Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Часть 1.
ПРЕВРАТНОСТИ СУДЬБЫ

Русь, куда несешься ты? Дай ответ…

Н. В. Гоголь

Глава первая. ДВОЕ ЗА СПИНОЙ. УЛЫБКА ДЖОКОНДЫ. МОЯ МИЛИЦИЯ

За ним следили – в этом не было никакого сомнения.

Лука заметил их не сразу, поскольку ничего подобного не ожидал. А в его ситуации этого как раз и следовало ожидать. Он не замечал их еще довольно долго. Наверное, потому, что был взволнован разговором с пакостным типом, которому сбыл монеты. А тип тот, с пристальными, наполненными жадностью глазами, сразу же спросил:

– Откуда они у вас?..

Монеты он держал крепко, из пальцев не выпускал. Две золотые десятки с профилем Николая, сохранившиеся просто замечательно, можно сказать, коллекционно. А что им, собственно, могло сделаться, если они лет сто пролежали в земле без всякого употребления?

– Они откуда у вас?

– А у вас откуда деньги, чтобы их купить? – Лука указал на табличку, приколотую к бордовому пиджаку: «Куплю ваучеры, монеты, золото…»

Они обменялись неприязненными взглядами. А из-за спины Бордового смотрели двое хмы рей – смотрели, давая понять, что в любой момент могут удавить тебя на месте.

Вот эти двое теперь и крались за Лукой. Продавать на улице золотые монеты кому попало – это, понятно, было верхом неосмотрительности. Но что ему было делать? Нести монеты в комиссионный? Там требуют паспорт! Найти какого-нибудь богатея-грузина? Во-первых, где его такого найдешь, а во-вторых, все они завязаны с бандами рэкетиров. Как, впрочем, и комиссионные. Значит, к Луке неминуемо приползла бы какая-нибудь нечистая сила. Поэтому и выходит, что эта уличная, «стремная», как теперь говорят, продажа – наиболее безопасна. Такая вот поставленная с ног на голову ситуация в стране.

– А у вас еще есть?.. – Бордовый интуитивно чуял наживу.

– Вы что, думаете, я кладоискатель? – усмехнулся Лука. – Было вот три штуки и все…

Однако ему не поверили и за ним пошли. А обнаружил это Лука, лишь когда доехал до Шаболовки, то есть буквально около дома.

При его теперешней жизни он подсознательно ждал чего-то подобного. И поэтому не растерялся. Перетрухал – это точно, но не растерялся.

Пока шпики не знают, что я их засек, подумал Лука, преимущество и инициатива на моей стороне. Конечно, это преимущество ловкого мышонка перед громилой-котом, но все же…

Доехав до Шаболовки, он пересел в трамвай, умоляя судьбу, чтобы не встретились знакомые. А их здесь, надо сказать, было немало. Не встретились! Теперь у него было время, не дергаясь, хоть немного отдышаться и подумать о том, как исчезнуть, избавиться от незваных попутчиков.

Его напряженную мысль разорвала очаровательнейшая улыбка Джоконды, сидящей рядом.

– Вы что так на меня смотрите?..

– Неужели я первый, кто на вас так смотрит! – тут же ответил Лука. Но смотрел он на эту миловидную женщину, чем-то отдаленно напомнившую ему Мону Лизу, пожалуй, не как другие. Ему показалось, что ее можно как-то использовать. Он боялся встретить знакомых, а надо идти от противного и сделать все наоборот: разыграть сцену неожиданной встречи.

Типы сидели у него за спиной, в конце вагона. Лука подвинулся ближе к женщине, вынул из кармана вчерашнюю «Правду» и написал несколько слов – каких, он забыл в ту же секунду, слишком не до того ему было. Типы с трамвайного тыла видели его сосредоточенное лицо, видели, как он протянул женщине газету и шепнул что-то на ухо.

А он шепнул ей, имея в виду, понятно, марсиан:

– Они уже пришли…

Женщина испуганно, а больше удивленно взглянула на него и осторожно встала, чтобы не спугнуть сумасшедшего. А тут и остановка подоспела, и Джоконда быстро вышла. Один из шпиков – за ней…

Как видно, это были ребята без особых затей. Челюсть сломать – это с большой сноровкой. А вот кого-то выслеживать было явно не по их части.

