Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

СЛУЧАЙ В ЧУКОТСКОМ МОРЕ

Кэукай очень гордился тем, что взрослые взяли его на охоту. «Вот расскажу Пете и Эттаю, как охотился, – завидовать будут, – подумал Кэукай и тут же пожалел своих друзей: – Эх, надо было упросить отца взять их в море!»

Моторный вельбот легко скользил по морской глади.

Отец Кэукая задумчиво курил трубку, пристально осматривая горизонт. Он был недоволен тем, что одна из бригад колхоза вчера вернулась с моря с пустым вельботом.

– Хвастались на собрании, что план в этом квартале перевыполним, а сами зверя не можем найти, – сказал он, обводя сердитым взглядом лица охотников.

– Ничего, сегодня далеко в море уедем, ледяные поля разыщем, нерпы много набьем, – отозвался Тынэт. – А план обязательно в два раза перевыполним.

Таграт выбил трубку, спрятал ее за пазуху, под свою легкую кухлянку.

– Вот разве Кэукай поможет, на остальных я не надеюсь.

Кэукай вспыхнул от радости, но тут же лицо его стало важным: он изо всех сил старался походить на взрослых охотников.

Крепко сжимая руками свой карабин, мальчик, казалось, готов был в любую секунду вскинуть его, чтобы прострелить голову нерпе, если она вздумает высунуть ее из воды.

А мотор все пел свою монотонную песню. В море было тихо. Лишь изредка с громом обрушивалась в воду какая-нибудь подмытая ледяная глыба. Эхом подхваченный грохот долго катился куда-то далеко, в бескрайные голубые просторы моря. И снова лишь слышалась монотонная песня мотора.

К полудню охотники нашли ледяные поля. Отец Кэукая приказал мотористу оставаться с вельботом, а остальным расходиться в разные стороны по ледяному полю.

– А ты, Кэукай, пойдешь со мной, – сказал он и, вскинув карабин на спину, зашагал по ледяному полю.

Чуть кривые ноги Таграта, обутые в легкие нерпичьи торбаза, ступали легко и вкрадчиво. Кэукай, прижимая ложе карабина к бедру и подражая походке отца, шел сзади него.

Вскоре они очутились на противоположной стороне ледяного поля. Где-то слева от них быстро, один за другим, раздались два выстрела. Эхо многократно повторило их.

– Наверное, удача у нас сегодня будет! – весело сказал Кэукай, равняясь с отцом.

– Настоящие охотники не болтают о хорошей удаче до тех пор, пока не набьют полную байдару нерп и лагтаков, – сухо заметил отец, искоса поглядывая узкими умными глазами на сына.

Кэукай конфузливо улыбнулся и ничего не ответил.

Вода у ледяного поля была темно-зеленой, а чуть подальше – голубой. Вот над ее поверхностью показалась круглая, словно блестящий черный шар, нерпичья голова. Не успел Кэукай опомниться, как отец выстрелил. Вскоре убитая нерпа всплыла на поверхность.

Таграт схватил собранный в кольца акын [23]23 Ак ын – длинный, тонкий нерпичий ремень, к концу которого прикреплена колотушка с острыми крючками.


[Закрыть], быстро раскрутил его, ловко бросил в море. Колотушка с острыми крючками упала чуть дальше нерпы. Таграт подвел ее ближе, дернул к себе – крючки впились в живот нерпы. Ловко перебирая руками, он подтащил добычу к ледяному полю и принялся поднимать наверх.

В это время совсем близко вынырнула из воды вторая круглая голова. Но только Кэукай приложился к карабину, нерпа скрылась.

– Ничего, ничего, – вполголоса сказал Таграт, подбадривая сына,– сейчас она снова вынырнет...

Немигающий взгляд Кэукая, казалось, проникал до самого морского дна.

Нерпа вынырнула совсем не там, где ожидал ее Кэукай, но он не растерялся, быстро прицелился, нажал гашетку. Загремел выстрел. Мальчик всем телом подался вперед. И, когда он увидел желтоватое брюхо нерпы, улыбка восторга осветила его напряженное, покрытое частыми росинками пота лицо.

