Текст книги "Огненный лис"

Автор книги: Никита Воронов

Соавторы: Дмитрий Петров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Глава 3

На следующий день, 22 августа 1990 года, скрипя и повизгивая, как обычно, несмазанными роликами, откатились в сторону тяжелые металлические ворота «учреждения» УВ 14/5. Впрочем, к гражданину Рогову это уже не имело никакого отношения – как все нормальные, не киношные, люди, покинул он зону через двери контрольно-пропускного пункта.

Отбыв три года из назначенного судом «пятерика», двадцатисемилетний Виктор Дмитриевич Рогов очутился на воле, и не отходя далеко от КПП принялся осматривать и ощупывать самого себя с головы до пят.

– Эй! Чего потерял-то? – Окликнул его торопящийся на службу контролер. Это был тот самый некурящий прапорщик, который придумал использовать «ассенизатор» при недавнем инциденте с заложниками.

– Да так, Иваныч. Мелочь… – ответил Рогов. – Совесть ищу.

– Совесть?

– Вон, видишь – на стене плакат: «На свободу с чистой совестью»? Ну, я и хотел глянуть, очистилась она у меня, или нет. Да вот, чего-то никак найти не могу!

– Ш-шутник ты, Рогов.

– Когда три года назад к вам заходил – точно помню, что была… Ах, да! Вот, немного осталось.

Виктор в буквальном смысле повернулся к «зоне» передом, к лесу задом и демонстративно похлопал ладонью по выпершему из штанов собственному мужскому достоинству.

Контролер даже не посчитал нужным обидеться. Сейчас этот оскорбительный жест бывшего зэка относился не к кому-то персонально, а ко всей многочисленной лагерной администрации и охране, а значит лично на долю прапорщика выпадало не так уж и много.

Можно было не обращать внимания.

Иваныч так и поступил. Однако, сделав всего пару шагов в направлении вахты, обернулся и вновь окликнул Виктора.

– Ну?

– Ох, Рогов, Рогов… Мало ты крови у нас за три года выпил? Прапорщик укоризненно покачал головой:

– Уйти по-человечески – и то не можешь!

– А в чем дело-то? – Обиделся Виктор.

В ответ контролер молча ткнул указательным пальцем в то место, где висел уже обсуждавшийся плакат насчет свободы и чистой совести. Теперь там же, над вахтой, привязанный к крыше капроновыми веревками, болтался на ветру кусок фанеры с похабным изображением подмигивающей голой бабы. Корявая надпись гласила:

«С откидоном Вас, Виктор Дмитриевич!»

– Да уж, Рогов…

– Интересно, – Виктор почесал за ухом, раздумывая, сколько же пришлось заплатить корешам-«семейникам» за то, чтобы кто-то из солдат охраны привязал куда следует это художество.

Переведя взгляд на прапорщика, он пошарил рукой в кармане и вытащил оттуда несколько купюр – всю зарплату за отбытый срок:

– Слышь, Иваныч? Будь человеком, передай Ваське Рослякову четвертак.

Контролер помялся, переступил с ноги на ногу, стрельнул по сторонам опасливым взглядом и процедил:

– Ладно, давай.

Рогов сунул ему на пятерку больше и ещё раз взглянул на фанерное голое чудище над вахтой.

– Сам-то куда сейчас? – Поинтересовался для приличия контролер.

– Как это – куда? Домой, конечно! Это тебе, браток, в зону… А я, слава Богу, свое уже отсидел.

Не прощаясь, Виктор обернулся и зашагал в сторону поселка, на железнодорожную станцию, чтобы сразу же сесть на поезд до Ленинграда.

… От ворот колонии к станции вела широкая, ухабистая дорога, отсыпанная невесть когда из смеси мелкого гравия, песка и шлака. В начале своем она проходила по самому краю глубокого оврага, заглянуть в холодную бездну которого было жутковато даже самым отчаянным из местных смельчаков. На самом дне этой пропасти, сквозь пожухлую от постоянного недостатка солнечного света листву кустарника, просматривался узкий, извилистый ручей.

Поговаривали, что впадает он где-то недалеко в полноводную реку Альдой и называется Черным. Никто не знал, где именно берет ручей начало, но считалось, что за десятки, а то и сотни километров от этого места.

Разумеется, были у Черного ручья и свои жутковатые тайны, и свои легенды. Старожили уверяли, что является он единственной путеводной ниточкой, по которой чистый сердцем и помыслами путник может добраться до затерянной в глубокой таежной глуши староверской деревни. Якобы, живут в той деревне одни столетние старухи, занимаются ворожбой и никого постороннего к себе не пускают.

