Текст книги "На Севере дальнем"

Автор книги: Николай Шундик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ НАХОДКА

Тавыль по-прежнему был один в своем неуютном пологе. Отец его вместе с охотниками находился где-то на охотничьих участках.

Уснуть мальчик не мог – перед его глазами маячила худенькая фигурка Чочоя.

«Почему я не побежал за ним? Почему не остановил его? Почему людей не позвал?» – укорял себя Тавыль, с тревогой прислушиваясь к жалобному скрипу остова яранги, сотрясаемого ураганным ветром. На миг представив себе, как Чочой лежит сейчас где-нибудь под снегом, он зябко поежился, плотнее закутался в кухлянку, тяжело задумался.

Мучительно долго тянулось время. Жирник догорал. Тавыль, еще и еще раз в задумчивости перелистав книгу сказок, отложил ее в сторону.

И вдруг в яранге послышались шаги.

«Отец приехал! – встрепенулся Тавыль. – Может, и остальные охотники вернулись...»

Через минуту действительно в полог просунулась голова Экэчо.

– Одевайся, распряги собак! – сердито сказал он и снова скрылся.

Послышалось хлопанье снеговыбивалки. Тавыль бросился к отцу.

– А другие охотники приехали? Или только ты один? – спросил он, едва скрывая волнение.

–А тебе зачем знать это? – недовольно отозвался Экэчо и, немного помолчав, добавил: – Тынэт там к своей учительнице проехал. Совсем из ума парень выжил: не расстается с книжками, с ними и в землянке охотничьей возится, за каким-то заданием прямо в пургу поехал...

Тавыль не стал дальше слушать отца. Одевшись потеплее, он вышел к собакам.

«Пешком до дома Тынэта не пройти, на собаках поеду», – подумал мальчик, с трудом удерживаясь на ногах.

Усталые собаки не хотели идти. Тавыль подошел к передовикам, оттер голой рукой их заснеженные морды. Редко видевшие ласку собаки ободрились, тронули нарту. Тавыль крепко вцепился в баран нарты, больше всего боясь перевернуться, упустить собак.

К великому огорчению Тавыля, Тынэта дома не оказалось. Вспомнив, что отец говорил о каком-то задании, которое комсорг собирался получить у учительницы, Тавыль поспешил к квартире Нины Ивановны.

Тынэт действительно был там. Одетый в кухлянку, он быстро пил чай, явно куда-то торопясь.

И Нина Ивановна и комсорг удивились появлению Тавыля.

– Тынэт, у тебя в упряжке Очер! Поезжай скорее по дороге в сторону поселка Коочмын! Скорее отправляйся искать Чочоя!.. – Не в силах отдышаться, объяснил Тавыль причину своего прихода.

Нина Ивановна быстро подбежала к мальчику, как могла сбила руками с его одежды снег, крепко прижала к себе.

– Сейчас, сейчас, Тавыль, Тынэт поедет искать Чочоя, – сказала она и украдкой вытерла слезы.

– Так вот, ты прямо по дороге в Коочмын поезжай, – снова заговорил Тавыль. – Очер пусть передовиком пойдет, Очера слушайся...

– Хорошо, Тавыль, я так делать буду, как ты советуешь, – вполне серьезно сказал Тынэт и, встав из-за стола, быстро начал собираться в дорогу.

– Завязывай малахай, – обратился он к мальчику, – вместе до твоей яранги доедем.

– Так ты уж постарайся, Тынэт... – умоляюще попросила Нина Ивановна. – Мне так страшно за Чочоя!..

– Не волнуйся! Зачем волноваться, Нина? – ответил Тынэт. – Я все сугробы переверпу, все торосы обшарю, а Чочоя найду. Слышишь, найду!

– Ну-ну, иди, иди! – засмеялась сквозь слезы Нина Ивановна.

...Чочой не знал, сколько времени уже просидел в землянке. Его одолевал сон. Но мальчик старался во что бы то ни стало бодрствовать: у него было такое ощущение, что его могут застигнуть врасплох таинственные враждебные силы.

Иногда Чочой вставал и топтался на месте или, расставив в темноте руки, делал несколько шагов по землянке. Временами на него нападал безотчетный страх. Тогда он забивался в угол и все смотрел и смотрел в темноту широко раскрытыми глазами, прислушиваясь к гулкому стуку собственного сердца.

