Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

КРАСНОЕ СОЛНЦЕ

А на противоположном берегу люди тоже смотрели на солнце.

Струится нагретый воздух. Словно сотканное из золотых нитей, дрожит над тундрой марево. А там, чуть подальше, где виднеется на высокой горной террасе около десятка куполов яранг, уже не марево, а мираж околдовывает путника своей игрой.

Пронизанная солнечным светом голубизна сопок расплывается, и тогда чудится, что насквозь прогретый камень не выдержал всепокоряющей силы солнца и расплавился в его жарком золоте. Еще не тронутый на речных долинах снег так ярок в своей белизне, что кажется – солнце довело его до высшей точки накала: пройдет минута, и он потечет ослепительной лавой.

Солнце! Его ждали здесь в полярную ночь с нетерпением, радовались малейшему признаку его скорого появления. И вот оно высоко в небе! Подставляя солнечным лучам свои прокаленные ветрами и морозами лица, бесстрашные охотники-зверобои и неутомимые оленеводы щурили улыбающиеся глаза и думали о том, что с приходом весеннего солнца непременно придут и новые удачи: оленеводу – хороший олений приплод, охотнику – большая добыча на море.

И невольно, сама собой, складывалась песня, светлая, душевная песня о высоком красном солнце, которое уже навсегда пришло сюда, в этот холодный край, после очень долгой ночи, после той ночи, которая сейчас называется «старой жизнью». Пел сейчас эту песню и Таграт, мчавшийся по речной долине на оленях как раз туда, где причудливо вытянулись верхушки яранг оленеводческого стойбища, раскинувшегося на высокой горной террасе.

Запрокинув на спину ветвистые рога, высунув влажные розовые языки, олени неслись вскачь. Наклонившись чуть вперед, Таграт напевал свою песню, порой ловко отруливая нарту, чтобы не налететь на камень или кочку. Все ближе и ближе высокая горная терраса. В ушах Таграта свистит ветер. Крохотные лужицы в талом снегу мгновенными вспышками молнии ослепляют его.

Выбрав место, где снег поплотнее, Таграт с ходу вылетел по крутизне на террасу, и вот он у стойбища. Двое подростков подхватывают его тяжело дышащих оленей, выпрягают из нарты. А навстречу уже идет бригадир оленеводческой бригады, приветствует Таграта.

Наскоро выпив чаю, Таграт отправляется осматривать стадо отелившихся оленей-важенок.

Стадо паслось между горами, в небольшом распадке, хорошо защищенном от ветра. Сотни телят на тоненьких, еще неустойчивых ножках бродили за своими матерями, издавая громкие звуки, мало похожие на оленье хорканье. Большие фиолетовые глаза малышей смотрели на людей с любопытством, доверчиво.

– О, сколько их здесь! – любовался телятами Таграт, пытаясь погладить одного из них. Теленок, смешно вскинув непомерно длинные задние ноги, отбежал в сторону. – Будущий скакун, – улыбнулся Таграт.

Группа пастухов в легких оленьих кухлянках, сшитых шерстью внутрь и выкрашенных в ярко-красный цвет корой деревца вирувир [26]26 В ирувир – название местного кустарника.


[Закрыть]окружила председателя и бригадира. Смуглые, обветренные лица их были возбуждены, жизнерадостны.

– Так, значит, завтра у нас в поселке Рэн будет праздник Первого мая, весенний праздник? – весело спросил пастух Вальфо, собирая в кольца аркан.

– Да, завтра праздник Первого мая, – ответил Таграт и осмотрел пастуха с ног до головы. – Что, не думаешь ли взять первый приз на оленьих гонках?

Пастух смущенно опустил голову, хотя все знали, что он лучший наездник Рэнского сельсовета.

– Как ты думаешь – возьмем мы его с собой на праздник? – Таграт лукаво подмигнул бригадиру. – Работал-то он хорошо или так себе?

– У нас никто не работает так себе! – сказал Вальфо.– У нас ни один теленок не пропал и ни один не пропадет.

Таграт, раскурив трубку, протянул ее пастуху. Вальфо вспыхнул от гордости, взял трубку, глубоко затянулся.

– У нас во всем колхозе никто не работает так себе, – сказал Таграт, принимая от Вальфо трубку, – а значит, много хороших людей прибудет на праздник Первого мая. Веселый будет праздник.

