Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Сорвавшись со скамьи, она бросилась снова на Сретенку, в Мочалов переулок. «Маляр» был на месте. Наталья не спеша прошла мимо, украдкой бросив взгляд на черный дом. Трудно было представить, что за этими черными стенами держат взаперти ее… почти ее мужика. Страх и радость, обнявшись, сидели в Натальиной душе, словно брат и сестра.

Так и бродила она вокруг да около до самых сумерек. Оказавшись в очередной раз в Мочаловом переулке, увидела, что рабочее место «маляра» опустело, и догадалась, что пойти отсюда он мог только на чердак. Долго не размышляя, она решила воспользоваться идеей Никифорова и вошла в подъезд одного из домов на противоположной стороне улицы. Поднялась на последний этаж и замерла. «Потрахают тебя здесь, дурочку, не за понюшку табака…» – подумала Наталья, впрочем, без особого страха и утешила себя тем, что через разбитое окно отсюда выход из черного дома был виден как на ладони.

Так она и простояла неизвестно сколько, какое-то жуткое количество времени. Вся заледенела в своей неподвижности. И увидела наконец, как из черных ворот выезжают «Жигули». Кто же это в такой час? Посмотрела на часы: без двадцати двенадцать. Господи, да она уже и не помнит, когда в последний раз была в такое время на улице. Насколько хватало оконного пространства она все смотрела и смотрела вслед удаляющимся красным огням машины. А вдруг это все не то?!

Наталья бросилась вниз по лестнице, вышла из дома и почти сразу наткнулась на стоящего в подворотне мужчину. Стоя с поднятым воротником, он что-то читал, подсвечивая себе крохотным, толщиною с карандаш, фонариком.

– Николай Петрович?..

Рука его мгновенно метнулась под мышку – за пистолетом.

– Фу, ты… какого хрена вам тут надо? Уходите! Нельзя, чтобы нас видели вместе… – Отшатнувшись от нее, Никифоров торопливо пошел в сторону метро. Она еле поспевала за ним.

– Куда вы теперь? Я же должна знать! Что он пишет?..

– Уходите! – рявкнул Никифоров.

– Я должна знать…

– На кладбище я иду..

«У-у, мент проклятый – ничего толком не добьешься…»

* * *

Как это ни странно, он не наврал ей. Он действительно ехал на кладбище. «На пересечении аллеи восемнадцатой и тридцать третьей…» Нет, этот Лучков – явно ненормальный тип. Мыслимо ли сейчас найти эти аллеи? И памятник какой-то там народной артистке? Может, он и в самом деле редкий. А вообще-то, ворчи – не ворчи, но этот малый придумал недурно. Особенно если учесть его скудные шансы на спасение. Недурно! Только мало выполнимо…

Так или иначе Никифорову предстояла еще та ночка. Сначала он собрался ехать в метро, потом понял, что в таком темпе не успеет, и остановил машину.

– Мне нужен Госпитальный вал. И еще там… немного вниз…

– На кладбище, что ли?

– Угадал…

– Нет, парень, бери другую машину.

– Не будь дураком! – Никифоров показал свое удостоверение.

– Во-первых, они часто бывают поддельные, а во-вторых, среди вашего брата тоже немало всяких, извини, конечно…

К счастью, эти смелые свои выводы шофер высказывал уже по пути к Госпитальному валу.

– Ты прав. Но, согласись, и среди вашего брата хватает того, что ты имеешь в виду.

В таком духе они и продолжали. Вели незлобивый спор, причем каждая сторона выдвигала при этом свои, достаточно основательные выводы.

– Стоп! – сказал наконец Никифоров. – Приехали.

– А говорил на кладбище… – как бы разочарованно проговорил шофер. – Темнишь что-то, лапшу вешаешь!

– А у меня там с одним вампиром встреча. Тебе будет неинтересно. И не сажай больше милицию – попадешь в какой-нибудь переплет.

– А ты не езди больше с шоферами! – в тон ему ответил ночной спутник.

Они улыбнулись одновременно и неожиданно пожали друг другу руки.

Парень уже нажимал на стартер, но Никифоров остановил его.

– Дай-ка мне свой телефон. Ты ведь калымишь регулярно?

– А что делать?

– Вполне возможно, что будет хорошая работа на несколько дней.

– На кладбищах?

