Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Пионерам и школьникам Чукотки посвящает Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
У ЛЕДЯНОЙ ГРАНИЦЫ

О ЧЕМ РАССКАЗАЛ ДИРЕКТОР

На черной линии горизонта, там, где кипящее море сходилось с небом, покрытым снеговыми тучами, виднелась сплошная гряда плавучих льдов. Было трудно представить, чтоб сквозь эти льды мог пробиться в бухту пароход. Но два чукотских мальчика – Кэукай и Эттай – и русский мальчик Петя с нетерпением и надеждой высматривали пароходный дым на горизонте.

– Трудно пароходу сквозь такие льды пробиться, – угрюмо сказал Эттай. – А что, если он так и не придет?..

– Как – не придет? Почему так говоришь – не придет?– не очень уверенно возразил Кэукай.

Ветер срывал с мальчиков легкие летние малахаи, обдавал мелкой водяной пылью.

За судьбу парохода, который должен был прийти в поселок Рэн, тревожились не только дети, но и взрослые.

Председатель колхоза Таграт то и дело выходил на крыльцо своего домика, подносил к глазам бинокль. Его жена, Вияль, с группой женщин спешно дошивала из нерпичьих шкур большую партию рукавиц, предназначенных для бригад грузчиков: с парохода должны были выгрузить срубы пяти домов. Комсорг Тынэт, назначенный бригадиром комсомольской бригады, еще и еще раз окидывал критическим взглядом давно уже приготовленные разгрузочные площадки.

Быстро надвигался вечер. Густой туман покрывал море и тундру. Едва-едва мерцали вспышки маяка, возвышавшегося на скалистом утесе недалеко от поселка.

–  Спать особенно не укладывайтесь, – посоветовал Таграт колхозникам, собравшимся у него дома. – Пароход, возможно, придет ночью, значит, сразу же ночью и приступим к работе.

А спать в поселке никто и не собирался. Так уж повелось здесь, что прибытие парохода всегда было для чукчей большим и веселым праздником.

Не спали даже дети. Кэукай, Эттай и еще полдесятка мальчиков сидели в комнате Пети, окна которой выходили на море.

–  Ой, уже десятый час! – с тревогой глянул на стенные часы Эттай. – Сейчас Виктор Сергеевич придет, спать прогонит.

Не успел Эттай закончить фразу, как на пороге комнаты действительно показался директор школы. Мальчики встали.

–  Папа, не прогоняй нас! Видишь, еще и десяти часов нет... – взмолился Петя, вскакивая со стула.

Виктор Сергеевич провел рукой по черной бородке, сильно тронутой сединой, внимательно осмотрел притихших ребят. С широкими прямыми плечами, в полувоенном костюме, в нерпичьих торбазах [1]1 Торбаз а– меховая обувь.


[Закрыть], он выглядел не по годам стройным и бодрым. Лицо сухощавое, с прямым носом, с резко очерченным, твердым ртом; у голубых глаз – густая сетка лучистых морщинок; ровный смуглый цвет лица оттенялся серебристой белизной седых волос.

–  Ну что ж, посидеть еще с полчасика я вам разрешу,– сказал он, – но только с таким условием, что вы примете меня в свою компанию.

–  Примем, конечно, примем! – наперебой закричали мальчики.

–  Ну, а кто у вас начальник наблюдательного пункта?

–  Я! – вытянулся в струнку Петя.

Непослушный вихор коротко подстриженных белесых волос и несколько конопушек на кончике носа придавали ему шустрый и даже озорной вид. Во взгляде и в четких изгибах припухлого рта чувствовалось что-то своевольное, быть может даже упрямое.

– Доложите обстановку, – скрыв рукой усмешку, приказал Виктор Сергеевич.

– На море по-прежнему туман. Прибой значительно утих. К берегу подошли первые льды! – в один дух выпалил Петя.

–Доложено правильно! Вот так у нас и в журнале написано, – подтвердил Кэукай, сын председателя колхоза Таграта.

В открытом смуглом лице этого мальчика с чуть горбатым носом особенно обращали на себя внимание глаза. Черные и горячие, в узком и длинном разрезе, они выражали малейшие оттенки его настроений.

– О, так у вас и журнал специальный есть! – многозначительно произнес Виктор Сергеевич, рассматривая на обложке старательно нарисованный якорь.

Присев с журналом на кушетку, он спросил:

– Волнуетесь?