А уж слишком настырного искателя могут и погубить в пути до смерти!

Виктор остановился у самого края оврага и попробовал заглянуть в его холодную глубину. Ему захотелось воочию, самому увидеть ту таинственную водяную тропинку, о которой он так много слышал в последние годы от «вольняшек» и бывалых зэков.

Тропинку в неведомое…

Впрочем, овраг оказался глубже, чем можно было ожидать. Видимо, от непривычной высоты у Рогова закружилась голова, в глазах потемнело – и чувствуя, что теряет сознание, он вынужден был присесть на корточки. Упершись руками в землю, Виктор попытался справиться с приступом внезапно накатившей боли.

– У-у, злочинец! Душегуб, кровопийца! – Раскаленный воздух вокруг будто треснул пополам, наполнившись криками и поросячим визгом.

Виктор упал навзничь и сжал ладонями уши. Корчась в судорогах, не в силах произнести ни звука из-за подступивших к горлу потоков желчи, он уже готов был отдаться на милость удушливой фиолетовой бездны… И в этот момент чьи-то руки оттащили его в сторону от края оврага.

Через мгновение Рогов уже начал приходить в себя и даже узнал своего спасителя:

– Коваленко?

– Что с тобой, парень? – Это был тот самый контролер, который принес в санчасть известие о досрочном освобождении Виктора. – Уже успел нажраться? Во, народ!

«Сильно же я Господа прогневил, – подумал Рогов, пытаясь встать. – На ручей мне даже взглянуть не позволено…»

Но вслух ответил:

– Все в порядке. Спасибо! Все в порядке…

– Приступ? – Понимающе кивнул вчерашний добрый вестник. – Может, врача надо?

– Нет, Коваленко. Нет! Обошлось… Просто – жара, да? До Питера доеду – все пройдет.

– Тоже верно, – согласился контролер. Он отряхнул колени, заправился и готов уже был идти дальше:

– Дома, как говорится, и стены помогают. Легкого тебе пути, Рогов!

– Счастливо оставаться…

Вскоре Виктор добрался до станции. На примитивном перроне из битого кирпича, закатанного поверху тонким слоем асфальта, не было ни души. Впрочем, как и в зале ожидания крохотного одноэтажного вокзала.

«Обед». Изготовленная из подручного материала табличка почти полностью загораживала окошко билетной кассы.

– Серьезное дело, – хмыкнул Виктор, и собравшись с духом решительно постучал костяшками пальцев о картон.

– Ну, чаво? Чаво надо? – Проскрипел откуда-то из-за стены довольно противный старушечий голосок.

Рогов чуть наклонился, сдвинул в сторону табличку и пытаясь хоть что-то разглядеть внутри поскреб ногтем по мутному стеклу. С противоположной стороны на него возмущенно уставился чей-то глаз:

– Чаво безобразишь?

– Билет давай! – Рявкнул Виктор, что было сил.

Получилось довольно грозно, однако должного впечатления на обладательницу глаза и голоса не произвело.

– Не дам. Нюра в Сковородино уехавши, а я без ней на ентой аппарате, какие куды кнопки давить не знаю.

– Что же делать? – Растерялся Рогов.

– Завтра приходи.

Наконец, Виктор сообразил, с кем имеет дело. Бабка Агриппина являлась чуть ли не единственной достопримечательностью захолустной Тахтамыгды когда она родилась, не ведомо, но говорят, что свое столетие бабка справляла ещё перед полетом Гагарина.

Разумеется, в поселке её знали все. В соседней зоне – тоже.

На железнодорожной станции старуха числилась уборщицей, но на общественных началах вырастала иногда даже до поста начальника диспетчерской службы.

– Не могу я завтра, – пояснил Виктор.

– Чаво это? – полюбопытствовали из окошка.

– У меня поезд сегодня.

За стенкой послышалась какая-то возня, лязгнул дверной замок и из крохотного помещения кассы вышаркала бабка Агриппина.

– Эво-на! – с непонятным удивлением воскликнула она. – Никак, «откинулся», сердешный?

– Точно, – кивнул Рогов.

– Поди, намаялся за проволокой… – бабка вздохнула и подошла ближе.

– Да уж, насиделся.

