Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

В общем и целом, карьеры Шуйский не сделал. Потому что для карьеры нужна определенность позиции – в каком-то смысле политиком надо быть. А для этого в свою очередь нужны смелость и цинизм. Шуйский же их не имел – Бог не дал.

В наши дни, когда медицина вооружилась всякой немыслимой аппаратурой, электронными томографами и еще Бог знает чем, когда дипломированный врач исполняет при ней роль едва ли не санитара, Шуйский обходился без всех этих кибернетик. Он сам себе был кибернетика!

Между прочим, в детстве родители его решали, кем стать их одаренному сыну: то ли пойти в художественное училище, то ли избрать более надежный кусок хлеба – медицину. И решили в пользу медицины, убив, может быть, в Леониде Борисовиче великого живописца. Но чувство цвета осталось в нем на всю жизнь. Шуйский распознавал полутона, многие десятки оттенков, которые могла иметь человеческая моча. По ее виду, по цвету – да плюс еще запах! – он мог рассказать о больном все. Почки же и мочевой пузырь Шуйский видел как на ладони – так, будто бы держал перед собой рентгеновский снимок.

Примерно года четыре назад к Леониду Борисовичу пришел элегантный молодой человек с массивным золотым перстнем на безымянном пальце правой руки. Человек этот выглядел броско, заметно, единственным недостатком его, пожалуй, была некоторая миниатюрность, субтильность. Но держался он очень прямо, уверенно, говорил веско – точно был знаком с вами давно и все про вас знал.

На Леонида Борисовича этот человек поначалу особого впечатления не произвел. Подпольный гений давно привык, что люди не из его района приходили к нему по записочкам. Прямо в кабинете он давал им исчерпывающую консультацию и брал некоторую сумму – собственно, столько, сколько давали. Это позволяло ему способствовать скромному процветанию ворчливой жены и произраильски настроенных детей.

– Доктор, – обратился к нему Толик-Артист, а это был именно он, – я хотел бы просить вас о консультациях сугубо частного порядка.

– Никаких иных я, собственно, и не даю, – пожал плечами Леонид Борисович и протянул колбу. – Не угодно ли вам будет помочиться в этот сосуд… – Давно уже, с первых лет практики, он усвоил манеры и лексику старых земских врачей.

Вместо того чтобы взять протянутую ему колбу, Артист вынул из кармана небольшую фигурную бутылочку из-под какого-то заграничного напитка. Через стекло ее просвечивала зеленовато-желтая жидкость.

– Она, извините, какая?.. – осведомился доктор.

– Это в каком смысле? – удивленно воззрился на него Тол их. – Ясно – человеческая!

Лицо Шуйского осветила улыбка земского врача.

– Вы когда мочились?

– Я сюда вообще не мочился, – покачал головою Толик. – Это не мое!

После некоторой паузы Шуйский взял все-таки в руки бутылочку.

– Видите ли… для точного ответа мне необходима утренняя порция мочи – сразу после сна.

– Ну, а по этой… – Артист не хотел произносить непривлекательного слова, – вы что-нибудь сказать можете? Я заплачу.

Не очень охотно Шуйский повернулся к свету, отвинтил колпачок. Отчего-то он почувствовал себя неуютно, как на каком-то экзамене.

– Запах и цвет… м-м-м… мужчине, я думаю, лет двадцать пять-двадцать шесть. По-моему, практически здоров…

– Практически?..

– Так принято говорить здесь. Короче говоря, здоров!

– Надо же! – Толик не мог скрыть удивления. – Все угадано: и возраст и пол. Хорошую мне наводку дали.

– Что-что?

– Этого хватит? – вместо ответа спросил Толик, протягивая доктору пять сотенных бумажек долларами.

– Это много… – отозвался Леонид Борисович дрогнувшим голосом. Сумма, по его понятиям, была невероятная – за такую малость.

– Так будет всегда. Но одно условие, доктор. Раза два или три в месяц к вам будут приходить от меня люди. И вы будете давать им… как это у вас называется?

– Заключение?

– Вот именно. И ни о чем не спрашивайте. Страх, желание заработать и любопытство сплелись в душе эскулапа, как три пиявки.

– Видите ли… – доктор замялся, – за такие деньги, как я понимаю, вам нужен абсолютно точный ответ.

