Текст книги "Огненный лис"
Автор книги: Никита Воронов
Соавторы: Дмитрий Петров
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– Дык… не малолвато ли? – Прапорщик засмущался. – Наши там и без того артачатся. «Амурчанка»-то выводится, посевных площадей все меньше стало… Сложно стало качественную «дурь» собирать, да ещё сколько вы требуете.
– Это аванс, – успокоил его собеседник. – Как только реализуем, получишь ещё вдвое больше. Так что, вернешься – вразуми всех, мы же свои люди, не обидим.
– Понял, – кивнул Коваленко. – Обьясню.
– Вот и отлично… Да ты угощайся, будь как дома! Надо же твой удачный приезд отметить.
Прапорщик послушно потянулся к бутылкам, но тут только заметил, что столик накрыт на троих:
– Кого-то ждем?
Болотов отмахнулся:
– Наливай пока. Это для Булыжника, сейчас подойти должен.
– Обещал?
– Да, он тут, в соседнем номере. Прихватил мальчишечку «голубого» из бара и развлекается. Молодость решил вспомнить… – Валерий Николаевич покачал головой:
– Совсем уж старикан рехнулся! Книжонку недавно нацапрапал.
– Да вы что?
– Жиденькая такая, в мягкой обложке. Что-то насчет законности… Да ты разливай пока!
В этот момент послышался щелчок дверного замка и в номер вошел голый по пояс Булыжник. Изтатуированный торс его мог поведать искушенному человеку многое о бурном прошлом этого коренного обитателя тюрем, пересылок и лагерей.
Сейчас он жил тихо, почти пристойно. Молодость и здоровье потеряны, а сил осталось только на редкие развлечения с педиками. Впрочем, любил Булыжник и женщин, но общение с ними не давало ему всей той красочной гаммы ощущений, которые хоть на время возвращали старика в прошлое.
– Надо прожить жизнь так, чтобы жаль стало ушедшие годы, – любил он повторять, перекраивая на свой манер слова классика советской литературы…
Коваленко привстал и почтительно поздоровался.
Булыжник в ответ кивнул, выпил рюмку коньяка и загрыз яблочком:
– Ну, как тебе Питер?
– Ох, не давите на больную мозоль, – ответил курьер. – Питер – мечта моя с детства… Прямо балдею от него.
– Ничего, ничего, – покровительственно похлопал его по плечу Болотов. – Еще чуток послужишь – и к нам!
– Хорошо бы. Мне иногда по ночам даже снится… Красиво здесь. Людей вокруг тьма-тьмущая, а ни одной знакомой рожи.
Коваленко осекся и припомнил:
– Кстати… Представляете? Я же сегодня Рогова встретил.
– Кого? – Чуть не выронил рюмку Болотов.
– Помните, был такой? Циркачем его все называли.
– Где? – В один голос рявкнули Болтов и Булыжник. Да так, что прапорщик чуть не зажмурился.
– Где ж ты видел его, милок? Говори, – первым совладал с собой бывший военный врач.
Коваленко описал, на какой улице, когда и при каких обстоятельствах встретился с бывшим осужденным.
Собеседники переглянулись.
– Значит, никуда он в мусоровозе не уехал. – Потер подбородок Болотов. – Там и остался.
– У бабы той самой, – подтвердил Булыжник. – Про которую менты говорили…
– Больше негде. – Булыжник с размаху припечатал ладонью столик:
– Бля, ведь думал же! Парадная там одна, остальные квартиры или вообще нежилые, или дома никого тогда не было.
– Участковый мог и наврать.
– Кому? Нам? За такие деньги? Это он начальству своему может мозги пудрить…
– Значит, гражданочка его спрятала.
– Давай-ка, поднимай людей! – Распорядился Булыжник и с надеждой в голосе повернулся к Коваленко:
– А куда он пошел? Не сказал? Ничего не говорил?
– Нет, – смутился прапорщик. – Мы ведь с ним как-то мельком…
– Домой он дернется, отвечаю! – Болотов уже накинул плащ и замер в дверях номера. – Слушай, Курьев твой где?