И праздник получился действительно веселым. Украшенный красными флагами, плакатами и лозунгами, поселок Рэн уже с самого утра шумел людскими голосами, звонким смехом, песнями. Группа за группой, лихо скакали к поселку оленеводы. Хлестко стучали их свистящие погонычи, захлебывались в звоне колокольчики, подвешенные к задкам легких, словно игрушечных, нарт.

Петя, Кэукай, Эттай стояли в пионерском строю прямо перед окнами. Им хорошо было видно, что делается на улице. Огонь возбуждения в их глазах, казалось, разгорался все ярче и ярче.

Чуть дальше стояли в строю и Чочой с Тавылем. На них еще пока не было пионерских галстуков. Взволнованные, они смотрели на развернутые знамена, еще и еще раз мысленно повторяя слова торжественного пионерского обещания. Сейчас они перед лицом своих товарищей должны будут прочесть торжественное обещание юного пионера – дать великую клятву верности партии, народу, Родине.

Призывно зазвучали пионерские горны, ударили барабаны. Пионеры прошли по залу и выстроились.

Чочой закрыл глаза и опять принялся мысленно читать торжественное обещание, где-то в глубине души прислушиваясь к каждому его слову.

А Тавыль, чувствуя, что в жизни его наступает что-то огромное и необычайное, вдруг стал как-то по-особенному спокойным, торжественным.

И вот Чочой и Тавыль перед строем.

– «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, торжественно обещаю...» – звонко и уверенно звучат слова пионерской присяги.

Клятва дана. Старшая пионервожатая Нина Ивановна повязала мальчикам красные галстуки.

Сбылась заветная мечга Чочоя. Ему так хотелось иметь пионерский галстук! Теперь-то он хорошо знал, что значит пионерский галстук!

Как только Чочой и Тавыль стали в строй, послышался звонкий голос старшей пионервожатой:

– Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!

– Всегда готовы! – дружно ответили пионеры.

Сияет на небе яркое солнце. Трепещут на ветру красные флаги. Громко звучит с трибуны голос Виктора Сергеевича Железнова:

– Те из нас, у кого уже седые волосы, хорошо помнят американского купца Кэмби. Разве не у тебя, Аймын, он насильно увел единственную дочь? – обратился директор школы к старику, стоявшему в первых рядах. – Разве не у тебя, Кэргыль, он украл сына? Разве не тебя, Тынэт, он лишил отца еще раньше того, как успел ты появиться на свет? Разве не у тебя, Вияль, он отнял брата и сестру?.. Вот кого хотят американцы опять посадить на землю нашу. Они хотят, чтобы сюда снова вернулся Кэмби, они хотят, чтобы сюда снова вернулся злобный шаман Мэнгылю, они хотят, чтобы сюда снова вернулись голод, болезни, они хотят, чтобы сюда смерть вернулась! Как знать, может, и сам Кэмби, если он еще живой, со звериной злобой смотрит на наш берег и ждет случая, чтобы снова сюда вернуться. Нам хорошо известно: об этом думают многие богачи-американцы. Только никогда не сбудутся их мечты! Пусть они нас пугают – нас невозможно запугать. У нас сердце не трусливого зайца, у нас сердце не пугливого оленя. Смерть найдет враг, если пойдет на нас!

Не успел Виктор Сергеевич кончить, как люди сдвинулись плотней у трибуны, громко выкрикивая отдельные фразы из его речи:

– Не запугают!

– Найдут смерть!

– Пусть захлебнется волк в своей бешеной пене! – грозно неслось со всех сторон.

Смуглые лица юношей и мужчин были суровы, решительны.

Следующим за директором школы выступил тот самый старик Аймын, к которому обращался во время своей речи Виктор Сергеевич. Поднялся он на трибуну степенно, с чувством собственного достоинства, снял с головы легкий весенний малахай, украшенный зеленой пушистой кисточкой, внимательно осмотрел притихших людей. Испещренное густой сеткой морщин, его крупное лицо с подслеповатыми глазами, с редкой белой бородкой было сурово.