– Ну это уж… – Толик посмотрел на него, как на ненормального: кому же, в самом деле, нужен неточный ответ!

– Вы не так поняли меня. Ответ будет всегда точным! Но для гарантии… я должен видеть больных.

– Это… не совсем будет удобно. А зачем, если вы… – Толик кивнул на колбу, – все и так угадали?

– Есть некоторые нюансы. Коротко говоря, моча – одномоментный, локальный анализ. А по цвету лица, по кое-каким другим признакам можно все определить с большей степенью вероятности. Имея, конечно, и мочу…

– А что вы можете сказать, к примеру, о моем лице? – Толик улыбнулся с некоторой робостью, как всякий пациент, ожидающий приговора.

– Лучше, если бы вы… – Шуйский показал глазами на колбу. – А впрочем, ваше лицо и так говорит мне о полном здоровье!

Он был стреляный воробей и отлично знал, как приятно такое услышать пациенту.

Низкорослый заказчик появился вновь у Шуйского через неделю. Вместе с ним явился человекоподобный слон – с физиономией, от которой доктору стало нехорошо. Детоубийца, головорез, да и только!

– Давайте скорее сосуд, доктор! – приказал низкорослый, хохотнув. – Натерпелся, бедняга!

– Натерпелся, блин… – подтвердил Детоубийца, выхватывая у Леонида Борисовича колбу. Тут же вынул свой «прибор» величиной с докторскую перчатку, разом напрудил колбу до краев, а оставшееся долго изливал в раковину.

– Скоро ты там?! – поторопил его спутник, но уже иным, совсем неинтеллигентным голосом.

– Ща-а… – Слон выпустил газы напоследок и застегнул на штанах молнию.

Все это очень не понравилось Леониду Борисовичу. Не понравилось ему и то, что его проверяют. А это он понял сразу.

Но выставить он их не посмел. Он чувствовал, что влипает в историю, если уже не влип. Делать нечего, пришлось исполнять означенную роль. По-хамски переполненной колбе ему заранее было все понятно. Однако, изобразив сосредоточенность, он еще минуты две-три смотрел на мясистое с красноватым отливом и двумя недвусмысленным шрамами лицо этого как бы человека. И сказал, не выходя из «земской» интонации:

– У вас печень несколько увеличена… сударь.

– Во, зараза! – удивился, хохотнув, Детоубийца.

– Ша! – Это у маленького вырвалось непроизвольно и потому естественно. – А почки, селезенка… остальной ливер?

Если у человека в услужении находится такой тип, подумал Шуйский, кто же тогда он сам?

– Доктор, вы меня слышите?!

– Н-да, простите… если нездорова печень, исподволь барахлит и остальное.

Оставив на столе пять сотенных зеленых бумажек, жуткая парочка покинула кабинет.

Леонид Борисович радовался этим деньгам, и в то же время они жгли ему руки. В детстве, году в сорок шестом, его приятель Борька Шлыков добыл у солдата-санинструктора поллитровую бутылку сладкой тягучей жидкости, а Леня Шуйский стащил из дома два толстых куска белого хлеба. Неумело присасываясь к бутылке, они пили жидкость из горлышка, пуская туда слюни, и заедали хлебом. То далекое пойло вызывало у маленького Леонида Борисовича одновременно чувство наслаждения и тошноту. А минут через пятнадцать их жестоко рвало в темном и сыром углу двора, за сараями. Жаль было до слез напрасно истраченного хлеба! Потом он узнал, что в бутылке был глицерин, который солдат пожертвовал Борьке для выведения цыпок. А тот ненароком лизнул языком горлышко…

Сейчас Леонид Борисович испытывал что-то подобное. Ему и сладко было от смятых зеленых бумажек, которые он тут же убрал в карман, и с души воротило.

Обратиться в милицию? Попробуй-ка, обратись! Тогда пришлось бы признаваться в своей «частной практике», никак не оформленной. Но больше, пожалуй, Шуйский боялся не милиции, а маленького посетителя. И, как видно, боялся не зря. А кроме того, прошлый гонорар в долларах он уже потратил. И знал, куда потратит теперешний.

Через десять дней ему позвонили домой. А на следующее утро, перед работой, за ним заехал другой «слон», очень похожий на первого, как бывают похожи кирпичи или автоматы Калашникова.