– И на них тоже… – Никифоров сунул бумажку с телефоном в карман.

Глава одиннадцатая. А НА КЛАДБИЩЕ ВСЕ СПОКОЙНЕНЬКО

– Собирайся, ты!

Лука поднялся с дивана, и его качнуло. Понятно, он слегка притворялся. Но голова у него и в самом деле кружилась. Перестарался Рауф! Лука не был силен в фармакологии. Учил ее, чтобы отмазаться на экзамене, а потом благополучно забыл. У него были совсем иные цели в медицинском.

Вспомнив теперь об этой истинной цели, он с щемящей тоской снова подумал о том, как все глупо произошло, как все отчаянно случилось. Сколько сил ухлопано на идею – можно сказать, вся жизнь. И вот теперь… Не хотелось думать об этом, но так или иначе он был на самом краю могилы. Да и не могилы даже, до этого не дойдет – его рассуют в несколько мусорных ящиков по частям.

– Чего ты корежишься в натуре? – взвизгнул Мальчик.

– Я не найду сегодня… – сокрушенно проговорил Лука.

– Это уж как хочешь! – усмехнулся Мальчик.

– Не разговаривай так со мной, падаль! – Лука придавил его взглядом и подумал, что внутри его что-то изменилось, хрустнуло, он перестал быть прежним Лучковым.

Мальчик зло и затравленно промолчал. «Боишься, вот и правильно…» – Лука с облегчением вздохнул. В прежней жизни мало кто его боялся. А теперь… Воистину: темпура мутантур! И мы меняемся вместе с ними.

Его посадили в темные «Жигули». Впереди расположились Мальчик и бугай, которого все звали Кацап. На заднем сиденье – Лука и до кишок опротивевший ему Гога. Может быть, эта минута была такая важная, роковая, но, похоже, Лука обретал второе дыхание. Шесть-семь шагов до машины, возможно, были самыми решающими в его жизни. Пошатнувшись, он сунул руку в правый карман и, вынув платок, приложил ко рту, имитируя позывы к рвоте, и убирая платок назад, протолкнул в загодя проделанную дырку в кармане бумажный шарик, записку, которую должен был подобрать Никифоров.

Лука почувствовал, как шарик прокатился, проскользил по голой ноге. Бандюги, никакой каверзы не ожидающие, не заметили, как шарик выкатился на асфальт.

– Надо было дать ему водяры стакан… – проговорил Кацап, видя, как морщится Лука.

– Или по кебальнику! – угрюмо отозвался Гога.

Луке было не до них. Видел или не видел Никифоров? Он ведь очень точно объяснил по телефону: искать круглый шарик. Хотя квадратных шариков не бывает…

Они ехали по опустевшей Москве. На Садовом кольце светофоры сочились зелеными и кроваво-красными огнями. Но Лука не видел их. Прикрыв глаза, он думал только об одном. Можно ли найти бумажку величиною с фантик в этой поганой, загаженной лужковскими дворниками Москве. Он старался отвлечься от этих мыслей и не мог. Неужели все прахом?

В случае провала его ждала гибель, казнь. Собрав все силы, он отринул эти мысли. Но оттолкнуть их удалось недалеко, ненадолго.

Не доезжая до кладбища, они загнали машину в темный, глухой переулок. Лука прекрасно знал его: он тут жил когда-то, зимой катался с горок – прямо до кладбищенской ограды, нисколько не задумываясь в ту пору о загробном царстве. Главным было – не слететь в никогда не замерзающую, темно-зеленую от всевозможных сливов речку Синичку, которая, бедняжка, наверное, и была здесь самым главным мертвецом.

– Сейчас по мосту, а потом направо, – сказал Лука. – Там можно перелезть…

– А ты откуда знаешь? – живо поинтересовался Кацап.

– Жил я тут, рядом. И родители здесь похоронены.

– Ночь кругом, – покачал головой Кацап. – А у тебя, может быть, здесь спецфраера замаскированы.

Лука промолчал.

– Но, если здесь правда засада, первые девять грамм тебе. Прямо в затылок, я не промахнусь.