– Конечно, волнуемся, – сознался за всех Петя. – А вдруг пароход заблудится да попадет на Аляску, к американцам, или вместе со льдами туда задрейфует!

– На Аляску он не попадет, – возразил Виктор Сергеевич, – а вот попасть в дрейф действительно может.

– На Аляске у меня, кажется, братишка есть, – вдруг задумчиво сказал Кэукай, и глаза у него стали печальными.

– Братишка? На Аляске?! – изумленно спросил Петя.

– Что же ты нам раньше об этом не говорил? – соскочил со своего места Эттай, крепкий, приземистый мальчик с круглым курносым лицом, которому веселые ямочки на румяных щеках и узенькие глаза придавали выражение неподдельной приветливости и добродушного лукавства. Но сейчас в устремленных на друга черных глазах Эттая было величайшее изумление.

Поднялся невероятный галдеж. Забыв обо всем на свете, ребята тормошили Кэукая, требовали объяснения, что за братишка у него на Аляске и как он туда попал. Виктор Сергеевич молча наблюдал за происходящим.

– Я и сам еще толком ничего не знаю. Это мама вчера о сестре своей рассказывала... Она много о ней думает. И плачет... – чуть слышно добавил мальчик.

Ребята притихли. Они жадно слушали каждое слово Кэукая.

– Говорят, когда-то в этом поселке жил мой дедушка. Ако его звали... – продолжал Кэукай, не зная с чего ему начать рассказ, и, вдруг повернувшись к директору школы, попросил: – Виктор Сергеевич, расскажите вы! Мама и отец много раз говорили, что мой дедушка Ако большим вашим другом был.

Виктор Сергеевич дотронулся рукой до бородки, сдержанно вздохнул:

– Да, был у меня когда-то большой друг Ако. С ним мы вместе на побережье нашем и в тундре народ поднимали, советскую власть организовывали. Если хотите, я расскажу вам кое-что о событиях тех давних лет...

И вот что рассказал Виктор Сергеевич.

...Давно это было, и много воды утекло с тех пор.

Жил в чукотском поселке Рэн одноглазый шаман Мэнгылю .Страшной была власть шамана.

Понравилась ему однажды девушка – дочь охотника Тэркинто. Глянул на нее Мэнгылю своим единственным глазом и сказал:

– Тэркинто, дочь твоя будет моей третьей женой.

Больно стало Тэркинто; еще больнее ему стало, когда увидел он, как заплакала с горя его дочь. Но Тэркинто покорился и отвез свою дочь в ярангу [2]2 Яр анга – чукотское жилище, сделанное из оленьих шкур, натянутых на деревянный остов.


[Закрыть]Мэнгылю. Мог ли он, простой охотник, ослушаться всесильного шамана!

Понравилась однажды шаману собака охотника Кооро. Взял шаман бубен, вошел в ярангу Кооро и сказал:

– Посмотри, Кооро, на свою собаку, хорошенько посмотри, и ты увидишь, что это совсем не собака.

– А что же это такое? – спросил перепуганный Кооро.

– О, это страшное существо! – ответил шаман и вдруг ударил в свой бубен.

Жутко стало охотнику Кооро. А шаман продолжал:

– Это совсем не собака. Это злой дух в образе собаки. Я заберу его с собой. Я – великий шаман, и никакой дух мне не страшен. О! Шаман Мэнгылю умеет как следует обращаться со злыми духами.

– Бери, бери его скорей! – закричал Кооро, совсем забыв о том, что любил свою собаку, как лучшего друга.

Ненасытным был шаман Мэнгылю. Чем больше он грабил народ, тем сильнее разгоралась его жадность.

Шел год за годом, и никто не становился на пути грозного и алчного шамана Мэнгылю.

Но однажды по стойбищу разнеслась поразительная новость: Мэнгылю явился к охотнику Ако и стал требовать, чтобы он отдал свою дочь, красавицу Вияль, в жены Экэчо. Злобный был человек Экэчо, брат шамана. Никто не любил его в поселке.

И вот поднялся Ако во весь свой богатырский рост, посмотрел в единственный глаз шамана и сказал, указывая рукой на выход из яранги:

– Убирайся сейчас же отсюда! С сегодняшнего дня я не позволю тебе обижать ни меня, ни других!

Шаман явно оторопел. Засмеялся Ако ему прямо в лицо, взял его за шиворот и вытолкал вон.