– Хорошо, – скупо похвалил отец. – Быстрей бросай акын.

С акыном Кэукай замешкался. Таграт знал, что нерпа через минуту-другую утонет, и потому быстрее сына метнул свой акын. Добыча была вытащена на лед.

Оттянув убитых нерп метров на двадцать от воды, Таграт направился к узкому, длинному мысу ледяного поля. Зоркие глаза его заметили, что там нерпы довольно часто показывались из воды. Кэукай пошел за отцом. Подойдя к ледяному мысу, Таграт мгновение постоял в нерешительности, а затем смело зашагал вперед, на самый конец мыса. Кэукай не отставал от него.

И вдруг с юга резким порывом налетел ветер. Таграт повернулся, схватил сына за руку. Наклонившись вперед, с трудом преодолевая напор ветра, они побежали назад.

Лед затрещал. Поддерживая руками свой легкий летний малахай, Кэукай перепрыгивал через трещины, стараясь не отстать от отца.

На секунду утихнув, ветер ударил снова, с еще большей силой. И в это мгновение мыс откололся от ледяного поля.

Таграт с ходу сделал легкий стремительный прыжок и очутился на ледяном поле. Кэукай замер, не понимая, что произошло. А Таграт тем временем размотал свой акын, метнул его сыну.

– Обвяжись! Вокруг пояса обвяжись! – закричал он Кэукаю.

Кэукай быстро обвязался акыном. Таграт потянул ремень к себе. Ремень натянулся и, казалось, вот-вот лопнет.

– В воду, в воду прыгай! ^:– приказал отец.

Край льдины, на которой стоял Кэукай, откололся и стал крениться то в одну, то в другую сторону. Кэукай едва мог удержаться на ногах.

– Теперь держись, держись на льдине, не надо прыгать! – донесся до его сознания откуда-то издалека, словно из-под земли, голос отца.

Послушный отцу, Кэукай все делал точно во сне. Широко расставив ноги, он изо всех сил пытался сохранить равновесие. Но вот Кэукай заметил, что обломок его льдины движется к ледяному полю. Он ухватился за натянутый акын, стал подтягиваться и сам.

– Молодец! Настоящий охотник! – крикнул Таграт.

Кэукай еще сильнее заработал руками и, когда обломок льдины стукнулся о ледяное поле, прыгнул навстречу отцу.

– Молодец! Охотник! Настоящий охотник! – не скупился на похвалы Таграт.

А Кэукай, дрожа всем телом, со страхом смотрел, как уходила все дальше и дальше в море льдина, на которой он только что стоял. Со всех концов ледяного поля к ним спешили охотники с приготовленными для броска акынами.

– Ай молодец, Кэукай! Охотник! Смелый охотник! – кричал Тынэт, размахивая в воздухе колотушкой акына.

Похвалы взрослых постепенно успокоили Кэукая. И, странное дело, именно сейчас, когда опасность уже была далеко позади, ему вдруг захотелось заплакать.

– На волнах нерпа, стреляй! – приказал сыну Таграт: он хорошо понимал состояние Кэукая.

Мальчик быстро вытер кулаком глаза, осмотрел морские волны.

– Опоздал: нерпа скрылась, – упрекнул отец и, повернувшись к собравшимся охотникам, властно приказал: – Все к вельботу!

Минут через десять охотники были уже в вельботе.

С каждой минутой вельбот раскачивало на волнах все сильнее. Глядя на спокойное, суровое лицо отца, Кэукай старался не думать о том, что вельбот может опрокинуться. Волны с большими белыми гребнями напоминали ему стадо чудовищных зверей, которые яростно мчатся по морскому пространству, сшибаются друг с другом, злобно ревут и плюются бешеной пеной.

И вдруг в грохоте морских волн чуткое ухо Кэукая уловило слабый человеческий крик. Охотники тоже насторожились.

– Льдина, а на ней человек! – закричал Тынэт и протянул вперед руку.

Кэукай пригляделся в указанном направлении и увидел небольшую льдину и на ней распластанного человека.