– Решил и я сказать свое слово на нашем празднике Первого мая, – негромко начал он. – Учитель словами своими зажег во мне великий гнев, который все время горячими угольками где-то здесь, под сердцем, теплился. – Аймын медленным жестом приложил руку к груди. – И хорошо сделал учитель! – вдруг повысил голос Аймын. – Очень хорошо сделал. Кто из нас американца Кэмби помнит, кто из нас шамана Мэнгылю помнит, у того, конечно, как и у меня, эти горячие угли гнева под сердцем не потухают. И вот, пока Кэмби по земле ходит, пока такие люди, как Кэмби, по земле ходят, – нельзя, чтобы эти угли у нас под сердцем, как под золой, потухли! Вот посмотрите туда, на тот скалистый обрыв у моря! – Аймын стремительно выбросил руку, указывая на скалистый берег километрах в двух от поселка. – Когда Кэмби украл мою дочь, убежала она от него и бросилась с того высокого камня прямо в море. Напрасно Кэмби думает, что я забыл об этом. Напрасно Кэмби думает, что Аймын, как это раньше бывало, при встрече с ним лишь втянет голову в плечи. Аймын стар, но, если Кэмби вздумает прийти на нашу землю с оружием в руках, Аймын схватит Кэмби, как паршивую собаку, и сбросит его вон с того обрыва, с которого бросилась в воду моя дочь!

Никто не ожидал такой горячей речи от старика, который никогда не выступал на собраниях.

Пионерский отряд стоял у трибуны строем. Все ребята знали, что перед народом должен выступить Чочой.

– Ты, знаешь, громким голосом говори! – подтолкнул в бок Чочоя Кэукай и, набрав полные легкие воздуха, солидно откашлялся, словно собирался говорить сам.

Чочой нет-нет да и заглядывал в бумажку, стараясь запомнить слова своего выступления.

– Иди! Иди! – подтолкнули его дружные руки товарищей, когда сошел с трибуны Аймын.

На трибуне Чочой растерялся. Одно дело – рассказывать о чем-нибудь школьникам, таким же, как он сам, но заставить слушать себя взрослых на великом первомайском празднике ему вдруг показалось просто невероятным. Чочой в отчаянии уже хотел убежать с трибуны, но в этот момент он услыхал спасительный голос Виктора Сергеевича:

– Дедушка Аймын сейчас говорил об американце Кэмби. Я так думаю, что и ты мог бы кое-что рассказать народу об этом человеке и о жизни на Аляске.

Чочой выпрямился. Да, о Кэмби он может рассказать многое. В конце концов, он может высказать перед народом те слова проклятья, которые не однажды бросал шепотом в спину Кэмби.

– Да, этот Кэмби живой еще! – громко сказал Чочой. – Кэмби отца моего убил. Кэмби мою мать убил. Он, кажется, дядю Гоомо убил. Кэмби и его сыновья, которые наряжаются в белые балахоны, разорвали Тома, как звери! Но сам Кэмби еще живой. И шаман Мэнгылю живой. Не пускайте их сюда! Нет, ни за что не пускайте!..

Когда Чочой услыхал, как громко и дружно отозвались на его слова люди, он вздрогнул, посмотрел на своих друзей, хлопавших в ладоши, и медленно сошел с трибуны.

Сразу же после митинга начались традиционные призовые оленьи гонки. Возбужденные ребята бегали среди оленеводов, стараясь услужить участникам гонок.

– Принеси-ка мне кусочек нерпичьего ремня, нужно в одном месте нарту получше перевязать, – попросил Эттая пастух Вальфо.

И сразу около десятка мальчиков бросились к дому Эттая. Впереди всех бежал сам Эттай, с восторгом думая о том, что именно ему, Эттаю, предстоит выполнить важное поручение самого лучшего наездника, который наверняка возьмет первый приз на оленьих гонках.

Выстроилось в ряд около тридцати упряжек. Олени, предчувствуя бешеную гонку, нетерпеливо перебирают ногами, забрасывают на спину рога. Наездники напряженно ждут, когда тронется с места упряжка председателя колхоза Таграта.

Председатель не принимает участия в состязании, он должен выехать на гонки как судья. Белоснежные его олени косятся налитыми кровью глазами то влево, то вправо. И вдруг они срываются с места, как вихрь, – и, увлеченные этим вихрем, несутся вперед десятки других упряжек. Свистят погонычи. Облако снежной пыли, играя всеми цветами радуги, окутывает несущуюся лавину упряжек.

