Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Анализы сделали очень быстро. И они еще посидели. Повспоминали то время, когда маленький Томас (в школе он был недомерком) доставлял Ите записки от своего дружка Андруса, большого, симпатичного мальчика, которого Ита обучала первым шагам любви. И было это на чердаке, как раз напротив дома, где жил маленький Томас.

Томас давно уже перестал быть маленьким, рост у него выпрямился, и он выглядел замечательным молодым мужчиной. Они договорились встретиться, посидеть, а там – видно будет… Во всяком случае, в глазах Томаса можно было прочесть и страсть, и желание.

– Ты дождись хотя бы результатов анализа! – пошутила Ита. Томас дождался, позвонил. Трудно передать, в каких словах он преподнес ей новость. Анализ дал положительный результат. Ита была больна СПИДом!

Странно, но она почти не испугалась. Она ждала для себя чего-то подобного. Когда человек себя так ведет, Бог тоже что-то имеет в виду, глядя на него.

Ита лишь не хотела, чтобы про это кто-нибудь знал. Только она и Бог. И тогда она успеет кое-что еще сделать!

И она сделала над собой усилие, чтобы сказать упавшим голосом, трагически:

– Не может быть, Томас!.. Можно мне прийти к тебе вечером, часов в десять, поговорить? Томас, пожалуйста…

У симпатичного Томаса миллион дел с другими, не инфицированными девушками. Но врачебная этика, но старая дружба!

И он сказал:

– Конечно, Ита. Я буду ждать!..

…Она устроилась с винтовкой как раз на том чердаке, где они когда-то небезуспешно проводили время с Андрусом, то есть как раз напротив дома Томаса. Отсюда отлично был виден его балкон. На это она и рассчитывала.

Она сидела неподвижно, замерла, жизнь приучила ее к этому за месяцы, проведенные в засадах. Винтовка лежала у нее на коленях.

Томас появился около девяти. Ита увидела его в освещенных окнах. Но не хотела рисковать. Все надо было делать наверняка. Миновало десять часов, прошло еще полчаса. Ита видела, как Томас звонит по телефону – очевидно, ей. На том конце провода трубку, естественно, никто не берет.

Томас Серман постоял в задумчивости у аппарата и направился к балкону. Облокотившись на перила, стал смотреть в начало улицы, откуда должна была появиться Ита.

Она могла бы выстрелить и без оптического прицела, И расстояние было небольшим, и силуэт Томаса очень ясно вырисовывался на фоне открытой двери с тлеющим огоньком сигареты в руке. Но странное, непонятное ей самой желание в эти считанные мгновения овладели ею. Ей захотелось еще раз хоть на секунду увидеть его вблизи. Он действительно стал красив, статен. Только волосы в отличие от тех, кого она рассматривала через прицел там, были не черные, а светлые. И она еще успела подумать, что для нее теперь это не имеет значения. Горько усмехнулась и нажала на спусковой крючок.

Но вот чудо! Почти одновременно с выстрелом улица взорвалась от рокота и рева. Кривляясь и горланя на все лады, на разномастных машинах по улице промчалась стая таллиннских рокеров. Так что выстрел ее был как бы обеззвучен.

И вряд ли какая-либо мысль успела осенить Томаса. Маленькая пулька плавно вошла в ту самую ямку между его головой и шеей, где расположены наиболее важные жизненные центры. Он медленно сполз по перилам на коврик балкона, унеся с собой тайну Иты. Теперь ее знали только двое: она сама и Бог. Ведь подобные анализы делаются анонимно.

Она вернулась в горы, прихватив с собой запас белых колготок. И в первые же дни в ней проснулись вдруг безумная жажда, азарт – убивать как можно больше. И каждую ночь она принимала по мужчине. Собственно, почему бы и нет? Для крепкой, здоровой девушки это вполне нормально. Теперь она убивала и в светлое, и в темное время суток. Кроме нее этого не мог никто. Даже вооружившись приборами ночного видения. Она теперь стала как бы самой смертью – убивала и абхазов, и грузин! И от тех, и от других получала деньги, которые ей были совсем не нужны. Ита все равно брала их.

