Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

ПОДАРКИ

Чочой и Кэукай спали глубоким сном до позднего утра. Первым проснулся Чочой. Повернувшись на бок, мальчик скатился на пол, быстро вскочил на ноги и с минуту стоял па месте, не в силах понять, где он находится.

Но вот Чочою вспомнилось все, что произошло с ним. «А может, все это снилось?» Мальчик испуганно ощупал себя, осмотрелся вокруг и только после того, как увидел улыбающееся во сне лицо Кэукая, облегченно вздохнул и улыбнулся сам.

В доме было тихо. Чочой с любопытством стал рассматривать все, что попадалось ему на глаза. Заглянув в одну, в другую дверь, он подумал, что здесь совсем легко заблудиться. «Большой дом, очень большой, как у мистера Кэмби дом», – думал он, дотрагиваясь руками до столов, стульев, шкафов.

Заметив в зеркале собственное отражение, Чочой шарахнулся в сторону, затем потихоньку приблизился к зеркалу и снова осторожно заглянул в него. «Как в чистой воде все равно видно... даже еще лучше, чем в чистой воде», – подумал Чочой и, осмелев, подошел еще ближе. Он даже попытался заглянуть в зеркало с обратной стороны.

Шкаф с книгами привлек его особое внимание. Чочой долго всматривался в корешки книг, раздумывая, что бы это могло означать. Потрогав рукой одну-другую книгу, но так и не поняв, что означают эти предметы, он вздохнул и стал рассматривать швейную машину, стоявшую на тумбочке.

«Это, кажется, железная швея-женщина. Такую я видел в магазине мистера Кэмби: он показывал, как работает железная швея-женщина, и советовал кому-то купить ее», – вспомнил Чочой и попытался покрутить колесо, но, испугавшись стука машины, оставил ее в покое.

Долго стоял Чочой у кровати Вияль, застланной пушистым в цветах одеялом. «Какая красивая спальная подставка! Какие красивые цветы на ней!» Одеяло напомнило ему нежный, мягкий мох. Чочой дотронулся до одного, до другого цветка, погладил их рукой.

Заметив дверку в голландской печи, Чочой открыл ее, заглянул внутрь. «Что же это за вместилище? – спросил он себя. – Почему там грязно и как будто дымом пахнет?»

Чочой просунул руку в печь, выпачкал пальцы в саже. «Наверное, костер разжигали», – решил он и вытер сажу о подол рубашки.

Переходя из комнаты в комнату, Чочой добрался до кухни. На столе он увидел сковороду, наполненную чищенной сырой картошкой, и ему сразу захотелось есть. Чочой проглотил слюну и воровато осмотрелся вокруг: он еще не мог оставаться равнодушным при виде еды. «Съем один небольшой кусочек, – решил он, – здесь добрые люди, ругать меня не будут».

Съев один кусок сырой картошки, Чочой потянулся за вторым, за третьим. Опомнился он не скоро.

«Ай, как нехорошо получилось!» – покраснел Чочой и от соблазна ушел из кухни, хотя для него там было множество неизвестных вещей. Однако, закрывая дверь, он еще раз обернулся, чтобы хоть издали посмотреть на блестящее пузатое ведро с коротенькими ножками, со странным носом и с маленькой шапочкой наверху, на которой виднелась блестящая пуговица.

Как ни внимательно осматривал Чочой комнату, в которой только что был и уже как будто ко всему пригляделся, а на глаза попадалось все новое и новое.

На высокой подставке с точеными ножками стоял странный ящик с сеточкой, вделанной в переднюю стенку. На этой же стенке находились три черных колесика. Колесики, казалось, сами просили, чтобы их покрутили. Чочой не выдержал – покрутил одно колесико, затем второе, третье...

