Текст книги "Тайна Черного дома"

Автор книги: Николай Иванов

Соавторы: Сергей Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Отбойный бы сюда молоточек! Или лом…

– Есть! На стройке.

– Что на стройке?..

– Там можно найти и лом, и кирку. А лучше бы здесь бревном садануть, мне кажется…

– Но при чем здесь стройка? – недоумевал Маэстро.

Нелегко было объяснить этому заграничному русскому, что на стройке за бутылку можно заполучить все, чего только душа не запросит. А потом проданное списывается на мороз, на дождь, на брак и тому подобную стихию. И никакого толку, что теперь «рынок» на дворе – только воровать стали еще больше и наглее.

Но ничего этого не стал объяснять Лука. Очень не хотелось ему ворошить эту тему.

– Александр Аскольдович, пошлите на машине Никифорова, и через двадцать минут будет все в порядке!

– Но каким образом?..

– Как говорят ваши политологи: загадочная страна!

– Хорошо. Подите, распорядитесь сами. А я пока тут останусь… у желтого металла.

Переодетому в штатское Никифорову действительно понадобилось не более двадцати минут, чтобы лом и кирку выменять на литровую бутылку якобы немецкой водки.

Лука это время провел с Рауфом. Разговаривать не очень хотелось. Лука одновременно испытывал и неприязнь, и неловкость, и в какой-то мере сочувствие. Все-таки и он, Рауф, натерпелся в этом доме! Но ведь мог бы, наверное, и не терпеть? А что ему оставалось тогда? С собой покончить?

В общем, это были тяжелые минуты. Рауф потерял всю свою восточную стать и думал только об одном: как извернуться, что еще придумать, чтобы о нем не забыли, чтобы забрали его отсюда.

Наконец Лука догадался заговорить с «пациентом» Pay фа.

– А вы, извините, кто? Кем были до того, как сюда попали?

– Зачем вам? Просто человек…

– Эй, не груби! – встрепенулся вдруг Рауф. – Ты кому грубишь?!

– Вы знали, что вас ждет?.. «Пациент» пожал плечами.

– В обязанности этого господина… Рауфа Дауровича, по-видимому, не входило о чем-либо рассказывать. Но, наверное, это доставляло ему удовольствие…

– Какое удовольствие, дорогой? Зачем клевещешь? – Рауф имел насущную потребность жестикулировать. Но сейчас обе его руки были заняты наручниками. – Вах!

– Больше вас ничего страшное не ждет! – сказал Лука и посмотрел на часы.

– Чего же вы не отпустите меня тогда?.. – В голосе «пациента» смешались подозрительность и безумная тоска.

– Вы знаете, где мы находимся?«Пациент» снова пожал плечами.

– Это к лучшему. Как говорится: меньше будешь знать, крепче будешь спать!

Он не понимал, откуда у него мог появиться этот не свойственный ему тон.

– Да нет, я их не оставлю просто так… – негромко проговорил «пациент».

«И я их не оставлю просто так! – подумал Лука. – Возможно, дружище, мы с тобой еще друг другу пригодимся…»

Мысли его прервал голос Никифорова. Лука выбежал из комнаты ему навстречу.

– Куда струмент переть, барин? – улыбаясь, спросил Никифоров.

– Достал?..

– А то!

Они направились к черной лестнице, откуда был ход на чердак.

– Может, помочь? – спросил Никифоров, опустив кирку и лом на ступеньку.

Тут только Лука сообразил, что на чердаке они были с Кадушкиным почему-то только вдвоем. «Впрочем, какое мое дело…» Но он не успел ответить другу. В люк высунулась голова Маэстро.

– Спасибо, Николай Петрович, за инструмент. Мы тут управимся…

А сзади уже стоял Генри.

И Лука знал, как тот быстро умеет выхватывать пистолет.

Ни слова не говоря, он взял лом и кирку, которые были еще в земле, словно горячие от работы, и, поднявшись на несколько ступеней вверх, протянул их Кадушкину. Тот легко взял из его рук тяжелые инструменты, втянул в отверстие люка.

– Генри, прошу остаться здесь!

– Да, экселенц!

Когда они подошли к стене, Лука нерешительно спросил:

– Неужели… вы им не доверяете? И моему Никифорову тоже?