Она стала легендой войны. О ней узнали абхазы, за ней охотились. Стало как бы делом чести ее убить. И каждый мечтал с нею переспать.

В самый разгар боев ее перевербовали. Причем люди, не имеющие никакого отношения к враждующим сторонам. Парень, который приехал за ней, не был кавказцем. По внешности, характерной для всей средней полосы России, национальность его было определить трудно.

Окинув ее оценивающим взглядом, он кивнул и проговорил удовлетворенно:

– Нам такие нужны. Заработки, сама понимаешь, совсем другие…

Ита переспала и с ним. Как мужик он был довольно-таки квелый. Но Ита теперь получала удовольствие от другого, и это было куда сильней простого оргазма. Это была эйфория приобщения новичка к братству смертников, своего рода камикадзе. Ита всегда потом представляла себе, как они узнают о случившемся. «Ничего, – говорила им она мысленно, – будете потом, как и я, новичков в наше братство собирать…»

Кстати, этот агент неопределенной национальности, раздев ее, стал вдруг возиться с презервативом. Ита, закатив глаза, будто в половом экстазе, прошептала:

– У тебя что, СПИД?

Парень весело выматерился и выбросил заграничный пакетик…

А ее, оказывается, не просто перевербовали. Ей приказали стать тем, кем она сейчас нужнее. Случаи неповиновения тут были исключены. Возможно, Ита могла и отвертеться, она ведь теперь ничего не боялась. К тому же была такой знаменитостью – грузины бы стали за нее горой, Казбеком! Хотя какой разговор может быть о каких-то грузинах, когда просто мафия договаривается с мафией! И все-таки она, наверное, подумала бы, прежде чем соглашаться. Но в последнее время она заметила у себя какую-то странную одышку и слабость.

Ита с успехом выполнила несколько выгодных заданий, и ее арендовали для охоты на Луку Лучкова.

Глава семнадцатая. ПРОХОДНОЙ ДВОР РОССИИ

Это Шереметьево. Аэропорт. С чем сравнить его? Действительно, с проходным двором? С помойкой? А может быть, с преисподней, где чистых отделяют от нечистых? Прилетают ведь сюда, ох, всякие: и артисты, и бизнесмены, и просто ненормальные с деньгами, чудаки, называющие себя туристами. Прилетает и разного калибра жулье – от самого жалкого до самого страшного.

И вся эта масса проходит через фильтр, именуемый пограничным кордоном. Здесь вступают в работу холеные погранцы, на вид уверенные в себе, решительные, готовые пресечь любое нарушение. На своем рабочем месте им тяжко. Кажутся законниками, стражей, но и заподозрить-то вас толком не имеют права. На самом деле они просто лакеи. Одни из-за того, что берут взятки, другие из-за того, что берет начальство. Но в чем нельзя им отказать, это в профессиональном глазе. Например, вот этому крепкому, матерому мужику с трепаными майорскими погонами на плечах. Да, с трепаными, поскольку майора перерос по возрасту, а в подполковники пробиться не смог – позволял себе то, чего не следовало, или то, что не велело начальство. Потом, конечно, спохватился, да было поздно…

Профессиональным своим взглядом майор этот сразу отметил вошедших в зал проверки подозрительных типов. Мафиози, не мафиози, но то, что это были жулики, сомнений не вызывало. Самолет прибыл из Таллинна.

Нет, в зал не ввалилась плотным строем наглая, подчеркнуто плечистая компания, как это любят показывать в фильмах. В жизни подобной наглядности не требуется, и в зал вошли не идиоты, не чудики, а настоящие профессионалы. Все четверо прилетели одним рейсом.

