Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

У СОНИ НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Оправившись от болезни, Соня наконец вышла из дому. Ее поразило то, что на улицу можно, оказывается, выходить без теплой шубы и меховой шапки, что никакой пурги уже нет и в помине, на небе светит ласковое, теплое солнце, а снег хоть и выпал, но скоро растаял.

Соня глянула на море, по которому блуждали плавучие льды.

– Как красиво! – воскликнула она и, тихо ступая, словно боясь, что красота эта неожиданно может исчезнуть, направилась к берегу.

Гигантская стая уток, с шумом летевшая у самой воды, вдруг взмыла над девочкой к небу. Соня испуганно присела и замерла, подняв глаза кверху.

Тысячи уток летели над ней. Долго слышалось бесконечное хлопанье крыльев, пока не раздался где-то слева громкий выстрел из дробовика. Сразу две утки упали на землю. Соня подбежала к одной из них, взяла в руки.

–У, какая тяжелая! – сказала она, доверчиво глядя на подходившего к ней юношу чукчу, в руках у которого было ружье. – А какая голова у нее красивая! Смотри, вот здесь красненькое, а вот зелененькое и синенькое вместе, а вот желтенькое...

Юноша присел около Сони на корточки, улыбнулся.

– А какие белые у тебя зубы! – неожиданно воскликнула Соня. – Ты, видно, чистишь их каждый день и утром и вечером?

Юноша смутился и, немного подумав, сказал:

– Нет, девочка, не чищу, только полощу водой.

– Не чистишь? – удивилась Соня и тут же строго добавила:—Это плохо. Очень нехорошо... А хочешь, я тебе дам зубной порошок и щетку? У нас есть. Я знаю, мне мама позволит.

– Вот какая ты быстрая, девочка! – засмеялся юноша.– Я первый хотел дать тебе в подарок вот эту утку, а ты уже предложила мне свой подарок.

– Ты хочешь подарить мне утку?

На чистеньком, нежном личике Сони с маленьким, чуть капризным ртом появилась такая простодушная, детская радость, что юноша схватил вторую, с еще более яркой раскраской утку и сказал:

– А вот из этой я тебе сделаю чучело!

Соня секунду-другую молчала, глядя в приветливое и тоже по-детски простодушное лицо чукчи, и вдруг вздохнула глубоко, всей грудью:

– Какой же это будет красивый подарок!.. А как тебя звать?

– Мое имя Тынэт.

–Тынэт, – повторила девочка. —А меня зовут Соня.

Минут через пять Соня уже мчалась во весь дух от крыльца своего дома на берег, где ожидал ее чукча.

– Вот тебе порошок и зубная щетка! – кричала она, протягивая свои подарки.

Так, сразу же, не успев отойти от своего дома, Соня неожиданно нашла себе друга, с которым даже обменялась подарками.

Но это событие не было единственным у Сони в тот день.

Насмотревшись как следует на море, покрытое плавучими льдами, девочка пошла вдоль поселка, с любопытством рассматривая все, что попадалось ей на глаза.

В одном месте она увидела перевернутый кверху килем деревянной остов чукотской байдары. Соня долго смотрела на остов, гадая, что бы это такое могло быть. Самые невероятные предположения приходили ей в голову. Остов байдары напоминал ей скелет какого-то чудовищного зверя. «Может, это крокодил когда-нибудь был или такая длинная пузатая черепаха?..»

И, когда девочка наконец убедилась, что это чудовище сделано из тонких ремней и из дерева руками людей, она подумала:

«Наверное, это Тынэт хочет сделать чучело кита. Только где же он такое огромное чучело будет хранить?»

Особенное внимание Сони привлекла первая же яранга, которая попалась ей на пути. Девочка робко обошла вокруг не виданного ею раньше жилища. То, что яранга имела шатерообразный вид, ей понравилось. «Только если бы отпилить вон те черные палки, которые торчат на верхушке, тогда было бы совсем хорошо», – размышляла она.

Осмотрев ярангу снаружи, девочка подошла к входу, заглянула внутрь. Там никого не оказалось. Полумрак внутри яранги, незнакомые запахи дубленой кожи, дыма, кислого мяса и нерпичьего жира немного пугали ее. Заметив цепь, идущую сверху вниз, на которой висел закопченный чайник, Соня не выдержала и вошла в ярангу.