– Знаете, Лука Васильевич, что в Святом Писании сказано? «Не искушай!» Поэтому, прошу вас, берите-ка лом. И вот по этому камешку – огонь!

Лука ударил, но лом едва лишь поцарапал кирпич, соскочив в сторону. Он уже давно замечал, что с включенным приборчиком мускулы его делались безвольными, вялыми. Собравшись, он ударил еще раз. Приподнял лом снова и опустил.

– Да что с вами, Лука Васильевич?!

– Все в золото ушло!

– А там оно есть?

– Очень много! И еще что-то…

– Что же еще? Может быть, бриллианты? Лука задумался. Нет, когда они откопали в Крыму Алмаз, не пахло ничем, кроме золота.

– Бриллиантов там нет…

– Слушайте, сатана! Вы меня пугаете! А ну-ка, дайте сюда агрегат!

Глава пятнадцатая. У ПОРОГА ТАЙНЫ. ПОСЛЕДНИЙ АККОРД

Кирпич закрошился и запросил пощады. Странно было видеть этого лощеного господина с лицом, испачканным вековой московской пылью, здоровенного, ловкого, который каждый грамм своего веса умел вложить в могучий удар. И подумалось Луке, что он, как булгаковский Воланд, все может и все умеет сам. А помощники его на самом деле вовсе не помощники, а лишь свита полушутов.

Маэстро ударил еще раз, и тяжелый наконечник кирки прорвал в стене бесформенную черную дыру. Чернота бросилась в глаза резко, она хлынула из отверстия, словно старое, застоявшееся вино. Но Кадушкину не свойственны были подобные романтические ассоциации. Он ударил еще, и от краев дыры отвалилось сразу несколько кирпичей.

– Да светите же, мать вашу так!.. – ярился Маэстро.

Лука направил в дыру густой луч заграничного фонарика, и снова показалось ему, будто что-то вырвалось, вылетело оттуда. А когда заглянул туда, понял, что была это душа человеческая, сидевшая до сих пор взаперти. И тут понял он, отчего запах, исходивший отсюда, был таким необычным – с нежным, трепещущим, желтым отливом. В крохотном заложенном кирпичном пространстве на ларе из могучих дубовых досок сидел… мертвец, облаченный в полную форму морского офицера царской армии. В руке его, точнее, в том, что осталось от нее, был зажат со взведенным курком пистолет. Пустые глазницы из-под небольшого по тогдашней моде козырька уставились прямо на Луку. Словно человек этот заранее знал, где окажется отверстие и откуда будет направлен на него взгляд. Мертвец, высохший, как египетская мумия, сидел, поджав ноги, поскольку вытянуть их ему просто не хватило места. От этого он казался особенно жалким и в то же время страшным.

– Господи, помилуй! – промолвил Маэстро. – Какая безнравственная смерть!..

Произнеся этот вердикт, Кадушкин словно снял с них обоих некое тайное заклятие и в несколько ударов порушил эту искусственную стену, подняв густые клубы жирной вековой пыли. Фонарик буквально померк в руках у Луки.

– Кажется, финита! – изрек Маэстро и, шагнув к безумному убийце, вырвал из его руки пистолет.

Пистолет оказался в руке у Кадушкина вместе с засохшей кистью, он отбросил ее в сторону, а потом и столкнул самого мертвеца. Тот упал, загремев костями, и сразу стал чем-то бесформенным – наподобие кучи мятого тряпья. Маэстро взглянул на Луку.

– Спокойствие, мой друг!..

– Не сказать, чтобы это было просто…

– Послужили бы вы с мое в иностранном легионе… не того бы насмотрелись!.. – Маэстро протянул Луке пистолет с перламутровой инкрустацией на рукоятке. – Возьмите – прекрасное оружие и память какая! Патроны подходящие достать трудновато, но все в наших силах…

Пересилив себя, Лука неловко сунул пистолет в карман и отметил про себя, что Кадушкин назначил себя тут полным хозяином, а добычу считает исключительно своей. «Ну что ж, наверное, так, в сущности, и есть…»

– И снова, как я понимаю, нам понадобится лом, а, Лука Васильевич? – Кадушкин склонился над несколько странным сооружением из дубовых досок с медной окантовкой, напоминающим ларь. – Жаль крушить, но ведь иначе не добраться, верно?