Не раз с тех пор выступал богатырь Ако в защиту бедных людей. Много чудесного говорилось о нем в чукотских стойбищах у охотников и оленеводов. И трудно было понять, где в рассказах начало легенды, а где конец точно поведанного события.

Слава Ако бесила Мэнгылю. Много бессонных ночей провел он в тревожных думах, тщетно пытаясь понять, в чем же сила Ако: «Не стал ли он шаманом? Не посетил ли его какой-нибудь могущественный дух? Не победит ли меня Ако в единоборстве?»

И так шаман был занят своими мыслями, что даже во сне искал ответа на них. И вот однажды приснилось шаману, что явился к нему вещий дух Кирвир. Склонился Кирвир над ухом шамана и шепчет: «Пусть отныне тебе, Мэнгылю, станет известно: сила у Ако от его богатырского лука. Тот, кто луком его овладеет, – тот и силой его овладеет, и тогда неразумный Ако станет беспомощным, как детеныш оленя в первый день появления на свет».

Обрадовался Мэнгылю. Так обрадовался, что даже проснулся. Соскочил с постели и закричал:

– Да, да, все дело в его луке! Лук у него и в самом деле богатырский, и стреляет его лук так далеко, так метко, словно винчестер...

На второй, на третий день от яранги к яранге, от стойбища к стойбищу новость пошла: «Чудесный лук у Ако! Волшебным луком обладает Ако! Вся сила Ако – от его богатырского лука!»

Дошла эта новость и до самого Ако. Случилось это так.

Вбежал в ярангу сын Ако, десятилетний мальчик Гоомо. Сбросив с головы волчий малахай, он заговорил торопливо, возбужденно, порой поглядывая на чернобородого гостя, с которым беседовал его отец:

– Глаза мои нехорошее увидели, а уши нехорошее услышали: шаман Мэнгылю за своей ярангой делал заклятье перед мертвой головой оленя. На тебя, отец, он порчу наслать решил. Страшно мне было, очень страшно! Но я подполз по снегу к самой его яранге и стал слушать, о чем шаман с мертвой головой оленя разговаривал. И вот что он сказал: «Ко мне ночью вещий дух Кирвир явился и поведал о том, что вся сила Ако от его лука идет...» А дальше шаман стал вокруг мертвой головы оленя прыгать, в бубен колотить и заклятия выкрикивать. И понял я, что хочет шаман овладеть твоим луком, отец.

Ако посмотрел внимательно на своего сына и сказал, обращаясь к гостю:

– Послушай, Виктор, какая новость обо мне пошла! Не знаю, хорошо ли это...

У гостя засветились в улыбке голубые глаза:

–   Все дело в луке, говорят? А вот сам ты как думаешь, Ако, в чем твоя сила?

Крупное лицо Ако с чуть горбатым носом, с черными в длинном разрезе глазами стало как-то по-особенному задумчивым.

– Пусть сила моя будет в луке, – наконец сказал Ако. – Но лук мой – сердце мое, а стрела его – это великий гнев мой. Долго не знал я, куда стрелу направить. Но вот я тебя, Виктор, встретил. У тебя точный глаз, рука у тебя твердая, и ты показал, куда мне стрелу направлять...

Человек с голубыми глазами улыбнулся и сказал:

–  Вижу, ты хорошо знаешь, в чем твоя сила. Теперь уже много, очень много простых людей обладают такой же силой, как и ты, Ако. Там, на Большой земле, уже закончилась великая битва. Выгнали простые люди таких богачей, как американский купец Кэмби, как шаман Мэнгылю. Наступило время сделать то же самое и здесь. А то, что говорят про твой богатырский лук, – пусть говорят. Пройдет немного времени, и люди поймут, в чем твоя сила. Поймут, что лук твой – это действительно большое сердце твое, а стрела – великий гнев твой...

Не простые слова сказал человек с голубыми глазами, по имени Виктор Сергеевич Железнов. Бывший политический ссыльный, а тогда уполномоченный Чукотского ревкома, он был представителем новой власти, сметавшей прочь эксплуататоров на дальних окраинах молодого Советского государства.

Еще не всем на чукотской земле ясна была происшедшая перемена. Долго не мог да и упрямо не хотел понять эту перемену американский купец Кэмби. А когда наконец понял, решил как можно скорее убраться с чужих берегов восвояси.

Пригласив к себе шамана Мэнгылю, Кэмби долго уговаривал его покинуть Чукотку и перебраться на американскую Аляску. Шаман упрямился.