Таграт встал на ноги и приказал мотористу вести вельбот так, чтобы льдина не надвигалась на него, а уходила в сторону. Он приготовил акын, чтобы метнуть его человеку на льдине. Приготовились к броску и остальные охотники.

Заметив вельбот, человек, казалось, оживился и еще громче что-то крикнул.

Вот, наконец, Таграт смог метнуть акын. Человек жадно потянулся рукой вперед, но колотушка на конце акына скрылась где-то в волнах. Таграт схватил у одного из охотников другой, приготовленный для броска акын, улучил момент и снова метнул. Человек схватил его обеими руками и соскользнул со своей льдины в воду.

Кэукай напряженно смотрел, как отец выбирал акын. «Только бы не ударило человека волной о вельбот», – со страхом думал он, глядя на пенистые громады волн. У него кружилась голова, тошнота подступала к горлу, он изо всех сил старался сохранить самообладание. «Разобьется до смерти», – снова пронеслось в его голове.

Но Таграт подташил человека к вельботу как раз тогда, когда волна отхлынула назад. Тынэт подхватил его под мышки, втянул в вельбот.

К удивлению охотников, это оказался мальчик лет восьми-девяти, в мокрой рваной кухлянке и вытертых от времени нерпичьих штанах. Глаза его были закрыты. Он так и не открыл их, когда Таграт положил его голову на свой походный нерпичий мешок. Худенькие ручонки мертвой хваткой держались за акын.

– Кто ты такой, откуда? – спросил Таграт.

Мальчик не ответил.

– Раздеть его! – приказал Таграт и тут же принялся снимать с себя кухлянку.

Моторист подал председателю свою замасленную ватную куртку.

Когда мальчик был переодет, Таграт приказал мотористу:

– На поселок!

СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ НЕЗНАКОМЦА

Степан Иванович хлопотал у постели неизвестного мальчика, спасенного в море охотниками. Мальчик стонал, метался; острый его подбородок поднимался кверху.

Под глазом у мальчика была ссадина, на лбу – вторая, на коленях чернели огромные синяки. Врач щупал пульс своего пациента, прикладывал к его лбу компресс, делал перевязки, изредка поверх очков поглядывая на директора школы.

Виктор Сергеевич, в белом халате, сидел на стуле чуть в стороне. Его лицо было сейчас таким сосредоточенным, будто он решал сложную задачу.

– Откуда же он? – как бы у самого себя спросил Виктор Сергеевич. – Я знаю всех детей соседних стойбищ и поселков, а вот этого не помню.

– Придет в себя – расспросим, – ответил Степан Иванович.

И вдруг незнакомец открыл глаза. С минуту он медленно водил ими по потолку, затем наморщил лоб, как бы силясь понять, где он и что с ним происходит. Вот, приподняв голову, он повернулся на бок, глянул на Виктора Сергеевича, на Степана Ивановича, и в его расширенных глазах отразился ужас.

– Что с тобой? – как можно ласковее спросил Степан Иванович.

– Уходите! Пустите меня! – вдруг по-чукотски вымолвил мальчик и весь съежился, словно готовясь для прыжка.– Американ!..

– Где, где американ? – спросил по-чукотски Виктор Сергеевич.

Мальчик удивленно смотрел на него, потом спрыгнул с кровати, подбежал к окну и ухватился руками за переплет рамы, как бы желая выломать ее.

Дверь в палату отворилась, показалась голова медицинской сестры.

– Там ребята со всего поселка сбежались, – сказала она, – просятся сюда... Никак уговорить не могу...

– Не пускайте, не пускайте их! – строго приказал Степан Иванович.

Но армия детей, предводительствуемая Кэукаем и Петей, хлынула к окнам. Вот уже во всех окнах виднелись плотно прижатые к стеклам носы и любопытные глаза. Мальчик шарахнулся от окна и в один миг очутился на кровати.

Укрывшись одеялом с головой, он притих и на все вопросы отвечал молчанием.

Степан Иванович озадаченно посмотрел на директора школы и по давней привычке почесал свою лысину мизинцем. Виктор Сергеевич наклонился к нему, прошептал что-то на ухо и ушел.