И вдруг из ящичка послышался громкий человеческий голос. Мальчик отпрянул в сторону, опрокинул стул, споткнулся, упал на пол. А человеческий голос продолжал произносить какие-то непонятные слова. «Что это? Я разбудил человека в ящике! – с ужасом думал Чочой, не решаясь подняться на ноги. – Но как же мог человек влезть в такой маленький ящик?»

Прислушавшись, Чочой понял, что голос этот не так уж сердит, как показалось ему вначале.

Так, распластанным на полу, и застала Чочоя Вияль, вернувшись домой от соседей. Глянув на мальчика, потом на радиоприемник, она все поняла и рассмеялась. Вияль схватила Чочоя своими сильными руками и принялась его целовать, приговаривая что-то несвязное, но необыкновенно нежное, отчего Чочою хотелось и плакать и смеяться в одно и то же время.

За завтраком у Чочоя разбежались глаза. Он удивился тому, что на столе лежит так много хлеба, который до сих пор в его жизни считался лакомством.

Кэукай учил Чочоя пользоваться вилкой, объяснял, что есть сначала, что потом. Но больше всего поразило Чочоя то, что хлеб, такой вкусный хлеб, следует есть вместе со всякой другой пищей, а не потом, уже в самом конце, на закуску. И как ни старался мальчик есть спокойно, это ему не удавалось: он нет-нет да и оглядывался, словно боясь, что сейчас явится кто-то злой, непрошеный и отберет завтрак или уничтожит пищу, как растоптал однажды Адольф Кэмби масленые оладьи. Руки Чочоя дрожали.

Одежда, в которую нарядила Чочоя Вияль, казалась ему очень нарядной и стесняла его. Кэукай подбадривал братишку, поправляя на нем пояс, застегивал пуговицы на рубашке.

– Ничего, Чочой, теперь ты уже совсем другой человек будешь. Послезавтра занятия начинаются, послезавтра в школу с тобой пойдем, – приговаривал Кэукай, критически осматривая костюм брата.

Вдвоем с Кэукаем Чочой оставался недолго. Вскоре явилась целая ватага ребят, и их увлекли на улицу. Оглушенный звонким криком мальчишек, Чочой пытался отвечать на их вопросы, прислушиваться к их разговору, не забывая, однако, осматривать поселок и его окрестности. «Сколько домов здесь! А яранг почти нету!» – изумлялся он, стараясь держаться поближе к братишке.

В полдень Чочоя с Кэукаем отыскала Вияль и, к огорчению друзей, увела их обедать, а после обеда, по настоянию врача, Вияль заставила Чочоя улечься спать.

Кэукай покружился возле кровати брата и, когда ему показалось, что он уже спит, ушел из дому.

Ушли по своим делам из дому Вияль и Таграт. Оставшись один, Чочой решил снова приняться за осмотр дома, в котором, казалось ему, так много интересного и таинственного. Но не успел он одеться, как дверь в комнату отворилась и на пороге показался Эттай. На его румяном круглом лице было выражение необыкновенной важности и торжественности.

– Послушай меня, Чочой, хорошо послушай! Уши твои сейчас очень важное услышат, – начал он. – Я понимаю, твоя жизнь на Аляске была очень плохой. Вот ты до сих пор не знаешь, наверное, что все дети должны учиться в школе. Но мы тебе объясним, всё объясним: что такое парта, доска, что такое тетрадь; объясним, что такое класс, домашнее задание, пионерский сбор; мы даже объясним тебе, что такое «кол». Но ты лучше получай пятерки. Я знаю, ты обязательно будешь получать пятерки...

Чем дальше говорил Эттай, тем сильнее воодушевлялся. И хоть говорил он по-чукотски, но употреблял столько новых для Чочоя слов, что тот ничего не понял из его бурной речи. «Как все равно шаман при камлании, слова непонятные произносит», – подумал про него Чочой.

А Эттай между тем продолжал говорить что-то уже совершенно непонятное, по-прежнему энергично жестикулируя, порой совсем сбиваясь на русскую речь. Наконец, передохнув, он сделал паузу и сказал уже спокойно:

– Хорошие ли я слова тебе говорил, а? Теперь ты, наверное, все понимаешь?