– Гы! Гы! Гы! – слышится на разные голоса.

Но вот наступившая тишина взрывается восторженными криками: около полусотни школьников бежит вслед за упряжками, скрывшимися где-то далеко, за стеной колеблющегося марева.

Это тоже состязание. В километре от поселка алеет красный флаг. Несколько мальчиков вырываются вперед. Вот уже достигают красного флажка и, обегая его кругом, устремляются назад, к поселку. Старики, женщины напряженно следят за состязанием.

– Кэукай, Кэукай впереди! – слышится в толпе.

Впереди всех действительно, чуть запрокинув голову назад, крепко стиснув зубы, мчится Кэукай.

– Петя догоняет! – опять зашумели зрители.

Кэукай чувствует, что его кто-то настигает. Перед самым финишем он резко прибавляет скорость. Но соперник, видимо, нашел в себе еще больше сил. Вот Петя уже почти рядом с ним... Нет, Кэукай не допустит, чтобы его обогнали!

Мальчики изо всех сил стараются оторваться друг от друга. Но вот уже и финиш. Они пришли вместе!

Победителей громко приветствуют взрослые. А Нина Ивановна, после того как мальчики немного отдышались, вручает им первые призы – толстые, с золотыми буквами альбомы для рисования и набор красок и карандашей.

Последним пришел Эттай. Тесемка на левом торбазе его болталась. Мальчик чуть-чуть прихрамывал и тер шишку на лбу.

«Опять не так, как у всех, получилось, опять смеяться надо мной будут! – досадовал он. – Ну ничего, пусть смеются. Не виноват же я, что тесемки развязались...»

Заметив на себе насмешливые взгляды, Эттай еще издали крикнул:

– Плохо подготовился! Не подвязал как следует тесемки, наступил на одну из них и прямо об землю лбом стукнулся, а там камень был.

– А может, там только заячий помет валялся? – нарочно тоненьким голоском, насмешливо щуря подслеповатые глаза, спросил старик Кэргыль.

– Да нет, камень! – Эттай тяжело вздохнул и, порывшись в своем кармане, вдруг действительно извлек довольно увесистый камень.

Послышался дружный хохот.

– Ты бы еще скалу с собой захватил, тогда, быть может, взял бы самый первый приз! – выкрикнула мать Эттая, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Едут! – послышался зычный голос старика Кэргыля.

Наступила тишина. Несколько круглых облачков, пронизанных солнечными лучами, стремительно двигались к поселку. Женщины бросились разжигать костры.

– Вальфо! Вальфо! – закричали ребята.

Старики козырьком прикладывают к глазам руки и смотрят на стремительно приближающихся наездников.

Горит на солнце огромный медный чайник, наполненный плитками дорогого чая. Это первый приз. Блеск красной меди слепит глаза. Шумит лавина упряжек. Хлестко стучат свистящие погонычи. «Гы! Гы! Га!» – несутся возгласы наездников. Храпят взмыленные олени. Резкие взмахи погонычей похожи на взмахи сабель конников.

Вальфо, весь подавшись вперед, подскакивает на прыгающей нарте. Он слышит позади себя шум мчащейся лавины и знает, что сейчас, перед финишем, может вырваться кто-нибудь вперед. Вальфо бдителен. Из своих обезумевших от бешеной гонки оленей он выжимает самую предельную скорость. Горит на солнце красная медь. Вот она блеснула прямо в глаза и осталась где-то позади. Вальфо остановил упряжку. С помутневшими глазами, с высунутыми языками, олени дышат тяжело, со свистом. То вздымаются, то опадают их влажные, покрытые пеной бока. Женщины быстро освобождают оленей ог упряжки. Олени дико шарахаются в сторону и затем, освобожденные от груза, встряхиваясь, уходят в сторону поселка.

Одна за другой мчатся упряжки прямо на костры.

Женщины и старики, подбежав к оленям, ловко и быстро выпрягают их. Разгоряченные наездники радостно щурятся на солнце, с достоинством отвозят в сторону свои нарты. На многих из нарт лежат вторые, третьи, четвертые призы: у одних – шкура лисицы, у других – столярные инструменты, у третьих – набор капканов.