Иномарка свободно скользила по московским улицам, в левом ряду, никому не давая обогнать себя, словно в ней ехали члены ЦК или сотрудники КГБ. И глупая надежда осветила испуганную душу Леонида Борисовича на одном из перекрестков. Может, все-таки они кагэбэшники, не более того…

Его привезли в один из пустынных сретенских переулков. Особняк, возле которого они остановились, был густо черен – буквально от фундамента до конька облицован темной матовой плиткой. Никакой вывески ни на фасаде, ни возле дверей Леонид Борисович не обнаружил.

Они прошли по коридору. За тяжелой, плотно закрывающейся дверью спустились по ступеням вниз, снова прошли по коридору, более узкому и мрачному, нежели первый. Вошли в уютный, освещений лампами дневного света кабинет.

– Здравствуйте, доктор. Как доехали? – Маленький хозяин кабинета проговорил это, не поднимаясь с кресла. Теперь уже Шуйский знал: зовут его Анатолий Дмитриевич.

Кроме хозяина, здесь было еще трое: под стать хозяину маленький человек с обезьяньей физиономией, широкоплечий верзила сродни тому, что доставил его сюда, и еще один, среднего роста, понуро сидевший на стуле с прямой спинкой посреди кабинета. Выражение лица его показалось Шуйскому жалким, растерянным, и невольно вспомнились фильмы с допросами в фашистских застенках. Хотя обстановка в кабинете была приятная и располагала к другому. Плотные набивные гардины вдоль стен, югославская мебель, ковер-палас. После долларовых гонораров доктор Шуйский скопил наконец на гарнитур и теперь разбирался, что к чему. Но почему в кабинете отсутствуют окна, он не понял.

– Вот, пожалуйста, ваш пациент! – Маленький главарь указал на человека с растерянным лицом.

Человек-обезьянка тут же подал Леониду Борисовичу пузырек с мочой. Моча была отличной!

– Подойдите ко мне, пожалуйста… – попросил Шуйский «пациента».

В ту же секунду в руках у «обезьянки» казались плоскогубцы. Но, взглянув на Шуйского, он отвел руку с инструментом назад и фальшиво улыбнулся:

– Слесарим понемногу…

– Возьмите стул, – снова обратился Шуйский к «пациенту». – И сядьте напротив.

«Пациент» подался к нему, но стул, к удивлению Леонида Борисовича, не взял за спинку в руки, а стал подталкивать к нему ногой. И тут он заметил, что все его ногти были в темных пятнах кровоподтеков.

– Что это с вами?.. – тихо спросил Шуйский. Человек со страшным маникюром смотрел на него широко раскрытыми глазами и молчал.

– Прищемил, неумеха! – усмехнулся человек с плоскогубцами в руках. И плоскогубцы, как бы в унисон ему, звякнули.

С огромным трудом Шуйский доиграл спектакль до конца и проговорил:

– Вы абсолютно здоровы. Волноваться нет причин…

Бледное лицо «пациента» на глазах окружающих стало багровым. Шуйскому показалось, что он не слишком обрадовался его сообщению.

– Спасибо, доктор, – прервал его мысли хозяин кабинета. – Там вам передадут за консультацию.

Буквально на следующий день Леонид Борисович напросился в облздраве в поганейшую командировку – проверить состояние дел в одной из больниц в глубинке. А там еще сказался больным и отсутствовал почти целый месяц. Надеялся и не надеялся, что поможет.

Сразу же по возвращении к нему в кабинет явились человек-обезьянка и тот «слон», что возил его по Москве на иномарке.

– Проходите, пожалуйста… – прошептал Леонид Борисович и плотно закрыл дверь кабинета. А бандиты уверенно протопали к его столу. Да, бандиты – больше Шуйский уже не мог себе врать.

– Слышь, доктор, – прошепелявил «обезьянка», – Анатолий Дмитриевич спрашивает… тебе чего, мало платят, дорогуша?

Шуйский не нашелся что ответить, лишь плотнее прислонился спиной к стене.

– Когда смываешься, должен нас предупреждать, понятно? Такие будут условия… контракта. – Он подождал, не скажет ли чего доктор, и кивнул. – Молчишь? Значит, все тип-топ…

Вынул из кармана доллары. Триста отдал Шуйскому.