«Интересно, зачем это он висит на цепи?» – подумала девочка и вдруг заметила внизу, под чайником, угли потухшего костра.

«Ну да, конечно, плиты здесь нет, – рассудила она, – приходится чай кипятить на костре».

Долго смотрела Соня на полог, занимавший около трети яранги. Сшитый из оленьих шкур шерстью внутрь, полог не напоминал ей ничего такого, с чем можно было бы его сравнить.

Так и оставив эту загадку неразрешенной, Соня принялась осматривать закопченные перекладины внутри яранги, на которых висели меховая одежда, оружие, вяленая рыба и еще много совершенно незнакомых ей предметов. Заметив среди них деревянных человечков [10]10 Некоторые чукчи все еще держат в жилище деревянных божков, которые, по их поверью, являются хранителями домашнего очага.


[Закрыть]с уродливыми головами, Соня глубоко вздохнула и подумала: «Какие некрасивые куклы! Если здесь живет девочка, я отдам ей, пожалуй, одну из своих настоящих кукол».

Когда в яранге все было осмотрено, Соня снова вышла на берег моря и вдруг заметила разбросанные по морской гальке оленьи рога.

«Ой, сколько вешалок прямо на земле валяется»! – изумилась она.

Недолго думая Соня принялась складывать оленьи рога в длинный и ровный ряд. Вообразив себе, что они висят на стене, Соня начала мысленно развешивать на них всю одежду, которая имелась в их доме: «Вот здесь будет висеть моя дошка и белая меховая шапка с длинными ушами, а вот здесь – папино пальто, а вот тут – мамина доха...»

Рогов-вешалок было еще много, и Соня собиралась мысленно развесить все, что только могло на них держаться, вплоть до отцовских сапог, внутри голенищ которых имелись для этого петельки, как вдруг позади себя она услыхала чьи-то легкие, быстрые шаги. Соня обернулась и увидела девочку-чукчанку таких же примерно лет, как она сама. Черные быстрые глаза девочки с густыми загнутыми ресницами выражали беспредельное любопытство. Миловидное смуглое личико ее было приветливо и чуть-чуть застенчиво.

«А косы у нее точно такие, как у меня! – почему-то обрадовалась Соня. – Только у меня они светлые, а у нее совсем черные».

Соня обратила внимание и на одежду девочки: на ее легкую кухлянку, отороченную пушистым мехом, и на расписные торбазики.

Некоторое время девочки рассматривали друг друга, а затем, словно сговорившись, улыбнулись и наконец сдвинулись с места.

– Гымнан энмэн лиги, гинин нынны Соня (Я уже знаю, твое имя Соня), – сказала черноглазая девочка.

Соня растерянно оглянулась, как бы прося кого-нибудь помочь ей понять, что сказала девочка.

– Соня, – повторила девочка.

– А-а... Да-да, Соня! А тебя зовут как?

– Гымнан нынны Кааля (Мое имя Кааля), – показала девочка на себя пальцем. – Кааля, Кааля, – повторила она.

– Ну, ну, понимаю: тебя зовут Кааля! – обрадованно схватила Соня свою новую знакомую за руку.

Опять наступила пауза.

– А знаешь, давай в вешалки играть! – указала на оленьи рога Соня.

Кааля согласно закивала головой и вдруг побежала в ту самую ярангу, в которой только что была Соня.

– Зачем же ты убегаешь? – удивилась Соня.

Но прошло не более полминуты, и Кааля выбежала из яранги с каким-то тонким витым ремнем в руках.

– Чаат! Аркан! – по-русски объяснила она, потрясая ремнем. – Гыт коранэ! (Ты олень!)

Наморщив лобик, Соня изо всех сил старалась догадаться, о чем говорит ей девочка.

– Я говорю, давай играть в вешалки, – робко повторила она свое предложение.

Кааля схватила оленьи рога, подняла их над своей головой и плавно побежала вдоль берега.

–Олень! Олень! – кричала она по-русски.

Соне вдруг вспомнилась одна из ее книжек, где были нарисованы олени. И тут же рога-вешалки в ее воображения приобрели совершенно другое значение.

– А-а-а, понимаю... Ты хочешь, чтобы мы играли в оленей!

Передав своей подруге оленьи рога, Кааля быстро собрала тонкий аркан для броска. Соня подняла над головой рога и побежала вдоль берега. Кааля метнула аркан. Петля захлестнулась на отростке оленьих рогов. Соня быстро повернулась к Каале и восхищенно заметила:

– Вот это здорово ты меня поймала! А ну-ка, еще раз...