Слушая эту тираду, Лука сообразил, что он, по идее, должен быть наиболее заинтересованным лицом. Ведь найденный клад сохранял ему жизнь и, может быть, даже давал свободу. Поэтому он счел необходимым огрызнуться:

– Хватит болты-то болтать! Вам это золото – водку пить. А я Толику отдам, чтобы только поганые рожи ваши не видеть…

Мальчик и Гога промолчали, а Кацап снова покачал головой и усмехнулся:

– Ну, ты малый не дурак, и дурак, блин, немалый!

Они остановились у высокой стены, не доходя до того места, на которое указал Лука.

– Кто же здесь перелезет? Я лично не стану и пытаться… – пожал плечами пленник.

– Полезешь, сука! – проговорил сквозь зубы Гога. – Бегом побежишь по стенке!

– Я вообще-то не стукач, – снизив тон, проговорил Лука. – Но на такое дерьмо, как ты, я Толику…

Он не успел договорить, Гога схватил его за волосы, заломил голову назад.

– Прекрати-и! – нервно завопил Мальчик. Гога с силой отшвырнул от себя Луку, и его, по счастью, успел поймать Кацап.

– Башку тебе не отломали еще? Помалкивал бы лучше, блин…

Отстранив Луку, Кацап шагнул к стене и с удивительной ловкостью, находя какие-то невидимые выступы, взобрался наверх и, перегнувшись, протянул вниз руки.

– Гога, давай сюда этого… инженера! Гога довольно легко подхватил сзади Луку за бедра и поднял над головой.

– Есть! – крикнул Кацап и подхватил Луку за шиворот, так что затрещала куртка, и, посадив его на стену, снова протянул руки вниз:

– Гога, давай сюда Мальчишку!

Лука наблюдал со стены, как Гога выжимает Мальчика, будто гирю на руках. За все это время не показалось ни одного прохожего. А если бы и показался кто, то своевременно свернул и драпал бы, драпал без оглядки. Господи! Да неужели же правда можно до такой степени запугать огромную страну?! Еще недавно считавшуюся великой державой.

* * *

Лука долго ходил по кладбищу – приучал спутников к мысли, что сегодня ничего не выйдет. А кладбище было огромно – ходи здесь хоть сто лет.

– Ну… долго будешь колупаться? – еле сдерживаясь, спросил Кацап.

– Понимаешь… – доверительно начал Лука. – Я ведь тогда только дома сообразил, что по золоту шел. Не засек как следует в памяти то место. Здесь где-то, рядом…

– А если я тебя сейчас вот на этот обелиск задницей посажу, вспомнишь?

– Ладно, пошли! – Лука сделал вид, что обиделся. Работаешь-работаешь, мол, а благодарности – хрен с маслом. И он повел их наобум дальше, но через несколько шагов спохватился. «Дурак же я набитый! Как Никифоров будет искать то условленное место ночью – среди этого бесконечного леса могил? Возможно, он где-то уже здесь и ждет, что я покажу. У него ведь еще куча дел этой ночью…»

– Тихо! – проговорил он, будто бы вспомнив что-то. – Так-так-так! Пошли…

Через несколько минут он увидел слева от себя могилу народной артистки. Это был высокий гранитный столб с бюстом покойной певицы наверху. Несколько странное, по правде говоря, произведение. Но на Луку в детстве оно производило впечатление. Памятник этот был неподалеку от могилы его близких. Лука нередко приходил сюда с отцом и матерью и всегда замечал его.

– Вот здесь вроде… – проговорил он довольно неуверенно.

– Так здесь или не здесь? – переспросил Кацап.

– Вроде здесь. А этот подонок, – Лука повернулся к Гоге, – вместо того чтобы за волосы меня дергать, пусть копает! – И, отшагнув к гранитному сооружению, присел у подножия. Громко закашлялся – специально для Никифорова. Если он здесь, то обнаружит их по «звуковому сигналу».

– Сколько рыть-то? – зло спросил Гога. В какой-то степени он был сейчас во власти Луки. Но жаждал отмщения.

– Ты роешь или спишь?! – Лука подскочил к яме. – Помогите ему, что ли, Мальчик! Не справляется…

В следующую секунду он уже ничего не мог сказать, потому что комья сырой земли с лопаты Гоги угодили ему точно в лицо.

– Ну, су-ука… я не я буду, если не закопаю потом тебя в этой яме!

Гога стоял в яме уже по пояс. Заметив это, Лука, изображая недоумение и страх, невнятно пробормотал:

– Все… кажется, нету…

– Чего – нету?! – Голос у Кацапа начал обретать металл.