– Пойми же, ты здесь не можешь остаться! – убеждал Кэмби.

Был купец еще молод, но хитер, как старая лиса. Ему нужны были попутчики для бегства в Америку, и он решил найти их во что бы то ни стало.

– Пройдет месяц, пройдет другой, и они заберут у тебя всех собак, не позволят шаманить, не дадут собирать пушнину, и ты погибнешь, – не унимался Кэмби, пододвигая к Мэнгылю стакан с виски.

Единственный, налитый кровью глаз шамана немигающе уставился в одну точку. Скуластое лицо его, расписанное густой сетью татуировки, выражало злобу и растерянность.

– А там, на Аляске, ты станешь еще богаче, – вкрадчиво говорил Кэмби. – Там ты снова будешь великим шаманом. Там уже не станет поперек твоей дороги этот проклятый Ако, отнявший у тебя славу...

Шаман вскочил, стукнул ладонью об стол, топнул ногой, по шаманской привычке завихлял бедрами, загремел бубенцами на поясе и закричал:

– Едем! Я буду им мстить! Великий шаман Мэнгылю будет им мстить с того берега!..

А через несколько дней в поселке Рэн поднялся переполох.

Ако и его русский друг Виктор Железнов ушли в соседние стойбища для организации местных Советов. Шаман Мэнгылю решил воспользоваться удобным моментом. Он спустил на воду свою огромную байдару. Вместе с братом Экэчо и купцом Кэмби, угрожая оружием, посадил в нее нескольких здоровых мужчин: в опасном пути нужны были сильные, умелые гребцы.

Но не хотел покинуть чукотский берег Мэнгылю, не отомстив Ако.

– Я увезу с собой его красавиц дочерей и сына! Пусть сердце Ако почернеет от горя, когда он увидит свою ярангу пустой!.. Тащите их в байдару! – громко приказал шаман.

И тут же брат шамана Экэчо бросился в ярангу Ако. Там он нашел за ворохом шкур старшую дочь Ако Ринтынэ и сына Гоомо.

– А где Вияль? Куда она спряталась? – закричал Экэчо. – Я не могу уехать без нее... Ако не отдал мне Вияль в жены, так я сам заберу ее!

– Я не знаю, где Вияль, она еще утром ушла куда-то из стойбища, – едва слышно промолвила Ринтынэ.

– Выходите скорее на улицу, помогите столкнуть на воду байдару! – скомандовал Экэчо и снял с плеча винчестер.

Ринтынэ и Гоомо, пугливо озираясь на винчестер, вышли на улицу. Едва они подошли к байдаре, как шаман Мэнгылю и американец Кэмби схватили их, заломили им руки за спину и связали ремнями.

– Садитесь в байдару! Будете в пути воду вычерпывать! – кричал шаман и подталкивал их в спину.

Тревожно было в поселке. Плакали женщины и дети. Выли собаки. Раздавались выстрелы, злые окрики: это Экэчо рыскал из яранги в ярангу, искал младшую дочь Ако – Вияль.

– Где, где она? Кто ее прячет? Я не могу уехать без Вияль: она должна стать моей женой! – бесновался он.

В одной из яранг ему сказали, что Вияль ушла с юношей Тагратом на реку ставить рыбачьи сети.

– А-а-а! С женихом своим ушла! Так я и там найду ее!..

Экэчо побежал к реке.

...Когда байдара была загружена, шаман Мэнгылю вдруг обнаружил, что пропал его брат Экэчо.

– Экэчо! Где Экэчо? – громко кричал Мэнгылю.

– Он пошел искать младшую дочь Ако, – сообщил кто-то из охотников.

– В любое мгновение сюда могут явиться русский Железное и сам Ако. Я не хотел бы сейчас встречаться с ними, – с тревогой сказал Кэмби шаману.

– Да и я не хочу с ними встречаться, – забеспокоился Мэнгылю.

Время шло, а Экэчо все не появлялся.

– Пусть он подохнет здесь! – наконец не выдержал Мэнгылю. – Я не могу больше ждать его!

Байдара отчалила. Когда Экэчо прибежал к берегу, беглецы уже скрылись в тумане.

– Остановитесь! Вернитесь! – закричал Экэчо, входя по колени в воду. – Остановитесь!..

Но беглецы уходили все дальше и дальше.

Люди в поселке волновались: что они скажут Ако и другим сородичам, у которых угнали детей? Можно ли утешить человека в таком горе?