Больной несмело сбросил с себя одеяло. Измученное лицо его с запекшимся ртом и лихорадочно блестевшими глазами было настолько худым, что казалось прозрачным. С тонкими руками и шеей, с резко выдающимися ключицами, мальчик казался очень беспомощным, словно он впервые встал после долгой, изнурительной болезни. «Да, истощен он сильно, с питанием надо быть осторожнее», – подумал доктор и вышел из палаты.

Вскоре он вернулся с небольшой мисочкой, в которую был налит бульон.

Оставив миску и ложку на табурете возле больного, врач отошел в сторону.

Мальчик схватил ложку и стал есть быстро, пугливо озираясь, словно боясь, что у него вот-вот отберут завтрак. Руки его дрожали.

– Еще! – вдруг промолвил он и показал рукой на пустую миску.

– Пока хватит, милый. Нельзя больше – заболеешь,– улыбнулся Степан Иванович, отрицательно качая головой.

Мальчик с ненавистью посмотрел на него.

...Больной постепенно поправлялся. Есть ему врач разрешал уже гораздо больше. Но, когда он завтракал или обедал, у врача было такое впечатление, что больной голоден, как и прежде: руки его дрожали, пища проливалась; порой он отбрасывал ложку и жадно подносил миску ко рту. Степана Ивановича он уже не боялся. Привык и к тому, что все чаще и чаще заглядывали к нему в окна мальчики и девочки.

В один из теплых дней Степан Иванович и Виктор Сергеевич открыли в палате окна и отошли в сторону. У окна появился Кэукай. Незаметно для мальчика Виктор Сергеевич подмигнул Кэукаю и, пропустив вперед врача, вышел из палаты.

– Так, в непринужденной обстановке, мальчуган скорее разговорится, – сказал он Степану Ивановичу.

Кэукай с выражением крайнего любопытства с минуту смотрел на неизвестного мальчика. Тот тоже не без интереса всматривался в него.

С лица мальчика постепенно сходил страх. Кэукай улыбнулся. Пересохшие губы мальчика тоже дрогнули в робкой улыбке.

– Ты кто? – спросил Кэукай по-чукотски.

– Ты умеешь говорить по-чукотски? – спросил, в свою очередь, незнакомец и сделал робкий шаг к окну.

– Так как же звать тебя?

Мальчик остановился на полпути к окну, боязливо оглянулся назад и тихонько, но горячо, так, как говорят, когда доверяют огромную тайну, сказал:

– Чочой мое имя. Я из поселка Кэймид...

– Кэймид? – переспросил Кэукай. – А где же этот Кэймид?

– А я не знаю, где он сейчас... – Мальчик подошел к Кэукаю совсем близко. – Я ушел из него. На байдаре ушел. И знаешь куда?.. – На лице мальчика снова появилось выражение таинственности. – Ты только никому не говори, а то плохо мне будет. Я на байдаре хотел уйти через пролив на ту землю, где стоит большой-большой город. Ты не знаешь, что есть такая земля, где стоит город Москва?..

– Я не знаю?! – изумился Кэукай. – Да ты что?..

– Только вот не доплыл я до этой земли, – продолжал мальчик, захваченный своими мыслями. – Кто-то на байдаре подобрал меня и назад привез. Теперь, если найдет меня мистер Кэмби...

– Какой мистер Кэмби? – с еще большим изумлением спросил Кэукай, окончательно сбитый с толку рассказом незнакомца.

– Ну вот, так и есть, как я думал, – сказал за дверью Виктор Сергеевич, – этот мальчик бежал с Аляски.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СЧАСТЛИВЫЙ БЕРЕГ

ФАКЕЛЫ ДАЛЕКО

Счастливый берег! Сколько думал о нем Чочой, какой ценой ему удалось добраться до этого берега, а вот сразу понять своего счастья не мог.

«Почему меня держат в этом белом доме, в этих белых одеждах?» – недоумевал Чочой, рассматривая больницу и свое больничное белье.

Все чаще и чаще он подходил к окну. В одно из окон хорошо было видно небольшое озеро. Чочой отметил, что оно очень похоже на озеро, которое находится возле поселка Кэймид: такие же болотистые берега, такая же тундра. В другое окно было хорошо видно море – точно такое же море, у какого он вырос в поселке Кэймид. И опять смотрел Чочой на ледяной мираж, напоминавший чудесный город, о котором рассказывал Гоомо.