Маэстро примерился, куда бы ударить. Сейчас он совсем не был похож на того, кем являлся – на разбойника и пирата, а скорее напоминал какого-нибудь горнового с картин соцреализма.

Эффект от его удара получился неожиданный – ларь мгновенно рассыпался. Оказалось, что весь он, что называется целиком, был изгрызен древоточцами: которым, надо сказать, крупно не повезло. Забравшись сюда, они принялись за свое дело, за еду. И грызли это дерево из поколения в поколение, пока не съели все, после чего, замурованные, умерли с голоду.

«Господи! – подумал Лука. – Что только за бред мне в голову лезет…»

Маэстро наклонился, запустил руки в кучу трухи и, вздохнув, повернулся к Луке.

– Тут одному не управиться. Интересно, есть поблизости веник какой-нибудь или швабра? Тряпка, наконец!.. Курт! Кто там на охране?! Мне срочно нужен веник!

Не дожидаясь, он принялся разгребать то, что когда-то было крепчайшим дубом.

– Светите, светите же!..

Из трухи внезапно вынырнула голова. Ее трудно было с чем-либо спутать. Восточное, плосковатое лицо, раскосые, полуприкрытые глаза… Будда!

Маэстро взялся за эту голову руками и тут же из темного месива показалась вторая, точно такая же голова Будды.

– Веник мне! – воскликнул Кадушкин, поглощенный сокровищем.

Курт не смел приблизиться без приказания. К Луке подобные приказания были не по душе. Кадушкин поднял на него глаза.

– Господи, Лука Васильевич! Я прошу вас, прошу…

Наконец веник оказался у него в руках. Не обращая внимания на ужасающую пыль, Маэстро принялся с необыкновенной энергией обметать скульптуру. Теперь уже можно было понять, что она представляла собой единую композицию из золота. И поднять ее было невозможно!

– Лука Васильевич! – кричал Кадушкин сквозь отвратительный пыльный туман. – Я что-то хочу сказать вам, как-то выразить свою благодарность. Так и хочется сказать: «Я вас озолочу!» Но это по меньшей мере смешно. Да светите же вы, светите в конце концов!..

Они дождались, пока уляжется пыль, и увидели необычное, фантастическое изваяние. Лука, естественно, не был специалистом по восточной культуре, но и он не мог не понимать, что группа, составившая композицию, уникальна.

На массивном, изящно вытянутом постаменте, напоминавшем золотое блюдо, сидели два совершенно одинаковых Будды и с удивлением, с интересом, с загадочной полуулыбкой рассматривали друг друга. А по краям постамента-блюда, напоминая забор, одна за одной расположились фигуры мужчин и женщин, мужчин и мужчин, женщин и женщин, занятых соитием. Их позы и способы были бесконечно разнообразны. Посредине какая-то прелестная золотая развратница с неописуемым наслаждением принимала мощные ухаживания осла и, одновременно припав к фаллосу развалившегося на ложе мужчины, пыталась добыть животворящую жидкость. И так везде, во всех фигурах, каждая из которых была полна такого великолепного сладострастия, что оторвать глаз было невозможно.

– А они толкуют, порнуха! – раздумчиво проговорил Маэстро. – Причем все из чистого золота, высшей пробы! – Он повернулся к Луке. – Однако что же с этим сейчас делать?

– Заворачивать! – пожал плечами Лука.

– Пожалуй, верно! – Кадушкин рассмеялся. – Эй, кто там? Курт! Там в комнате есть диван под чехлом. Диван оставить, чехол – ко мне!..

Маэстро снова склонился к скульптурам и, с трудом отрывая взгляд от них, проговорил:

– И сразу же сматываемся! Кажется, это так у вас называется, а, Лука Васильевич?

Глава шестнадцатая. ПОДВОДЯ ИТОГИ

Команда охранников и служащих Черного дома очнулась на следующее утро. Все были абсолютно здоровы. И лишь несусветная вонь напоминала о том, что они якобы умирали от холеры. Воистину, холера ясная!