– Нет... ничего не понимаю, – невольно признался Чочой.

Эттай смутился, сделал шаг вперед, хотел сказать что-то еще, но вдруг, махнув рукой, залез в свои карманы и с поспешностью стал извлекать давно уже приготовленные для Чочоя подарки. Здесь было много разных вещей, от которых могли разбежаться глаза любого мальчишки.

– Вот, бери, бери все это! Будем друзьями, хорошими будем друзьями! – закончил Эттай церемонию передачи подарков. Схватив руку Чочоя, он крепко пожал ее и направился к выходу.

Эттай ушел, а через несколько минут в комнату вошло человек семь ребят, имен которых Чочой еще не знал. Все они без лишних слов стали вручать свои подарки Чочою. Тот смотрел со смущением на растущую гору подарков дружбы, пытался запомнить всех, пришедших с дарами.

В это время в комнату вошли Кэукай с Петей. Они недоуменно переглянулись.

– Мы же подарки решили вручить на пионерском сборе, – сказал Петя по-русски.

Один из мальчиков, уже передавший свои подарки, виновато кашлянул и сказал, оправдываясь:

– Да это Эттай начал, а мы за ним – опоздать боялись.

– Эттай часто так поступает, он совсем неорганизованный, – нахмурился Петя.

Чочой во все глаза смотрел на белолицего мальчика. Он не понимал, о чем говорит Петя, но ему было ясно, что тот чем-то недоволен. Вскоре у него мелькнула мысль: «Однако, белолицый сердится, что мне принесли подарки!» Бросив взгляд на кучу подарков, Чочой заговорил быстро, возбужденно:

– Зачем мне столько подарков? Не надо мне столько подарков! Заберите их! Что я, мистер Кэмби, что ли? Что я, шаман Мэнгылю, что ли? Зачем мне столько вещей иметь? Я понимаю, почему это ему не нравится... – Чочой показал глазами на Петю и отошел от стола, на котором лежали подарки.

Петя с укором глянул на Кэукая, как бы говоря: вот видишь, как скверно получается!

Кэукай вспылил.

– Нет, это никуда не годится! – почти закричал он. – У Эттая голова хуже, чем у нерпы. Мысли в голове, как снег, – куда ветер подует, туда и летят.

В комнату ввалился запыхавшийся Эттай. В руках у него был новенький аркан. По своей душевной доброте, он решил, что еще мало сделал подарков Чочою, что он зря не отдал ему свой аркан, тогда как все ребята знают, что это у него самая лучшая вещь.

– Скажи, как это называется? – обратился к нему Кэукай. – Ты почему решил сам Чочою подарки вручать, а?

Эттай часто-часто заморгал глазами, виновато опустил голову.

– Знаешь, Эттай, – не выдержал Петя, – ты своим поступком как бы сказал: «Я самый лучший! Я первый подарки вручил, а все остальные ребята куда хуже меня...»

Эттай низко опустил голову. Он не мог не признать Петины слова справедливыми. Сделав усилие над собой, он сказал, прямо и честно глядя Пете в глаза:

– Ты правду говоришь. Получается действительно так... Но я не хотел этого, совсем не хотел этого...

Всем своим видом Эттай, казалось, говорил: всегда у меня получается как-то наоборот – хочу, чтобы хорошо было, а получается плохо. Усиленно вращая, по своей привычке, носком растоптанного торбаза, он смущенно сопел, не решаясь поднять глаза на друзей.

Чочой изо всех сил старался понять суть разговора между Эттаем и Петей.

– Ладно, кончим об этом, – наконец примирительно сказал Петя. – Ну, а раз уж так получилось, то нам тоже надо будет сейчас отдать свои подарки. Как ты думаешь, Кэукай?