– Опять мираж! Опять только мираж! – шептал мальчик.

Чочой был убежден, что он по-прежнему находится на Аляске, на американской земле, а чудесная земля, о которой рассказывал дядя Гоомо, остается где-то далеко, за обманчивыми видениями миража.

После разговора с Кэукаем Чочой ждал, что вот-вот к нему явится какой-нибудь посыльный американца Кэмби и уведет его в поселок Кэймид. «Почему я доверился этому неизвестному мальчику?» – укорял он себя и вздрагивал. Но, когда перед ним проплывали ласковые, полные участия глаза Кэукая, Чочой немного успокаивался, начинал думать о том, что не может мальчик-чукча быть заодно со злыми американцами. Однако эти успокоительные мысли недолго задерживались в голове Чочоя. Чочой вспоминал поселок, в котором родился, и первое, что приходило ему на память, были багровые факелы, пылающие в черной ночи, и гибель его верного друга Тома.

Пылают багровые факелы. Горит черный крест, вокруг которого беснуются белые балахоны. Чочой лежит с широко раскрытыми глазами, и ему чудится, что вот-вот отворится дверь и в белый дом войдут эти страшные люди в балахонах... «Что будет со мной?» – терзался мальчик.

Не знал Чочой, что люди, которых он принял за американцев, думали сейчас о том, как лучше устроить его судьбу, как расспросить у него о побеге, о его родных и близких.

И в другом месте, в недостроенном колхозном складе, шло бурное совещание по этому же поводу. Мальчики и девочки, которые так часто заглядывали в больничные окна, собравшись вместе, тоже говорили о Чочое.

– Сначала, я думаю, надо кое-что узнать об этом мальчике, – предложил Петя, держа наготове карандаш, чтобы записать в блокнот мнения своих друзей.

– Сначала надо хорошо узнать, как он попал к нам, кто он такой. Может, с ним был кто-нибудь еще, может, кто-нибудь за ним гнался, – сказал Кэукай.

– А потом надо подумать, какие мы ему подарки дадим! – громко выкрикнул Эттай и тут же, глубоко засунув руки в карманы, стал извлекать оттуда свои богатства.

Появились кусок моржового клыка, из которого Эттай пытался, по примеру Кэукая, что-то выточить, несколько пуговиц с якорями, наконечники для карандаша, спортивный свисток, перочинный ножик, механизм от испорченных часов.

Разложив все свои вещи на доске, он задумался, как бы решая, что же из всего этого богатства подарить незнакомцу. Ребята с любопытством наблюдали за Эттаем, а некоторые и сами принялись рыться в карманах.

– Э, да вот все, что у меня есть, и подарю ему! – сказал Эттай, широко улыбаясь.

– Ты правильно решил, – одобрил Петя. – Я, например, подарю ему новенькие лыжи.

– Вот это да! – удивился кто-то из ребят: всем было известно, насколько хороши Петины лыжи.

– А я подарю ему общую тетрадь, – заявила Соня. – Переплет клеенчатый и с золотыми буквами.

Ребята шумно заговорили, сообщая, что они намерены подарить неизвестному мальчику.

– Все это я сейчас перепишу в блокнот, чтобы порядок был, – сказал Петя. – Как только Чочой будет здоров, мы и вручим ему подарки...

Обсудив все важные вопросы, ребята решили продолжать свою любимую игру. Сразу же образовалось два привычных лагеря. Один из них возглавлялся Петей, второй – Кэукаем. «Военные действия» начались.

...А Чочой все посматривал в окошко и думал о том, что же ему предпринять для собственного спасения. «Может быть, Нутэскин и Очер тоже здесь где-нибудь? Может, они не утонули?.. – думал он и тут же отрицательно качал головой: – Нет, нет, погибли они. Не зря Нутэскин все говорил: «Сон мне страшный приснился прошедшей ночью».