О нагрянувших внезапно «врачах» забыть им было невозможно – ведь они, «чернодомовцы», скованы были сейчас друг с другом наручниками. Рука одного была соединена с ногой другого, так что едва кто-нибудь пробовал шевелиться, движение отзывалось на всей этой пестрой, несуразной массе. Они копошились, проклиная друг друга, крутых мужиков в белых халатах, которых приняли за врачей, Турукина, исчезнувшего куда-то, бросив их на произвол судьбы.

Но что теперь говорить о них? Пройдет немного времени, и они выпутаются, легко отделавшись. Никто из них не будет наказан. Шеф, которого так боялся Турукин, справедливо решит, что эти люди уже наказаны – самой судьбой, сделавшей их идиотами.

А команда Маэстро ушла исключительно чисто. Под ближайшей же темной аркой опознавательные знаки «скорой помощи» были заклеены широкой полосой липкой ленты, на которой четкими зелеными буквами значилось: «Киносъемочная». Никем не остановленные, с номерами, обновленными такой же липучкой, они благополучно доехали до Рассудова и заперли ворота своей крепости. После чего Генри и Курт бросили жребий на предмет того, кому нынче дежурить. Они поступали так всегда – дежурили не по очереди, а по жребию.

– Отставить, господа! – торжественно остановил их Маэстро. – Объявляется всеобщий разврат и пьянство! Кто что-нибудь имеет против? Тогда плиз-з!

Вскоре их дом представлял что-то вроде пиратского брига после удачного абордажа. Они расслабились по-настоящему.

– Господа, стрелять категорически запрещается!

– А кто здесь стреляет? – недоуменно спросил Генри. Они с Куртом на спор метали в стену ножи, в очень недурной персидский ковер.

– Заказываю! – роняет, замахиваясь, Курт. – Третий ряд сверху, пятый треугольник слева.

Имелся в виду, конечно, рисунок на ковре. Курт поднимал нож, тяжелый, с широким коротким лезвием, чем-то напоминающий меч, и резко бросал его. Нож пробивал названный треугольник.

– Туда же! – говорил Генри. И отвечал ему еще более точным броском.

Они и пили, как пираты – обильно и беспорядочно, в основном в стороне от «капитанского мостика», словно бы испытывая потребность чувствовать себя ни от кого не зависимыми.

Лука не был пиратом и потому сидел рядом с Маэстро, за его столом, посреди которого вместе с бутылками и закусками стояла чудовищная золотая скульптура.

– И все-таки подделка это или настоящая Индия? – вопрошал Кадушкин, не отрывая глаз от золотого ансамбля.

Лука пожимал плечами – откуда было ему знать. Хотя было настолько очевидно, что эта вещь настоящая, подлинник!

Маэстро внимательно следил за выражением его лица.

– Н-да, и я думаю, что такую штуку не подделать, как сфинкса или пирамиду…

– А как вы это собираетесь увозить отсюда?.. Ведь это же невозможно!

– А никак я этого увозить не буду! Я это здесь зарою, а вы мне поможете. Поможет он мне, Наташенька?

Наталья сидела тихая, бледная, слишком много на нее свалилось в последние дни. А эта громадина, вся истекающая густым желтым светом, привела ее в откровенное смятение. И хотелось смотреть на нее и было неловко. И все же то и дело взгляд ее упирался в очередную немыслимую позу. И как девчонка на уроке, когда ни за что нельзя смеяться, она буквально давилась гудящим внутри ее смехом. «Ой, сколько же мы еще не делали интересного…» – думала она поневоле. Лука незаметно под столом, как в былые студенческие времена, тронул ее за коленку. Наталья вся так и замерла, напряглась. Она испытывала небывалое возбуждение, и непросто было сдержать его.

– Так поможете мне, Лука Васильевич?

– Н-не знаю…

– Отчего же?

– Ну, хотя бы… потому, что эта вещь так или иначе ворованная. Украдена у другой культуры!

– Бросьте вы! У России столько украдено! Да и не потому вы колеблетесь, уверен. Попробую поставить вопрос по-иному: будете со мной работать?

Лука, чуть помедлив, решительно покачал головой.

– Нет, Александр Аскольдович. Тесно нам с вами получится в одном деле!