Все облегченно вздохнули: несмотря на свою обиду, Петя высказал Эттаю все, что думал; он предложил самый хороший выход из затруднительного положения. Теперь дело оставалось за Кэукаем, авторитет которого для ребят был не меньшим, чем авторитет Пети.

Кэукай не торопился. В эту минуту он серьезностью и строгостью напоминал своего отца, Таграта.

– Хорошо, что у тебя душа честная, – наконец сказал он, окидывая Эттая все еще сердитым взглядом. Но вдруг, блеснув озорно глазами, слегка щелкнул Эттая по носу и добавил: – Вот посмотришь, какие мы с Петей дадим Чочою подарки! У тебя от зависти глаза на лоб вылезут...

Сразу всем стало весело. Кто-то из мальчиков, подражая Кэукаю, щелкнул Эттая по макушке. Тот почесал ушибленное место, медленно повернулся и неуловимым движением рук набросил на обидчика аркан. Еще минута – и началась бы увлекательнейшая свалка, но кто-то вспомнил, что они находятся в комнате.

Подарки Кэукая и Пети были действительно великолепны. Кэукай вручил Чочою свои новенькие коньки-снегурочки, а Петя – спортивные лыжи. Чочой смотрел на эти подарки и, казалось, не верил своим глазам. «Коньки! Лыжи! Точно такие же, как я видел у Адольфа и Дэвида!» —думал он. Совсем недавно для него было мечтой просто постоять на таких лыжах, а теперь!..

Чочой сделал попытку примерить коньки прямо здесь, в комнате, но в это время дверь отворилась, и на пороге показался еще один мальчик с акыном в руках, собранным для броска.

– Тавыль пришел! – изумленно воскликнул кто-то.

Тавыль подошел к Чочою:

– Возьми от меня подарок, от чистого сердца возьми! Нерпу стрелять будешь – этим акыном на берег ее вытаскивать будешь...

Чочой взял в руки акын и с благодарностью посмотрел на мальчика. Но тот же голос, только уже громче, воскликнул:

– Послушай, Тавыль, так твой же отец...

Эттай подбежал к говорившему мальчику и бесцеремонно закрыл рукой его рот. Зачем тот вздумал припоминать Тавылю прошлое его отца?

– Правильно, Эттай, закрой ему рот, пусть проглотит глупые мысли! – насмешливо сказал Кэукай.

Мальчики и девочки засмеялись, соглашаясь с Кэукаем. Но Тавыль вдруг закрыл лицо руками и, споткнувшись, быстро вышел из комнаты.

– Кто обидел его? Почему он ушел? – недоуменно спросил Чочой, оглядывая умолкнувших ребят.

– Потом поймешь, Чочой, потом все поймешь! – сказал по-чукотски Петя и направился к выходу, чтобы найти и успокоить Тавыля.

За Петей вышли гуськом и остальные ребята.

Оставшись один, Чочой принялся осматривать свои подарки. Он не мог не вспомнить в эту минуту негра Тома: «Вот если бы Том был со мной! Если бы он был жив!»

Маятник часов, добросовестно повторяя свое «тик-так», гнал большую стрелку все дальше по кругу, а Чочой все сидел и сидел перед грудой подарков. В его глазах стояли слезы.

– Не надо грустить, Чочой! Пойдем на улицу, нас там ожидают ребята!—послышался голос Кэукая.

Чочой повернулся к брату, встал и пошел вслед за ним к выходу.

ЧТО ЗНАЧИТ УЧИТЬСЯ?

Кэукай стоял у зеркала, расправляя на груди красный галстук. Чочой незаметно наблюдал за ним. Лицо Кэукая сегодня было по-особенному торжественное, сдержанно-возбужденное. Осматривая себя в зеркало, он напевал что-то бодрое, веселое. Чочой пытался понять слова песни, но не мог: Кэукай пел на русском языке.

«Вот бы мне такой красный шарфик!» – не без зависти подумал Чочой, глядя на пионерский галстук. Подойдя к Кэукаю, он осторожно потрогал галстук и спросил братишку:

– У тебя нет еще одного такого шарфика? Я хотел бы...