Естественно, они были «не знакомы». И пошли, понятно, к разным таможенникам и к разным погранцам, проверявшим паспорта и всякие декларации. В общем, для невооруженного взгляда совершенно чужие люди. Но не для майора!

В четверке этой ощущалось что-то общее. Общее есть у переодетых военных или полицейских, общее есть и у «переодетых» воров. Какая-то своя выправка или осанка…

Но майор не подал вида, никак не прореагировал на вошедших и тем более не приказал своим подчиненным прокачать вышеуказанных типов пожестче. В принципе установить, действительно ли это жулье или простаки-идиоты, везущие лишние десять пар часов, не так уж и трудно. Несколько точных вопросов – и они все видны, как блоха на белом листе бумаги. Но… майор никак не реагировал. Потому что догадывался: четверку эту засек не только он. В таможенном управлении служили очень толковые профессионалы, которые понимали и знали куда больше майора. И при этом не реагировали. Значит, куплены. Или получили указание сверху.

И майор позволил себе заняться лишь одним человеком, который, как ему показалось, был в этой компании главным. В этом он был убежден и поспорил бы на что угодно!

Его звали Александр Каде. Подданный Французской республики, он прибыл в Москву из Парижа через Стокгольм и Таллинн. Майор почему-то сразу сообразил, что этот Каде собирает своих дружков, и на ломанном французском осведомился, что заставило уважаемого господина лететь сюда столь извилистым путем.

– Люблю, знаете ли, смотреть на мир, – ответил Каде дружелюбно на чисто русском языке. Ему, как видно, нечего было бояться и нечего было скрывать от такой мелкой сошки, как таможенный офицер. У него было, как говорится, все схвачено, в таких высоких сферах, о которых этому офицеру и думать-то не положено!

– У вас неплохой русский!.. – проговорил майор, тоном своим, доброжелательностью как бы поощряя это.

– Да ведь стыдно не знать родной язык!

Пока майор разглядывал паспорт, Каде коротко сообщил, что на самом деле он Александр Кадушкин («Как я майор Пронин», – подумал майор), что в сорок втором году немцы вывезли его из глухой орловской деревни. «Ври, да не завирайся! – мысленно одернул его майор. – Откуда бы у тебя так язык был подвешен, откуда бы от тебя университетским образованием за версту несло? Нет, падла ты холеная, родичи у тебя из белоэмигрантской сволочи. И ты по рождению был не беден. Но показалось, как видно, мало – рванул в бандиты!»

По-хорошему этого Каде-Кадушкина нельзя было пускать в страну ни при какой погоде. Да что теперь благодаря нечисти демократической от этой страны осталось? Пшик, помойка! Так что вали, скотина, грабь. Одним жуликом больше, одним меньше…

Так размышлял он с горечью, шмоная кадушкинский багаж.

– За одно уж и у него досмотрите, – доброжелательно улыбнулся бандит, показывая на двухметрового убийцу с абсолютно не проницаемой, как у трактора «Беларусь», харей.

– Но ведь это чемодан господина… – майор посмотрел в паспорт громилы. – Господина Фарини.

– Да это товарищ мой, – Кадушкин снисходительно улыбнулся, – по каратэ. Охранник мой!

Ни в документах, ни в вещах четырех мафиози не было, что называется, ни малейшей зацепки, не к чему было придраться. Здесь и не пахло оружием и наркотиками, контрабандой и порнографией, а отметки в паспорте свидетельствовали обо всех мыслимых прививках. И вообще – паспорта эти годились едва ли не для доски почета.

А человек, назвавшийся Кадушкиным, отлично видел всю эту игру майора и так же хорошо понимал, что недостижим для него, как недоступен был бы для сидящей на хорошей цепи собаки. Ему хотелось слегка подразнить этого седоусого пса. Совсем немного, просто для поднятия тонуса. Но он не стал этого делать.