– На связи, – ответил Булыжник.
– Пусть Заболотного берет в работу, порасспросит толком! Хватит, нечего больше тянуть. Надо срочно выяснить, на кой хрен он-то со своей шоблой столько лет за Циркачом гоняется.
– Мочить придется.
– Если не расколется. А в общем… В общем, все равно живым оставлять нельзя, Курьев сам понимает. Не мальчик!
– А ты куда? – Булыжник уже взял в руки телефонную трубку.
– Я по своим каналам… Циркача надо по-любому к бабе этой его, спасительнице вернуть. Оттуда уже не соскочит.
Глава 3Первый раз Павлик Ройтман открыл глаза, когда ночь за окном лишь немного рассеялась, разбавилась фиолетовым цветом. На город готовилось снизойти очередное хмурое утро…
Пьяный ещё со вчерашнего, он лежал на длинном студенческом столе посередине своего музея – в позе покойника и в качестве дежурного по зданию. Стол был заранее притащен из аудитории. В общем-то, именно его Ройтману всегда недоставало для полноценного отдыха – на стульях особо не выспишься, а так очень даже недурно.
Прикинув, что на часах, наверное, не больше пяти, Павел нашарил рукой початую бутылку «Столичной», откупорил, сплюнул пробку и приложился. Сделал большой глоток, потом попытался повторить, но…
Глаза Ройтмана вылезли из орбит, он весь надулся, закашлялся – и выплеснул половину обратно на пол.
– Не пошла, падла… Не пошла.
Павел отерся рукавом и чуть не заплакал.
Пил он с прошлого обеда, много и остервенело. Часам к девяти, когда в управлении кроме Ройтмана и сержанта-«срочника» никого не осталось, он уже блевал на крыльце. Лаял, ругал на чем свет стоит редких прохожих, совал кукиш в окна проезжающих мимо автомобилей, расстегивал ширинку, плясал гопака – словом, вытворял такое, на что способен только в дупель пьяный российский мужик.
В конечном итоге он все-таки отключился, унося с собой в забытье страх, больную совесть и смутное чувство, что не все вокруг чисто.
… На этот раз сон нарушил солнечный свет за окном и чьи-то приближающиеся шаги.
– А ведь подставил я Витьку! Подставил брата… – захныкал Ройтман, приподнимаясь на локтях. – И Карла тоже… хорош фрукт. Все замазаны! Все.
Мутным взглядом Павел уперся в музейную дверь – будто почувствовал, что сейчас в неё кто-то заглянет. И точно, дубовая створка со скрипом отьехала в сторону.
– Ах, это ты, старый… – хотел выговорить Ройтман, но вместо слов с губ его слетело какое-то неразборчивое мычание.
Спиригайло просунул голову внутрь:
– Ройтман, ты как, в норме? – Семен Игнатьевич осекся, приметив остекленевшие глаза подчиненного. Хмыкнул и пробурчал:
– Мн-да… Ясно.
И потопал дальше по коридору, в свой кабинет.
«Что, сволочь? Н-не нравится? – Подумал Паша. – Подожди, сейчас я тебе, старый коз-зел… Это все ты, сучье рыло!»
Ройтман попробовал встать, но потерял равновесие. Только с третьей попытки он принял вертикальное положение, отдышался и пригрозил вслух:
– Щас-с! Щас я с тобой по-нашему, по чекистски… От имени братского, бля… угнетенного чехословацкого нар-рода! Расстреляю на хер козла…
Вывалившись в коридор, Паша качнулся в заранее выбранном направлении и опираясь о стены взял курс на кабинет своего непосредственного начальника. Рука сама потянулась к кобуре, но пальцы не слушались и справиться с застежкой не было никакой возможности.
По мере движения к цели, Ройтман все замедлял и замедлял шаг, а у приоткрытой двери и вовсе остановился.
Спиригайло с кем-то на повышенных тонах беседовал по телефону.
