она была на прекрасном счету. Других здесь не держали, другие просто гибли на боевом посту, получив пулю в затылок. И никаких цинковых гробов не получали в награду «белые колготки», погибшие тем или другим способом. Их просто закапывали как попало, если было время. Когда же кто-то из них попадал в плен… В этом случае нужно было как можно скорее подохнуть, как можно скорее!

На всякий случай Ита всегда держала при себе маленький, почти игрушечный пистолет, к которому была всего одна обойма. Был у нее и пузырек с цианистым калием. И всегда она молила судьбу дать ей секунду, чтобы успеть, пока ее не схватили те, кого она еще не успела остановить…

Потом она поехала домой – как бы в отпуск. На этой войне, а тем более «белым колготкам» никаких отпусков не полагалось. Но Ите надо было попрощаться с матерью. Сложным путем, через десятые руки, с помощью Ингрид, по-видимому, до нее дошла весть, что мать совсем плоха. А грузины, какими бы они ни были, такие вещи понимают.

Она поехала с хорошими деньгами, с подлинным паспортом на имя Норки ной Инны Георгиевны. Отчество у нее оказалось подлинное, поскольку отцом ее был именно Георг. Путь предстоял не близкий, а главное – опасный. Спешка была противопоказана. И случилось так, что мать она уже не застала.

Что ей оставалось? Просто сделать передышку, перерыв в работе на несколько дней. А откуда она приехала в Таллинн, разумеется, никто не знал.

На второй или третий день Ита пошла в поликлинику – в память о зловредной бабке сдать анализ. И надо же такому случиться, возле регистратуры встретила бывшего своего одноклассника Томаса Сермана. Уус Томас – так они его звали, казалось, еще совсем недавно. У них на ратуше в Таллинне стоит знаменитый Вана Томас, Старый Томас. А их Томас был маленький, юный – Уус Томас. Теперь он работал в этой поликлинике врачом.