– Я же вам говорил… не найду сегодня. Я честно попробовал…

Гога легко выскочил из ямы.

– Не трогать! – закричал Мальчик.

– Тихо вы все! – поднял руку Лука. – В той яме точно нету. То, что мы ищем, должно быть не глубже полутора метров…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и все. Чувствую. В принципе это где-то здесь, рядом. – Лука огляделся. – Каких-нибудь пять метров в эту сторону или чуть левее. Давайте закопаем эту яму. А завтра снова – сюда…

Кацап едва успел перехватить Гогин кулак.

– Врет он все, падла!

– А Толик все равно мочить не велел. – Кацап стоял между Гогой и Лукой. – Ты думаешь, я его мачкануть не хочу? А Толик-то не велел.

В ту же ночь они вернулись в свою «контору». В знакомой уже комнате для допросов ждал Толик. Три часа ночи – это, видимо, было его обычное время. Как у Сталина.

Мальчик доложил его результаты. И чувствовал себя при этом ужасно: и Толика боялся, и Луки побаивался. «Дурак ты, – брезгливо подумал о нем Лука. – Надо было под любым соусом меня прикончить. А теперь вот дрожишь, как собачий хвост…» Он просто не учитывал, что жалкая мальчикова душа привыкла жить в состоянии постоянного испуга. Так биологи легко вывели в лаборатории мушек-дрозофил, которые умирали в страшных мучениях, если их не опыляли дустом. Извращенцы?

Может быть, эти и им подобные, далекие от происходящего мысли приходили Луке в голову лишь потому, что и его душа дрожала сейчас, как собачий хвост. Дрожала и плакала.

– Ты что же это делаешь, Лучков? – спросил Артист как бы с обидой.

– Пойми, Толик, мне же нет никакого смысла тебя… – начал было Лука свою сказку про белого бычка.

– Вали отсюда! – оборвал его Турукин.

Лука поднялся. Как заговоренный двинулся к двери. Гога и Кацап провожали его взглядом. Выход загораживал лишь Мальчик, и вид у него был растерянный.

– Стоять! – раздалось у Луки за спиной. Турукин, видимо, хотел, чтобы голос его прогремел командирски. Но, увы, сквозь этот голос прорывался петух. Лука оглянулся.

– Куда?!

– В камеру – куда! – Лука пожал плечами. – Дорогу знаю…

– Успеешь. Гога, проводи. Разрешаю разок… только не по башке!

Они вышли. Турукин, сразу позабыв про них, со странной улыбкой уставился на Мальчика.

– Ты что… боишься его, что ли? Мальчик принялся изо всех своих цыплячьих сил петушиться.

– Знаю, что ты всех боишься. Но сейчас ты ведешь себя как-то странно. Ты не замазался, Мальчик?

– Да курва буду, Артист!

– А ты курва и есть. – Турукин повернулся к Кацапу, который, добродушно улыбаясь, сидел на подоконнике. – Чего думаешь?

– А ничего. – Кацап не изменил позы. – Чего ты думаешь, то и я думаю. Ты сюда меня разве думать брал? Если бы я думать хотел, я бы пошел в детскую спортивную школу олимпийского резерва…

– Не думаешь, так не болтай! Что скажешь насчет этого? – Турукин кивнул на дверь, в которую увели Луку.

Что скажу, что скажу? – Кацап нахмурил лоб, – все же заставили его думать. – По-моему, он завтра чего-то откопает…

– Ясно. Теперь слушайте. Если не будет в первой яме, ройте вторую. Пусть сам роет! Если и во второй нет… сюда его больше не везите! «Что я другого не найду… с хорошими почками? – подумал Артист. – Этого – навалом…»

– Можно… я тогда его?.. – услужливо спросил Мальчик.

Турукин одобрительно улыбнулся, но ничего не успел ответить, вмешался Кацап:

– Гогу обидим. Гога за Барана, знаешь как переживает!

– Ладно. На месте разберетесь! – подвел черту Турукин.

* * *

Жуткий страх мокрой тяжелой грязью висел на Луке, пока его вели по коридору, потом вниз по лестнице. Шел он под этой тяжестью медленно и знал: бандит приберегает разрешенный удар напоследок.