– Это вам Анатолий Дмитриевич велел передать. – В руках его осталось еще две сотни. Одну он передал «слону», другую взял себе.

– Будем считать, что вы с нами по-товарищески поделились… – он улыбнулся, и доктору стало худо. – Толику… Анатолию Дмитриевичу в смысле – ни слова!

Когда они ушли, Шуйский заплакал. Теперь он точно знал: еще один самовольный шаг, и он из доктора превратится в «пациента» их черного дома. А от каких болезней и какими способами там лечили, Леонид Борисович даже боялся думать.

Глава девятая. ОДНОКАШНИКИ. ПОДЗЕМНЫЙ ЭСКУЛАП. ПОИСКИ ВЫХОДА

Депрессия наконец оставила Луку, и он проснулся спокойным. Говорят, некоторые просыпаются с улыбкой. Но такие люди, видно, сродни ангелам. Лука таким не был. Он просто вышел из сна, будто из леса – отдохнувший, готовый к жизни.

Увидел Мальчика. И точно наждаком теранули по его душе, сразу стало тревожно.

– Эй, ты, нюня! Еще не всю жидкость из себя выплакал? – Мальчик стоял перед ним, подбоченясь, и протягивал поллитровую банку. – Вот сюда будешь мочиться…

– Зачем это?..

– Молчи, сука! Сказано – делай. Чувствуя себя рабом, Лука взял банку.

– Отойди к стене. Я подсматривать не буду, на хрен ты мне нужен, не баба…

Лука сделал, что от него требовали, банка стала противно теплой. Очень хотелось помыть руки, а внутри все громче разрасталась тревога.

– Зачем это? – Лука протянул банку Мальчику.

– Пошел ты! – Мальчик даже отшатнулся от него, скривившись. – Сам неси!

– Зачем это?.. – сникшим голосом переспросил Лука.

– Заплачь еще. Трус! Доктор тебя осмотрит и все…

«Какой доктор? – Лука ничего не мог понять – Куда он попал?»

– Вперед, гад! – Мальчик замахнулся на Луку. – И если при докторе пасть откроешь – смотри! – и он щелкнул плоскогубцами, как кастаньетами.

В коридоре, у стены, дежурил бугай. Но не вчерашний – другой. Спустились по лестнице вниз, а по другой еще ниже – в подвал. Воздух внизу был чистым – работали кондиционеры. Бугай предупредительно открыл дверь и пропустил Луку и Мальчика в помещение. С правой стороны за письменным столом сидел человек. На нем не было халата, но Лука наметанным профессиональным глазом сразу определил: перед ним врач. В глубине комнаты в мягком кресле сидел, как видно, их главный – тот, что накануне ударил ногой Гогу.

– Подойдите ближе, – проговорил доктор. – Давайте сюда…

Минуту-другую он рассматривал мочу. Потом стал пристально всматриваться в лицо Луки. По пути сюда у Луки теплилась надежда: вдруг врачом окажется кто-нибудь хоть мало-мальски ему знакомый – все-таки десять лет крутился в медицинской среде. Но нет! Этого сутулого чернявого человека он видел впервые.

А доктор повернулся к хозяину кабинета:

– Абсолютно здоров! Никаких отклонений.

– А почки? Как у него с почками?.. – В голосе главаря ощущался интерес.

– Вполне благополучно. – Доктор снова повернулся к Луке: – Выпиваете регулярно? Курите?

– Н-нет… – выдавил из себя совершенно сбитый с толку Лука.

– Тогда тем более. – Доктор кивнул и натянуто улыбнулся главарю.

– А зачем меня… это?.. – Лука уже и не старался, чтобы голос его звучал спокойно.

– По просьбе ваших друзей… – Доктор развел руками и поднялся.

Стоявший в стороне Мальчик недвусмысленно щелкнул плоскогубцами.

– Спасибо, доктор, – обронил главарь, не меняя позы. – Деньги там… как обычно.

Когда доктор уходил, когда за ним закрывали дверь, Лука едва не кинулся следом, хотя и увидел в щель стоящего за дверью бугая. Что-то остановило его. И скорее всего, не страх перед последующей непременной болью. Он вдруг начал вспоминать то, что так мучило его вчера. Он впился взглядом в главаря, который тоже все это время смотрел на него.

– Так это… ты?!