– Перестарались, дорогой мой! Перестарались. Заставь, говорят, дурака Богу молиться…
Ройтман замер, прислушиваясь:
«Неудобно как-то сразу… Нехорошо мешать! Некорректно. – Он отер лицо ладонью и сполз по стене на корточки. Стало намного легче. – Пусть уж договорит. Пусть… А уж потом я его, гада!»
Постепенно до Павла начал доходить смысл произносимых человеком за дверью фраз и возгласов.
– А как же мне ещё реагировать? Пиккельман мертв, склад и офис разгромлены… – орал Спиригайло. – Кто? Рогов, конечно! Кто же еще… Ну при чем тут Ройтман? Он пьяный в стельку валяется, здесь, в музее. Да… Дерьмо. А Курьева с его волчатами не найти никак…
Павел взмок, пытаясь сосредоточиться, а начальник его продолжал, но уже спокойнее:
– Нет, Курьев знает только то, что ему положено.
Что-то, видимо, в тоне Спиригайло собеседнику не понравилось, поэтому Семену Игнатьевичу пришлось повторить:
– Нет, Курьев не в курсе… Исключено.
Павлу стало не по себе, но уже не от выпитой водки:
«Виктор убил Пиккельмана? Господи… А я-то? А я тогда кто получаюсь? Соучастник?»
Ужас полоснул по мозгу, словно остро отточенная бритва:
«Бежать. Срочно бежать! Но куда?»
Впрочем, ноги уже сами несли его обратно, в музей:
– Куда угодно! Закрыться, спрятаться…
Окончания телефонного разговора Павел не услышал, да ничего интересного и не прозвучало.
Положив трубку, Спиригайло ещё некоторое время простоял у стола. Потом громко, матерно выругался:
– Так твою м-мать перемать! Трепло старое.
Припомнилось – пансионат, Новый год, сугробы… Куря тогда организовал все тридцать три удовольствия: баня, водка, шашлык, девочки! Особенно та, молоденькая, с ресничками и ногами от коренного зуба. Кажется, Галя? Неважно.
Пил тогда Спирагайло наравне с молодежью, да и насчет остального всего тоже – в общем, не осрамил пограничные войска. А Куря, сволочь… Тот больше подливал, улыбался, заискивал.
Потом уже, когда размякший Семен Игнатьевич с девкой своей из парилки вернулся, разговоры начались банные, задушевные. Понесло его, распустил слюни, расхвастался: вот-вот, мол, разбогатеет, только не время еще, не срок… Мол, сперва икону надо найти, и знак на ней секретный. А уж тогда богатства будет – куда там Мавроди, куда Черномырдину! Тьфу! Икона где? Да у приятеля одного припрятана.
Спиригайло опять выругался:
– Идиот! Седина в бороду, бес в ребро. – Девке той, помнится, обещал квартиру купить, на содержание взять. Много чего обещал!
… А перепуганный Ройтман тем временем на дрожащих ногах досеменил по коридору управления до заветной музейной двери. Заскочил внутрь и заперся на защелку:
– Все! Нет меня. Нету… Уснул, сменился, умер. Понятно?
Но всего через несколько минут кто-то настойчиво дернул за ручку. Постучались, окликнули по званию, приставив губы к замочной скважине.
Паша замер, затих, как мышка, но все равно не мог узнать голос:
– Господи, пронеси… – Мысленно помолился Ройтман. – Господи, ну кто там еще?
Конечно, мог проявить заботу обеспокоенный сержант-дежурный, но… Если это Спиригайло? Если это он стоит за дверью, ищет, хочет вцепиться своими мужицкими пальцами в Пашино горло?
По коридору, в сторону выхода, удалились шаги. Видимо, непрошенный гость ушел, так и не дождавшись ответа.
«Как пить дать – Спиригайло… А может, там Виктор? – Ройтмана зазнобило. – Ох, мамочка! Теперь-то что? Что делать, а? Я ж ведь причастен, я ж ведь их с Карлой туда отвозил…»
– Нет. Нет! Я ничего не знал, даже предположить не мог.
«За такое ведь не наказывают? Это не преступление, верно? Нельзя меня наказывать. Никак нельзя!»