Так в первый же день Соня успела познакомиться и вдоволь наиграться с девочкой-чукчанкой Каалей, сестрой Эттая.

На другое утро они встретились снова. Отчаянно жестикулируя, по нескольку раз повторяя отдельные слова по-русски и по-чукотски, они удивительно быстро научились понимать друг друга. Выбрав за ярангой сухое местечко, Кааля насобирала палочек, стала что-то складывать. Соня скоро поняла, что Кааля играет в ярангу.

– А еще можно в дом играть! – сказала Соня.

– Дом? Хорошо, дом! – улыбнулась Кааля и, без сожаления разрушив ярангу, принялась сооружать вместе с Соней дом.

– А знаешь, давай в классы играть! – вдруг предложила Соня.

Тут же вскочив на ноги, она начертила на земле классы и бросила камешек из одного класса в другой. Кааля с живейшим интересом наблюдала за Соней и, поняв смысл игры, запрыгала на одной ноге.

– Давай, давай сюда! Делай, как я, – попросила Соня.

За этой игрой и застал их Эттай. Поглощенная игрой, Соня не обратила на него никакого внимания. Зато Эттай рассматривал ее долго и с большим любопытством. «Вот я сейчас расскажу Кэукаю и Пете, как я встретился с русской девочкой»,– думал Эттай, пытаясь между тем понять смысл игры.

– А ну-ка, я попробую, – вмешался он в игру и, оттолкнув сестру плечом, попробовал сам перегнать камешек из одного класса в другой.

Но игра эта оказалась не такой простой, как думал Эттай. Задетый носком его растоптанного торбаза, камешек отлетел далеко в сторону.

Соня расхохоталась, а Кааля бесцеремонно вытолкала брата за линию классов.

– Ну что ж, прыгайте, как зайцы, – обиженно заметил Эттай, – а я к своим друзьям пойду.

...Кэукай и Петя подошли к дому, где жил новый доктор Степан Иванович Морозов, и внимательно наблюдали за дверью.

– Да спит она еще, наверное, – наконец не выдержал Петя.

– Подождем еще немножко, – попросил Кэукай.

– Зовут ее Соня, – тихонько сообщил Петя, склонившись к уху Кэукая, хотя их и так никто не мог слышать.

Кэукаю не меньше, чем Пете, нравилась та таинственность, с которой они решили во что бы то ни стало повидать дочку доктора, Соню. Поэтому он с выражением чрезвычайной настороженности в лице осмотрелся вокруг, а затем сообщил ему все, что успел узнать о русской девочке.

– Ей семь лет. После дороги она немного болела, потому так долго и не выходила на улицу.

– А ты откуда все это узнал? – вдруг во весь голос, совсем игнорируя то, что они тайком подобрались к дому доктора, спросил Петя.

Кэукай протестующе замахал на Петю руками, предлагая хотя бы немножко пригнуться. Но такой уж упрямый человек был этот Петя! Разочарованный в своем друге, который, оказывается, так заинтересовался девчонкой, что даже знает, сколько ей лет, Петя всем своим видом старался показать, что с Кэукаем ему больше не по пути.

–Тоже мне друг – о девчонке сведения собирал! – еще громче сказал он.

–Да тише ты, язык откусил бы, что ли! – досадливо поморщился Кэукай. И вдруг, сделав несколько шагов за угол, таинственно поманил Петю пальцем: – Иди сюда, в окно заглянем. Незаметно заглянем...

Это показалось Пете заманчивым.

– Как невидимки? – спросил он.

– Да, да, – поспешил ответить Кэукай, хотя, как назло, совершенно забыл, что значит русское слово «невидимка».

Затаив дыхание, плотно прижимаясь к стене дома, мальчики начали подкрадываться к окну.

– Э-э-э!.. Совсем зря вы собираетесь в окно смотреть! – неожиданно послышался насмешливый голос Эттая.

Петя и Кэукай, как ошпаренные, мгновенно повернули головы.

– Она там, у нашей яранги, с моей сестренкой играет.

– Кто – она? – смущенно спросил Петя.

– Понятно же, Соня, – с самым невинным видом ответил Эттай; узенькие глазки его смотрели насмешливо.

Петя хотел было, по-настоящему рассердиться на Эттая, но раздумал:

– Пойдем тогда к твоей яранге, посмотрим, какая она, эта Соня.