Взглянув еще раз в окошко, Чочой решил, что ему следует как можно скорее выбраться из этого странного белого дома и посмотреть, нет ли и в самом деле здесь где-нибудь Нутэскина и Очера. Волновала мальчика и другая мысль: не удастся ли снова бежать туда, за трепетную стену миража?

Случай помог Чочою: на поселок надвигался туман. В палате стало темно. Мальчик быстро надел полосатую куртку, которую ему дал человек «с двойными глазами», как он мысленно называл Степана Ивановича, сунул ноги в мягкие меховые туфли и незаметно выскользнул на улицу.

За густым туманом не было видно домов, только вверху, куда туман еще не достиг, виднелись крыши, словно это плавали по морю перевернутые кверху килем лодки.

В одном месте Чочой наткнулся на какой-то забор и недалеко от него заметил человека. Мальчик шарахнулся в сторону и побежал у самой воды по мокрой морской гальке.

И тут до него донесся странный, никогда еще им не слышанный возглас:

– Урра!.. Урра!..

Кто-то быстро пробежал мимо него и спрятался за потонувшим в тумане предметом, который смутно напоминал большую бочку. Чочой прислушался.

– Давай здесь посидим: он, наверное, сюда пойдет, тогда мы из-за этой засады и ударим, – услыхал Чочой уже знакомый ему голос Кэукая.

«Кого-то хотят бить», – подумал Чочой и присел на корточки.

– Вон он идет, – снова послышался голос Кэукая.

– Отряд, в атаку, за мной! – закричал быстро пробежавший мимо Чочоя мальчик, которого Чочой тоже узнал: Петя не раз заглядывал к нему в окно.

«Понятно: белолицый лезет к чукотским мальчикам драться, а они защищаются», – окончательно утвердился Чочой в своей мысли.

– Их много, – опять послышался голос Кэукая, – придется нам отступать и зайти с тыла.

– За мной! – грозно кричал Петя.

Кэукай, низко пригнувшись, побежал прочь, за ним последовал еще какой-то мальчик-чукча.

«Бегут, к самой земле пригнулись, – с горечью и обидой подумал Чочой. Он вспомнил своего друга Тома, растерзанного американцами. – Почему, почему так делают белолицые?..»

На глаза Чочою попался осколок кирпича. Чочой схватил кирпич, острые грани его больно врезались в руку. Мальчик присел и уставился немигающим взглядом в ту сторону, где слышался голос Пети.

И вдруг он увидел Петю прямо перед собой. На голове у «командира» была треугольная шапка, сделанная из газетного листа, в руках он держал карабин. Чочой не знал, что этот карабин уже давно не стреляет. Вид у Пети был самый решительный: резко наклонившись вперед, он, казалось, в любое мгновение готов был выстрелить. «Сейчас выстрелит, обязательно выстрелит!..» – с ужасом подумал Чочой, еще сильнее сжимая кирпич в руке.

Петя заметил Чочоя. Думая, что это Кэукай, он приложился к карабину и закричал:

– Сдавайся!

Словно пружина, взвился Чочой и что было силы швырнул кирпич в голову Пети. Послышался гулкий удар в пустую железную бочку: Чочой промахнулся.

В одно мгновение Петя очутился рядом с Чочоем. Рассмотрев его перекошенное гневом и страхом лицо, Петя удивился и спросил по-русски, забыв о том, что Чочой не знает русского языка:

– Ты... ты чего это, а? Ты же мне чуть голову не разбил!

Чочой застыл на месте: казалось, что в любое мгновение он готов был начать схватку. И Петя, вдруг поняв, что с мальчиком творится что-то неладное, почувствовал опасность.

Пока Петя раздумывал, что ему предпринять, около двух десятков ребят окружили его и Чочоя. Словно затравленный зверек, Чочой начал быстро оглядываться, как бы прикидывая, в какую сторону лучше всего броситься бежать. А Петя вытирал своей газетной треуголкой пот со лба и смотрел на Чочоя доверчиво, дружелюбно, но прежнее недоумение не сходило с его взволнованного лица. Петя вспомнил, что мальчика еще не собирались выписывать из больницы. «Как же он очутился на улице?»