И вдруг до слуха Чочоя донеслось глухое ворчание. Мальчик вздрогнул и, казалось, прирос к стене. Но вот ворчание повторилось, а затем послышался лай собаки. Чочой вскочил с места. Он слишком хорошо, как голос самого близкого человека, знал этот лай.

– Очер! Очер! Очер!.. – закричал Чочой.

Лай усилился, порой переходя в тонкое завывание, тонувшее в шуме пурги. Чочой рванул к себе дверь и почувствовал, как мягкий, рыхлый снег обрушился ему на голову. «Землянку совсем замело снегом», – мелькнуло, у него в голове. Прислушавшись, он уже явственнее различил лай собаки и далекий, тонущий в буре свистящих, взвизгивающих звуков человеческий голос. Чочой ринулся головой в снег, быстро-быстро стал разгребать его руками, не чувствуя, что снег набивается ему в рукава, в рукавицы, под опушку малахая. Вскоре вход в землянку был проложен. Чочой не ошибся, различив среди тысячи разноголосых звуков голос Очера. Это именно он привел комсорга Тынэта к заваленной снегом землянке.

Появление Тынэта Чочой в первую минуту воспринял как счастливое сновидение. И, когда комсорг обхватил мальчика своими крепкими руками, прижал к себе и закачал на коленях, как маленького, Чочой, все еще не веря себе, спросил:

– Так это правда ты, Тынэт, а? Это мне не снится?

– Нет, нет, не снится, Чочой, – тихо ответил Тынэт, крепче прижимая мальчика к своей широкой груди.

С появлением Тынэта землянка словно ожила. Комсорг зажег спичку и вдруг весело воскликнул:

– Смотри, Чочой, фонарь!

Спичка догорела. Подув на обожженные пальцы, Тынэт зажег вторую спичку, снял с гвоздя фонарь «летучая мышь». Чочой принялся помогать комсоргу, и, когда фонарь был зажжен, мальчик наконец как следует осмотрел свое убежище.

– Печка! Смотри, печка! – закричал он, указывая на круглую чугунную печурку в углу землянки, возле которой лежало довольно много дров.

– В январе из тундры в море через эти места пойдут песцы. Вот тогда охотникам землянка эта нужна будет, – сказал Тынэт, выбирая полено посуше, чтобы настрогать щепы на растопку печки.

– А вот какой-то ящик! – сообщил Чочой, вытаскивая на середину землянки свою находку.

В ящике оказалось несколько капканов и чайник. В чайнике в нерпичью шкуру было аккуратно что-то завернуто. Чочой развернул и вскрикнул:

– Смотри, смотри, Тынэт, тут спички, чай!

– Таков уж обычай у народа нашего, – спокойно ответил Тынэт, разжигая печурку. – Хороший обычай – заботиться о неизвестном путнике: попадет путник в непогоду, станет искать убежище, а когда найдет, то пусть хорошо осмотрится – дар доброго человека его покормит и согреет.

А Чочой между тем продолжал осматривать землянку. В углу, под всякой рухлядью, он нашел объемистый тюк пушнины, тщательно упакованный в непромокаемый нерпичий мешок.

– Ого! Вот кто-то сколько песцов наловил! – весело сказал он.

Тынэт быстро повернулся к Чочою, подошел к тюку с пушниной, озадаченно осмотрел его со всех сторон.

– Странная находка, очень странная!– наконец сказал он. – Кто-то не хочет пушнину в торгбазу сдавать и почему-то прячет ее...

Толкнув тюк ногой, Тынэт отбросил его в угол и сказал:

– Придется забрать с собой, показать Таграту. Видимо, мы с тобой, Чочой, на след какой-то хитрой лисы напали. Нечестный человек эту пушнину спрятал...

Вскоре Чочой и Тынэт, сидя у жарко пылающей печурки, пили горячий чай. Усталые лица их блаженно улыбались. Вытянувшись во всю длину, рядом с Чочоем дремал Очер.

– Ну что ж, а теперь поедем в Коочмын, – устало потянулся после чая Тынэт. – Виктор Сергеевич, наверное, сейчас там. Боюсь, что он всех коочмынских охотников на ноги уже поднял тебя искать.

Чочой, продолжавший еще пить чай, не донес кружку до рта:

– Виктор Сергеевич в Коочмын поехал? Зачем он туда поехал?