– «Нам» тесно или лично вам? Лука пожал плечами.

– Ну ладно, посмотрим. А пока давайте выпьем за нашу победу. Ведь мы победили! Но знаем ли мы, что делать со своей победой? У Хемингуэя есть название сборника – «Победитель не получает ничего». По-моему, здорово!

«А что мне делать с моей победой?» – подумал Лука. Что делать с Турукиным, который спал сейчас в подвале на раскладушке? Лука хорошо знал, что скажут Кадушкин и Никифоров. «Убить!»

– В Индии, Наталья Николаевна… – раздумчиво проговорил Маэстро. – Да вы рассмотрите как следует скульптуру-то! Это просто жизнь, полная и, клянусь вам, захватывающая – тут стесняться нечего.

Так вот, в Индии есть храм, где эти и подобные скульптуры стоят во множестве. Он называется, если мне не изменяет память…

Лука поднялся, отошел к окну. Убить связанного пленника? Хотя можно и по-другому выразиться. «Уничтожить, стереть с лица земли…»

Они были правильными, возможно, даже бесспорными, эти слова. Но они были чужды Луке Лучкову.

Наталья осталась одна за столом. Она подсела к очаровательному золотому разврату, уже без стеснения стала рассматривать фигуры, над которыми парадоксально возвышались два совершенно одинаковых Будды – настоящий и его двойник. Но кто из них был кто?

Маэстро подошел к Луке.

– Вы поняли, – обронил он тихо, – я остаюсь в России. И помогу вам. Хотите со мной?.. Мы, Лука Васильевич, такого бы с вами натворили! Соглашайтесь! Должен сказать, что граф… – он запнулся, – ну, словом, некто Кадушкин, далеко не каждому предлагает свою дружбу.

– Нет, Александр Аскольдович! У меня другой путь. И цели другие, и методы…

– Зря! – Маэстро вдруг повернулся и хлопнул в ладони. – Всем подняться сюда! Будем кутить, бражничать, рассказывать интересные истории!

Постояльцы стали подниматься по лестнице. Наблюдая за ними, Маэстро тихо сказал, вздохнув:

– А ведь Николай Петрович согласился работать со мной…

Точно тяжелым камнем стукнуло Луку в сердце.

– Не может быть!..

– К сожалению, вы правы. Не может…

Кадушкин сухо поклонился и пошел навстречу своим соратникам, гениям пиратского ремесла.

Глава семнадцатая и последняя. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Давно он не просыпался таким здоровым. Удивительная легкость, прямо сказочная, была во всем его теле. Страшное миновало. О страшном и вспоминать не хотелось. Он лежал в полусне, без всяких желаний, не шевелясь и как бы прислушиваясь к себе. И все-таки исподволь, независимо от него в голове всплывало воспоминание о болезни. И о чудесном избавлении! Какие-то врачи, какой-то их начальник, раболепная суетня вокруг…

Вдруг что-то обеспокоило его, насторожило память. Перед уходом в забытье, не сравнимое ни с каким кайфом после стольких мук, что-то произошло. Словно бы кошка пробежала под ногами, мелькнув черной шкурой, с тринадцатым номером на хвосте… Что же это было?

И он вспомнил: укол! Ему сделали укол прямо через свитер! Машинально он хотел дотронуться до того места, куда впилась игла. И не смог! И сразу почувствовал, что руки его затекли. И ноги, особенно ноги.

Он был скован. Широко раскрыл глаза и увидел, что лежит в незнакомом месте. Судя по низкому грязному потолку, в подвале. Лежал он на голой раскладушке с каким-то тряпьем в головах.

Все это привело Турукина в безумный ужас. Он вздохнул глубоко, но не ради того, чтобы набрать побольше кислорода, а для того, чтобы закричать не своим голосом. И связки в горле его уже непроизвольно сомкнулись.

«Мама!» – вот что приказывала выговорить, выкрикнуть его душа, потому что не было сейчас Турукину иной зашиты.