С минуту тянулось молчание. Чочой чувствовал, с какой жадностью рассматривают его стоявшие вокруг мальчики и девочки. И тут он услышал вопрос:

– Верно ли говорят, что ты бежал с Аляски?

Чочой резко повернулся на голос, желая рассмотреть мальчика, который обратился к нему с таким странным вопросом.

– Быть может, ты опять на Аляску решил бежать? Неужели тебе там было лучше?..

Это спрашивал Эттай, стоявший совсем рядом с Чочоем.

– Зачем смеетесь?! – выкрикнул Чочой. – Я хочу бежать с Аляски...

В толпе детей волной пронеслись изумленные возгласы.

– Послушай, ты же убежал с Аляски, ты же на Чукотке! – как можно убедительнее сказал Эттай.

– Да, да! Ты на Чукотке! Ты убежал! – наперебой закричали ребята.

Оглушенный и еще более пораженный тем, что ему сказали, Чочой молчал. На мгновение ему показалось, что все перевернулось вверх дном. Он даже пошатнулся и закрыл лицо рукой. Снова в памяти вспыхнули горящие факелы. И, как ни пытался Чочой представить их где-то далеко-далеко, они полыхали багровым заревом здесь, рядом с ним, перед его глазами. Чочою хотелось посмотреть на все это уже с другого берега, с того Счастливого берега, о котором так много он думал, к которому так стремился, но из этого ничего не выходило...

– Послушай, Чочой, а как зовут твою маму?

Чочой вздрогнул. Его поразил не самый вопрос, а то, как эти слова были произнесены. «Кто это спросил?» – мелькнуло в голове мальчика. Он медленно отвел ладонь от лица и увидел черные, с каким-то странным выражением устремленные на него глаза Кэукая. «Да, да, это он спросил, это был его голос», – подумал Чочой. От напряженного молчания, с которым мальчики и девочки ждали ответа, Чочою стало не по себе. А Кэукай между тем смотрел на него все тем же необычным взглядом.

– Мою маму... – Чочой запнулся, чувствуя, что у него пересохло во рту, – мою маму звали Ринтынэ.

Кэукай схватил было Чочоя за плечи, но, вдруг повернувшись, рассек кольцо ребят и закричал:

– Мама! Мама!.. Он говорит – Ринтынэ! Он говорит – Ринтынэ!.. – закричал Кэукай, подбегая к своему дому.

Но у самого дома он, словно что-то вспомнив, остановился и, задыхаясь, помчался обратно.

– Чочой! Чочой!.. – кричал он, и в крике его было столько радости, что шум, поднятый и детьми и сбегающимися взрослыми, снова утих. – Чочой! Знаешь что... знаешь что, Чочой!..– никак не мог отдышаться Кэукай. – Вот что, Чочой: ты мой брат!

– Я твой брат?

– Да-да, Чочой, ты мой брат, и я твой брат!..

Новый взрыв возгласов заглушил последние слова Кэукая. Мальчики и девочки протягивали свои руки Чочою, Кэукаю, поздравляли их со встречей. Все наперебой уверяли Чочоя, что здесь не произошло никакой ошибки. В разговор вмешались и взрослые.

Запыхавшись, бежала из своего дома Вияль, за ней спешил Таграт. В конце поселка кто-то взволнованно кликал Тынэта и его дедушку Кэргыля. Возбужденные поднявшейся суматохой, в поселке громко завыли собаки.

А Чочой смотрел на взволнованное лицо Кэукая, все еще не вполне веря в свое счастье. Мысль, что пройдет мгновение и он снова останется один-одинешенек на всем белом свете, пугала его. Чочой ухватился руками за Кэукая и, увлекаемый толпой, куда-то двигался под шумные возгласы людей.

«Значит, это верно, что я на другом берегу, на Счастливом берегу!» – мелькнуло в голове измученного мальчика, и впервые ему представились пылающие факелы не рядом, а где-то далеко-далеко, на той, на проклятой земле...

...Дом председателя колхоза был переполнен. Среди чукчей Чочой заметил и тех двух людей, которые долго держали его в белом доме. Мальчик испугался, как бы его снова не увели в больницу, но те двое ласково улыбнулись ему, и он успокоился.