Гога шел молча. А у Луки рот был на замке от ужаса. Вряд ли хочется о чем-то поговорить, когда ведут на казнь…

До каземата оставалось несколько шагов, когда Гога резко схватил его сзади за уши. И Лука ясно понял, что они трещат, что они сейчас оторвутся. И заорал. Никогда в жизни не позволял себе он кричать так трусливо и дико.

– Это ты, Гога, – крикнул охранник, сидевший у дверей тамбура.

– Лови!

Лука летел параллельно полу, и, если бы охранник не поймал его, он обязательно сломал бы себе руку, ногу или шею. Но охранник его спас. Самортизировал удар и поставил на ноги. Но стоять Луке было невыносимо трудно. У него безумно болело все, что могло болеть ниже пояса. Гога дал ему жуткий по силе и унизительнейший пинок.

– Теперь долго не посидишь, – как бы сочувственно проговорил охранник. – И с бабой в достели повременить придется…

До места Лука добрался буквально ползком и сразу же позвал соседа:

– Рауф, Рауф! Сделай мне обезболивающий!

– Ты крест брал?..

– Он у Толика…

– Так и ступай к нему уколы делать! Хирург зло прикрыл дверь в свою комнату и, сев за стол, склонился над книгой. Ну, просто ни дать, ни взять: молодой ученый готовит диссертацию. Да только книга перед ним – не то порнушная дрянь, не то очередные «Вайнеры».

От безысходности и боли Лука выл, лежа пластом на кровати, когда в комнату вошел Рауф.

– Снимай штаны!

– Зачем? – машинально спросил Лука, продолжая стонать.

– В задницу сделаю! – И, сдирая с него брюки, покачал головой в изумлении. – О-о, батоно Лука! Какие нехорошие люди…

Через несколько минут Лука уже спал. Но и наутро он едва мог передвигаться. Наверное, что-то подобное чувствуют очень крепко изнасилованные дамы.

* * *

Пока Лука разыгрывал комедию перед Турукиным, божился и клялся, а потом получал от Гоги пинка, Никифоров выбрался с территории кладбища и поймал машину. На этот раз шофер без лишних вопросов повез его в центр. Сидя рядом с водителем, Николай Петрович размышлял над тем, что ему довелось увидеть. И ему пришлось признать, что этот малый, Лучков Лука Васильевич, вел себя совсем неплохо. По крайней мере смело. Ведь ему все время приходилось играть. Бандиты этого не понимали, а Никифоров понимал преотлично. Только он не мог взять в толк, что они за идиоты, если решились верить человеку, который будто бы знает, где лежит клад. Но в этом ему еще предстояло разобраться.

Шоферу он велел остановиться у дома 68 на Люсиновской улице и сразу ушел во двор. Заходя под арку, на всякий случай оглянулся. Шофер за ним не следил. Впрочем, теперь никому друг до друга дела нет: урвал свое – отваливай!

Проходным двором Никифоров дошел до гостиницы, которую можно было назвать и просто ночлежкой. Заведение это являлось как бы придатком к рынку. Ни в одном окне мрачного трехэтажного здания не было даже намека на свет. Но Никифоров точно знал, что за многими из этих окон, укутанных мощными шторами, идет своя ночная жизнь: карты, женщины, чаще всего самой низкой пробы, выпивки, разборки.

Ночлежка эта жила практически по законам, выработанным в лагерях. Были тут свои авторитеты и свои «опущенные», и свои «мужики», то есть работяги, которые стараются ни с кем дел не иметь, привыкли смотреть исключительно в свою рюмку, в свою миску и в свой кошелек.

Что касается «мужиков», и в лагере и здесь они вроде бы представляют единое племя. Но это на первый взгляд. В действительности это не так. «Мужики» – это дерьмо, которое любой фраер может унизить и ограбить, как правило. Но нет правил без исключений. И среди «мужиков» попадаются самостоятельные, умеющие себя поставить.

К одному из таких «самостоятельных» и шел сейчас Никифоров в такой неурочный, поздний час. Димой звали этого человека, а точнее – Денисом Ивановичем Догару. И был он молдаванином из благословенной придунайской области. Но для нашей истории это не имеет никакого значения. Более существенно то, что едва ли не каждого в этой так называемой гостинице можно было прижать или, образно говоря, взять за одно место. И милиция этим, конечно пользовалась. А потому платить за дыньку или за помидоры на закуску никто из служивых даже и в голове не держал. Надо сказать, на этот счет у них, как охранная грамота, было и оправдание. Наша, мол, служба «и опасна и трудна». А платят гроши.