Шумно, весело в поселке. Остыв после гонок, молодежь затевает борьбу, состязание в беге, в прыжках.

А солнце, словно радуясь людскому веселью, поднимается все выше и выше, становится все жарче и жарче.

Уже поздно вечером, после того как была просмотрена художественная самодеятельность школьников и комсомольцев поселка, оленеводы выехали в тундру. Там их ждала горячая работа – ждали богатые колхозные оленьи стада с тысячами маленьких телят.

Мерно постукивают копыта оленей, бегут и бегут упряжки бесконечной цепью, одна за другой. Солнце спускается к горизонту. Вот оно уже совсем скрылось. Талые снега зажигаются багрово-сумрачными искрами от полыхающей вечерней зари. Серый мрак выползает из ушелий. Но заря полыхает, как огромное красное знамя, развернутое над миром в день великого праздника Первого мая. В какой-то неуловимый момент происходит встреча зари вечерней с зарей утренней.

Постепенно темно-красный сумрак переливается в свежие и чистые, огненные тона. Вечер сменяется утром. Дует легкий ветерок, доносится запах талых снегов...

– Сейчас солнце всходить будет, – говорит едущий впереди всех Вальфо, останавливая своих оленей.

Оленеводы сходят с нарт. Молча они смотрят в ту сторону, где должно показаться солнце.

И вот из-за острого пика горы блеснул край раскаленного огненного диска. Брызнули по снегу каскады светлых мерцающих искр.

Запорхали со свистом стаи пуночек, защебетали куропатки.

– Чисто вокруг красного солнца. Хорошим, очень хорошим будет день! – говорит Вальфо, наблюдая, как постепенно выкатывается из-за острой запламеневшей вершины горы раскаленный диск. – Красный цвет – цвет жизни и радости,– продолжает Вальфо. – Но красный цвет – это еще и цвет большого гнева!.. Так я скажу свое последнее слово в праздник Первого мая, – задумчиво добавляет он после недолгого молчания.

Оленеводы снова тронулись в путь. Оторвавшись от вершины сопки, плывет в свой счастливый, благодатный путь и весеннее солнце.

ВОР

Наступило лето. Растаяли наконец огромные сугробы, но на складках гор, в глубоких оврагах снег остался. Это был вечный снег, твердый, как мрамор.

Сильным южным ветром оторвало от берега льды. Бесконечные стаи перелетных птиц с радостными криками всё летели и летели над тундрой и морем. Морские утки самых различных пород иногда усаживались на волны, совсем близко возле берега. Гуси, лебеди, речные утки облюбовывали тундровые реки, озера. У обрывистых скал неумолчно шумели огромные птичьи базары.

Петя, Кэукай, Эттай и Чочой ушли из поселка на поиски птичьих гнезд. Они обшарили возле лагуны все косы, умудрились побывать на островках многих озер и уже набрали добрую полсотню яиц.

На одной из кос они встретили посеревшего песца, который успел обшарить здесь все гнезда. Мальчики набрали полные пригоршни камней и с громкими криками бросились за песцом. Когда перепуганный зверек кинулся в воду, ребята утихли.

– Не надо его бить камнями, – сказал Кэукай. – Какой толк, если убьем его! Может, он к кому-нибудь в капкан зимой попадется.

Песец благополучно добрался до острова, отряхнулся от воды и скрылся за холмиком.

В одном из узких мест ребята перебрались по перекату на противоположный берег лагуны.

– Ложись! – неожиданно скомандовал Петя.

Ребята плюхнулись на землю. Прямо перед ними плескалось длинное голубое озеро с мелкими зарослями багульника по берегам. На озере мирно плавала лебединая стая. Белоснежные, с длинными, гордо выгнутыми шеями, лебеди двигались по воде медленно, величественно.

– Двенадцать штук! – прошептал Эттай. – Подползем ближе...

– Подползем, – поддержал его Петя.

Ребята поползли к озеру, прижимаясь к самой земле. Но, когда они уже были от лебедей метрах в тридцати, птицы вдруг разом взмахнули крыльями и полетели, набирая высоту. Огромные крылья их взмахивали плавно, ритмично.