– Он не просто в Коочмын отправился – он тебя искать отправился. Нехорошо получилось, Чочой! Много тревоги ты наделал, весь поселок встревожил.

– Так я и знал! И все из-за этой пурги...

– Да, совсем плохо получилось, – вздохнул Тынэт. – Могу под большим секретом тебе сказать, – доверительно добавил он, – сам, своими глазами видел, как Нина Ивановна из-за тебя плакала.

– Плакала?.. – с убитым видом переспросил Чочой.

Комсорг в ответ только развел руками, как бы говоря: «Ничего не могу поделать – что было, то было».

Заметенная сугробами дорога была очень трудной. Тынэт то и дело соскакивал с нарты; задыхаясь, перетаскивал ее вместе с собаками с сугроба на сугроб или, вцепившись в баран, волочился прямо по снегу, когда спускался с сугробов вниз. Чтобы не выронить где-нибудь в дороге Чочоя, Тынэт привязал его к нарте.

Когда они добрались до поселка Коочмын, черная мгла уже сменялась белой мглой: наступало утро.

Виктор Сергеевич действительно находился в одном из домов поселка Коочмын. Увидев Чочоя, он быстро встал, подошел к мальчику, снял с него малахай, посмотрел ему в лицо и только после этого, облегченно вздохнув, сказал:

–  Разденьте его, напоите чаем.

–  Подожди... – Мальчик отстранил рукой девушку, подошедшую к нему. – Где Степан Иванович? Там сильно болеет Соня.

–  Степан Иванович давно уже дома. – Виктор Сергеевич медленно поднес трубку ко рту. – Его отвез коочмынский охотник. Кроме того, пятнадцать коочмынских охотников сейчас ищут тебя в пурге. Подумай теперь, хорошо ли ты сделал, никому не сказав ни слова, что идешь в поселок Коочмын за Степаном Ивановичем?

–  Я очень хотел спасти Соню, – тихо промолвил Чочой, машинально отрывая сосульки от воротника кухлянки.

–  У меня пять мальчиков просили разрешения уйти в поселок Коочмын за Степаном Ивановичем, но я решил ехать сам. А вот один только Чочой забыл о друзьях, забыл о родных, забыл о своей учительнице и директоре школы, – укоризненно сказал Виктор Сергеевич и, спрятав свою трубку в карман, сам принялся раздевать смущенного, обескураженного Чочоя.

А Тынэт тем временем рассказывал хозяину дома, старику Таеургыну, о своей странной находке, спрашивал у него, что он думает по этому поводу.

– Да, непонятное что-то... – после долгого раздумья ответил старик. – Почему человек в пустой землянке пушнину хранил? Почему не дома ее хранил? Почему в факторию ее не сдавал?

–  Вот-вот! – Тынэт стукнул себя ладонями по коленям.– Почему, действительно, он не сдавал пушнину в факторию?..

МАЛЕНЬКИЕ ОХОТНИКИ

После занятий Тынэт получил от Нины Ивановны очередное домашнее задание и собрался домой.

–  Да, чуть было не забыл! – остановился он у порога. – Вчера слыхал разговор двух охотников. Обижаются, что у них нет возможности зимой учить своих детей охотничьему делу.

–  Обида справедливая, – задумчиво сказала Нина Ивановна. – Тут надо что-то придумать.

–  А я уже придумал, хорошо придумал! Организуем охотничий школьный кружок! С Тагратом уже договорился. Ближние охотничьи участки правление колхоза отдаст ребятам. Комсомольцы руководить будут кружком. Хорошо ли придумал, а?

–  Замечательно придумал!

Предложение организовать кружок юных охотников школьники встретили с большой радостью. Немедленно организовалось пять бригад.

Кэукай, Эттай и Тавыль, считавшие себя уже испытанными охотниками, готовились к выходу на капканы так, как это подобает настоящим зверобоям: в торбаза у них были вложены толстые травяные стельки, чтобы в пути не промерзали подошвы; рукавицы их всю ночь выветривались на улице, чтобы, заряжая капканы, не оставить запаха, который мог бы отпугнуть песцов и лисиц; приготовлены были также копья на случай... встречи с белым медведем.

На первой зарядке капканов присутствовал и Петя. Но он к этому походу подготовился менее тщательно, чем его друзья. Петя допустил большую оплошность – не положил в торбаза стельки. Не в силах устоять против холода, Петя выплясывал у капканов такую замысловатую чечетку, что даже возмутил своих друзей.