Ехать дальше не имело смысла, и Лука вышел на следующей остановке. Это был конец Серпуховского вала, длинный сквер с начинающими зеленеть липами, уставленный скамейками. Сквер когда-то очень милый, а теперь загаженный донельзя.

Лука выбрал более-менее не истоптанную скамью, сел, сделал вид, что напряженно ожидает кого-то. Метрах в тридцати от него устроился шпик, потягивая что-то из жестяной заграничной банки. Тридцать метров… Может, убежать? Увы, Лука не был спортсменом, да и возраст брал свое. Ему не хотелось стареть, но и оттянуть грядущее сорокалетие он был не в силах.

Сейчас ему надо было посмотреть налево, направо, бросить взгляд на часы, как и подобает в таких случаях – ведь он ждет!

Однако на часы он не взглянул и направо не посмотрел. Потому что когда он повернул голову налево, то увидел… милицию.

Сколько себя помнит, Лука испытывал робость перед подобными учреждениями. Не потому, что был какой-нибудь там сорокой-воровкой. Скорее – интуитивно, в силу рефлексов. Правда, последние три недели у него были веские основания опасаться милиции. Но сейчас он был рад, увидев ее… Идея его посетила поистине светлая.

Лука решительно встал, метнулся к подходившему трамваю и вскоре проделал весь обратный путь на метро до Щербаковской, где два часа назад встретился с Бордовым пиджаком. Шпик по-прежнему крался за ним и, как видно, уже входил во вкус.

Неожиданно для преследователя Лука шагнул в телефонную будку и, заслонив собой диск, набрал 02.

– Здравствуйте, я звоню от метро Щербаковская…

– Алексеевская, – поправил его бесстрастный голос.

– Пусть будет так… скажите мне, пожалуйста, где ближайшее отделение милиции? Адрес…

– А в чем дело?

– Очень надо зайти в паспортный стол…

Слава Богу, он знал, где этот переулок.

Перед милицией очень кстати стояли два мента, явно зацепившись друг за друга языками. Лука бросился к ним, как к своим в доску. Именно такое впечатление они должны были производить на шпика. Таким образом выходило, что Лука – сексот или вообще сотрудник этих органов.

Он взял милиционеров под руки:

– Вы меня, пожалуйста, извините… паспортный стол сегодня работает?.. – при этом он улыбался, будто рассказывал им новость про тещину болезнь.

– Паспортный стол? – переспросил один из ментов прибалдело. – Работает… на втором этаже.

Другой в это время бдительно принюхивался.

– А мне сказали, что не работает! – Лука, продолжая улыбаться, развел руками.

Милиционеры смотрели на него, как на чукчу.

– У вас все или еще чего-нибудь? Лука дружелюбно закивал:

– Все, все… не беспокойтесь… Энергично, как в родной дом, Лука шагнул за порог отделения милиции. И, выждав минуту, выглянул в мутноватое, засаленное никотином окно. Шпик поспешно шагал в сторону метро, где его ждал возле перехода Бордовый пиджак. «Чеши-чеши, голубь!..» – Лука был почти уверен, что ваучермен исчезнет со своего поста в ближайшие десять минут.

– Вам что здесь, гражданин?

– Да я хотел в паспортный стол, а документ дома оставил! – Лука глуповато улыбнулся.

– Понятно… – выдавил сквозь зубы дежурный.

Через несколько минут Лука остановил такси и благополучно добрался до дома.

Глава вторая. ДЕНЬГИ НЕ ПАХНУТ? ПОТОМОК ЧИНГИСХАНА

– Хочешь заработать, Лукавый?

Вопрос этот был задан юному Луке Лучкову не в наше волчье время. А в начале семидесятых, когда по России начинал уже бродить призрак капитализма. И Лука автоматически спросил:

– А что надо делать?