– Я так думаю, что у вас ничего не получится, – вдруг заявил Эттай, с достоинством закладывая руки за спину.

– Это почему же? – спросил Кэукай.

–Да убежит она сразу. Соня из мальчиков только меня одного не боится. А всех остальных сильно боится. Пугливая, ну прямо как дикий олень, – поморщился он.

–Тогда вот что: мы подкрадемся незаметно, подползем по-пластунски, а когда хорошо рассмотрим, встанем прямо перед ней, и всё, – предложил свой план действий Петя. В тоне его чувствовалась решительность.

Кэукай и Эттай приняли этот план с восторгом.

– А чего тебе ползти? Тебя-то она не боится, – пренебрежительно заметил Эттаю Кэукай.

– Да чего ей, правда, Эттая бояться, когда он так себе, ни то и ни се, – поддержал Петя.

Поняв, что недавнее его преимущество перед друзьями превратилось в самый настоящий порок, Эттай вздохнул, провел рукой под носом и сказал, стремясь придать себе как можно более устрашающий вид:

– Заметил я, что последнее время ее как будто бросало в дрожь, когда она на меня смотрела. Так что и я поползу тоже. А то убежит, если увидит меня...

– А все же какая она? – поинтересовался Кэукай.

–Такая... – неопределенно взмахнул руками Эттай. – Голова, руки, ноги...

– Ну да, конечно, и глаза есть, – иронически заметил Петя.

– Да, да, и глаза и уши есть, – не чувствуя насмешки, подтвердил Эттай.

–Э, разве от него добьешься толку! Пойдем сами посмотрим, – предложил Кэукай.

Пригибаясь низко к земле, мальчики побежали к яранге Эттая. Недалеко от яранги они легли на землю и, укрываясь за бочками и камнями, поползли по-пластунски. Когда Пете казалось, что Эттай слишком громко сопит, он поворачивал голову и, делая устрашающие глаза, просил дышать тише.

Девочки заметили подползающих к ним мальчиков, удивленно переглянулись и на время прекратили игру. И, хотя Пете, Кэукаю и Эттаю было совершенно ясно, что они уже давным-давно замечены, все трое упорно продолжали ползти. Соня не выдержала, пошла к ним навстречу и с серьезнейшим видом спросила:

– Интересно, вы всегда так, на животе, ходите или иногда ногами тоже?

Друзья прижались к земле, а затем смущенно переглянулись, как бы говоря друг другу: «А и вправду мы очутились в каком-то глупом положении».

– А чего же? Если хочешь знать, мы и на спине ходить можем, – заявил Эттай.

Петя встал на колени.

– Ну и удивил! Я вот на руках ходить умею! – похвастался он.

– А ну-ка, походи,—доверчиво наклонилась над ним Соня.

Петя встал, отряхнулся от мусора и, состроив рожицу Эттаю, воскликнул:

– Эх, ты, а говорил, что она пугливая, как дикий олень! Показать им, что ли, как на руках ходят?

– Показать, конечно, показать! – горячо поддержал Петю Кэукай.

Соня ему очень понравилась, и сейчас он ругал себя за то, что до сих пор не выучился у Пети ходить на руках и не может изумить русскую девочку своей ловкостью.

И тут Кэукай вспомнил, что никто из всего класса не умеет лучше него делать пятерной прыжок [11]11 Пятерной прыжок – прыжок пять раз с места без разбега. Это любимое спортивное состязание чукотских ребят.


[Закрыть]с места. И только он об этом успел подумать, как Петя дернул его за рукав и сказал:

– Я похожу на руках, а ты покажи свой пятерной...

Кэукай посмотрел на друга с благодарностью:

– Хорошо, что ты вспомнил об этом!

Эттай стоял чуть в стороне и, усиленно вращая носком растоптанного торбаза, не отрывал от Кэукая невеселых глаз.

– А ты, Эттай, покажешь девчон... то есть, – запнулся Петя, – девочкам, как мечешь аркан.

Грустное лицо Эттая мгновенно просветлело.

А Соня и Кааля, обнявшись так, как это могут делать только девочки, терпеливо ждали, когда же наконец мальчики начнут демонстрировать перед ними свою ловкость.

РАЗБИТАЯ ТРУБКА

Пять дней носило Экэчо в море на льдине, пока не подобрал его пограничный катер.