А на второй день Виктор Железнов вернулся в стойбище Рэн один. Лицо его было мрачным. Встретив юношу Таграта, спасшего младшую дочь Ако от погони Экэчо, он тихо сказал, тяжело опускаясь на землю:

– Там вон, за той сопкой, лежит на холме убитый Ако. Он на сутки раньше меня хотел вернуться домой и теперь уже никогда не вернется.

– Убит! Ако! Добрый богатырь Ако убит! – передавалась из яранги в ярангу страшная весть.

Заунывно запричитали женщины, по старинному обычаю оплакивая покойника.

А русский человек Виктор Железнов, обхватив голову руками, неподвижно сидел возле осиротевшей яранги Ако.

– ...Вот какой случай произошел в нашем поселке много лет назад, когда здесь только устанавливалась советская власть, – после долгой паузы сказал Виктор Сергеевич. – Так попали на чужую землю сесгра и брат матери Кэукая. Приходили вести, что Ринтынэ вышла замуж за чукчу Кэргы– на, также похищенного из нашего поселка, и что у них были дети. Двое из них умерли, а третий, мальчик, примерно вашего возраста, еще недавно был жив.

– Вот он и есть братишка Кэукая! – не выдержал Петя.

Его дернули за рукав: не мешай, мол, рассказывать отцу. Петя послушно умолк.

– Но, как вы поняли, не только Вияль была разлучена в тот день с сестрой и братом, – продолжал Виктор Сергеевич. – У Кэргыля увезли молодого сына Чумкеля... Напрасно Чумкель умолял Мэнгылю и Кэмби не разлучать его с женой, у которой скоро должен был родиться ребенок. Даже слушать не хотели это злые люди. Через месяц жена Чумкеля родила мальчика и дала ему имя Тынэт.

– Тынэт?! – вскочил на ноги Кэукай. – Наш комсорг Тынэт?

– Да, это наш комсорг Тынэт, – подтвердил Виктор Сергеевич.

– Так это выходит, что он никогда, никогда не видел своего отца! – выкрикнул Эттай, да так громко, словно хотел, чтобы его услыхал весь поселок.

Поднялся шум. Кто-то опрокинул стул. Эттай кричал, что нужно немедленно отправиться к Тынэту.

Директор, попыхивая трубкой, наблюдал за разволновавшимися мальчиками. На лице его была грустная улыбка.

– Вот пока все, что я могу вам рассказать сегодня... На этом мы кончим. А сейчас – спать.

– А можно еще...

– Нет, нет! – строго перебил Виктор Сергеевич Петю. – Я сказал, что сейчас нужно расходиться по домам и ложиться спать. Пароход, очевидно, прибудет утром. Завтра выходной день, и вы сможете даже помочь при разгрузке...

Мальчики нехотя стали собираться домой.

ПРОЩАЛЬНЫЕ САЛЮТЫ

За ночь прибой утих. Пароход стоял в бухте. Юркие катера сновали между пароходом и берегом, водя на буксире тяжело нагруженные кунгасы [3]3 Кунг ас—небольшое морское судно, обычно буксируемое катером.


[Закрыть]. Матросы тревожно смотрели на подступающие льды, торопились с разгрузкой. Крикливые чайки парили над морем.

Нина Ивановна Коваленко, сойдя на берег, не отрываясь смотрела на подходившие льды, зябко ежилась, тяжело вздыхала. Что-то враждебное чувствовала она в их молчаливом наступлении. Ей пришла в голову мысль, что это идут посланцы седого полюса, которые вот-вот скуют своим холодным дыханием непослушное море, и не вырваться тогда пароходу из их ледового объятия. Студеное дыхание их, казалось, проникало ей в душу. Девушка была угнетена могучей силой Ледовитого океана, о котором, как ей теперь стало ясно, она не имела никакого понятия, хотя и прочла о Севере немало книг.

Невысокая, хрупкая, с грустными темно-синими глазами, она казалась одинокой и затерянной на этом суровом морском берегу. И все же, как никогда, именно в эту минуту в задумчивом лице девушки, с своевольным изгибом нахмуренных бровей, с плотно сомкнутым ртом, чувствовалось что-то очень настойчивое.