– Да ничего. Народ завлекать…

Его одноклассник Толян Турукин в физкультурном строю терялся где-то на левом фланге, иначе говоря, был форменным шибздиком. Но взгляд при этом имел уверенный и насмешливый, точно знал про тебя какой-то неприличный секрет. Лука недолюбливал Турукина, но сейчас что-то заставило его согласиться – скорее всего, полное отсутствие денег.

А занялись они вот чем. Лука прятал в одном из кулаков металлический шарик и протягивал оба кулака Турукину. Тот принюхивался, вздыхал. Потом ударял по одному из кулаков:

– Здесь!

Он чаще всего ошибался. И тогда с громкими вздохами доставал рубль и подчеркнуто торжественно вручал его Луке. Сценка разыгрывалась не очень-то тонко, на скорую руку. Но деньги, как известно, имеют огромную притягательную силу. Да и Лука старался вовсю: за усердие ему было обещано три рубля. По тем временам деньги немалые.

Очень скоро стал подгребать народишко. В том числе и из других классов. Все стали пробовать свое счастье. А Турукин то выигрывал, то проигрывал. Однако больше выигрывал. И пацанье, облегчившись на три-четыре рублишка, отходило, уступая дорогу другим дурачкам…

Потом, когда они шли домой и Лука получил сполна обещанный гонорар, он спросил у Турукина, как это у него получается. Тот посмотрел на Луку с превосходством и вынул из кармана шарик.

– Он же пахнет, деревня!

Лука взял в руки глянцевый и скользкий на ощупь шарик, приблизил к носу. И убедился, что пах он не сильнее, чем оконное стекло или мел, которым пишут на классной доске. А Турукин забрал шарик и проговорил снисходительно:

– Тебе не пахнет, а мне пахнет!..

Это было весной того памятного года. А осенью Турукина в классе уже не было.

Родители его поменяли квартиру и переехали в другой район.

Секрет Турукина с тех пор не давал Луке покоя. Он часто возвращался к нему в мыслях своих. Особенно, когда по телевизору показывали собак, которые ищут в аэропорту наркотики. Потом на экране появлялась немалая горка пакетов с белым порошком. Сидевший рядом отец покачивал головой:

– Ведь героин абсолютно не пахнет. Да еще упакованный в пластик! Вы что-нибудь понимаете?..

Потом кто-то сказал Луке, что тех собачек сначала самих делают наркоманами. И тогда они начинают чуять адский порошок – хоть под землей. Сказанное зацепилось у него в подкорке. Он знал, что не забудет об этом вовек. Хотя и не мог предположить даже, где разгадка этих, столь необычных явлений.

.. В их семье существовало предание о кладе, якобы зарытом его прабабкой во время революции где-то в саду бывшего имения под Калугой. По слухам, того сада уже не было, а на месте имения окопался огромный военный радиозавод. Стоило ли теперь распаляться ради такой эфемерной чепухи? Но отец любил шутить на эту тему: что очень бы неплохо найти – как-никак они потомки Чингисхана…

– Ну, уж ты-то никакой не потомок! – одергивала его мать. – Это мы с Лучиком потомки.

А прабабка та будто бы зарыла золотые таблички – родовую летопись их ужасного предка и какие-то другие знаки, удостоверяющие прабабкино прямое родство с ним. Да еще вроде перстни с его руки.

– Как это дико! – говорил отец уже серьезнее. – Закопать воистину несметные сокровища в корнях какой-то груши. Ты знаешь, сколько это может теперь стоить на западных аукционах?!

Разговоры и мечты о золоте были у них в крови.

Лука уже заканчивал школу, когда они поехали в Калугу: вроде нового «москвичонка» обкатать да родственников проведать.

– Бред! Форменный бред! – повторял отец, шагая по горячему и пыльному, бесконечно долгому тротуару вдоль заводской стены.

Мать в ответ молча кивала головой, точно сама была в чем-то виновата.

* * *

Прошли годы. Лука заканчивал медицинский со специализацией по электронной биофизике. Его интересовали электронные стимуляторы. В то время как раз в моду входили идеи об усилении работы чакр – особых областей человеческого тела, через которые поступает космическая информация. Лука без особого труда пробился в аспирантуру и, пока его друзья грызли гранит… коммерции, складывал в уме хитроумные схемы и микросхемы, паял разноцветные проводки, упорно добиваясь чего-то, доступного лишь его романтическому мышлению и фанатически веря в это.