Но он не крикнул этого слова, потому что мама в свое время была послана им далеко и надолго. А потом оказалось, что навсегда. Желающим, в том числе и себе, он охотно объяснял, что родительница его была удивительная сучка, и в том, что он послал ее к такой-то маме, была даже не месть, а просто естественное течение событий. Но сейчас все это было непотребным. Сейчас пришло то, что называется расплатой, во что, собственно, Турукин никогда не верил. Он был уверен, что, если всегда быть ловким и предусмотрительным, то и расплаты никакой не будет. Видит Бог, он оказался не прав.

И он не мог криком позвать маму. Это бы навлекло на него еще большую беду.

Не решился он и позвать на помощь. Вряд ли кто-нибудь кинулся бы ему помогать по доброй воле. Наоборот: всякий только порадовался бы, увидев его слабым и беспомощным.

– А-а-а! – только этот безумный и визгливый крик мог вырваться из его глотки.

Так орут бабы. И так орут мелкие животные в глупейшей надежде испугать хищника.

Крик его, как ни странно, имел почти немедленный результат. В комнату вошел человек спортивно-мафиозного типа, только постарше обычных исполнителей мафии. Лицо его показалось Турукину смутно знакомым. Может, кто-то из «пациентов» Рауфа? Но ведь ни одного из своих «пациентов» они живым не оставляли. Не могли по техническим причинам. Если у донора изъять какой-нибудь орган, его потом замучаешься выхаживать, не говоря уже о паре почек или сердце. «Пациенты» ему снились иногда, но не в виде кошмара, скорее, как воспоминания.

Но кто все-таки это был? Турукин напрягся, и послушная память пошла ему навстречу. Это был человек, которого подловила однажды их видеокамера. Якобы бомж, который поднимался к чердаку, где сидели наблюдатели. Аналитик советовал им заинтересоваться, но Турукин не поверил в серьезность этого человека. Теперь расплачивался!

Тип этот быстро и как-то профессионально распутал Турукину ноги. Все-таки это был мафиозный человек. А может быть, мент? Но тогда почему он не в форме? И помещение какое-то – не похожее на ментовку.

Эх, если бы это была действительно ментовка! Пусть даже КГБ! Тогда бы Турукин… Да Шеф бы выдернул его отсюда, как морковку!

– Встань! – приказал вошедший. – Вперед, к двери!

Похоже, все-таки мент…

– А куда идем-то?..

Вместо ответа его толкнули в спину профессионально, далеко не по-дружески. Сразу сердце ударилось как-то не так и заныло. Мгновенно Турукин потерял свой обычный облик. Угнулся, голова сама собой, словно у черепахи, уползла в плечи.

– Вверх по лестнице!

Да, это правильно он определил: валялся он в подвале. Наверху даже воздух был другим. Турукин повел носом, глубже вдохнул. Все ясно, тут, как говорится, и к гадалке не ходи. Воздух не городской, они находятся где-то за городом. Хоть какая-то догадка, какая-то информация! Но пригодится ли она когда-нибудь?

Он оглянулся на своего конвоира и сейчас же получил под зад здоровенного пинка. На заплетающихся ногах пробежав по инерции несколько шагов, Турукин споткнулся о загнувшийся край толстого ворсистого ковра и рухнул всем корпусом на какую-то дверь. Дверь под его тяжестью отворилась, и Турукин, не удержав равновесия, свалился у порога. Руки его были скованы за спиной.

Несколько секунд Артист лежал в ожидании, будут его метелить дальше или нет. Его не трогали. И тогда он начал неуклюже подниматься, стал на колени. И замер от неожиданности и ужаса. В плетеном кресле прямо перед ним сидел Лучков!

Они находились на веранде, буквально переполненной утренним солнцем. Через распахнутое окно была видна яблоня, усыпанная бело-розовым цветом, пряный запах которого доносился до веранды.

Лучков сидел неподвижно и молча. Перед ним был стакан пива с плотной шапкой белей шей пены и литровая иностранная бутылка. Свободная поза победителя давалась Луке очень нелегко. Но Турукин этого знать не мог.

Медленно, не зная, что предпринять, пленник стал подниматься с колен. Надо сказать, когда руки «в браслетах», это делать не так-то просто.

Может, снова бухнуться на колени? Рыдать? Молить… То, о чем он должен был молить Лучкова («Жизнь, даруй мне жизнь!»), было так страшно, что Турукин не решался об этом думать. Происходящее казалось дурным ужасным сном, и проснуться можно было разве что… на том свете.