Истощенного и окоченевшего Экэчо положили в поселковую больницу. Долго он лежал с закрытыми глазами, пока не почувствовал, что кто-то взял его за руку. Экэчо открыл глаза. Перед ним сидел полный человек в белом халате с чисто выбритой головой. «Это, кажется, новый доктор, который с парохода сошел», – подумал Экэчо, разглядывая добродушное лицо человека с темно-серыми глазами за толстыми стеклами очков.

– Ну что, ожил? – улыбнулся человек в халате. – Меня зовут Степан Иванович, а можно просто – Морозов, товарищ Морозов, а еще проще—врач, или, как еще говорят, доктор.

Экэчо изобразил на своем лице некое подобие улыбки, замотал головой: дескать, не понимаю, хотя отлично понял, что говорил ему доктор.

– Не понимаешь? Вот досада какая! – вздохнул Степан Иванович. – Ну ничего, мы с тобой договоримся.

Кухлянка с Экэчо уже была снята. Доктор взял стетоскоп и принялся его выслушивать.

– Так, так... Хорошо... – время от времени приговаривал он, поворачивая пациента с одного бока на другой.

Экэчо морщился, но, однако, не сопротивлялся: чувствовал он себя довольно скверно и надеялся, что врач поможет. «Вот уже каким ты стал: радуешься, что к доктору попал, – невесело подумал о себе Экэчо, но тут же поспешил оправдать себя: – Что ж поделать, если меня притащили к нему! Где шамана теперь взять? Перевелись шаманы на чукотской земле. А Мэнгылю далеко... Однако больше я никогда Мэнгылю не увижу...»

– Ну, ничего страшного нет! – весело сказал доктор. – Истощен немножко. Но мы тебя здесь подкормим. Только сначала понемножку есть будешь, совсем понемножку. Ты уж не обижайся, – попросил Степан Иванович, нисколько не смущаясь тем, что больной, как казалось ему, совсем не понимает русских слов.

Озабоченно почесав мизинцем лысину, доктор энергичной походкой вышел из палаты.

Через три дня Экэчо выпустили из больницы. Он знал, что с ним будут серьезно разговаривать в правлении колхоза, и уже сочинил историю, как он выехал в море перед рассветом, чтобы поохотиться немножко, всего лишь до утра, и как раздавило его байдару и ему пришлось плавать на льдине в море.

Но Экэчо ошибся, полагая, что ему придется разговаривать только с членами правления. Отправившись в правление колхоза, он за углом одного из строящихся домов повстречался с комсоргом Тынэтом.

– А, вот хорошо, что я тебя увидел, – тоном, не обещающим ничего доброго, сказал Тынэт.

Экэчо окинул его неприязненным взглядом с ног до головы и, потянувшись к трубке, ответил:

– А я не очень рад встрече с тобой. Можно было бы нам и разойтись спокойно.

– Из-за тебя я два дня с четырьмя комсомольцами на вельботе по морю лазил, известно ли тебе это? Два дня! Понимаешь ты или нет?

– А зачем тебе так нужны были эти два дня? Невесту за эти два дня у тебя украли – так, что ли? – усмехнулся Экэчо, протягивая Тынэту трубку.

Тынэт схватил трубку Экэчо и в запальчивости бросил ее в стену дома. Трубка раскололась, а медная чашечка отскочила в сторону, рассыпав по земле дымящийся табак.

– Ты... ты что это сделал?! – задохнулся Экэчо.

– Я злой, сильно злой на тебя! – закричал Тынэт. – Я поколотить хотел тебя! Ты украл два дня у меня и моих товарищей!

– О, ты полоумный человек! Знаешь ли ты, что эта трубка в руках уже четвертого колена рода моего?..

Экэчо поднес к глазам обломки трубки. Редкая бородка его дрожала, рот нервно подергивался.

– Трубку тебе жалко? А того, что ты у нас два дня и две ночи украл, тебе не жалко? – не унимался Тынэт; черная челка то и дело падала на его гневные глаза: Тынэт энергично взмахивал головой.

– А-я-яй! Какими стали молодые в наше время... – вполголоса произнес Экэчо, не отрывая глаз от обломков трубки. И вдруг, подняв кверху руки с разбитой трубкой, он метнулся прочь от Тынэта: – Смотрите, люди! Хорошо смотрите, какими нынче молодые стали! Тынэт трубку мою разбил! Тынэт трубку разбил, перешедшую в четвертое колено рода моего!..