Мальчики затаив дыхание долго лежали на земле, провожая восхищенными глазами улетавшую лебединую стаю. И только они хотели встать, прямо над ними пронесся косяк журавлей. С опущенными длинными ногами журавли покружили над озером и сели на берегу, совсем почти рядом с мальчиками.

– Апчхи!.. – вдруг чихнул Эттай.

Друзья возмущенно зашипели на него, но Эттаю, как назло, нестерпимо хотелось чихать. Закрыв рот и нос обеими руками, он посинел, глаза его выпучились. Он даже ногами засеменил, но удержаться не смог и снова чихнул. Услыхав подозрительный звук, журавли быстро-быстро пошли между кочками в сторону.

– Не выйдет из тебя охотника, – с пренебрежением сказал Эттаю Кэукай.

– А я себе чихательницу сделаю, – не смутился Эттай.– Сошью такую сумку из толстой шкуры оленя. Захочу чихать, голову туда засуну, отчихаюсь как следует и опять поползу к зверю...

Мимо мальчиков пролетали со свистом чирки, шилохвостки, сауки, крохали.

– А знаете что: пойдемте к берегу моря, к птичьему базару. Там на скалах много яиц набрать можно, – предложил Петя.

Ребята встали и, забыв усталость, пошли по тундре к берегу моря.

Перед тем как начать спускаться по скалам вниз, мальчики сели передохнуть.

– Интересно все же, куда сегодня ночью мог деваться моторный вельбот? – невесело спросил Эттай. – Отец мой волнуется сильно. Некоторые говорят, что отец плохо закрепил вельбот и его унесло в море...

История с пропажей вельбота уже была известна во всем поселке.

– Мне очень жалко твоего отца, – сказал Кэукай. – Если вельбот не найдется, сильно ругать его будут...

Отдохнув, друзья начали спуск. Оглушенные птичьим гомоном, они с затаенным страхом осматривали мрачные выступы скал.

«Я предложил им идти сюда, значит, должен идти впереди», – подумал Петя.

Осторожно нащупывая ногой выступы на скалах и выбирая наиболее безопасный путь, он стал спускаться.

– Только старайтесь вниз не смотреть, – нетвердым от волнения голосом предупреждал он товарищей.

На его носу, на котором к лету резче обозначились точечки веснушек, сейчас выступили капельки пота.

А вниз действительно смотреть было страшно. Хаотическое нагромождение скал с красными, желтыми, золотистыми прожилками круто уходило туда, где пенились волны прибоя. Встревоженные птицы с яростными криками налетали на мальчиков, порой чуть не задевая их крыльями.

– Куда? Куда вы лезете? Вот схвачу сейчас какую-нибудь за ногу и прямо живьем проглочу! – храбрился Петя.

– А у меня на голове чайка собирается гнездо свить,– отозвался где-то, еще довольно высоко, Эттай; неуклюжий, как медвежонок, он часто оступался, шумно сопел.

– Если ты так медленно будешь двигаться, то чайки на твоей голове успеют высидеть птенцов! – крикнул ему Кэукай, словно горный баран, ловко перепрыгивая с камня на камень.

Чочой, цепко хватаясь за скользкие камни, с улыбкой слушал своих друзей. С удовлетворением он отмечал и то, что вот уже давно на их пути попадаются хорошие ступеньки. «Словно кто-то нарочно сделал», – подумал он и неожиданно заметил кем-то оброненный охотничий нож с роговой ручкой.

– Смотрите, нож! – крикнул Чочой. И, внимательно осмотревшись вокруг, он сделал открытие: – Это чья-то тропа! Тут не один раз человек ходил!

– А Чочой правду говорит, – после недолгого раздумья ответил Кэукай; его зоркий глаз действительно уловил затерянную в обломках скал, едва обозначенную ниточку тропы. – Ступеньки кто-то делал, чтобы постоянно ходить.

Недоуменно переглянувшись, друзья, не сговариваясь, направились вниз по тропе.

Все ниже и ниже спускались мальчики. Уже вершина обрыва оставалась так далеко, что друзьям просто не верилось: неужели они были там? И ребятам захотелось узнать, куда же приведет эта тропа. А тропа привела мальчиков к пещере, вход в которую был метрах в десяти от воды. Вход был узкий и хорошо замаскированный.