Никифоров, к слову, положением своим в таких вещах не злоупотреблял, на это у него были свои принципы. А Диму Догару он даже избавил однажды от некоторых серьезных затруднений. Попросту закрыл глаза кое на что, чем и отмазал человека. И теперь Дима был как бы никифоровским должником.

Наверное, один из немногих в этой обители Дима сейчас спал. Никифорову пришлось тихо постучать в окошко – благо жил Дима на непрестижном первом этаже и спал чутко. Работал он с утра до вечера: крутился, встречал поезда с грузами, торговался, торговал, улаживал дела с рэкетирами. В Измаиле у Димы остался мальчишка, сын, а с женой они были разведены. И все это Диму безумно расстраивало. Но только внутри. Снаружи он был исключительно спокойный, миролюбивый и слегка ироничный человек.

Дима молча отреагировал на стук, сквозь небольшую щель между занавесок рассмотрел пришельца и открыл окно.

– Николай Петрович?..

– Пусти-ка, Дим, я влезу…

Когда Никифоров оказался в комнате, Дима плотно задернул шторы, включил свет и достал бутылку коньяка, хотя был почти уверен, что Никифоров откажется. И Никифоров понимал это. Но ритуал почтительности надо было соблюсти. Когда Дима поставил на стол рюмки, Никифоров остановил его.

– Дело у меня к тебе, Дима. С этим не беспокойся, сядь-ка лучше, послушай.

Дима, разумеется, понимал, что пришли к нему по делу. Иначе зачем Никифорову, такому серьезному и положительному мужику (хотя мент, он и есть мент), заходить к нему в такой час.

Но даже у Димы, привычного ко всему, что называется, едва не отвисла челюсть, когда он услышал просьбу Никифорова:

– Граната, Дим, нужна, противотанковая. В крайнем случае – противопехотная…

– Сейчас? – Дима сглотнул воздух, попавший в гортань, отчего кадык его дернулся. Спросил он так, на всякий случай, хорошо понимая, что граната нужна именно сейчас. Иначе зачем бы Никифорову лезть к нему в окно в два часа ночи. И не то чтобы Дима не держал никогда в руках гранаты – чего не подержишь в наш рыночный век! – однако и ему эта просьба показалась довольно деликатной.

– Ну ты, Петрович, меня удивил! – проговорил он, опомнившись, и в словах его была чистая правда.

Никифоров вынул из кармана золотой кружочек – предпоследний из остававшихся у него. Все это выглядело, как теперь говорят, круто – и просьба о гранате, и расплата золотом.

– Очень прошу, Дима, достань!

Догару сидел, потупившись. Просьба была стремная: ведь к кому идти-то придется – подумать страшно! Но одновременно эта просьба была и почетной. Во-первых, те, кто даст вещь, уже по-другому будут смотреть на Диму. А во-вторых, они с Никифоровым поменяются как бы местами. Теперь он будет Диме должен. Рассудив все это, Дима перешел непосредственно к делу. Взял золотой.

– Это лучше здесь не показывать. Никифоров и сам понимал это.

– Ты деньгами расплатись. А золото – тебе…

– Сколько же за нее давать?

– На твое усмотрение. За сколько купишь.

Граната, понятно, стоила меньше золотого. Стало быть, Дима имел навар. Не совсем удобно ему было брать с Никифорова за услугу, но бизнес есть бизнес!

Дима положил золотой в тумбочку на глазах у Никифорова, подчеркивая, что он ему доверяет, из тумбочки же достал пачку пятидесятитысячных купюр, тянувшую, пожалуй, на полмиллиона, не меньше.

– Жди…

Никифоров сел в сторону от двери, в угол – так, чтобы его не сразу можно было увидеть. Проверил пистолет и, прикрыв глаза, задремал, зная, что проснется за полсекунды до того, как услышит подозрительный шорох. И сразу будет готов к действию.

Когда вернулся Дима, он уже успел передохнуть. Тот вынул из-за пазухи довольно громоздкую гранату и прямо с порога протянул ему:

– Годится?