Окончив Хабаровское педагогическое училище, Нина Коваленко решила во что бы то ни стало уехать на работу в далекую северную школу, где, ей казалось, она могла больше всего принести пользы. Нина Ивановна знала, что на ее пути встретится много трудностей, и готовила себя к встрече с ними. Даже сейчас ей не приходило в голову раскаиваться в своем решении. Но вот в эту минуту, когда пароход должен был поднять якорь, она затосковала: ведь он еще как-то соединял ее с Большой землей, с родным домом.

– Скажите, вы – Нина Ивановна? – вдруг услыхала она звонкий мальчишеский голос.

Девушка оторвала взгляд от огромной льдины, повернулась на голос. Перед ней стояли три мальчика: один русский и два чукчи. Нина Ивановна с любопытством осмотрела их и только после этого ответила:

– Да, я Нина Ивановна.

– А мы думали, вы уже старенькая, и потом, думали, что очки у вас должны быть, – сказал русский мальчик, доверчиво глядя на девушку голубыми глазами.

– Нет, очков я не ношу...

– Ай, жалко как! В школе у нас пока ни одного учителя с очками нет. На вас надеялись. Очки по-чукотски «тэнлилет» называются, стеклянные глаза значит, – сказал полный краснощекий мальчик; узенькие черные глазенки его лукаво поблескивали.

– Ну ты, Эттай, сейчас начнешь совсем не те слова говорить, какие собирались, – неодобрительно промолвил вполголоса русский мальчик.

– А какие слова вы собирались мне сказать? – заинтересовалась Нина Ивановна.

– Вот я и хотел начать так, как сразу договаривались, – снова заговорил Эттай. – Мы давно знали, что вы на пароходе к нам едете, что имя ваше Нина Ивановна. А вот что тэнлилет у вас нету, этого не знали, и потом не знали, что вы такая молодая...

Эттай открыл было рот, чтобы еще что-то добавить, но все приготовленные слова, как назло, вылетели из его головы. Быстро повернувшись к третьему мальчику, он дернул его за рукав кухлянки и сказал:

– Ну, говори, Кэукай, чего-нибудь! Что ты молчишь, как будто язык откусил?

– Да ты все перепутал, а теперь я и не знаю, что говорить, – недовольно глянул на Эттая Кэукай и, немного помолчав, вдруг весело обратился к учительнице: – Праздник у нас сегодня большой! Пароход пришел, в поселок нам дома привезли. Видите, как быстро охотники кунгасы разгружают. Мы им тоже немножко помогаем. Только они нас гонят – боятся бревном зашибить, нечаянно...

Нина Ивановна минуту-другую наблюдала, как идет выгрузка. «А верно ребята говорят, – подумала она, – по всему видно, что у людей этих большая радость».

– А потом мы вам хотели вот еще что сказать... – продолжал Кэукай, получив ободряющий толчок кулаком в бок от Пети. – Мы хотели вам сказать, чтобы вы не сильно печалились. Здесь вам будет хорошо. Вы не смотрите, что у нас холодно, – все равно вам тепло будет. А пароход на следующее лето снова приплывет к нашему берегу.

Нина Ивановна смотрела на мальчиков, в глазах которых можно было прочесть огромное желание как-то подбодрить ее, оторвать от невеселых дум, и почувствовала, что у нее и вправду становится теплее на душе. «Значит, меня ждали здесь... Я еще была в пути, а мое имя уже было известно вот этим ребятам»,– думала она, дружелюбно разглядывая мальчиков.

– Вот вы стоите здесь одна, а чукчи, которые бревна с кунгасов выгружают, поглядывают на вас, вздыхают и всё приговаривают: «Тоскует учительница, с пароходом-то трудно ей расставаться», – с какой-то особой доверительностью сказал ей Петя. – А больше всех комсорг Тынэт о вас беспокоится. Собирался несколько раз подойти к вам, но ему отсоветовали. «Подожди, говорят, ей, наверное, хочется одной побыть. Потом поговоришь, успеешь».

Учительница с искренним изумлением поглядывала то на Петю, то на суетящихся у кунгаса чукчей, которые, как и прежде, были поглощены работой настолько, что, казалось, ничего вокруг себя не замечали.

«Ну и много же будет у меня среди них друзей!» – вдруг подумалось Нине Ивановне, но вслух она сказала:

– Ну что же, ведите меня в школу, показывайте, где вы учитесь.

– Вот хорошо! Пойдемте, Нина Ивановна, мы вам каждый класс покажем! – с восторгом приняли ребята предложение новой учительницы.