– Ты так весь снег истопчешь, песцы побоятся к приманкам подойти, – упрекнул Кэукай.

Виновато улыбнувшись, Петя с минуту постоял, спокойно, а затем снова принялся притопывать на месте.

– Послушай, Эттай, у тебя ноги не замерзли? – стараясь придать своему голосу как можно больше веселости, спросил Петя.

– У настоящего охотника не могут ноги мерзнуть, – с независимым видом ответил Эттай и продолжал слушать объяснения Тынэта о том, как правильно заряжать капканы.

А бедному Пете уже было не до капканов. Зажмурив глаза, он отчетливо представил себе теплую комнату, кровать, застланную толстым пушистым одеялом, стол, на котором были разложены его книги, и мирно дремавшего на стуле кота Ваську. Петя поймал себя на том, что он страшно завидует коту Ваське. «Ему хорошо там, – подумал Петя, – поди, опять мясо из буфета стащил, налопался, а теперь сладкие сны видит».

Ноги мерзли так, что Петя, к ужасу своему, должен был признаться самому себе, что пройдет минута-другая – и он заплачет. «Это как же так: великий полярный путешественник – и вдруг начнет реветь?!»

– А стельки-то у тебя в торбазах есть или нет? – вдруг спросил Кэукай.

– Стельки? Какие стельки? – переспросил Петя. – Нет, стелек у меня нету.

– Беги сейчас же домой! – приказал ему Тынэт.

Но от мысли, что ноги у него мерзнут не потому, что он слабее остальных, а потому, что не сумел как следует обуться, Пете как-то сразу стало теплей.

– Ничего, ничего, я выдержу!

– Домой! – повторил Тынэт.

Петя повиновался и отправился домой. Дома он натолкал в свои торбаза такие толстые стельки, что потом едва сумел обуться: ноги не лезли в торбаза.

И все же охотничий кружок Петя воспринимал совсем по-другому, чем его друзья. У него не было того охотничьего волнения, той охотничьей хватки, какие были у Кэукая, Эттая, Чочоя и Тавыля. Зато все сильнее разгоралась фантазия «великого полярного путешественника». Самым главным Петя считал для себя не отстать от своих товарищей в выносливости.

Заметив, что друзья его ничуть не хуже взрослых умеют запрягать собак, Петя на второй же день пообещал Тынэту встать чуть свет и поучиться у него этому делу. «Как же, это очень важно, это необходимо уметь полярному путешественнику»,– думал Петя, присматриваясь, в каком порядке запряжены у Тынэта собаки.

Утро было нестерпимо морозным. Пальцы обжигались о раскаленные морозом пряжки алыков и кольца потяга. Яростно дуя на руки, Петя с огромным трудом запряг десять собак. Осталось запрячь передовиков. И тут вышло самое неприятное: один из передовиков не пожелал подчиниться новому хозяину. Как только Петя подносил алык, чтобы надеть его через голову и застегнуть на животе, пес оскаливал крепкие белые клыки и угрожающе рычал. Петя ласково называл собаку по имени, пробовал погладить по голове, умиленно улыбался, но собака не поддавалась. Не помогло и то, что Петя несколько раз погладил ее по кончику хвоста.

– Вот проклятая! Ты ей улыбаешься, когда тебе плакать хочется, а она свое – рычит, да и только! – возмущался Петя.

Так ничего и не получилось у него с передовиками, пока не подошел сам Тынэт.

Всех остальных собак Петя запряг хорошо. Но он все еще не был удовлетворен: ему казалось, что Кэукай и Эттай куда быстрее и более ловко, чем он, запрягали любую упряжку. И потому почти каждое утро, еще задолго до завтрака, Петя просил кого-нибудь из охотников, чтобы они разрешили ему помочь запрягать собак.

И вот однажды, когда Петя возился с упряжкой охотника Аймына, к нему подошел Экэчо и самым ласковым голосом сказал:

– Ай, какой ты хороший мальчик, Петя! Как ты уже ловко собак запрягаешь! Я очень рад, что у моего сына есть такой друг, как ты.

Петя удивленно посмотрел на Экэчо: «Что это с ним такое сделалось? Уж очень он добрый сегодня...»

Поведение Экэчо вызывало недоумение не у одного Пети. Многие охотники в поселке Рэн говорили о том, что Экэчо уж очень как-то изменился.