Если кто-то может почувствовать запах стекла или мела, значит – теоретически – можно услышать и запах… золота! В этом заключалась его тайная и на первый взгляд мистическая идея.

А почему, собственно, нет, рассуждал он, ведь из всякого куска вещества, как утверждает физика, вырываются атомы. Они вырываются и неким невидимым облачком висят над этим куском. Если вещество пахучее – значит, атомов вырывается множество и учуять их может всякая посредственность. Если же это вещество наподобие стекла, ртути или золота, необходим гений человека, подобного дохляку Турукину. А можно… наверное, можно создать такой стимулятор, который сделает любого гением.

Лука наплевал на официальную диссертацию и прокорпел на кафедре еще четыре года. Но необходимый стимулятор в конце концов был создан.

Глава третья. СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА. ПОБЕГ

…До трех золотых монет, с которых началась наша история, оставалось два года. Методом проб и ошибок величина аппарата была доведена Лукой до средних размеров пуговицы. А кое-кто, скажем так, из Центра космических полетов помог ему добыть микробатарейки, обеспечивающие стимулятору работу на несколько лет. Оставалось только эту штуку вживить. И для этого ему необходимо было куда-то исчезнуть, смыться подальше от тех, кто хоть приблизительно знал, над чем Лука Лучков так упорно корячился все эти годы в аспирантуре и в институте – за сто десять ассистентских рублей. Он уехал в один из наших тьму-тараканских городков, поселился на тихой улочке в скромной однокомнатной квартире и, оглядевшись, с иезуитской неторопливостью начал заводить знакомства с врачами и врачихами местной больницы, предпочтение отдавая, понятно, хирургам. К слову сказать, когда надо, Лука умел быть обаятельным.

В конце концов у него образовались самые неформальные отношения с некоей Софьей Львовной, дамой несколько медведеподобной, а также излишне решительной, как почти все хирургессы. Пожалуй, как честному человеку, Луке следовало бы на ней жениться. Но это абсолютно не входило в его планы.

И вот наступила, как говорят, пора решительных действий.

– Сонечка! – вкрадчиво проговорил Лука, не выпуская женщину из объятий. В густом ночном сумраке глаза его блестели, как у черного котяры. – У меня к тебе очень необычная просьба…

– Все, что хочешь… – ответила женщина, задыхаясь.

– Ты у меня такая умелица, ты у меня такая… золотая ручка. Ты должна мне вот здесь… вшить кое-что. Нет-нет, это не то, что ты думаешь, – с алкоголем у нас все в порядке. Это нужно для того… короче, я любить тебя буду в десять раз сильнее. И не спрашивай больше ни о чем!..

Соня была вполне довольна мужскими способностями Луки, но, прикинув что-то себе на уме, на всякий случай согласилась.

С гигантским сомнением осмотрела она аппарат, который предстояло вшить в брюхо, не раз ею целованное. Но она была человеком слова и, когда закончился рабочий день, провела Луку в операционную. Излишне догадливая дежурная сестра решила, что они туда нырнули для вполне определенных целей.

Операция была несложной, хотя и требовала точности. Аппарат должен был лечь строго в определенное место – на чакру. Туда, куда мы по некультурности своей норовим друг другу садануть во время драки: целься под дых, и противник твой сразу будет повержен. Вот туда и надо было зашить аппарат…

Софья Львовна оказалась воистину мастером своего ремесла и буквально через сутки – другие Лука был на ногах. Дождавшись, когда она уйдет в клинику, он достал из шкатулки ее золотую цепочку с кулоном в форме сердечка и безжалостно вышвырнул в окно. И сразу нажал на то место, где затаился подкожный стимулятор. Потом подождал, когда утихнет боль еще не совсем зажившей операционной раны, и вышел во двор.

Принюхался… В мире напрочь отсутствовали какие-либо запахи, кроме тягучего, показалось ему, густо-оранжевого крепкого духа. И понять нельзя было, приятен или неприятен этот дух-запах, главное, он манил к себе, притягивал, как легкую железную стружку тянет к себе магнит. Для того чтобы обнаружить цепочку, Луке потребовалось меньше минуты, хотя и лежала она в густой пыльной траве.