Кэукай поспешно, но мягко отстранил от галстука руку Чочоя и, немного подумав, сказал:

– Это не шарфик, это называется пионерский галстук. За него руками браться нельзя, и тебе пока носить его рано.

Чочой удивился: до сих пор здесь угадывалось каждое его желание, все хотели сделать ему что-нибудь приятное. От этого мальчику было очень неловко и в то же время радостно. И вдруг Кэукай говорит такие слова! «Не обидел ли я его чем-нибудь?» – с тревогой подумал Чочой. Он внимательно посмотрел на Кэукая – тот был весел, как прежде. «Нет, он, кажется, не обиделся», – с облегчением подумал Чочой.

Осмотрев костюм брата, Кэукай поправил его. белый воротничок и сказал:

– Ну, пойдем в школу!

Что придется делать в школе, Чочой не представлял себе, хотя мальчики и рассказывали ему об этом. Все его предположения о школьных занятиях сводились к хорошо известным, привычным для него делам. «Однако что-нибудь работать придется: если не рыбу ловить, то оленей пасти или охотиться. А может, как девчонок, заставят шкуры выделывать?»

В школе его оглушили десятки голосов мальчиков и девочек. Детей здесь было так много, что Чочой растерялся. На многих школьниках алели такие же шарфики, как и на Кэукае.

Пугливо озираясь, Чочой молча шел за Кэукаем. Тот привел его в небольшую комнату с длинным столом, покрытым красной материей.

– Вот это наша пионерская комната, – объяснил Кэукай, подходя к той стене, где висела блестящая труба. Сняв с гвоздя трубу, Кэукай приложил ее ко рту и затрубил так громко, что Чочой вздрогнул и зажал уши.

– Зачем это? – робко спросил он.

Кэукай, не отвечая, повесил трубу на место, снял с гвоздя какую-то круглую вещь и забарабанил по ней двумя палочками.

– О, понимаю! – с глубокомысленным видом сказал Чочой. – Это место для шаманского камлания.

Кэукай посмотрел на Чочоя и громко рассмеялся:

– Да нет же, это пионерская комната, понимаешь? А это пионерский барабан! А это горн и знамена! – объяснял он.

Но незнакомые слова: «пионерская комната», «барабан», «горн», «знамена» еще ничего не говорили Чочою.

В пионерскую комнату вошла Нина Ивановна, за ней – Петя и Эттай.

– Вот как, и Чочой здесь! – сказала учительница по-чукотски, обращаясь к мальчику так, будто она его знала уже давным-давно.

Чочой удивленно посмотрел на белолицую девушку. Дружелюбный взгляд ее больших глаз и приветливая, открытая улыбка понравились Чочою.

Пока он рассматривал Нину Ивановну, Кэукай, Петя и Эттай уселись за стол и о чем-то заговорили на русском, языке, изредка перемежая русские слова чукотскими.

Зазвенел звонок. Чочой вздрогнул. А друзья Чочоя поднялись и тотчас направились к двери.

– Сейчас будем учиться, пойдем в класс! – с какой-то особенной торжественностью сказал Кэукай.

У Чочоя возникло чувство ожидания чего-то необыкновенного и таинственного.

Мальчики вышли в коридор, и тут случилось непредвиденное. Чочой, никогда не учившийся в школе, должен был идти в первый класс, а все остальные его друзья – в пятый. У двери пятого класса они остановились и стали объяснять, в какую дверь следует войти Чочою.

– Как? Вы меня одного оставляете? – удивился Чочой.

– Иди, иди туда, так надо... – торопился все объяснить ему Кэукай до прихода учителя. – Ты посидишь там немного, а на перемене мы снова встретимся.

– На перемене? А где эта перемена? – робко переспросил Чочой, понимая слово «перемена» как место для встречи.