– Хвостом, как лиса, следы заметает, – скептически заметил однажды Тынэт. – Не верю я Экэчо. Это он пушнину в землянке прятал, больше некому...

Обнаруженная Тынэтом в землянке пушнина доставила Экэчо много неприятностей. «Беда пришла! Не уберегли меня духи от злого начала», – со страхом думал Экэчо, когда в правлении колхоза пытались дознаться, кто и для какой цели прятал в землянке пушнину.

Долго разговаривали с Экэчо в правлении, но никаких улик против него не нашлось. Он уже было облегченно вздохнул, полагая, что все обошлось благополучно, как из районного центра приехал следователь. После первого же разговора со следователем Экэчо пришел в смятение: только сейчас он по-настоящему понял, что им интересуются люди, о существовании которых он даже не подозревал.

«Они догадываются! Они обо всем догадываются! – с ужасом думал Экэчо. – Им только на след мой наступить надо. Как только на след мой наступят, так сразу, как зайца в капкан, поймают...»

Он не ошибся. Следственные органы уже давно располагали вескими доказательствами; теперь им важно было поймать Экэчо за руку на месте преступления.

«До лета продержаться как-то надо. Только до лета. А там бежать, скорее к брату бежать! – твердил Экэчо, обдумывая план побега. – Пушнины, много пушнины мне надо! Нельзя без пушнины на тот берег уходить. Пропаду там. Как волк с голоду пропаду...»

Будучи уверенным, что за ним следят десятки бдительных глаз, Экэчо уже не позволял себе пренебрегать колхозной дисциплиной, грубо относиться к учителям, подчеркивать свою приверженность к чукотской старине и критиковать все новое. Целые сутки он пропадал на охотничьих участках, выполнял, к сроку свой личный план охоты на пушного зверя, стал выступать на собраниях с обличительными словами против лентяев и поговаривал, что к следующей зиме намерен покинуть ярангу и перейти в дом.

И в школу Экэчо стал заглядывать чаще, говоря, что его очень интересуют успехи сына. Тавыль был рад. Он уже заговаривал с отцом о своей матери и мечтал вслух о том, как все наконец будет хорошо, когда вернется домой мать и он, Тавыль, не будет больше завидовать Кэукаю, Эттаю и всем другим мальчикам и девочкам, которые живут вместе с родителями. Экэчо терпеливо выслушивал сына и изредка даже давал обещание вернуть мать домой.

К школьным охотничьим кружкам взрослые охотники поселка относились с искренним сочувствием: им было приятно, что их дети учатся серьезному делу.

Экэчо и тут старался «не отстать от других».

– Молодец Тынэт! Хорошее дело придумал! – всюду говорил он. – Пусть дети наши охотничьему делу учатся. У Тынэта настоящая голова на плечах, Тынэт – настоящий комсорг...

Если Экэчо видел, что мальчики собираются на свои охотничьи участки, он шумно расхваливал их, желая удачи:

– Идите, идите к капканам, маленькие охотники! Помогайте колхозу, растите хорошими колхозниками, чтобы план всегда перевыполнять. А ты, Тавыль, не отставай от других, – обращался он к сыну. – Учись у комсомольцев капканы ставить, учись зверя выслеживать!

Тавыль радостно улыбался и поглядывал на своих друзей, как бы говоря: «Ну, вот и мой отец такой же хороший колхозник, как все. Слышите, какие слова он нам говорит?»

– Идите, идите, маленькие охотники! – доносился радушный голос Экэчо. – Желаю вам большой удачи!..

СЛЕДОПЫТЫ

Однажды бригада Кэукая отправилась на свой охотничий участок вместе с Ниной Ивановной.

Скрипели по твердому снежному насту лыжи. Изморозь окутывала лыжников прозрачным голубоватым облачком.

Впереди всех шел Кэукай – лучший, всеми признанный в школе следопыт. Опушка его малахая густо заиндевела, заиндевели и ресницы и брови – это делало лицо его мужественнее, взрослее.

Заметив нартовый след, Кэукай мгновенно переставил под нужным углом лыжи и пошел по следу, внимательно всматриваясь в него. Затем, остановившись, он присел на корточки, снял рукавицу, потрогал следы собак пальцами. Ребята окружили его.