Из домов и яранг выходили колхозники; они выслушивали Экэчо, сокрушенно качали головами, ощупывали обломки трубки.

«Ай, как нехорошо получилось! Совсем нехорошо... И зачем только он сунул мне в руки эту вонючую трубку!» Тынэт хорошо знал, какой огромной ценностью у его народа считается фамильная трубка. Он также знал, что с курительной трубкой связано много суеверий. «Ай, голова моя – как у глупой нерпы!» – сокрушался Тынэт.

А Экэчо между тем шел от яранги к яранге, от дома к дому и всем показывал свою разбитую трубку, сетуя на грубость и неуважительность современной молодежи к старшим.

Петя, Кэукай и Эттай уже давно крутились там, где останавливался Экэчо ео своей трубкой.

– Тынэта все время ругает! Другие тоже комсорга ругают! – тревожно шептал Эттай.

–Ничего. Сейчас будет колхозное собрание. Мой отец такое скажет Экэчо, что он и о трубке своей забудет, – ответил Кэукай, неприязненно глядя на Экэчо.

– Да, конечно! Таграт обязательно заступится за Тынэта, – с уверенностью сказал Петя.

Экэчо знал, что сейчас на собрании его будут крепко ругать за то, что он не подчиняется колхозной дисциплине. Чтобы как-нибудь отвлечь внимание от себя, он решил пожаловаться на Тынэта. «Хорошо, что я этому полоумному парню сунул в руки трубку, а то просто молчать пришлось бы», – думал он, наблюдая за тем, как собирались в клуб колхозники.

Вскоре началось собрание. Первое слово предоставили Экэчо, чтобы он рассказал, почему упорно цепляется за старую жизнь, почему до сих пор приходится говорить о нем как о прогульщике и отсталом человеке.

Экэчо встал, поправил на животе ремешок, перепоясывавший кухлянку, и крепко вцепился в него жилистыми руками.

– Может, не все поймут меня, но старики, пожилые люди понять должны, – произнес он притворно-жалобным тоном. – Давно так получилось, что жители нашего поселка невзлюбили меня за брата моего, Мэнгылю. Много зла мне сделали эти люди. Обидные слова мне говорили, никогда мне не верили. А разве я виноват, что брат мой плохим человеком оказался? Разве я виноват, что он сородичей наших на чужую землю увез?..

Экэчо еще хотел что-то сказать, но тут случилось то, чего он никак не предвидел. Со своего места быстро встала Вияль и, в упор глядя в лицо Экэчо, громко сказала:

– Ты, Экэчо, лучше бы не вспоминал тот проклятый день, когда наших сородичей на чужую землю увезли, когда какой-то злой человек отца моего, Ако, убил!.. Не ты ли тогда людей винчестером пугал и помогал шаману Мэнгылю и американцу Кэмби загонять людей в байдару?..

Словно задохнувшись, Вияль на мгновение умолкла. Еще свежее лицо ее, с вздрагивающими тонкими ноздрями, с гневными жаркими глазами, казалось Экэчо в это мгновение прекрасным. И его опять захлестнула застарелая злоба. «Ай, проклятая женщина! Сколько лет подряд ты мучаешь меня!»– мысленно обругал он Вияль, а вслух не очень смело сказал:

– Разве женщина, которая вмешивается в беседу мужчин, может сказать что-нибудь дельное?

– А разве ты забыл, как волком гонялся за мной, чтобы и меня туда, на чужую землю, увезти? – выкрикнула Вияль, судорожно сжимая в руках переброшенные на грудь тяжелые черные косы.

Экэчо почувствовал, что разговор принял очень опасный поворот. Метнув исподлобья взгляд на враждебно притихших людей, он повернулся в сторону председателя собрания Таграта, как бы говоря ему: порядок, кажется, есть такой, что не должны перебивать на собрании говорящего человека. В глубине твердых, суровых глаз Таграта на мгновение вспыхнула ненависть. Экэчо поежился от этого взгляда, неловко переступил с ноги на ногу.

– Ты, Вияль, сядь. Не твоя очередь говорить, – насколько мог спокойно сказал Таграт своей жене.

– Ай, как хорошо твоя мама сказала! – Петя крепко вцепился руками в плечо Кэукая.

С трудом овладев собой, Вияль села на место.

– Ну что ж, говори, Экэчо, дальше, – предложил председатель.