В тот же день, собрав пожитки, он покинул город. Уехал навсегда, не отлюбив свою благодетельницу в последний раз. Не потому, что был неблагодарным, а потому, что боялся разбередить швы.

Глава четвертая. ЭВРИКА! ОПЯТЬ МИЛИЦИЯ

Немало времени потребовалось Луке, чтобы определиться с интенсивностью, силой запаха, чтобы отличать аромат золотых пылинок или каких-нибудь цепочек и перстеньков от запаха Большого Золота. Как известно, тренировки делают мастеров, поэтому пришлось ему несколько раз наведаться в Грановитую палату. Дежурные в залах музея стали обращать на него внимание. Впрочем, это могло ему лишь показаться.

Единственным недостатком действия прибора было то, что после его работы Лука впадал в страшнейшую депрессию. Но и с ней он постепенно научился бороться. Спасало снотворное, пара таблеток – и наутро снова в порядке. Пора было начинать планомерный поиск.

Велика инерция человеческой доверчивости. И Лука пошел поначалу на поводу у приключенческой литературы с описанием таинственных склепов, чердаков и подполий в графских старинных имениях. Он побывал на Немецком кладбище, где, к слову сказать, покоились его дедушки и бабушки, а теперь уже и родители, не оставившие ему никакого мало-мальски ощутимого наследства. Все, что осталось, он прожил, с кафедры давно уволился, и теперь обстоятельства его, что называется, подпирали, ему не на что было жить. Надежда была только на дивиденды со всего того, что вложил он в свое детище.

С Немецкого кладбища он возвращался в крайне мрачном настроении. Ничем приличным в старом некрополе не пахло, и день был потерян. Расстроился Лука настолько, что даже аппарат забыл выключить, и он продолжал работать вхолостую. Он лениво брел от «Октябрьской». Шаболовка была тиха в этот час, и запахи малого золота не тревожили его. Обладательницы цепочек, колец и кулонов уже лежали в койках и на сон грядущий занимались любовью со своими счастливыми избранниками. Будто бездомный пес по пустынной улице шел одинокий Лука – вынюхивал…

И вдруг! Он даже остановился от неожиданности. Запах доносился издалека, но очень явственно, мощно. Лука свернул на улицу Шухова, ускорил шаг. Тянуло откуда-то со стороны Мытной и Люсиновки. Бежевый, золотистый запах усиливался, густел. Сокращая путь, Лука пересек темный двор и оказался на Люсиновской улице. Она была тоже пустынна, лишь редкие машины проносились, мигая огнями и дымя, точно грешные души в преисподнюю. Место, куда его вынесло, было ему хорошо знакомо. Перед ним был небольшой, но довольно толковый магазин «Консервы».

Лука шагнул к витрине и замер. Запах исходил из переполненной мусором урны. Пересиливая отвращение, Лука запустил в нее руку. Мимо тащилась враскачку лохматая пьяная баба. Неуклюже обходя Луку, вздохнула протяжно: «сердешны-ый»… И, икнув, свернула в подворотню. А пальцы Луки в этот момент наткнулись на что-то холодное, скользкое, он вытащил это «что-то», не глядя, сунул в карман, а рука машинально сама потянулась вниз, в зловонную темную пасть. Безошибочно, словно знал, где взять, он ухватил нечто гладкое, приятное на ощупь и довольно весомое…

При тусклом свете витрины он хотел было рассмотреть добычу, но услышал приближающиеся приглушенные голоса и стук тяжелых подкованных шагов.

Лука нырнул в темноту за торговой палаткой, а в световой квадрат витрины вошли два милиционера.

– Да-а, Никифоров, не думал я, что ты тоже заметишь!.. – Говоривший неприятно хохотнул.

– Только он этот мешочек сбросил, – азартно отозвался Никифоров, – я сразу на тебя зырк: стукнешь ты капитану или нет.