– В упряжке было восемь собак. Нарта прошла сегодня утром в сторону капканов комсомольской бригады, – сказал Кэукай, прочитав по следам все, что могло привлечь его внимание.

– У меня тоже так выходит, – согласился Эттай после некоторого раздумья.

– Ну и здорово же у вас получается, просто как у Дерсу Узала! – восхищенно заметил Петя. А сам подумал: «Поучиться надо мне следы читать...»

– Вы бы поучили нас с Петей следы читать, – попросила Нина Ивановна.

– А чего же, кое-что рассказать можно, – важно заметил Кэукай, ковыряя снеговыбивалкой снежный наст. – Только все равно сразу трудно научиться этому...

Помолчав, он немного прошелся вдоль нартового следа, очертил снеговыбивалкой несколько не похожих один на другой следов собак, потом обратился к Нине Ивановне и Пете:

– Вот посмотрите сюда... Каждая собака,, как и человек, свою походку имеет. Трудно определить это по следу, очень трудно, а все же можно. У каждой собаки своя лапа. Вот посмотрите: у одной на правой передней лапе два когтя надломлены. Видите, какие точечки от этих надломленных когтей. А вот на этот след если посмотреть, станет ясно: собака хромала на левую заднюю ногу, и потому след этой ноги все время шел очень близко к следу второй ноги. А вот еще один след, его отличить можно. Видите красные пятнышки? У этой собаки нога поранена – порезала, видно, лапу о твердый снег... И вот так, если хорошо присмотреться, сосчитать можно, сколько было собак.

Петя жадно ловил каждое слово Кэукая: уж очень ему хотелось стать настоящим следопытом.

«Да, это целая наука», – подумала про себя Нина Ивановна и, обратившись к Чочою, спросила:

– А не можешь ли и ты поучить меня читать следы? Я же научила тебя читать букварь... – добавила она улыбнувшись.

Чочой посмотрел на учительницу и скромно ответил:

– Попробовать можно. Меня дядя Гоомо научил кое-чему.

Чочой отошел на несколько шагов назад и, склонившись над нартовым следом, сказал:

– Человек на этой нарте был очень сердитый.

– Вот это здорово! – изумилась учительница. – Чочой даже настроение хозяина упряжки угадывает. Откуда это известно тебе?

– Да-да, хозяин упряжки сердитый человек был, – убежденно повторил Чочой, —иначе он не стал бы тяжелым остолом бросать прямо в собак. Сильно бросал остол: смотрите, какие ямы в снегу повыбивал. А вот здесь он попал одной собаке по ноге, и бедняжке пришлось скакать на трех ногах.

– А вот, вот, смотри, Петя! Смотрите, Нина Ивановна! – вдруг закричал Эттай. На его разрумянившемся лице появилось наигранное выражение страха. – Вот здесь умка прошел! По-ляр-р-р-р-ный медведь! – Для большего эффекта Эттай подналег на «р».

Петя бросился к Эттаю.

– Где? Где? – закричали ребята, предполагая, что Эттаю действительно удалось разглядеть следы полярного медведя.

Эттай лукаво подмигнул Кэукаю: смотри, мол, сейчас мы посмеемся. Отодвинув в сторону снятые лыжи, он показал себе под ноги.

– Так это же всего-навсего мышь пробежала! – возмутился Петя, разглядывая тоненькую цепочку петляющих следов.

– Да ну! – притворно удивился Эттай. – А я думал, медведь...

Ребята дружно расхохотались. Кэукай бесшумно подошел к Эттаю сзади, схватил его за плечи, посадил в снег и сказал добродушно:

– Завтра хороший следопыт подойдет к этому месту и так подумает: «Здесь был Эттай. Увидел он мышиный след и плюхнулся с перепугу прямо в снег».

Ребята расхохотались еще громче. Смеялась и Нина Ивановна.

Эттай посидел с минуту на снегу и, вдруг встав на четвереньки, побрел куда-то в сторону, стараясь оставить в снегу как можно более глубокие следы. Это вызвало новый взрыв хохота.

– Вот так зверь! Вот так следы! – кричали ребята сквозь смех.

И только Тавыль в эту минуту был мрачнее, чем когда бы то ни было. Он прошелся по нартовому следу взад и вперед и хорошо понял, что здесь проехал его отец, Экэчо. «Зачем он ездил туда? Там же стоят капканы не его бригады. Что ему там нужно было?»