– Я, Лучков, я… – Главарь смотрел на Луку почти равнодушно, так, с некоторым, едва заметным интересом, как в музее смотрят на скучный экспонат.

– Странная встреча… – обронил Лука.

– Я бы сказал, более чем странная. Я не верю в случайности…

Лука не понимал, что хотел этим сказать его собеседник. Он боялся разозлить своего бывшего одноклассника и поэтому лишь развел руками, демонстрируя свою беззащитность.

– Пора прощаться, Лучков. – В голосе Турукина звучала интонация хозяина положения, человека, который распоряжается чужими судьбами. – Ты случайно, но украл. Теперь за это должен поплатиться…

– Но… – Лука сделал шаг к Турукину, – по какому праву?!

– Право? – Турукин поднялся, направился к двери. – Как говорил великий Мао, оружие рождает власть! – И улыбнувшись удачной шутке, распахнул дверь.

– А что со мной… будет?!

– Тобой распорядятся!

* * *

Лука находился в подземной клинике уже три дня. Хотя, пожалуй, клиникой назвать это заведение нельзя было ни при какой погоде. Скорее, это было нечто противоположное.

Рауф, единственный, кто постоянно находился рядом с Лукой, не счел нужным что-либо от него скрывать. И два дня Лука переходил из состояния ужаса в отчаяние, а потом в обратном порядке – из отчаяния в ужас. И наконец понял, что шансов у него нет. Оставалось только действовать.

Сколько ему оставалось до дня «икс»? Никто не мог ответить. Рауф считал, что около недели.

– Ты – донор, – Рауф улыбнулся, – а реципиент или побратим твой в штопор вошел, пьет. Мальчик сказал, очень операции боится.

Лука теперь знал, кого здесь называют Мальчиком. Знал и многое другое, что не укладывалось в его сознании. Но об этом чуть позже.

– Давай, ходи! – с вялым азартом поторопил Рауф.

Часы показывали вечернее время. Но закаты и восходы здесь отсутствовали, ибо отсутствовали окна. Они сидели в комнате Рауфа, играли в нарды.

– Я всех в нарды учу играть, – улыбнулся Рауф, – давай, ходи!

– Кого это всех?

– Кто тут был, того я и в нарды учил… Луке он в первый же день объявил правила игры, которую так любят сыны Кавказа.

– И сколько же их тут… было?.. – спросил Лука, превозмогая страх. Он вообще многое теперь делал, постоянно преодолевая страх.

– Э, брось, батоно Лука! Я сам тут на нечестном слове! – Рауф засмеялся. Он вообще часто смеялся, улыбался, был оживлен. Поначалу это поражало, отталкивало. Потом Лука понял, что Рауф просто держится таким образом, не поддается кошмару. Он, как и Лука, сидел взаперти в подземелье. Это, по-видимому, был очень старый подвал какого-то векового дома. Скорее всего, это центр, подумал Лука.

– Слушай, а что мне остается, дорогой! – восклицал Рауф. Вместо «слушай» у него получалось что-то вроде «сюшай». – Пока все хорошо у Толика-Артиста, и я буду жить. Пока сам с ума не сойду, не сопьюсь, не скурвлюсь. Жратва у меня ха-арошая! Телевизор… бывают бабы. Тебе операцию сделаю – с бабой ночку побуду!

Изредка ему сюда возили женщин. Наверное, каких-то проверенных, «железных» особей Турукина. Говорили им при этом, что Рауф – то ли вор в законе, то ли член ельцинского правительства. Глаза завязывали и везли. Разговаривать во время свиданий не разрешалось.

Знай себе, пей свою бутылку и сливай половые шлаки. Наутро их так же увозили…

– Толик во мне заинтересован! Думаешь, легко найти такого специалиста…

А вот убираться Рауф должен был сам. Потому что в проклятое это секретное помещение разрешалось входить только Артисту и, как исключение, Мальчику.

Но что же это такое, что предстояло в ближайшие дни Луке? На Западе это делали давно: похищали людей, воровали у них внутренние органы и «осуществляли пересадку» – тем, кто мог себе такую роскошь позволить. Этот грязный бизнес начался едва ли не сразу после того, как была доказана возможность подобной пересадки: новые почки, новые сердца, новые половые органы.