Павел опять покосился на дверь:
– Коз-зел старый…
«Это все он. Морда литовская, Спиригайло! Он все затеял – выведывал, вынюхивал… Подставил Виктора, меня подставил, верно? А я не причем… Я вообще сейчас сам… Меня поймут, выслушают – я ведь наш, свой, не какой-нибудь там!»
Решение пришло. Неотвратимое, не терпящее отлагательств – Павел Ройтман решил сдаться властям. Не дожидаться, пока вызовут, пока приедут, возьмут, наденут наручники. Добровольная явка с повинной! Немедленно, все равно кому. Лишь бы защитили.
В правильности своего решения он не сомневался. Не хватало только духу, сил не хватало совсем немного, чтобы подняться с корточек, встать…
Паша подкатил к себе бутылку с остатками водки. Было в ней немного совсем, граммов сто-сто пятьдесят в лучшем случае.
– Вмажу. Вмажу для храбрости. – Дрожащей рукой Ройтман поднес стеклянное горлышко к губам и не отрываясь влил в себя содержимое:
– Хорошо. Теперь…
Но ни договорить, ни додумать он уже не успел. Алкоголь усиленной дозой ударил по нервам, повел бедолагу из стороны в сторону, опустил на ближайший стул… Подтянув по-детски коленки к животу, Павел сполз набок, подложил под ухо ладошку и засопел.
– Сейчас… сейчас…
Вот теперь сон Ройтмана был крепок и светел.
* * *
Рабочий день хоть и был ещё в самом разгаре, но для Валерия Максимовича Заболотного он уже кончился. И ведь столько неприятностей принес ему этот день…
Считай, все пошло наперекосяк с самого утра. Сначала перегорел персональный электрокипятильник – любимый, на один стакан. Надо же! А так хотелось заварить в тиши кабинета чайку – свежего, душистого, не какой-нибудь индийско-грузинской гадости с привкусом, а настоящего, с острова Цейлон.
Затем куда-то запропастился ключ от сейфа. Искал его полковник по всем закоулкам, ящики сверху донизу обшарил, в карманах порылся, даже под батарею глянул – нет!
А тут как раз этот паникер и тупица Спиригайло по телефону: ах, господин Пиккельман мертв! ах, это его Рогов замочил!
«Ну и что? – Размышлял Заболотный, глядя, как солнце встает над городскими крышами. Вид у него из окна был шикарный, на зависть сослуживцам. – Замочил, так замочил. Эка невидаль! Сейчас каждый день кого-нибудь мочат, да не по одному, пачками… А он – разорался! Собственно, чего плохого? Не этого ли мы добивались? Чего уж тут. Выжидали, провоцировали раз за разом. А этот инфарктник вопит, как недорезаный, глаза на лоб…»
– Ну и что? – Повторил вслух полковник.
«Что с того, если и отправил он на тот свет старикашку? В конце концов, должен же он был кого-нибудь замочить. Не все же ему наши выходки терпеть. Сколько можно? Зато теперь, наверняка, в побег кинется. Побежит… А бежать ему, кроме как в Светловодск, некуда».
– Пусть бежит!
От ментов приберечь не проблема. И уж там молодой человек начнет суетиться, искать – без гроша-то в кармане. А Антон наш, Эдуардович, как раз и проследит. Слава Богу, связи остались… Кругом, блин, наследники Дзержинского, им граница не помеха.
Скорее всего, ключ от сейфа остался дома. В костюме.
Заболотный тщательно, на два оборота, запер дверь и величественно двинулся по ковровой дорожке. С деловым и несколько высокомерным видом спустился по мраморной лестнице, обтер носовым платком стекло своей «вольво».
Встряхнул платок, забрызгав при этом брюки, вздохнул печально и устало, распахнул дверцу, уселся за руль.
Заболотный вставил ключ в замок зажигания, и… Нет. Никакого взрыва не последовало. Вообще ничего не произошло – ни потужного визга стартера, ни щелчка окислившихся клемм, ни мигания лампочки индикатора на приборной панели.