...Когда Коваленко снова пришла на берег, она сразу поняла, что разгрузка подходит к концу. «Быстро управились. За одну ночь и половину дня пять домов выгрузили», – подумала девушка.

На пароходе по-прежнему суетились люди. Дым из его огромной трубы стал гуще, чернее. Кунгасы уже были водворены на палубу. Загремели лебедки, выбирающие якорные цепи.

На берег спешили люди со всего поселка. И чукчи и русские были с ружьями.

– А льдов, льдов-то сколько! – сказал кто-то из них с беспокойством. – Не затерло бы пароход...

И вдруг пароход загудел глухо, протяжно. Басистый гудок его отозвался в.сердце Нины Ивановны. Люди подняли кверху ружья и под чью-то команду дружно выстрелили, салютуя уходящему пароходу.

Пароход снова загудел, и, хотя это был самый обыкновенный гудок, Нина Ивановна почувствовала в нем то тревожно-грустное, что порой слышится в голосе человека, который расстается со своими близкими на очень долгое время. Девушке захотелось тоже попрощаться с пароходом; она быстро окинула взглядом людей, вооруженных ружьями, намереваясь попросить, чтобы и ей дали выстрелить хотя бы один раз. Здесь были и ее новые знакомые: Петя, Кэукай и Эттай. Но, всмотревшись в их взволнованные, торжественные лица, Нина Ивановна поняла, что взять ружье у кого-нибудь из мальчиков просто невозможно.

Еще раз прогудел пароход, еще раз раздался прощальный залп.

Нина Ивановна быстро подошла к молодому чукче и попросила:

– Послушайте, позвольте выстрелить!

Чукча повернул к ней– возбужденное лицо и, неожиданно улыбнувшись широкой, доброй улыбкой, ответил по-русски:

– Бери стреляй. А я сбегаю другое возьму – здесь близко.

Нина Ивановна взяла дробовое ружье. Чукча стремглав побежал к ближайшему дому. Пропустил он всего лишь один залп.

– Огонь! – послышался чей-то густой, басовитый голос.

Нина Ивановна нажала гашетку и почувствовала толчок в плечо.

Двадцать раз прогудел пароход. Двадцать раз выстрелили провожающие. Чайки с тревожным криком кружили над морем.

– Грустно, когда пароход уходит, – обратился молодой чукча к Нине Ивановне.

В смуглом лице его, оттененном аккуратно подстриженной черной челкой, было столько участия, теплоты и неподдельной грусти, что Нина Ивановна с благодарностью пожала ему руку чуть повыше кисти и сказала как можно тверже:

– Ничего, на следующее лето снова придет.

– Придет, конечно, придет!.. – обрадованно подхватил чукча. – Мое имя Тынэт. Я комсорг.

– А меня зовут Нина Ивановна. Я учительница.

– Вот хорошо! Помогать мне будешь, а я тебе помогать буду, – сверкнул ослепительной белизной зубов Тынэт.

Высокий, гибкий, с широко раскрытыми черными глазами, с чуть горбатым тонким носом, он с первого взгляда понравился Нине Ивановне своим открытым мужественным лицом и подкупающим прямодушием, которое сквозило в каждом его слове, взгляде, жесте.

– Ну ладно, пока до свидания! Пойду к своей комсомольской бригаде. Работать надо. Новые дома строить надо.

Тынэт еще раз сверкнул своей белозубой улыбкой и побежал к людям, собравшимся у штабелей бревен.

«Ну что ж, у меня уже много знакомых», – облегченно вздохнула Нина Ивановна.

Где-то за угрюмым скалистым мысом глухо прогудел пароход. Девушка вся подалась вперед, навстречу плывущему звуку гудка. Эхо унесло хрипловатый звук далеко в море.

Еще долго стояла учительница на берегу моря. Бесконечные вереницы льдов все двигались и двигались к берегу.

«Где-то там, за этой ледяной чертой, – чужая земля, Аляска, – подумала Нина Ивановна. – Всего три года прошло, как окончилась война, а оттуда уже снова грозят нам войной. Ну что ж, теперь я буду жить и работать у самой границы, у ледяной черты, за которой начинается чужой мир, самая крупная капиталистическая страна».

От этой мысли Нина Ивановна почувствовала какую-то особенную ответственность за свою работу. Сурово нахмурив брови, она смотрела далеко-далеко, за ледяную черту, думая о том, что очень правильно сделала, приехав сюда, в Чукотский национальный округ, на самый край родной советской земли.