Их отношения изменились. Дима чувствовал себя равным. «Ладно, сочтемся…» Никифоров взял гранату. Она была в полном порядке. Даже кольцо примотано клейкой лентой – так сказать, для техники безопасности.

– Поможешь мне, Дим?

– Нет!

– Ни стрелять, ни взрывать. Яму копать… Дима решительно покачал головой.

Никифоров не то чтобы очень на него рассчитывал, а все-таки думал: вдруг поможет!

– Тогда жетон дай мне – позвонить. Расстался он с Димой как бы без намека на обиду. Из автомата позвонил шоферюге, что возил его на Госпитальный и разглагольствовал в кабине.

– Выручишь?

– А ты знаешь, сколько теперь?!

– Об чем разговор – я же плачу!

– Он думает, все можно купить и продать! – усмехнулся шофер, и Никифоров понял: согласится!

– Ты можешь захватить кастрюлю старую и лопату?

– А лопата у меня откуда?

– В гараже возьми! И кастрюлю – любую, пусть дырявую…

Шоферюга подхватил его на Октябрьской площади. К счастью, он жил по соседству – где-то в середине Ленинского проспекта.

На кладбище Никифоров все сделал в строгом соответствии с инструкцией, полученной в записке Луки. Тщательно вымерил все расстояния, выкопал яму, загрузил ее и снова закопал. Потом сколько было возможно утрамбовал землю и спрятал лопату под лавочку возле одного из памятников.

Начало светать. Деревья и кресты медленно выплывали из темноты. Он шел по аллее и размышлял о своей ночной деятельности. Рисковал он? Пожалуй, было. Но, с другой стороны, в чем его могли заподозрить? В том, что он ночевал здесь? Грех этот по нынешним временам вполне допустимый.

Домой он добирался на метро. Деньги от проданной монеты быстро иссякли.

– Где же ты так вымазаться-то сумел? – запричитала сердобольная Нинель, встречая его на пороге.

– Спать! – отрубил Никифоров. – Завтракать буду потом…

Днем он не поленился, снова съездил на Немецкое кладбище, прошелся мимо памятника народной артистке. Все как будто было в порядке. Это была старая часть кладбища, и хоронили тут редко. Проверил он и лопату для очистки совести. Она лежала, никем не замеченная, под лавочкой возле памятника, на котором не очень ясными буквами было выбито: «Лучков Алексей Иванович, Лучкова Евдокия Васильевна, Лучков Василий Алексеевич, Лучкова Александра Павловна…»

На какое-то время Никифоров оцепенел, замер у этого памятника. Но, поразмыслив, решил, что это хорошая примета.

– Наталья Николаевна? Прошу прощения, это я вас беспокою…

– Вы?.. Все уже в порядке?

– Нет, пока. Но будет! И я теперь думаю, куда его девать – домой-то ему нельзя. Может, к вам?

– Ой, что вы! Они ведь… они же…

– Ну понятно, понятно!

Никифоров слишком хорошо знал, сколько телефонов прослушивается, зачастую просто по глупой случайности, по любопытству. Сейчас это им было совсем ни к чему.

– Я и сама-то…

– Понимаю, – сказал он как можно спокойней. – Тогда соберите… чемоданчик и аккуратно выходите. А я вас встречу.

Снова, в который раз уже за эти двадцать четыре часа он должен был отправиться на Немецкое кладбище. Проведя Наталью в свою квартиру, он показал ей, где что располагается.

– У нас всего две комнаты. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Жену мою зовут Нинель. Ни о чем не беспокойтесь, я ее предупредил. Она у меня толковая.

Никифоров понимал, что бандюги приведут Луку не ранее полуночи, когда вокруг будет по-настоящему мертво. Но сам-то он должен появиться там заранее – найти удобное место, замаскироваться. И дай Бог, чтобы ему не пришлось стрелять. Этого Никифорову никак не хотелось. Тогда бы он пошел на явный конфликт с законом. Да и не так все просто: один против троих. Только в кино такие штуки получаются складно.

Он затаился между склепом и прямоугольным мраморным обелиском. И, несмотря на свои благие мысли, все-таки грел за пазухой правую руку, чтобы в случае чего ловчее было стрелять.