Лука не мог поверить в саму возможность существования у нас такого изуверства. Какой бы перестройкой нас ни калечили – ведь в России живем! И окружают нас православные, русские люди, а не грязные янки!

Через день-два, трезво взглянув на вещи, Лука понял, что с ним не шутят. Его, как, вероятно, уже многих, сделали донором. Прежде покупатели частей человеческого тела были только на Западе. Но таскать такого рода товар через границу – уму непостижимо! Несмотря на очень высокие цены. И значит, господа янки, пожалуйста к нам. А тут, кстати, к этому делу и свои подоспели – с толстыми кошельками.

– И не так уж дорого теперь все это! – Рауф словно его агитировал. – Всего сто тысяч баксов. Чуть реабилитировался – до свидания!

– А тебе?

– И меня не обижают. Операция – две тысячи!

Лука посмотрел на него вопросительно.

– Выйду – получу сполна! – бодро пояснил Рауф. – Здесь ведь я только на баб трачу… долларов пятьсот – шестьсот в месяц. Остальное – на книжку.

«Какая книжка? – подумал Лука. – Третий том Александра Дюма..?» Но вслух, конечно, ничего не сказал.

Рауф истолковал его взгляд по-своему:

– Презираешь? А что мне остается?! Отойдя в угол, он сразу сник. Долго молчал, стоял, скрестив руки, потом вдруг его прорвало. Не глядя на Луку, он стал рассказывать о пути сюда.

Говорить о национальности Рауфа весьма затруднительно, поскольку он – кавказский метис. И по логике вещей, исходя из перестроечной ситуации, одна половина его человеческой сути, его души должна теперь воевать с другой.

– Два раза в плену побывал… – горестно вздохнул Рауф. – И у тех, и у других. И те, и другие избивали, к стенке ставили… звери. На то, что я классный врач, на красный крест, полумесяц им было плевать… чудом спасся. На третий раз скрутили, завязали рот и глаза – и в самолет. Так я здесь и оказался.

Так он погиб для родных, для друзей, для всех. Был заказ на опытного хирурга – и вот он здесь.

– Тут у вас если человек пропадет, особенно если врач, фигура, начинают искать, милицию на ноги подымают, следствие. А я же – мертвец! – Рауф засмеялся каким-то не нормальным, утробным смехом. – Первые операции на своих же, на кавказцах, делал. Сердце, простата и печень…

– Печень ведь неоперабельна… – обронил Лука и осекся. Ему не хотелось проговориться, что он тоже медик.

– Ты… медик? – тут же отреагировал Рауф.

– Педик! – Лука старался спрятаться за грубостью. – Об этом же каждый идиот знает!

– Ну, правильно, в общем, ты сказал, – Рауф кивнул. – Но тому, кому пересаживали, уже все равно было, обречен. Предложили – что ему сто тысяч за жизнь жалко? Как у вас говорят, утопающий хватается за соломинку.

– И что потом?..

– Оба… – Рауф махнул рукой.

Такой вот веселый разговор происходил за нардами.

– Ну, с тобой-то все в порядке будет, – словно спохватившись, проговорил Рауф. – Одну почку удалю – пойдешь домой…

От несбыточной этой, прекрасной надежды Лука чуть не потерял сознание.

– А что? – продолжал Рауф. – Толком ты ничего не знаешь об этом доме. Значит, не настучишь. Поэтому завезут тебя куда-нибудь и отпустят. Они так всегда делают…

Лука хотел остановить это вранье, но молчал. Страшно было отпугнуть эту призрачную, шаткую надежду.

– Не тужи, батоно, и с одной почкой по сто лет живут… не хуже, чем с двумя. Я король, батоно Лука! В Сухуми у нас знаешь какой центр по пересадке – вся Европа знает. А имя Рауфа Габелия тебе ничего не говорит?

– Да я не по этой части…

Лука никогда не читал и не слышал о сухумском центре. И имя врача Габелия ни разу не встречалось ему на страницах научных журналов. Поэтому больших трудов ему стоило, выслушав собеседника, искренне и уважительно дивиться. Чего не сумеешь, когда игра идет в жизнь и смерть!

На другой день он упросил Рауфа показать операционную, безудержно льстил, убеждая, что он должен увидеть место, где великий Габелия будет его резать.