Вияль не знала, где и как усадить своего племянника, она говорила ему ласковые слова, угощала его какой-то вкусной едой, названия которой Чочой еще не знал.

Чочой сконфуженно улыбался, как мог отвечал на сыпавшиеся с разных сторон вопросы.

Узнав о смерти сестры и об исчезновении брата, Вияль умолкла. Таграт незаметно гладил ее по плечу и все смотрел и смотрел на племянника.

Дверь отворилась, и на пороге показался старик Кэргыль, а за ним Тынэт.

Люди расступились. Кэргыль быстро засеменил к Чочою, постоял перед ним молча, а затем, нежно прижав к себе его голову, в напряженной тишине спросил:

– Скажи, что стало там, на чужой земле, с моим сыном Чумкелем? Скажи, мальчик, правду!

– Да-да, скажи, мальчик, правду! – подхватил Тынэт, опускаясь перед Чочоем на колени.

– Когда ночью мы шли с Нутэскином по морю, то слыхали голос Чумкеля...

– Так, так, говори! Дальше говори! – попросил Кэргыль.

– Нутэскин сказал, что, возможно, Чумкель хотел возвратить нас назад, боялся, что мы погибнем. А возможно, он тоже бежать с нами решился...

– Возможно, тоже бежать решился, – тихо повторил Кэргыль и вдруг, вскинув голову, громко спросил: – А Нутэскин, Нутэскин где?

– Погиб, наверное, Нутэскин, – еле слышно произнес мальчик и, с трудом справившись со своим голосом, начал рассказывать о побеге через пролив с того проклятого берега, где живет страшный мистер Кэмби.

– Да, погиб, наверное, Нутэскин, – промолвил Кэргыль, словно под тяжестью опускаясь прямо на пол. – Чумкель, быть может, тоже погиб...

Тынэт поднялся и вышел на улицу.

– Куда это он? – спросил кто-то.

– Э, теперь Тынэт день и ночь в море смотреть будет, отца ждать будет, – затряс седой головой Кэргыль.

Долго в тот вечер сидели люди в доме Таграта. Жители поселка Рэн никак не могли насмотреться на второго внука доброго богатыря Ако. Смущенный вниманием, Чочой с любопытством рассматривал незнакомых ему людей, которые обращались к нему со словами привета. И столько участия он чувствовал в их словах и взглядах, что порой закрывал глаза и переносился к тем счастливым дням, когда отец брал его к себе на руки и говорил, говорил ему что-то ласковое, что может сказать только отец своему маленькому сыну.

Тепло было на душе у Чочоя. И, когда Вияль, обхватив его за плечи, мягко привлекла к себе, он вздохнул глубоко, всей грудью, и замер, думая о том, что хорошо было бы сейчас вот так, среди этих добрых людей, спокойно уснуть и чтобы они непременно вели свой разговор, необыкновенный разговор, слова которого, казалось мальчику, можно было прекрасно слышать и понимать и в глубоком сне.

Веки Чочоя тяжелели. Дремал и Кэукай, склонившись на другое плечо матери.

– Устали мальчики, – негромко сказал Таграт, – надо спать укладывать.

Чочоя положили рядом с Кэукаем на кровати. Кэукай уснул сразу, у Чочоя же сон неожиданно пропал. Сухими воспаленными глазами он осматривал комнату и думал о том, что там, на Аляске, в таких жилищах живут только белолицые. Кровать мальчику казалась хоть и удобной, но спать на ней ему было страшновато. «Повернешься ночью не в ту сторону и упадешь, пожалуй», – думал он.

В комнате было тихо – лишь мерно тикали часы да еще слышались в соседней комнате мягкие шаги Вияль.

Чочой прислушался к ее шагам и вдруг со всей силой почувствовал: в жизни его случилось что-то новое, необычайное. «Неужели все это правда? Неужели это правда, что вот рядом со мной лежит мой брат?.. Брат!..» И чем больше верил Чочой этому счастью, тем явственнее нарастала тревога: «А что, если все это вдруг исчезнет...»

Так Чочой и уснул с этим смешанным чувством огромного счастья и неутихающей тревоги.