Ничего. Машина вообще никак не хотела реагировать.
– Что за чертовщина сегодня, – выругался Валерий Максимович.
С неохотой вынырнув на улицу, он полез под капот. Для чего-то подергал первые попавшиеся провода:
– Хрен его знает!
Вот тут-то все и случилось. То ли сам капот сорвался со стопора, то ли порывом ветра его качнуло, то ли помог кто – но только так бабахнуло Заболотного железякой по затылку, что в глазах у него потемнело сразу и тело обмякло.
Охнул тяжко Валерий Максимович, повалился вперед лицом, и сразу похож стал на попавшего в пасть крокодила охотника.
Очнулся он нескоро. От качки и тряски слегка подташнивало, голова гудела, а вокруг темень – хоть глаз выколи. Сверху навалилось что-то жесткое, к тому же…
– Е-мое мать, что же это? – Заболотный ужаснулся и задергал конечностями, как в припадке. – «Ласточка»!
Запястья его были скованы наручниками, а ноги связаны грубой пеньковой веревкой и подтянуты к рукам.
«Кто посмел? Меня… Меня! Кто, мать вашу?»
Но ни слова, ни единого звука не слетело с его накрепко стянутых клейкой лентой губ.
Чуть успокоившись, Заболотный попробовал логически осмыслить ситуацию. Лежал он на каком-то холодном металлическом днище, безобразно уткнувшись в него лицом. По днищу постоянно проходили какие-то судороги, чувствовались качка и движение. Для машины слишком уж монотонно и плавно… Значит, это не багажник автомобиля, хотя откуда-то сзади доносится рокот мотора.
– С-суки! – Валерий Максимович вспомнил школьные годы и догадался, что втиснут он в узкое трюмное пространсво какого-то катера или подобного суденышка-маломера.
И, судя по всему, катер этот на всех парах удаляется от берега, с трудом преодолевая невысокую, но злую волну.
Наверное, Финский залив… Если исходить из его нынешнего положения и обстоятельств, при которых он сюда попал, ничего хорошего полковника в обозримом будущем ждать не могло.
– Утопят? А за что? – Полковник даже заерзал от досады:
– Как же они? Сволочи… Чего им надо? От пожилого, больного, почти пенсионера… Как не стыдно в конце концов!
Между тем, катерок сбавил ход и пробежав по волнам ещё несколько метров тупо ткнулся носом в берег. Послышался топот ног, какие-то возгласы, команды… Над Валерием Максимовичем с неприятным скрежетом разверзлась палуба и чей-то ехидный голос поинтересовался:
– Живой? Все, плотва! Слезай, приехали…
Заболотный почувствовал, как чужие руки грубо и непочтительно встряхивают его, поднимают и выволакивают наружу:
– Алле-гоп!
Полковника сбросили вниз, на усеянный мусором песок. При падении Валерий Максимович крякнул, что-то треснуло, потянулось в спине, но он даже не обратил внимания на боль.
Пропахшая табаком рука сорвала со рта липкую ленту:
– Ну, как дела?
– Ах ты, мразь! – Самым старшим из шести обступивших пленника парней был не кто иной, как Курьев.
– Зачем же ругаться? – Укоризненно покачал головой человек, которого Заболотный со Спиригайло считали своим лучшим «кадром». И тут же Валерий Максимович получил удар ногой:
– Получил? Еще хочешь? Я подкину, по старой-то памяти. Попроси, не стесняйся.
Молодежь захохотала и дружно, как общий мешок с овсом, поволокла полковника от воды к виднеющимся неподалеку постройкам.
Это был остров. Один из тех, что неровной цепочкой вытянулись по обе стороны от Кронштадта.
Большую часть окруженной волнами суши занимал полуразрушенный форт. Некогда грозное укрепление превратилось в руины, поросшие мхом. Сыро, угрюмо теперь вокруг.