Так он и стоял, понуро съежившись, и ждал, что с ним сделают.

– Мне советовали тебя убить… – медленно проговорил Лучков.

Турукин и сам так думал. Боялся думать и думал. Он бы непременно убил, будь у него такая возможность. Но раз Лучков сказал, что ему советовали, значит, сам он не уверен до конца. И есть надежда! Снова прокрутились в голове все возможные способы поведения. Но он решил не унижаться. Слабость могла бы вызвать у врага только раздражение, злобу. И тогда он сделал шаг вперед, к легкому плетеному креслу, в котором сидел Лучков.

– Послушай, Лука…

Он решил играть роль школьного товарища. Раз Лучков не убивает его, значит, он в чем-то слаб. Сентиментален, совестлив, и этим надо воспользоваться!

– Лука…

– Молчать! – оборвал его Лучков, даже не повышая голоса, как не повышают его на таракана. – Будешь отвечать на те вопросы, которые тебе зададут.

Это было унизительно, но опять это был шанс. Убивать как будто не собирались, собирались спрашивать.

– Куда ты отдавал свой «товар»?

«Еще чего! – мысленно возмутился Турукин. – Зачем это тебе знать?» Но выражением лица он не выдал своих мыслей и растерянно повел плечами.

– Приезжали, забирали, платили бабки. Да это и было-то всего несколько раз. Я не этим жил! Я пивную трясу и пиццерию…

– Будешь жить, только если все расскажешь. Для кого ты работал?

– Я?.. – Турукин повел взглядом по сторонам, словно ища ответа. Шеф будет убивать не просто так. Он изрежет на куски каждый нерв. Он замучает поучительно и наглядно, чтобы впредь никому не повадно было. А этот – сразу выстрел и все. Многие предпочли бы второе. Кинуться сейчас зубами ему в глотку. И тот, что похож на мента, выпустит в спину обойму…

Нет, жить, только жить! Хоть на сколько-то продлить эту возможность! Отодвинуть от себя черный мрак…

– Да пожалуйста! – сказал Артист, все еще лелея надежду на роль старого знакомого, которого только трагическая случайность кинула в этот омут. – Мне скрывать нечего. Я и сам попал!

Отчасти это была правда. И Турукин, впадая как бы в настоящую истерику, стал жаловаться на судьбу, вспоминать о том, как он вляпался, влип. Потом осторожно, контролируя себя, перешел к Шефу. И стал бомбить его, стал осторожно выпускать кое-какую информацию.

– Ты дело давай! – резко перебил Лучков. – Сколько таких домов… как твой?

– Во-первых, он не мой, а этого скота… Шефа. Сколько – не знаю точно. По всему Союзу немало!..

Он действительно не знал. И не хотел знать! Но давно чувствовал, что есть внутри державы некая империя. И она, как вечерний лес, сливается с темнотой, уходит в неизвестность. И Турукину иногда казалось, что Шеф его в принципе такой же, как он, только на другом витке, на другом этаже этой империи.

– Вы попали в великую систему! – сказал однажды Шеф Турукину и такому же, как он, парню – кажется, из Ростова или из Саратова. – Вы узлы нашей системы, небольшие, но узлы. И вас будут беречь, за вас всегда заступятся!

Врал, сучара! Кто сейчас мог заступиться за него, за Турукина? Только он сам. А для этого надо стучать и стучать!

Однажды Шеф удостоил его выпивки на одной из квартир. Они закусывали и выпивали, когда Шеф неожиданно показал вилкой на включенный телевизор, где лыбилась востроносая и черноглазая девица, что каждый вечер вылезала комментировать новости и все то, что еще совершил распрекрасного пьянчуга-пахан. Прожевав, он кивнул на нее и сказал, усмехаясь своему тайному знанию:

– Тоже наша!..

Артист удивился тогда несказанно.

– А ты что думал? – улыбнулся снисходительно Шеф. – Мы не только «требухой» занимаемся. У нас много направлений! Учить народ уму-разуму – важнейшее дело. Иначе не продержишься! – Он снова показал вилкой на комментаторшу. – Так что для системы она поважнее нашего ливера будет!..