И Тавылю вспомнилось, что утром, когда проходил мимо правления колхоза, он услышал, как Тынэт с возмущением рассказывал Таграту о том, что несколько песцов с капканов его бригады были кем-то ночью сняты.

– Плохой человек это сделал! Вор это сделал! Если поймаю, ребра ломать буду! – кричал Тынэт.

«Неужели мой отец – вор? – нагибаясь над нартовым следом, думал Тавыль. – Конечно, это он здесь ехал. Разве не вижу я, что след от правого полоза чуть-чуть шире, чем след от левого полоза! Это у отца нарта с разными полозьями. А потом, Чочой правильно сказал, что злой человек на нарте ехал. Отец всегда швыряет в собак остол».

Тяжело было на душе у Тавыля. Читая всё новые и новые приметы того, что здесь проезжала упряжка Экэчо, он с мучительной завистью прислушивался к веселому, беззаботному смеху друзей.

– Тавыль! Ты что еще в следах прочел? – услышал он голос Пети.

Тавыль вздрогнул, поднялся на ноги.

– Скоро темно будет! Становитесь на лыжи! Капканы уже близко! – скомандовал Кэукай.

Лыжники тронулись в путь.

Еще издали школьники заметили, что в капкан самой ближней приманки попался песец. Нина Ивановна ждала, что сейчас поднимется невообразимый гвалт и ребята бросятся со всех.ног к приманке. Но, к ее удивлению, юные охотники притихли, лица их стали серьезными, внимательно настороженными.

– Настоящий охотник спокойным быть должен, – вполголоса пояснил Кэукай. – Настоящий охотник выдержку должен иметь.

Заметив приближающихся людей, песец заметался.

– Не оторвал бы себе ногу! – забеспокоился Кэукай. Повернувшись лицом к товарищам, он решительно приказал: – Стойте пока здесь, я сам возьму его. А то он уйдет и будет мучиться с оторванной ногой.

Оставив лыжи, Кэукай захватил с собой только одну палку. Ощетинившись, песец в отчаянии набросился на подошедшего охотника. Кэукай ловким ударом ноги опрокинул его на спину, быстро положил на его грудь палку и на концы палки стал ногами.

– Как настоящий охотник! – со знанием дела заметил Эттай. – Нельзя песца бить, нельзя его ранить: шкура испортится.

Вскоре песец был мертв. Ребята и Нина Ивановна подошли к приманке. Склонившись над пушистым белым зверьком с черным носиком и с черными блестящими глазками, ребята шумно обсуждали, какого сорта песец попался в их капкан. Эттай подул на мех и сказал:

– Хороший песец, очень хороший! Первый сорт называется.

Заряжать капкан Кэукай поручил Тавылю. Мальчик удивленно посмотрел на Кэукая, как бы не понимая, чего от него хотят. Перед его глазами все еще стоял след упряжки Экэчо.

– Тебе доверяем капкан зарядить, – сказал Кэукай, протягивая ему свой нож.

Тавыль несмело принял нож, выкопал в снегу небольшое углубление, вложил в него заряженный капкан. Остальные ребята выстругивали из плотного снега тонкие пластинки. Осмотрев пластинки, Тавыль выбрал самую тонкую из них и прикрыл ею гнездо с капканом. Чуть присыпав краешки пластинки снегом, он вопросительно посмотрел на Кэукая: мол, как, хорошо ли сделал?

– Хорошо зарядил капкан, – одобрил Кэукай, привязывая к голове и задним ногам песца ремешок.

Взвалив добычу на спину, Кэукай осмотрелся вокруг и тревожно нахмурился.

– Остальные приманки сегодня проверять не будем, – скрывая тревогу, сказал он. – Надо торопиться домой.

Нина Ивановна обернулась в сторону моря и поняла тревогу Кэукая: с севера, оттуда, где днем виднелась черная полоса разводья, стремительно надвигалась мглистая стена тумана.

– На лыжи, ребята! – как можно решительнее сказала она.

Быстро осмотрев лыжные крепления у ребят, она приказала Кэукаю идти впереди, а сама пошла сзади, чтобы видеть перед собой всех. Мглистый туман становился все плотнее, видимость резко ухудшилась. Нина Ивановна едва-едва различала спины мальчиков. Она то и дело с тревогой пересчитывала их.

– После такого тумана часто пурга начинается, – тревожно сказал Тавыль, догнав Кэукая.