Лишь изредка пришвартуется к остаткам пирса, а то и прямо под стены форта какое-нибудь суденышко с разудалой публикой. Повизжат, поулюлюкают туристы, побьют пустую тару, сфотографируются…
И не такое видели на своем веку старинные, заплеванные, загаженные использованными презервативами бастионы. Потому терпят они без злобы и тех, кто зачастил сюда последние годы.
Посетители эти, нынешние, отнеслись к крепости уважительно, по-хозяйски. Подлатали кое-где кровлю, укрепили пару подвальчиков – и вот вновь ожили старые стены, задышали, заговорили, закричали даже.
Да так закричали! Так, что…
Сильные, беспощадные руки швырнули Заболотного в покрытое плесенью и мглой каменное чрево. Валерий Максимович успел ещё вскрикнуть в ужасе, перекатился кубарем по сырому земляному откосу, уткнулся лицом во что-то полужидкое, вонючее… Приглядевшись, полковник завопил нечеловеческим голосом, пытаясь отползти, откатить себя в сторону.
Сверху загоготали, захлопали в ладоши. Кто-то крикнул, давясь от смеха:
– Чего ты, зашебуршился-то? Не боись! Он уже не кусается.
– Ты лучше познакомься с ним. Поздоровайся! – Посоветовал Курьев. Это у нас тут Яша «живет», месяца два как поселился. Он раньше-то по Мариинскому дворцу вытанцовывал, в буфете тамошнем коньячок икоркой закусывал, а теперь вот… Уж больно жадный был.
Заболотного стошнило. Потом ещё раз.
Он отплевался, прокашлялся, изо всех сил старясь не смотреть в сторону полуразложившегося мужского трупа, и завопил:
– Что тебе надо от меня, Курьев? Что?
– Что надо… Что надо? – Передразнил голос сверху. – Сам знаешь, хомяк недоделанный.
– Не знаю! – Взмолился Валерий Максимович. – Ей-Богу… Неужели вам за работу платили мало? Обиделся? Ты скажи, я еще… У меня есть!
– Пла-ти-ли? – Проговорил по слогам Куря и обернулся к своим парням:
– Слышь, братва? Нам, значит, платили… Это те гроши, которые он нам кидал по-барски, платой называются?
Кампания оживилась, зафыркала зло, разом сплюнула в подвал:
– Ты, падла пестрая, фильтруй базар!
– Не то вот щас Яшу заставим без соли жрать…
– Да ты, нам по жизни без всякой работы должен, понял, мразь?
Куря тоже сорвался на крик:
– А за это кто мне заплатит? Ты? – Указал он пальцем на страшный, через всю щеку шрам. – Вы, бля, со Спиригайлой своим замусоленным… Вы в какой блудняк нас с Колей Майданчиком втравили? Под кого бросили, падлы?
– Под кого, Курьев, милый? Ни под кого! Я не понимаю…
– Все ты, мать твою, понимаешь. Обрисовал тогда тему: мол, надо лоха-таксиста придушить маленько, чтоб без работы остался. А лошок тот таким «художником» оказался… Расписал мне рожу под Пикассо – и уехал! Так кто мне теперь платить будет, а?
– Он заплатит, он! – Запричитал Заболотный. – Забирай его, делай, что хочешь! Он и не нужен мне вовсе…
– Ошибаешься, начальник. Сильно ошибаешься! – Оскалил зубы человек по прозвищу Куря. – Я бы его и без твоего разрешения загрыз. Да вот беда какая – не лохом он оказался, а Циркачом. За парня люди серьезные вступились… Интересуются.
– Кто вступился? Что за люди? Не знаю… Не было, клянусь!
– Не твоего собачьего ума дело. Твой номер теперь не шестой даже, понял? Нуль твой номер, падла… Велено тебя червям скормить. Потому что не нужен стал, мешаешься.
– Хорош с ним базарить, Куря! – Вмешался кто-то из парней. – Закрывай решетку. Пусть он пока здесь вместе с Яшей погниет, повоняет за кампанию.
– Как же это, а? – Завился ужом полковник. – Дорогие вы мои… Милые! Не убивайте! Я вам чего угодно… Чего угодно могу!
– Что, жить хочешь?