– Я слыхал об этой пещере нехорошее, – тихо промолвил Кэукай. – Говорят, давно-давно когда-то, еще до советской власти, вон там, за обрывом, было небольшое стойбище. И вот однажды в том стойбище один за другим стали умирать люди от какой-то страшной болезни. Тогда шаман Мэнгылю приказал хоронить мертвых, кажется, вот в этой пещере, и с тех пор никто не ходит сюда...

Слева и справа от того места, где стояли ребята, виднелась извилистая линия морского берега.

– А мы пойдем? – тихо, словно боясь привлечь внимание кого-нибудь постороннего, спросил Петя, указывая на вход в пещеру.

– А может, там медведь спит, – опасливо осмотревшись вокруг, зашептал Эттай.

– А что, если камень в пещеру бросить? – спросил Чочой и, выбрав поувесистее камень, взял его в руки.

– Дай-ка мне! – попросил Петя.

Взяв у Чочоя камень, Петя с силой швырнул его в пещеру. Где-то глухо отдались три удара падающего камня, и снова водворилась тишина..

– А ну, пойдем! – решительно сказал Кэукай.

Отбросив прилипшую к вспотевшему лбу челку, он смело двинулся вперед. Петя взял Кэукая за пояс рубахи и, плечом к плечу, пошел с ним рядом. Чочой и Эттай двинулись следом. Когда глаза мальчиков привыкли к мраку, они пошли смелее.

– Яранга! – вдруг вполголоса воскликнул Кэукай.

Ребята замерли. Перед их глазами действительно стояла яранга с тщательно закрытым входом. Друзья остановились в нерешительности, не зная, уходить ли им отсюда или все же осмелиться подойти к яранге.

– По-моему, в ней сейчас никого нет, – тихо сказал Петя и сделал робкий шаг вперед.

Захватив с собой на всякий случай обломок камня, ступил вперед и Кэукай. Осторожно, боясь дохнуть, мальчики наконец бесшумно добрались до самой яранги, чутко прислушались.

– А чего еще там бояться! – громко сказал Эттай.

Рванув край рэтэма, закрывавшего вход в ярангу, Эттай присел на корточки, всмотрелся.

– Полог! Место для костра! Можно чайку попить, выспаться,– сообщил он. – Идите за мной!

Не прошло и десяти минут, как мальчики тщательно осмотрели всю ярангу. Ничего примечательного они в ней не нашли и уже собрались уходить, как вдруг послышался ликующий голос Чочоя:

– Лук! Лук! Это лук дедушки Ако! Вот смотрите, кольца!.. Я нашел лук дедушки Ако!..

Просунув руку между задней стенкой полога и покрышкой яранги, Чочой вытащил оттуда огромный лук, украшенный расписными кольцами, выточенными из моржового клыка.

Пораженные, друзья молча ощупывали найденный Чочоем лук. А Чочой, пугливо озираясь, словно боясь, что кто-нибудь может у него отобрать дорогую находку, не выпускал лука из рук и все приговаривал:

– Нашел!.. Я нашел его наконец!..

– Теперь надо узнать, чья это яранга, – взволнованный не меньше Чочоя, сказал Кэукай. – Нужно узнать, кто спрятал здесь лук дедушки Ако...

Чочой наконец оторвал руки от лука и снова принялся шарить между пологом и покрышкой яранги.

– Стрелы! – сообщил он, вытаскивая колчан из моржовой шкуры, туго набитый стрелами.

Захватив лук и стрелы, мальчики выбрались из пещеры. И вдруг Петя махнул рукой вниз, приказывая друзьям ложиться:

– Вон там, слева, стоит вельбот, и в нем что-то делает Экэчо.

Эттай рванулся было вперед, но его вовремя схватили за ноги.

– Лежи! – приказал Петя. – Посмотрим, что будет дальше.

Экэчо торопливо что-то укладывал в вельбот. К мальчикам он стоял спиной и не замечал их, зато мальчики его видели отлично.

– Отползем немножко вниз, вон за ту скалу, – шепотом предложил Кэукай. – Может, Экэчо в пещеру пойдет. Надо, чтобы он нас не заметил.

Мальчики, насколько могли бесшумно, спрятались за широкой скалой. Чочой не выпускал из рук лука. Колчан со стрелами был у Кэукая.

– Так вот почему исчез вельбот. Его украл Экэчо, – тихо сказал Петя, пытаясь заглянуть вниз, где виднелась корма вельбота.