– Что я – дурак? Он как понял, что мы его сейчас заметем, сразу бах в карман. Я чуть не пальнул с перепугу. А он, оказывается, этот мешочек туда, и, по-моему, не только мешочек!..

– Шутишь!

– По-моему, ствол он туда засунул. А мешочек для нас – чтоб помалкивали… ладно, давай лезь! Я все ж тебя постарше…

На минуту они притихли.

– Нету здесь ни хрена!

– Не может быть…

Лука запомнил их разговор до последнего ругательства. Менты договорились сперва тряхнуть дворничиху, а потом уж того, который бросил в урну кожаный мешочек и то, пронзительно-холодное и скользкое…

Ледяной и глянцевой была костяная рукоятка пистолета с двумя искусно вырезанными рисунками: на одной стороне Ворона и лисица, на другой – Лиса и виноград. Какой-нибудь любитель лисиц потрудился, и нетрудно было догадаться, что оружие изготовлено в зоне… А в кожаном кисете, затянутом сыромятным шнурком, лежало двадцать девять желтеньких николаевских десяток.

Одним из ментов, как мы уже знаем, был Никифоров. Его сослуживец Кулькин, стараясь опередить спутника на полшага и заглядывая ему в лицо, приговаривал:

– Ну, теперь все… теперь уж, как хочешь, а нам с тобой все надо делать совместно. Теперь мы с тобой заодно…

Они вошли в подъезд, где жила дворничиха, вызвали лифт.

– Вообще-то поздновато… – проговорил Никифоров, нажимая на кнопку четвертого этажа.

– Перебьется! Я больше чем уверен, что она к этому делу подвязана…

И Кулькин был почти прав. Дворничихой оказалась та женщина, что профланировала нетрезвой поступью мимо шарившего в урне Луки. Сообразив, что стала свидетельницей чего-то важного, она быстро протрезвела.

– Когда он там копался? – спросил Кулькин.

– Ну… – Дворничиха призадумалась. – Ну, может, двадцать минут назад или сорок…

– Вот, блин…

– Пошли, может, еще перехватим!

– Хрена теперь перехватишь! Как он выглядел, этот гнида, Галина?

– Как… – Дворничиха пожала плечами. – Обыкновенно…

Но подумав минуту-другую, потужась, возбужденно перебегая масляными глазками с одного на другого, она неожиданно выдала довольно сносный словесный портрет Луки.

– Молодец! – искренне удивившись, покачал головой Никифоров. – Ты, Галь, вот что… ты завтра в отделение подойди. – И повернулся к Кулькину: – Мы завтра фоторобот заделаем, понял?!

Уже ночью, сидя за чаем у себя на кухне, Никифоров размышлял о том, как мог этот проходимец прознать, что в урне лежит такое богатство. И рассуждать он начал с нуля, с исходного момента. Мешочек опустил в урну некто Федя Птица. Он мог каким-то образом договориться со своим человеком, что, дескать, я туда кину, а ты подбери. Но это казалось Никифорову маловероятным, потому что Федя Птица был классным домушником и серьезным человеком, который прекрасно понимал, что в его положении с милицией шутить не стоит. Понятно, Птицу стоило бы тряхнуть – для порядка. Но Никифоров был больше чем уверен, что от глупости Федю лечить не надо. Оставалось второе: кто-то видел, как Птица сбрасывает в урну вещи. Потом выбрал момент и взял их. Никифоров от досады поморщился. Просто удивительно: как только касается денег, сразу откуда ни возьмись слетается несметное количество шакалья. Теперь ворчи, не ворчи, а поезд ушел. И надо его догонять.

По пути в отделение Птица им успел шепнуть, что в мешочке были монеты, лобанчики, как их называют деловые. Значит, этот гад, присвоивший мешочек, свободно может начать толкать монеты. По две-три штуки зараз, а может, и больше. Надо искать его, подонка, но где? Скорее всего, здесь, в этом районе. Почему, Никифоров не знал, но что-то подсказывало ему, что «гад» каким-то образом связан с их районом – живет здесь или работает. Федю вроде бы они прихватили около шести, может, чуть позже. А к урне смогли вырваться только в одиннадцать, раньше отвалить не удалось. И как-то трудно себе представить, продолжал размышлять Никифоров, что к этой, злополучной урне кто-нибудь катит из Медведково или Чертанова. Нет, скорее всего, этот хмырь – свой. Может быть, он его даже знает или, во всяком случае, видел. А может, у него здесь любовница? Тогда хуже…

На следующий день, запудрив мозги ребятам из лаборатории, они посадили Галину-дворничиху в темный зал и включили технику, которая последовательно подбирала овал лица, разрез глаз, нос, губы и тому подобное.