– Хочу, Куря, милый! Очень хочу!
– Ну, тогда мурчи. Мурлыкай…
– Что? Что говорить?
– Не перебивай, – поморщился Курьев. Он подал знак стоящему ближе всех «бычку», тот кивнул и молча направился в сторону катера. – Не перебивай… Расскажи-ка нам лучше, за каким таким интересом тебе Циркач понадобился? Только подробно, в деталях. Общий-то план мне и так известен.
– Какой Циркач? – Не сразу сообразил Валерий Максимович. – Ах, да! Это Рогов, значит?
– Он самый. Зачем ты на него охоту организовал? Чего тебе от человека надо?
– Ничего не надо. Ничего… Притравить просто немного щенка хотелось. Борзой уж больно, ох и борзой!
– Э-э, – скривился Курьев разочарованно. – Не хочешь, видимо, жить. Не хочешь.
Отвернувшись, он махнул рукой: дескать, кончайте! Молодежь скопом двинулась ко входу в подвал, доставая ножи и какие-то прутья.
Заболотный сьежился, замотал головой и крикнул что было сил:
– Не надо! Не-ет! Я расскажу. Расскажу!
Сбивчиво, путаясь и теряя мысли заговорил полковник сразу обо всем: об иконе, стерегущей сокровище русского князя, о тайных знаках, о том, как вызволяли из тюрьмы последнего в роду Роговых…
С каждым словом Валерия Максимовича глаза Кури все больше вылезали из орбит. Щеки подернул румянец, отчего сабельный шрам стал ещё заметнее и страшнее. В какое-то мгновение Куре даже почудилось нечто давнее, далекое: пламя степных костров, звуки бубна в ночи, конское ржание. И болгары-предатели… Взмах, удар клинка, боль!
Курьев мотнул головой, приходя в себя:
– Бред какой-то…
– Нет, клянусь тебе! – Чудом расслышал его Заболотный. – Чистая правда все, мы проверяли. Раскопки, факты… Пощади меня, а? Я ведь пригожусь еще, верно говорю – пригожусь!
Курьев пожал плечами, потом повернулся к своим людям, окончательно стряхивая наваждение:
– Несет старик невесть что. Лишь бы не подохнуть.
– А может, правда? – Спросил кто-то. – Может, и взаправду икона?
– Да брось ты, Кабан! – Отмахнулся его сосед. – Уши развесил… Сказок в детстве не начитался, что ли?
– Ладно. Заканчивайте. – Куря холодно и без жалости глянул на копошащегося в грязи полковника. Сплюнул и побрел к берегу, потом все же обернулся:
– Только поаккуратнее!
Оставшиеся весело и возбужденно зашевелились.
Как раз вернулся и тот, которого посылали на катер – в руках он тащил пластиковую канистру:
– Извини, мужик… Ты пока тут с Яшей в подвале валялся, провонял весь. Надо бы умыться. А то как тебя везти-то обратно, вонючего? Это, понимаешь ли, дискомфорт получается!
Парни заржали от незнакомого иностранного слова, а на голову лежащему полилась бесцветная, пахучая жидкость.
– Ребята, милые, не надо!
– Да не юли ты, падла… – Тот, что с канистрой, хотел, чтобы ни одна капля бензина не пролилась мимо. – Не крутись, сказано!
– Не надо! За что? Куря же обещал!
Щелкнула, затворяясь, решетка.
Кто-то чиркнул спичкой, и через несколько секунд все в жизни полковника Валерия Максимовича Заболотного было кончено…
Вернувшись в город, Курьев распустил свою команду по домам.
Потом из ближайшего телефона-автомата набрал номер Булыжника и вкратце обрисовал ситуацию.
– Ты где? – Помолчав, спросили на другом конце линии.
– У метро.
– Срочно приезжай! Жду…
– Понял. Сейчас буду, – Курьев положил трубку.
Однако, прежде чем выйти из будки, он набрал ещё несколько цифр. И несмотря на то, что ответил серьезный мужской голос, спросил:
– Антонина? Это я. Надо бы встретиться.