Рассчитал Никифоров правильно: они явились около половины двенадцатого. Лука шагал впереди, за ним два бандита, в арьергарде – Мальчик. Лука спешил, они едва поспевали за ним по кладбищенским колдобинам. Были у него причины для того, чтобы торопиться. Надо было скорее дойти до памятника народной артистке. Если все в порядке, там должен был остаться от Никифорова условный знак.

– Куда летишь так? А, инженер? – не выдержал Кацап.

– Идемте, идемте! Я найду сейчас…

Он увидел на гранитном столбе завязку из бечевки. Все! Сердце заколотилось, страх и радость смешались в его душе. И одна только мысль сквозила в мозгах: теперь все зависит только от него!

Лука стал ходить взад-вперед по аллейке, а сам незаметно промерял шагами расстояние. Ткнул лопатой в землю, постоял якобы в раздумье. Считая про себя, сделал несколько шагов вперед. Ну все, теперь не страшно – отметина есть.

– Чего мечешься, чего тянешь кота за хвост?

– Здесь где-то! – Лука сунул лопату в руки Кацапу. – Копай!

Тот недоверчиво, неохотно копнул несколько раз твердую, утрамбованную ногами землю.

– Погоди! – Лука взял у него лопату. Прошел еще несколько шагов вперед. – Здесь попробуй!

– Я тебе по рылу сейчас попробую!

– Интересно! – Лука пожал плечами. – Зачем мы сюда пришли – орать или дело делать?!

Кацап взялся было опять за лопату и тут же ее отбросил.

– Сам рой, падаль!

– А ну заткнись! – взвизгнул Мальчик.

– А Толик сказал… – начал было Кацап.

– Что Толик сказал, то еще впереди…

– Ладно, сам буду копать! – махнул рукой Лука. – Только не мешайте. Сейчас все будет о'кэй…

Еще с минуту-другую он походил взад-вперед и наконец остановился у отметины – на пятом шаге от гранитной колонны. Стал рыть. Сначала неуверенно, потом все быстрее, боясь, что какой-нибудь из идиотов вздумает его подменить.

– Да врет он все! – не выдержал наконец до сих пор молчавший Гога. – Резину тянет…

– Подожди! – одернул его Мальчик. – Сейчас свое получишь…

Лука продолжал копать. Бандиты, словно что-то почувствовав, в ожидании замерли. Лопата вдруг ударилась о что-то металлическое. Лука вздрогнул, будто его дернуло электричеством.

– Чего там?!

– Сейчас посмотрю… – Лука нагнулся, нащупал кастрюлю. Все сразу понял и перевернул ее. Внутри лежала граната. Такая, как он изучал на военной кафедре. Все вспомнил в одно мгновение, нащупал кольцо.

– Эй, ты чего там, заснул?!

– Вроде есть! – Лука дернул за кольцо, досчитал до двух, душою деревенея от ужаса. – Лови-ите! – и выбросил гранату из ямы прямо под ноги своим мучителям.

– Что это?! – успел недоуменно вскрикнуть Кацап.

Лука упал на дно ямы, ставшей для него спасительным окопом. Он успел даже прикрыть голову кастрюлей и открыть рот, чтобы не разорвало барабанные перепонки.

Потом ахнуло. Настолько сильно, что вздрогнула земля. По кастрюле забарабанило. Но, к счастью, это были только комья земли да мелкие камни.

Лука долго еще лежал, не решаясь пошевелиться, потом услышал:

– Лучков! Ты в порядке?..

Лука приподнялся на коленях, неуверенно встал и увидел Никифорова. С минуту они смотрели друг на друга, как смотрят люди, встретившись после долгой разлуки.

– У кого ключи от машины? – спросил наконец Никифоров.

Лука шагнул к тому месту, где лежали его враги, точнее, то, что от них осталось. Все это лежало на краю небольшой воронки. От Мальчика остался лишь какой-то жалкий холмик, из которого торчали руки. Двое других бандитов были изрешечены осколками.

– У кого ключи? – снова спросил Никифоров. – Надо торопиться!

Лука кивнул на жуткое месиво, несколько минут назад бывшее грозным Кацапом. Никифоров, насколько это было возможно, произвел обыск и обнаружил два пистолета и водительские права. Больше в карманах убитых ничего не оказалось. «Теперь их долго будут искать, – подумал Никифоров. – Значит, какое-то время есть и у нас…»