Несмотря на свой безукоризненный прононс, в России Кадушкин оказался впервые. И догадка майора была верна: он не был сиротой и его не угоняли немцы. Происходил Кадушкин из такого рода, который и не снился нынешнему предводителю российского дворянства. Но сложные отношения с Интерполом заставили его одно время быть Николаем Свинцовым, потом Николаем Евстратовым, затем Васильевым Петром, потом… впрочем, всего и не упомнишь. И наконец он стал Кадушкиным и под этой фамилией держался уже довольно долго, решившись даже поехать на «историческую родину». Он чувствовал, здесь ему предстояли интереснейшие дела!

Поездку в Россию Кадушкин замыслил давно. Но поехать решился не сразу, выжидал. И наконец дождался. Все было разрушено в этой стране – все службы слежения. А что не успели разрушить, стало продажным и вполне доступным человеку такого порядка, как он. Если бы, к примеру, ему было интересно, он без особого риска мог бы заключить пари, что за несколько сот долларов без труда сможет выпить на брудершафт с самим премьер-министром…

Кадушкин был твердо уверен, что, явившись в Россию туристом со сроком визы в три недели, останется здесь жить столько, сколько захочет. Скажем, полгода. Меньше чем за полгода ему не управиться: дело предстоит серьезное. В том, что он сможет здесь легко раствориться, сомнений не было ни малейших. Уж если немытые азиаты просачиваются тысячами и годами живут, сутенерствуя и жульничая, то профессионал такого класса, пожалуй, может рассчитывать на пост министра культуры, если, конечно, ему придет охота измараться в дерьме теперешних грассирующих хозяев жизни.

Продолжая непринужденно беседовать с майором, Кадушкин следил за тем, как его люди преодолевают таможенный и паспортный контроль. Все шло вполне успешно. Один что-то бормотал по-немецки, другой приводил в отчаяние пограничника своим итальянским, третий, играющий роль любителя парусного спорта из Аргентины, четко и ясно, как и положено человеку, связанному с морем, изъяснялся по-английски. На самом же деле все они были русскими!

По роду своей деятельности Кадушкину приходилось иметь дело с очень разными людьми. О том, как была сформирована его команда, сказано будет позднее. А сейчас важно знать, что людей у него было не много, но достаточно, округленно говоря, несколько десятков. И все они были русскими. Не потому, разумеется, что Кадушкин был подвержен антисемитизму или какой-нибудь, скажем, «шведофобии». Просто уж таково было свойство его души. Прожив всю жизнь за границей, точнее говоря, вне России, поскольку именно Россия была для него «за границей», он так и не научился понимать иностранцев, не мог до конца доверять им ни в чем. А вот о русских знал все! И о русских мытарях, бессребрениках, и о русской мафии. Неискушенный читатель даже не представляет себе, сколько русских живет сейчас за границей – буквально миллионы. Найти себе русскую компанию за границей теперь стало проще, чем, скажем, в Москве или Ленинграде. «Новых русских», правда, найти можно. Русских же – с превеликим трудом!

Да, Кадушкин был из тех, кто предпочел бы английской виконтессе обычную шлюху, но свою, нашу. Правда, ни о каких шлюхах речи пока быть не может. А из огромного числа русской воровской диаспоры Кадушкин имел возможность выбирать лучших. Прежде всего потому, что работать с ним для любого было великой честью. Кроме того, платил он столько, сколько не мог никто – гений помогал Кадушкину быть исключительно удачливым в своих предприятиях. К тому же он был и благодарен – по-своему.

Он вышел из дверей аэровокзала почти уверенный, что никакой слежки за ним нет. И все-таки принял меры предосторожности. В сопровождении огромного слуги поехал на Ярославский вокзал. Из двух других его спутников один отправился в музей-усадьбу Кусково, другой – в Царицыно. Эти места довольно пустынны, хотя и являются музеями международного класса. До музеев ли сейчас голодному россиянину?! Впрочем, говорится это к тому, что на огромной полубезлюдной территории людям Кадушкина несложно было бы обнаружить за собой «хвост».