Быстро отпрянув назад, он шепотом сообщил:

– Экэчо идет в пещеру!

Взволнованные, крепко вцепившись пальцами в выступы скал, мальчики следили за тем, как Экэчо, торопливо карабкаясь вверх, вошел в пещеру.

– Слушайте меня, пожалуйста, – почему-то умоляющим тоном попросил Эттай, – побежим к вельботу, сядем в него! Что-то недоброе чует сердце... Мотор я заведу... честное слово, заведу!.. Если вы не согласитесь, тогда я один... – В лице мальчика появилась отчаянная решимость. – Это ж моторный вельбот.  Понимаете?..

Петя и Кэукай переглянулись и, не сговариваясь, встали. Через две-три минуты мальчики были уже в вельботе.

– Отталкивайтесь, отталкивайтесь! – умолял Эттай. – От берега отталкивайтесь, а мотор я заведу...

...Экэчо лихорадочно торопился. Ему лишь сегодня на рассвете удалось увести моторный вельбот, который находился у причала в устье небольшой речонки. «Ночи ждать нельзя, надо убегать сейчас», – решил Экэчо. Перед его глазами стояло спокойное, холодное лицо следователя, прибывшего в поселок для очередного допроса. Мысль о следователе приводила Экэчо в смятение. Он предчувствовал, что сегодняшний допрос будет последним: шаг за шагом следователь заводил его своими беспощадными вопросами в тупик. Экэчо вынужден был дать целый ряд показаний о своих преступлениях. «Увезет он меня сегодня, обязательно увезет, если я не убегу туда, за пролив, к брату!» – торопился Экэчо, вытаскивая тюки пушнины из тайника пещеры.

И вдруг Экэчо бросил на землю свою ношу и побежал вниз, прыгая с выступа на выступ. У самой линии прибоя он остановился, хотел что-то крикнуть, но звук застрял в его горле. «Карабин! Карабин не взял с собой, в вельботе оставил!» – ужаснулся Экэчо, глядя, как течение относит вельбот с мальчиками все дальше и дальше от берега. Схватив камень, Экэчо замахнулся, но, поняв, что мальчики уже слишком далеко, в бессильной ярости швырнул его в воду у самых ног и закричал что-то громко, бессвязно, потрясая в воздухе кулаками.

Услыхав крик, мальчики вздрогнули и оторвали свои взгляды от мотора, который, как назло, Эттай не мог завести.

– Скорей заводи мотор, медведь неуклюжий! – торопил друга Кэукай и на всякий случай потянулся к карабину, который оставил в вельботе Экэчо.

Экэчо побежал вниз, прыгая с выступа на выступ.

– Сейчас, сейчас заведу... Зажигание, понимаешь, никак не получается, свечи отсырели...

Он хватался то за одну деталь, то за другую, пытался отвинтить гайки, чтобы заглянуть внутрь мотора.

А Чочой, крепко прижимая лук к груди, вцепился в него так, что, казалось, не выпустил бы его и мертвым.

И вдруг мотор заработал.

– Ур-р-ра!.. – закричал Эттай, победно поднимая кверху перепачканные руки.

– Ур-р-ра!.. – подхватили его друзья.

Люди начали выбегать из домов на берег моря, когда вельбот был еще достаточно далеко.

– Нашли! Вельбот нашли!.. – повторялось на разные голоса.

Когда мальчики причалили к берегу, там уже собрался почти весь поселок.

–Что это? Откуда вы привели вельбот? – изумленно крикнул Таграт.

Но тут поднялся Чочой, опираясь на огромный лук, украшенный кольцами.

– Лук! Лук! Лук богатыря Ако!.. – громко выкрикнул Кэргыль и вошел в своих нерпичьих непромокаемых торбазах прямо в воду.

Легкой волной прокатились по толпе возгласы изумления, и снова наступила напряженная тишина. Бережно, на вытянутых руках, Кэргыль вынес на берег лук.

– Лук нашего Ако! Да, да, это лук богатыря Ако! Смотрите, костяные кольца! Это действительно лук нашего Ако! – слышались восклицания.

Кто-то наконец вспомнил о мальчиках, терпеливо ожидавших, когда же обратятся к ним.