Лицо у Луки Лучкова, к сожалению, было характерным, запоминающимся, и уже минут через пятнадцать Галина возбужденно воскликнула:

– Он! Как вылитый!..

– Видел его когда-нибудь? – спросил Кулькин Никифорова.

– Вроде бы да. Но по делу он у нас не проходил. Думаю, живет где-нибудь неподалеку…

Глава пятая. ОТКРЫТИЕ ТОЛИКА-АРТИСТА. ЧЕЛОВЕК В ПРОХОДНОМ ДВОРЕ

Парня в бордовом пиджаке с неприятной внешностью, скупающего на переходе метро золотишко, звали Семеном. На исходе дня он получил от своего хозяина сначала по шее, а потом… благодарность. А связано это было с тем, что из трех монет, купленных Семеном у Луки, только две оказались настоящими, третья была фальшивой.

Лицо Толика-Артиста сразу посерело, едва он взял монеты в руки.

– Ты чего это принес, а?..

Тут же, на месте, Артист провел дознание. Услышал о женщине с улыбкой Джоконды и узнал о том, что Лука отправился в милицию. Толик-Артист нервно дернул подбородком и покачал головой: с ментами ему запросто так дела иметь не хотелось. Как говорится, не трогай кое-что, пока не запахло.

Но с другой стороны… Толик ведь недаром имел кличку Артист. То, что монета фальшивая, он определил без применения науки. У него для этого имелись пальцы – нервные и чуткие почти божественно. По сравнению с ними пальцы профессионального шулера или карманника могли показаться просто клешнею грузчика.

Едва прикоснувшись к червонцам, Толик уловил, что один из них тоньше на волос. А с Императорским Монетным двором подобного не случалось никогда!

Толик подбросил подозрительную монету на ладони. На какой-то неуловимый гран она была легче настоящей. И по температуре она оказалась чуть холоднее подлинной. И тогда Толик решительно царапнул ее лезвием элегантного ножа с перламутровой ручкой, которым еще никто не удосужился чести быть зарезанным. Он служил для других целей. Фальшивка, это хорошо понимал Толик-Артист, сделана была филигранно. При некоторых обстоятельствах ее могли бы оценить дороже настоящей: есть такие любители. И то, что легко определил Артист, простой лох и, пожалуй, многие из деловых ребят не заметили бы нипочем. Жаль было не надыбать такого мастера! Это прокол. Непонятно и другое. С каких это пор менты стали заниматься распространением фальшивых «николашек»? Какой напрашивается вывод? Если мент ссучился и гуляет от своих, тогда его надо заловить и сильно кинуть. Но, может быть, это не мент, а просто умный сукин сын. Заметил, что за ним следят, и устроил весь этот трюк с ментовкой…

– А кого ты за ним посылал? – спросил Толик у сникшего Семена.

– Кто был под рукой, того и послал. Гогу и Барана…

Бараном одного из шпиков звали за фамилию – Баранов. Но, надо сказать, и умственные способности как нельзя точно соответствовали его кличке. И Гога был ему под стать. Впрочем, профессиональными шпиками они не были, в этой компании их держали всего лишь за охрану.

Поразмыслив, прикинув в уме все «за» и «против», Артист начал склоняться к выводу, что тот мент с понтом – скорее всего, не мент.