– Да, ты правду говоришь, – согласился Кэукай, ускоряя шаг.

– А Нина Ивановна совсем легко одета, – невесело сказал Тавыль и повернулся назад, чтобы убедиться, не отстает ли учительница.

Вскоре стало настолько темно, что уже нельзя было увидеть ни одного ориентира, по которому можно было бы безошибочно определить путь к поселку. Лыжники остановились, сбились в кучу. Ребята тревожно поглядывали на легкий лыжный костюм Нины Ивановны.

– Надо вон туда идти! – сказал Эттай, показывая влево.

– Что ты! – удивился Петя. – Надо туда идти, – и показал в противоположную сторону.

А Кэукай нахмурился, понимая всю ответственность, которая ложилась в эту минуту на него: ведь он самый опытный следопыт.

– Идите за мной! – скомандовал он.

Сделав несколько больших зигзагов, Кэукай внимательно изучал направление снежных застругов. Он знал, что ветры обычно дуют вдоль берега моря. «Ага, – решил он, – нам нужно пересекать заструги, тогда мы попадем прямо к морскому берегу». Но тут его обеспокоила другая мысль: «А что, если, блуждая в тумане, мы повернем не к морскому берегу, на север, а в тундру, на юг? Тогда, пересекая заструги, мы всё дальше будем уходить от поселка в глубину тундры...»

С минуту подумав, Кэукай снова повел лыжников резкими зигзагами, надеясь напасть на выдутое ветром русло какого– нибудь ручья: Кэукай знал, что все ручьи в этом месте бежали на север, к морю.

Долго он метался из стороны в сторону, увлекая за собой своих товарищей. И все же ему удалось найти выдутое ветром русло ручья. Облегченно вздохнув, Кэукай стал разгребать снеговыбивалкой снег почти у самого льда: он добирался до кустарника. Поняв его мысль, Тавыль, Чочой и Эттай принялись ему помогать...

– Что вы там ищете? – не сдержал своего любопытства Петя.

– Медвежью берлогу, заночевать думаем, – не упустил случая подтрунить Эттай.

На его шутку никто не отозвался.

– До кустов добираемся, чтобы попять, в какую сторону их пригнуло течением, – пояснил Кэукай.

«Ну да, если течение ручья определить правильно, тогда сразу станет понятно, в какой стороне морской берег», – догадался Петя и поделился с Ниной Ивановной своей догадкой.

– Ничего, Петя, с нашими друзьями мы не пропадем,– сказала Нина Ивановна вполголоса.

Чочой, стоявший рядом с Ниной Ивановной, дотронулся до нее рукой и спросил:

– Вы замерзли, наверное? Почему вы так плохо оделись?

– Ничего, ничего, не беспокойся, Чочой, – отозвалась учительница, – для ходьбы на лыжах моя одежда самая подходящая. А вот если бы пурга началась да пришлось заночевать в пути, тогда...

Она не договорила, поняв в эту минуту всю опасность своего положения.

А Чочой вдруг вспомнил, как просилась пойти с ними на капканы Соня, выздоровевшая всего лишь несколько дней назад. «Возьмите меня! Я здоровая! Я уже совсем не больная!» – уверяла она, обращаясь то к Нине Ивановне, то к Кэукаю, то к Пете. И, когда просьбу ее отклонили, Соня с мольбой подняла глаза на Чочоя. «Ну скажи им что-нибудь, Чочой! Скажи им такое, чтобы они взяли меня!» – казалось, говорили глаза девочки. Смущенный Чочой потоптался на одном месте, не зная, что ответить. Ему очень хотелось, чтобы Соня шла рядом с ним на лыжах, и в то же время боязнь за ее здоровье не позволяла ему поступить иначе, чем поступили его товарищи. «Нельзя, Соня», – смущенно сказал он, стараясь не смотреть на девочку.

Закрыв лицо руками, Соня бросилась прочь, возмущенная и обиженная решением своих друзей. Чочою стало нестерпимо жаль девочку, и он уже открыл было рот, чтобы упросить Нину Ивановну взять с собой Соню, но голос здравого рассудка победил его колебание. И как радовался теперь Чочой за Соню: «Тепло сейчас ей. Наверное, на пианино играет, а может, сказки читает». Представив себе, как Соня сидит за столом и читает сказки, Чочой облегченно вздохнул и принялся помогать раскапывать снег.