Этот случай Артист рассказывал Лучкову, захлебываясь от возмущения. И поневоле усиливая Шефа, в расчете, что они не смогут на него выйти.

– Как ты с ним связывался?

– Только по телефону! Позвонит и назначит или прикажет чего-нибудь.

– Где его найти?

Турукин знал несколько квартир, знал телефон, по которому ему позволено было звонить в крайнем случае, знал ресторан – крутой, мафиозный, где они сиживали несколько раз. Но говорить про телефон и про квартиры – это значит, Шеф его и на том свете достанет!

– Я с его «шестерками» встречался, когда надо, в ресторане «У дяди Жоры». Это на Юго-Западе, улица Двадцати шести бакинских комиссаров. А его не вызывал ни разу…

– Как у вас все это происходило?

– Я же говорю, приезжали, брали, что было заказано: почки, так почки, половые, так половые. Я не вру! Хочешь, спроси у этого азербона, у чурки-хирурга…

– А что с людьми… потом?

– С трупами? Тоже они увозили. Я к этому не касался. Я и сам мог стать «пациентом»!

Долго еще бомбил его вопросами следователь, недоделанный Лука Лучков. Кого и как хватали, куда потом девали то, что было изъято у «пациента». И получалось, что Турукин знал свое дело туго. Ему приказывали схватить кого-то, и он хватал. Приказывали вырезать что-то, и за дело принимался Рауф.

Говорил он долго и подробно. И вдруг заметил, что говорит слишком длинно. Из-за боязни, что допрос быстро прекратится. И тогда Лучкову ничего не останется, как объявить приговор. А тот, что похож на мента, нажмет за спиной на курок.

Невольно Турукин обернулся, резко, испуганно.

– Ну? Ты все сказал?.. – спросил Лука.

– Почему? Нет! Спрашивай, я же отвечаю!..

– Да не скажет он больше ничего, – небрежно проговорил от двери тот, что привел Турукина сюда, – это же «шестерка», последняя гнида в ихней банде или, может, предпоследняя.

– А я в этом не уверен…

– Да он же тебе врет. Он же время тянет! Не знает он больше ничего.

Турукин чувствовал, что ему надо срочно вмешаться, вклиниться с каким-нибудь важным сообщением, чтобы они оставили его здесь и спрашивали, спрашивали без конца! И в то же время он безумно боялся сказать такое, из чего Шеф поймет, что выдал он, Турукин. Тогда ему просто не имело смысла спасать себя сейчас. Его все равно найдут и будут отрезать по два сантиметра в день.

Он буквально обмер, онемел от сомнений и страха. Но это истолковали по-другому.

– Видишь, я же тебе говорил, он больше ничего не знает. Хочет выдумать, а не знает про что!

– Хорошо! – Лучков кивнул. – Давай, зови…

Турукин услышал, как за его спиной открыли дверь и сказали кому-то:

– Курт, дорогой, не в службу, а в дружбу, приведи сюда этого… доктора, в общем.

Какое-то время тянулась тишина. Потом в комнату вошли. Но на этот раз Турукин боялся оборачиваться. А Лучков вдруг напрягся и встал с кресла, крепко скрестив руки на груди.

– Ладно, Турукин. Ты будешь жить…

– Зачем?! – услышал Артист за своей спиной и сразу узнал голос своего подневольного врача Рауфа.

– Молчи! – властно прервал его Лучков. – Ты будешь жить, Турукин. Но ты должен кое-что понять. И поэтому… короче, Рауф, вырежешь ему одну из почек!..

За спиной Артиста раздался дикий хохот подпольного эскулапа. Но мерзкие звуки эти пролетели мимо Турукина, как за окном вороны. Все решал не он, не мясник, а этот мозгляк Лучков. И вчера еще легендарный Толик или великий Артист впился глазами в лицо Лучкова, но не увидел там ни малейшего сочувствия.

– Но я этого не хочу… – сказал он упавшим голосом.

– А другие хотели?

– Какие другие?! Я этого не хочу, я, я, я-а-а!

Солнце ослепительно ударило Туру кину в лицо. И в глазах его стало темно.