– Да что ж говорить мне... – обиженно промолвил Экэчо.– Известно же всем, как боялся я брата, – не меньше, чем многие, кто здесь сидит, боялся я Мэнгылю. Зачем же на меня смотрят люди так, как смотрят волки на приблудившуюся в их стаю собаку? Зачем вот мальчишка Тынэт схватил мою трубку и разбил ее вдребезги? – Экэчо вытащил дрожащими руками из-за пазухи обломки трубки, показал их собранию. – Тяжело мне, люди, жить так на свете, – все больше и больше входил Экэчо в роль обиженного человека. – Вот зачем Тынэт трубку разбил, которая перешла в четвертое колено рода моего? Могу ли я теперь передать ее моему сыну?..

– У-у, как старая лиса, хвостом метет, – тихонько промолвил Эттай.

– Ничего, сейчас оборвут ему этот хвост, – отозвался Кэукай.

– Известно же всем: курительная трубка является лучшим хранителем человека от злого начала, – продолжал Экэчо. – Чего теперь я должен ждать, когда лишился лучшего хранителя?

Таграт заметил, что слова Экэчо о его трубке подействовали на некоторых колхозников. Он посмотрел на хмуро молчавшего Тынэта, укоризненно покачал головой. Тынэт виновато вздохнул и, подперев голову руками, неподвижно уставился в пол.

Рядом с Тагратом в президиуме сидел директор школы Виктор Сергеевич Железнов. Чукчи привыкли к тому, что директор никогда не пропускал колхозных собраний. Много лет они прожили вместе с ним и хорошо знали, сколько сил положил этот человек на организацию колхоза. Не было ни одного трудного дела, в котором не помог бы им Виктор Сергеевич Железнов.

Короткое, но взволнованное выступление Вияль напомнило Виктору Сергеевичу далекие годы, когда он впервые попал на Чукотку. Одни воспоминания сменялись другими, как пролетают стаями птицы. Еще в молодости, когда загнали его царские чиновники в ссылку в этот далекий, тогда еще совсем дикий край, он со всей страстью русского человека-подвижника взялся за просвещение чукотского народа.

Отшумели грозные годы борьбы с интервентами, с бандами колчаковцев, с местными богатеями, ушли в прошлое трудные годы организации первых чукотских школ, больниц, колхозов. Во всем этом Виктор Сергеевич принимал самое деятельное участие. Он первый написал школьные учебники на чукотском языке, составил первые чукотские словари. И школа его в поселке Рэн была не простой школой: здесь коллектив учителей под руководством Виктора Сергеевича вел напряженную творческую работу по созданию методических пособий для чукотских школ, по переводу детской литературы с русского на чукотский язык. Много записал Виктор Сергеевич чукотских легенд и сказок. Его сборники сказок, изданные в Хабаровске и Ленинграде, были дороги на Чукотке и детям и взрослым. «Это человек, любящий наши сказки и сказания. Это человек, любящий чукотский народ», – так говорили чукчи о Викторе Сергеевиче Железнове.

И вот сейчас, когда чукчи были взволнованы необычным разговором на колхозном собрании, многие из них нет-нет да и поглядывали на директора школы, ждали с нетерпением его слова, потому что знали, насколько слово его справедливо.

«Да, из-за этой трубки Экэчо удалось на время отвлечь от себя внимание, – думал Виктор Сергеевич, слушая суровую отповедь Тынэту его деда Кэргыля. – Ну, да ничего. Посмотрим, что будет дальше...»

Экэчо, опустив голову, с затаенной радостью слушал слова Кэргыля. А старик, потрясая в воздухе посохом, разошелся не на шутку:

– Мне стыдно теперь знать, что ты внук мой, Тынэт! Я жалею, очень жалею, что не колотил тебя палкой, когда ты был мальчишкой. Может быть, ты был бы умнее, может, после этого ты стариков стал бы почитать!..

– Ай, как жалко Тынэта! – сокрушался Кэукай, сочувственно глядя в его сторону.

– Вот сейчас выступит твой отец, выступит мой отец – защитят Тынэта, – утешал себя и своих друзей Петя.

– А может, ты, как и Вияль, вспомнишь, что твой сын Чумкель, а мой отец, которого я так никогда и не видел, тоже на чужую землю угнан? – вдруг обратился к своему деду Тынэт.