– Рэжут бандиты, дорогой, – с достоинством поправил его Рауф. – Я – оперирую!

После некоторых колебаний он все же привел Луку к своему рабочему месту. Это была не слишком просторная комната – не больше зубоврачебного кабинета. Посредине операционный стул, в углу – стеклянный шкаф с инструментами. Еще один шкаф с бинтами, ампулами, шприцами и прочим. Ни аппаратуры для поддержания кровяного давления, ни установки для наркоза, не говоря уже об аппарате «искусственная почка»! Ничего этого не было в комнате. И Лука все понял. Даже если бы было все, что надо, Рауфу одному со всем не справиться. Значит…

– Все швейцарское, английское! – энергично расхваливал Рауф, кивая на стеклянные шкафы. Как видно, он не предполагал, что Лука достаточно хорошо в этом понимает.

Значит, он просто режет. Усыпляет, берет из тебя все, что ему заказано, а потом не дает проснуться. И, понятно, одной почкой он не ограничивается, если обе здоровы. А саму пере садку, по-видимому, делают в хороших частных клиниках. И была ли там операция на сердце или полная пересадка его и откуда поступил «материал» – никогда никто не узнает! Никто и не станет интересоваться – для своего же блага.

Больше, чем можно было сейчас, Лука испугаться уже не мог. И понял, что ему остается только действовать. Иного не дано…

Убежать было нельзя. Их регулярно навещал с «инспекцией» Мальчик. И делалось это следующим образом: Мальчик входил в тамбур, и бугай запирал за ним тяжелую железную дверь, потом, удостоверившись в «глазок», что Мальчик в тамбуре один, автоматически открывал еще одну металлическую дверь – уже к ним, в «поликлинику».

Итак, убежать невозможно. Значит, надо сделать так, чтобы его выпустили сами. Только ненормальному могла прийти в голову такая мысль! И в этом был свой резон. «Нормальный» обреченный отсюда выхода не найдет. И поэтому надо действовать. Надо думать!

Он лежал в отведенной ему каморке в темноте. Сна не было, и голова работала очень четко, на том холодящем душу подъеме, с которым еще недавно он разрабатывал свое изобретение. Он приказал себе не выходить из этого состояния, не забывая ни на минуту, что у него светлая, умная голова. Иначе он бы не создал того, о чем люди мечтали еще со времен алхимиков.

План у него родился внезапно, как бы сам собой. Причем сразу во всех полутонах и деталях всплыл единым рывком, как, может быть, всплывал когда-то из пучины Град – Китеж…

Комната Рауфа была по соседству, из нее доносился мерный храп. Лука тихо поднялся с кровати. Прежде всего ему надо было написать письмо, подробное и точное. Чтобы тот, кому оно предназначалось, быстро все понял. И надо эту бумажку, эту записку, хорошенько спрятать, замаскировать так, чтобы она всегда была с собой и ее легко можно было вынуть.

* * *

Вторым пунктом плана был Рауф…

Они сидели за утренним кофе. Спешки ни малейшей – впереди бесконечно длинный день. Может быть, последний… Нет, Лука не подпускал к себе эту мысль близко, гнал ее.

– Тут не прослушивают?

– Прослушивают?.. – Рауф отпил глоток кофе и попробовал слово как бы на вкус. – Смысла нет… – Он приготовился к долгому ленивому разговору с «пациентом», чтобы через день-два, не колеблясь, его зарезать. Лука это понял и мысленно, поминая детородные органы, послал его куда надо.

– Тогда я должен кое-что объяснить! – Он сказал это спокойно, но жестко, чтобы Рауф соответственно прореагировал на это и не пропустил мимо ушей. Тот заметно насторожился.

– Ты знаешь, кто я по профессии? Рауф в растерянности молчал.

– Знаешь!

– Врач?..

– Понял теперь… зачем меня сюда определили. Поэтому и «клиент» мой, кому должны пересаживать почку, якобы запил. Чтобы я совсем ознакомился – при помощи тебя!.. А теперь подумай, кто кому в результате почки может ампутировать, причем сразу обе…

Просто не верилось, как легко и без особого труда он уничтожил этого человека. Тот побледнел сразу, в одну секунду и, не донеся чашку до рта, медленно поставил ее на блюдце.

– Но я тебя резать не хочу, успокойся. Мне этого не надо!