Кэукай смутился. Смутились и его друзья.

– Что же нам делать? – спросил Петя по-русски.

К ним подошел Виктор Сергеевич.

– Пусть пока Чочой идет с вами, – выслушав ребят, сказал он.

Усевшись рядом с Кэукаем за парту, Чочой с подозрительной настороженностью осмотрел ее: как знать, что таит в себе этот странный стол? Чувство, что сейчас вот-вот должно начаться нечто необыкновенное, не покидало Чочоя. «Что такое учиться? – тревожно спрашивал он себя. – Может, это очень больно?»

Но шла минута за минутой, и ничего необыкновенного не начиналось. Отец Пети, сидя за столом, мирно беседовал о чем-то с учениками на незнакомом для Чочоя языке. Иногда он вставал и похаживал взад и вперед перед партами. Мальчики и девочки слушали его внимательно, ни одним словом не перебивая речь учителя. Затем один мальчик поднял кверху руку. Учитель что-то сказал ему. Ученик встал и начал говорить сам.

– А когда учиться будут? – не выдержал и спросил вполголоса Чочой у Кэукая.

Но так как в классе было тихо, вопрос Чочоя услыхали все. Ученики повернулись в его сторону, некоторые прыснули со смеху.

– Не надо смеяться, – сказал учитель по-чукотски, чтобы его слова были понятны Чочою. – Вот я вам рассказал о том, что сегодня все дети разных народов нашей большой страны сели за парту учиться. Но не так обстоит дело там, в капиталистических странах, – допустим, в Америке. – Виктор Сергеевич подошел к Чочою. – Вот этот мальчик прибыл к нам с той стороны пролива, с чужой земли. Он никогда не бывал в школе, он совсем не знает, что значит учиться. Когда-нибудь он расскажет вам о своей жизни на Аляске. А сейчас кое-что расскажу вам я.

Учитель сделал паузу, а затем стал по-чукотски рассказывать о маленьком чукче Чочое. Мальчик во все глаза смотрел на учителя. Рассказанная посторонним человеком его жизнь поразила его. Чувствуя на себе участливые взгляды ребят, Чочой порой невольно оглядывался по сторонам и снова замирал, боясь пропустить хоть одно слово учителя.

– ...Вот так живут дети бедных, простых людей там, за проливом, – закончил свой рассказ Виктор Сергеевич.

Дальше он снова стал говорить по-русски. «Ага, понимаю,– подумал Чочой, – учиться – то значит мальчикам и девочкам слушать человека, который учителем называется». Но тут Чочой заметил, что один из учеников встал и, глядя в какую-то книгу, принялся о чем-то говорить. Чочой минуты две смотрел на мальчика и неожиданно вспомнил, как они с Томом подсматривали в шаманском складе, чем развлекаются сыновья Кэмби. «Адольф тогда точно так же, как этот мальчик, в книгу смотрел, а потом они с Дэвидом принялись друг другу стричь головы, – вспомнил Чочой. – Неужели и здесь станут делать то же самое?» Но ученик сел. За ним поднялся другой. Так длилось до звонка.

Едва прозвенел звонок, все ученики встали и вышли из-за парт. Во время перемены Кэукай и Петя отвели Чочоя в другой класс и долго наперебой объясняли ему, что он должен сидеть именно здесь.

– Мне страшно одному, я с вами хочу, – робко возразил Чочой.

Но Кэукай и Петя были неумолимы. «Наверное, я надоел им уже, – подумал Чочой, когда Кэукай и Петя ушли. – Но почему я так скоро надоел им?»

Чочою вспомнилась его дружба с Томом. «Почему Том никогда и виду не показывал, что я надоел ему?»

Когда прозвенел звонок, в класс стали входить мальчики и девочки. Рядом с Чочоем села белолицая девочка с толстыми светлыми косичками и голубыми веселыми глазами. Это была Соня. Приветливо улыбнувшись Чочою, она что-то сказала ему по-русски.