Кэргыль осекся, замолчал и, посмотрев в сторону Экэчо с откровенной ненавистью, сел на свое место.

Долго тянулось молчание, от которого Экэчо было не по себе. И вот наконец председатель объявил, что будет говорить Виктор Сергеевич Железнов. Экэчо почувствовал, как заспешило куда-то его сердце. «Так, так, послушаем, что скажет друг врага моего Ако», – думал он со страхом.

«Вот сейчас Тынэт высоко поднимет голову», – заранее радовался Петя.

Эттай, необыкновенно возбужденный, попытался даже встать на скамейку, чтобы лучше видеть, как директор школы будет заступаться за комсорга и ругать Экэчо. Оступившись, он полетел на пол. На него зашикали.

Виктор Сергеевич дотронулся рукой до своей бородки, строго взглянул на Тынэта, потом перевел взгляд на Экэчо.

– Кэргыль правильно ругал своего внука, хотя, быть может, уж слишком громким голосом, – начал директор школы.

Среди охотников пронесся одобрительный шепот. Тынэт еще ниже опустил голову. А Петя, ошеломленный совсем неожиданным поведением отца, не хотел верить ни ушам своим, ни глазам. Виновато взглянув на Кэукая, а затем на Этгая, он весь подался вперед и замер, ожидая, что скажет отец дальше. На носу его, там, где виднелось несколько крошечных конопушек, выступили бисеринки пота.

– Я тоже хочу перед всеми людьми поругать Тынэта, – продолжал Виктор Сергеевич. – Парень он хороший, лучший охотник в нашем колхозе, но слишком горячий и потому иногда делает глупости. Зачем ему понадобилось ломать трубку Экэчо? Почему он не поступил совсем по-другому?

«Вот оно, начинается! – тревожно заерзал на своем месте Экэчо. – Сейчас он ко мне перейдет».

– Почему Тынэт не дождался собрания? – строго спрашивал Виктор Сергеевич. – Всем понятно: у него есть причина сердиться на Экэчо. Он не зря сейчас напомнил своему дедушке про отца. Кроме того, Тынэту пришлось искать Экэчо в море в то время, когда его бригада дома строила. Тынэт недоволен, сильно недоволен, как и все охотники поселка, тем, что Экэчо часто идет в сторону от людей, делает так, как нравится только ему одному. Вот об этом Тынэт должен был прямо, без бранных слов сказать Экэчо вот здесь, на собрании. Вот как надо было сделать тебе, Тынэт!

Комсорг поднял наконец голову, прямо посмотрел в глаза Виктору Сергеевичу:

– Понятно ли сейчас тебе, почему тебя здесь, на собрании, ругают?

– Понятно. Хорошо понятно. Правильно ругают, – негромко, но твердо сказал Тынэт.

Опять среди охотников пробежал одобрительный шепот. А Петя, почувствовав огромное облегчение, повернулся к своим друзьям и прошептал скороговоркой:

– Не так, как мы думали, но все равно хорошо.

– Ну, а теперь нужно сказать несколько слов о самом Экэчо.

Виктор Сергеевич сделал паузу. Снова наступила тишина.

– Много здесь слов сказал Экэчо. Человек он умный, но напрасно думает, что все остальные глупее его. Почему ты, Экэчо, не сказал здесь слов, идущих от сердца? Почему трубкой своей прикрыться хотел? Тынэт, конечно, сделал плохо, и его следовало тебе поругать. Но почему ты больше ничего не сказал? Люди нашего поселка хорошо тебя знают. Люди нашего поселка хорошо тебя помнят, каким ты был, когда здесь жили Мэнгылю и американец Кэмби. Люди нашего поселка простили тебе все зло, которое ты им причинил. Почему не ценишь этого? Почему не становишься.настоящим другом всем людям нашего колхоза? – Голос Виктора Сергеевича зазвучал суровей: – Вот ты сказал, что живешь, как собака, которая попала в волчью стаю. Ты лжешь, Экэчо! Ты живешь среди людей, среди очень добрых людей. Иначе они не забыли бы того зла, о котором Вияль была вынуждена вспомнить. Подумал ли ты, какое горе на сердце у Вияль, у которой увезли на чужую землю сестру и брата? Подумал ли ты, какое горе на сердце у Кэргыля, у которого отняли сына? А понимаешь ли ты, что творится на душе Тынэта, у которого украли отца!.. Видно, не понимаешь и понимать не хочешь...