Сам же Кадушкин потолкался по Ярославскому вокзалу. Воспользовавшись несколькими приемами, установил, что никому до него пока нет дела. Потом они с Большим сели в первое попавшееся такси. Некоторые «специалисты-конспираторы» рекомендуют первое такси пропускать. Кадушкин справедливо считал это глупостью. Как будто нельзя подсунуть и второе такси со шпиком! Слежку надо обнаруживать гораздо раньше, чем отправляешься на место встречи. Или доподлинно убедиться, что за спиной у тебя чисто. Сейчас Кадушкин был в этом уверен.

Такси он остановил на углу улицы Горького и Манежной площади, не доехав до места нескольких сот метров. И сделал это он, пожалуй, не столько из-за предосторожности, сколько из-за того, что хотел пройтись по самой знаменитой улице Москвы, о которой был наслышан еще за океаном. Не спеша двинулся вверх мимо гостиницы «Националь» и Центрального телеграфа. У здания Моссовета перешел на другую сторону – к памятнику Юрию Долгорукому.

Все было тут знакомо Кадушкину – но только по картам, по фотографиям, по рассказам эмигрантов разной волны. Надо заметить, к поездке в Россию он готовился очень тщательно. Но все же добротную основу его «знания предмета» составляли сведения, которые исподволь накопились за многие и многие беседы с зарубежными соотечественниками. Он всегда интересовался Россией, в частности Москвой, где, возможно, сохранился еще бывший их родовой дом. Иные его сведения о Москве были совсем свежие, другие – десятилетней и более того давности. Но если: что попадало в кадушкинскую память, оставалось там навсегда, извлекаясь на свет Божий в любую минуту по первому требованию.

У памятника основателю Москвы, как почти всегда теперь, ошивалось несколько десятков бузотеров с трехцветными флагами и лозунгами. Молчаливой суровостью выделялись люди из общества по борьбе с фантой и пепси-колой, пропагандирующие газированный напиток «Байкал». Поодаль от них группа мальчиков, одетых и раскрашенных под девчонок, весьма озвученно ратовала за равенство «всех сексуалов Москвы» – так было написано на их зеленом транспаранте, усыпанном красными, синими и розовыми цветами, нарисованными гуашью. Ярко светило солнце, выплывшее из-за легких весенних облаков, и цветы эти выглядели так же странно и жалко, как раскрашенные бабской губной помадой юные «сексуалы».

До встречи оставалось около пяти минут. Кадушкин достал из кармана ярко-красный шелковый шарф, обернул вокруг шеи (это был условный знак) и стал рассматривать памятник. Один из эмигрантов новой волны рассказывал ему, что если от протянутой руки Долгорукого провести прямую точно назад, воображаемая линия упрется прямо в дверь общественного туалета. Такая вот шуточка была у некоторых интеллигентов семидесятых годов, предвестников теперешних хозяев жизни.

Кадушкин не успел провести эту гипотетическую линию, потому что от группы «сексуалов» отделился парень лет девятнадцати, подошел, учтиво поклонился. Могучий спутник Кадушкина быстро и незаметно занял позицию, из которой наиболее удобно было двинуть подошедшему в челюсть.

– Александр Аскольдович?.. – осведомился гомик с приветливой улыбкой.

– Он самый…

– Очень приятно… – «сексуал» вынул из кармана небольшой сверток.

– Проверять не надо? – Своим жестким взглядом Кадушкин поймал глаза парня.

– Ну что вы!..

Кадушкин знал, что за все уже заплачено, но, не будучи жадным человеком, не удержался:

– Я могу предложить вам сто долларов?

– Спасибо! Будет очень кстати…

Сотня заменила Кадушкину необходимость пожимать бледную руку. «Что ж, – подумал он удовлетворенно, – в общем, это не дорого…»

Через две минуты машина мчала его уже на Киевский вокзал. А через четверть часа девушка в окошке кассы растерянно улыбалась ему, пожимая плечами:

– На Феодосию? Четыре билета?.. Вышутите! До двадцать первого ни одного места!