В класс вошла Нина Ивановна. Так же, как и Виктор Сергеевич, она начала урок с беседы.

Занятый своими мыслями, Чочой не слушал учительницу.

«Почему они не хотели, чтобы я оставался с ними?» – уже в который раз спрашивал он себя, думая о Кэукае и его друзьях. Осмотрев внимательно учеников в классе, Чочой сделал вывод, что все они гораздо моложе его. Это удивило Чочоя. «Может, Кэукай и его друзья думают, что я маленький? Но я же не меньше их, почему же они так думают?» Эта мысль показалась Чочою настолько значительной, что он решил немедленно пойти и сказать о ней Кэукаю.

Чочой встал и направился к двери. Путь ему преградила учительница.

– Ты, верно, хочешь сходить к Кэукаю? Подожди немножко,– мягко попросила она. – начала со мной посиди. Мне очень хочется с тобой побыть. Сядь на свое прежнее место.

В голосе учительницы было столько подкупающей приветливости и дружелюбия, что Чочой успокоился и сел на место.

Нина Ивановна дала каждому ученику по тетради и карандашу, попросила начертить прямую палочку между двумя линиями. Ученики усердно принялись за дело.

Соседка Чочоя, для которой карандаш уже давно был знакомой вещью, начертила линию легко и быстро. Желая проделать то же самое, Чочой покрутил в руках карандаш, приложил его к белоснежному полю бумаги, нажал... Раздался легкий хруст, и небольшой кусочек черного графита покатился с парты на пол.

Чочой побледнел. Ему показалось, что произошло что-то ужасное. Он смотрел на сломанный карандаш и, втянув голову в плечи, ждал возмущенного окрика учительницы. Соседка Чочоя сочувственно вздохнула и предложила ему свой карандаш. Чочой отрицательно покачал головой: он не привык сваливать на другого свою вину.

От всевидящих глаз учительницы не скрылось смятение Чочоя. Она подошла к нему и просто сказала:

– Это ничего, что карандаш сломался. Так часто бывает.

Очинив карандаш, она села рядом с Чочоем, взяла его руку в свою и принялась показывать, как надо писать черточки между двумя линиями. Сначала Чочой смущался, но прошла минута – и он весь ушел в работу.

– Вот так! Видишь, как хорошо получается, – подбадривала его Нина Ивановна.

Исчертив целый лист коротенькими черточками, Чочой передохнул, вытер вспотевшее лицо, словно был занят тяжелой работой, и подумал: «Учиться – это не только о чем-нибудь рассказы слушать, но еще и вот такие черточки делать. Но зачем это?..»

Наконец учебный день окончился. Чочой вышел из школы, поискал глазами в толпе ребят Кэукая и его друзей, но никого не нашел. «Ладно, пусть так будет, – нахмурился он. – Однако они еще увидят, что со мной дружить можно...»

А в это время председатель совета отряда Петя и члены совета отряда Кэукай с Эттаем в пионерской комнате говорили о Чочое.

– Надо нам понять хорошо одно: жизнь наша для Чочоя совсем непривычная, – говорил Петя, чуть постукивая по столу дневником отряда. – Заметил я, что он немного сегодня на нас обиделся.

– а ну, не может быть! – удивился Эттай. – Как так обиделся? Почему обиделся?

– Петя правду говорит, – задумчиво сказал Кэукай. – То, что мы отвели Чочоя из пятого класса в первый, удивило его и, наверное, обидело. Он подумал, что мы плохие друзья.

– Вот-вот, как раз об этом я и хотел сказать, – опять заговорил Петя. – Мы должны быть с ним очень чуткими. Сегодня ничего страшного не произошло: Чочой поймет, почему мы его в другой класс отвели. Но может у нас другой какой-нибудь конфуз получиться.

Друзья говорили недолго и сошлись на том, что надо объяснить пионерам, как вести себя с Чочоем, чтобы не обидеть его.