– Возьмете завтра Мальчика, пойдете к той бабе, с которой он говорил. Узнаете, что за кукла. Если надо, аккуратно тряхнете…

Толик-Артист занимался серьезными, крупными делами и в принципе не должен был интересоваться мелким жуликом с фальшивым золотом в кармане. Но что-то подсказывало ему, что тут стоило рыть…

* * *

А Лука, едва избавившись от преследователей, сразу почувствовал преимущества своей новой жизни. И начал с того, что от Щербаковской до Шаболовки доехал на такси – за двадцать пять тысяч, не торгуясь. Потом накупил себе фруктов, в советское время естественным образом входивших в его рацион, а теперь ставших немыслимой роскошью. Он брал нее подряд: киви, клубнику из Голландии, авокадо, манго, ананасы и персики. Половина из приобретенного оказалась мало съедобной дрянью – к примеру, безвкусная клубника или авокадо, откровенно отдающее керосином.

Перепробовав все и разочаровавшись, Лука призадумался о том, что ему делать дальше.

Пора уже сказать, что он был одиноким человеком. Родители, как мы знаем, умерли. Жены и детей Лука Лучков не завел. В некоторых сферах жизни, возможно, он был и гением. И в то же время застенчивым человеком. Да и как не быть застенчивым при его заработках. Ничего лишнего он себе не позволял. К коммерческим палаткам не подходил. Такой контингент у женщин успехом не пользуется.

И сейчас ему вроде бы было не до женщин. Но из головы не выходила Джоконда со своей улыбкой. Кажется, он подвел ее под монастырь. Один из шпиков явно увязался за ней. Может, ее уже пытают…

Лука понимал, что это маловероятно, но понимал он и то, что ему почему-то все больше и больше хочется увидеть эту женщину. Уж теперь бы он нашел, о чем с ней поговорить. Собственно, он всегда знал, о чем поговорить с хорошенькой женщиной. Долгими вечерами, когда чай был выпит, а скромный ужин съеден, когда до отбоя еще далеко и читать не хочется, а телевизор сломан и денег на его починку нет – вот тогда Лука Лучков начинал сочинять разговоры с обаятельными женщинами. Получалось у него складно и довольно весело. Он было уже серьезно начал подумывать о том, чтобы исподволь переносить свои импровизации на бумагу: может быть, он вообще… писатель. Но записать на бумагу так ничего и не собрался. Как мы знаем, он был очень неглупым человеком и быстро понял, что одно дело сочинять что-то интересное в голове и совсем другое – так же остроумно излагать это на бумаге.

* * *

Лука вышел из трамвая неподалеку от кинотеатра «Алмаз», на той остановке, где сошла тогда Джоконда. Перед ним был просторный проходной двор, в котором исчезла женщина. Испытывая веселое охотничье волнение, Лука вошел в него. Большую часть двора занимал растянувшийся девятиэтажной буквой «П» многоподъездный дом. Лука понял, что незнакомку найти здесь будет непросто, и сел на низкую деревянную лавочку перед детской песочницей. Рядом вознеслась избушка на курьих ножках, козле нее деревянные старик со старухой на Прение, Кот в сапогах, прекрасные резные качели – последняя и уже нечаянная забота властей о детях.

Лука еще раз окинул взглядом огромный дом и почувствовал себя как бы в засаде. Что-то выпирало у него из правого кармана, мешало сидеть. Он сунул туда руку и извлек яркую банку пива, о которой было совсем забыл. Пиво он выбрал в палатке у метро самое дорогое – с заокеанскими фирменными марками. Не то, что ему очень хотелось выпить это пиво, он купил его, скорее подчиняясь аромату и вкусу своей новой жизни. Он подбросил красивую банку на ладони. Что называется, вещь в себе…

Лука хотел было раскупорить банку, но рука машинально сунула ее назад, в карман. Потому что он увидел, как во двор вошли двое вчерашних шпиков. Они шли уверенно, не глядя по сторонам, и потому не заметили Луку, притаившегося в такой призрачной засаде. Филеры почему-то пошли не в крайний, первый от арки, а в средний подъезд.

«Не надо бы мне никуда ходить… – подумал Лука. – Что я один против этих быков?» Но ноги сами понесли его к подъезду. Он приоткрыл дверь и услышал, что лифт уже тронулся. Стараясь быть бесшумным насколько это возможно, Лука добежал до четвертого этажа и увидел, что лифт стоит на пятом.