Кадушкин готов был к такому обороту событий.

– А если очень надо, милая? Понимаете, очень! – Он сунул в окошечко «зеленую» двадцатку и тоже улыбнулся.

Кассирша быстро убрала деньги и вздохнула.

– Вы не иностранец случайно?

– Помилуйте! Зачем такие обвинения?

– Ведете себя так… несовременно… – Она покачала головой. – Подойдите к поезду за полчаса до отхода. Поговорите с проводниками…

– Думаете, уеду?..

– Преспокойно уедете!

Мест свободных оказалось в избытке. Таков был дополнительный бизнес железнодорожников всех мастей: проводниц, начальников поездов, кассиров, придерживающих билеты.

Наверное, что-то отстегивалось и милиции, и мэрии. В общем, все теперь дружно наживались на государстве.

Об этой странной ситуации Кадушкин размышлял, сидя в теплом и чистом купе вагона «СВ». Напротив сидел Большой. Двое других его спутников ехали в соседних вагонах. Они должны были найти Кадушкина и получить паспорта: предстояла еще одна таможня и еще одни пограничники – на этот раз суверенного государства Украина. Паспорта эти, кстати, оказались в полном порядке. Выданы они были на имена Кадушкина Александра Аскольдовича, Гнеушева Вадима Ивановича, Сергеева Всеволода Сергеевича и Яшина Никиты Павловича.

Выпив чаю и закусив, Кадушкин принялся за систематизацию связанных с Крымом записей. В целях конспирации они были размещены в трех разных блокнотах и зашифрованы. Теперь он аккуратно перенес все на один листок, перечислив на полях необходимых ему в ближайшее время специалистов. Спелеологов, краеведов, историков и так далее. Еще на одном листке он начертал по памяти карту места, где они должны были вскоре оказаться. И тут же разорвал этот листок. Подлинник карты был уничтожен два года назад, почти сразу после того, как он побывал у Кадушкина в руках. Но два-три раза в месяц он чертил по памяти эту схему, убеждаясь, что не забыл ни одной, даже мельчайшей детали.

И все же без краеведов и других специалистов по Крымским горам ему было не обойтись. Карта, хранившаяся в кадушкинской голове, была достаточно крупномасштабной и давала точное представление едва ли не о каждом камне на том месте, где им предстояло спуститься под землю. Но где именно необходимая гора и крохотный каньон, идущий от нее, Кадушкин знал очень смутно, только со слов некоего старца, в котором уже едва теплилась жизнь. Да ведь он, Кадушкин, и в Крыму-то никогда не был!

В путаных своих записях он нашел адреса и клички тех, у кого можно найти убежище и кто может помочь в поисках специалистов на тот случай, если люди, которых Кадушкину рекомендовали за границей, вымерли или исчезли. Что же касается местных собратьев по профессии, если они проявят любопытство, у Кадушкина была на этот счет своя версия или отмазка, как выражаются в кругу этих собратьев. Якобы он приехал сюда налаживать туристический бизнес. Участники будущего тура под названием «Приключения в крымских пещерах» примут, по его словам, и участие в поисках клада по старинным, будто бы подлинным картам. Счастливчики в самом конце должны будут действительно что-то найти, специально зарытое самой фирмой.

Если же «собратья» станут недоверчиво улыбаться по поводу такого странного помещения капитала, Кадушкин намекнет на то, что «Приключение в крымских пещерах» есть не что иное, как способ отмывки денег для некоторых очень серьезных «семей» и кланов. А сам он лишь скромный коммивояжер, хотя за услуги уполномочен платить по достоинству…

Итак, странный господин Кадушкин ехал в Крым, где, как уже известно, в это время находился Лука Лучков с Натальей и куда вот-вот должен припожаловать Никифоров.