– За что же они меня?.. – Трудно было понять, кого спрашивал Рауф, Луку или самого себя. – Что я не так сделал?!

– Помоги мне отсюда уйти. Я вернусь, разнесу это заведение, и ты поедешь домой.

– Отсюда невозможно…

– Возможно! Все возможно! Где мы находимся?

Рауф молчал, видимо, не слыша его, думая только о том, что его скоро должны убить.

– Рауф! – Лука хотел как можно скорее достучаться до него. – Ты просчитай ситуацию! Продуй ее с помощью озона!

– Что?..

– А у вас в меде разве так не говорили? Я имею в виду: прикинь в уме. Если я уйду отсюда, тебе же лучше будет. Замену тебе когда еще найдут – не меньше месяца уйдет на это. Понимаешь? А за месяц-то – ого, что можно сделать!

Лука нарочно говорил так – с избыточным запасом оптимизма.

– Где мы находимся, Рауф?!

– Мочалкин какой-то… – глухо проговорил Рауф. – Я в Москве первый раз, плохо знаю…

– Мочалкин?.. Мочалов переулок, да?!

Это в районе Сретенки, славящейся своими подвалами. Потому и здесь такой – бункер Геринга!

– Чего еще знаешь, Рауф?! Не спи!

– Дом черный…

– Что – черный?

– Дом наш этот весь черный, от низа до верха… плитка такая…

– А этажей сколько?

– Кажется, два… я секунду одну глядел, чего мог заметить!

Луке тоже показалось, что два. Допрашивали на втором, после спустили на первый, потом еще ниже – в подвал.

– Мне телефон нужен, Рауф. Очень!

– Какой там… – Рауф махнул рукой, словно ему вместо чачи предлагали выпить молока. – Кто тебе даст?! Ты очень умный, батоно Лука. Почему, думаешь, отсюда до тебя никто не ушел, а?

Стало понятно, что из Рауфа больше ничего не вытянешь. Он больше не помощник, балласт. Без всякого объяснения Лука встал, направился в свою комнату, проговорив на ходу:

– Не мешай!

Кто же тогда ему помощник в этом черном логове? Лука вспомнил о навещающем их время от времени Мальчике, и сердце его отчаянно забилось. Вот у кого есть возможность организовать ему телефонный звонок! Наврать с три короба, разжалобить… Нет, разжалобить такую пиявку невозможно. Во-первых, надо доказать, что его телефонный звонок не опасен. «Я ведь не знаю, где нахожусь, – так мысленно обращался он к Мальчику. – Дай только скажу тетке, что жив-здоров – и все дела!» Нет, не годится. Чтобы такой подонок снизошел до переживаний какой-то там тетки? Да никогда в жизни! Оставалось только одно: подкупить этого маленького мерзкого сатрапа. Идея банальная, но зрелая. Лука готов был увенчать себя лаврами за такое своевременное озарение. Но ни лаврового венка, ни средства для взятки Мальчику под рукой не было. В крылатых своих надеждах он все ниже и ниже опускался на землю. И в сокрушительном полете вниз судорожно продолжал хвататься за совершенно дохлую мыслишку: «Для начала надо пообещать. Пообещать миллион! А там..» Боже! Если бы он находился сейчас на улице! В этом каземате кладов нет… Хотя… в первый день он почувствовал Большое Золото. Оно давало знать о себе откуда-то сверху, по-видимому, с чердака. Если там тайник, можно откупиться им. Слишком сложно, нереально: пришлось бы ломать кладку стены или потолок. Какой идиот ему поверит? Надо что-то наиболее ощутимое, зримое. «Вот, видел? Все твое будет!» Все это представлялось ему отчетливо, ярко и он, сам того не желая, машинально трижды нажал на потайную кнопку своего приборчика. Заработало!

Несколько минут Лука сидел в каком-то оцепенении, не веря своей удаче. Рядом было золото. Он явственно почувствовал это и пошел на его зов. В подземном каземате этом было четыре помещения: две спальни, врача и пациента, гостиная и операционная, где Рауф умерщвлял людей. Сигнал шел оттуда. Не такой могучий, как в первый день сверху, но существенный. Так, наверное, давали бы о себе знать проданные дедовские часы фирмы «Павел Буре». Граммов сто, вероятно, а то и больше.