– Ох, ироды, – покачала головой собеседница. – Не живется же вам по-людски-то! Давеча, вот, к арестантику одному мамаша евоная приезжала. Так вот, когда взад собиралась – и говорит мне: «Повидала я сыночка в последний раз. Ему ещё восемь годков отсиживать – поди, не дождусь…» И как в воду глядела, сердешная: часа не прошло, она прямо тута, на ентом вокзале и померла. Может, слыхал?

– Слышал, – кивнул Рогов и полез в кароман за «Примой». – Арефьева её была фамилия. Сам-то Серега Арефьев, когда о смерти матери узнал, в щитовой на триста восемьдесят вольт бросился… Убило его током! Так их вместе и схоронили, на кладбище тохтамыгденском.

Рогов закурил, и твердо решив во что бы то ни стало уехать отсюда ближайшим поездом, шагнул из зала ожидания на «перрон».

– Ты уж гляди, сердешный – боле не воруй! – Крикнула ему вслед бабка Агриппина.

– А я и не воровал, – отозвался Виктор…

Ближе к вечеру, когда солнце уже окончательно спряталось за поросшие чахлым орешником сопки, на станцию прибыл долгожданный пассажирский состав. Притормозив на минуту, будто специально для того, чтобы забрать с собой Рогова, поезд Хабаровск-Москва отправился по стальной магистрали дальше, на запад.

…Тяжелые колесные пары монотонно постукивали на стыках рельсов, время от времени неистовым грохотом заходились на стрелочных переводах площадки тамбуров – и чуть повизгивали перед семафорами тормоза.

Поезд стремился в Европу, а за окном в густых сумерках все ещё проплывали утесы и косогоры, заболоченные равнины, речушки и тихие лесные озера Приамурья.

Очень удачно получилось… Слегка нетрезвый, а потому добродушно настроенный бригадир за пятерку «сверху» оформил Рогову какую-то квитанцию – и Виктор сразу же стал полноправным пассажиром.

Теперь он сидел в одиночестве на нижней полке третьего купе полупустого вагона. Чуть влажное постельное белье, принесенное улыбчивой проводницей, лежало рядом нетронутым. На столе остывал стакан чая солоноватого, с характерным привкусом соды, а в алюминиевой кастрюльке дожидалась своей очереди парочка ресторанных бифштексов.

Попутчиков Рогову не досталось, да это и к лучшему – он хотел побыть в одиночестве, многое обдумать, что-то решить…

Как назло, мысли в голове не вязались:

– Наверное, устал.

Виктор выключил свет в изголовьи и не раздеваясь улегся прямо на полосатый, серый от времени матрац.

В полночь поезд притормозил у какой-то станции, постоял немного, но уже через пару минут снова тронулся в путь. В коридоре, сквозь шум и скрежет начавшегося движения, послышались чьи-то шаги – судя по цокоту металлических набоек на каблуках, по вагону шла женщина.

И тут же в дверь занятого Роговым купе довольно настойчиво постучали. Виктор встрепенулся, встал и потянул за ручку:

– Простите?

Прямо перед ним, в желтом сумраке дежурного освещения стояла аппетитная блондинка лет двадцати пяти. Удивленные, широко раскрытые глаза, густые ресницы, сочные губы… Водопад густых, мягких, немного вьющихся волос касается обнаженных плеч, а вязаная блузка готова, казалось, лопнуть на упругой груди. Между широким, вышитым поясом на талии и загорелыми ногами скорее угадывалась, чем виднелась черная юбочка.

Состав качнуло на повороте, и чтобы удержать равновесие девушка чуть расставила ноги – не выпуская при этом два тяжеленных, судя по всему, дорожных чемодана.

– Здравствуйте… ой!

У Рогова пересохло в горле. За этот непостижимо короткий промежуток времени он успел представить себя и свою неожиданную попутчицу в таких изощренных сексуальных позах, которые может подсказать только буйная фантазия недавнего зэка.

– Извините… Это третий вагон?

– Д-да, третий… Третий! – Засуетился Виктор с придурковатой улыбкой. – Пожалуйста, проходите. Располагайтесь…

Не дожидаясь ответа, он подхватил один из чемоданов и освободил проход в купе.

– Как хорошо, что вы здесь едете, – девушка прошла совсем близко, и Рогов почувствовал, что от неё почти неуловимо пахнет спиртным.

Для начала это было совсем не плохо…

– Уже так поздно, – продолжила девушка, присаживаясь на краешек нижней полки. – Все спят – и проводники, и пассажиры. А иногда так необходим кто-то сильный, надежный…

При этом попутчица не закинула ногу на ногу, как это делают все женщины, когда носят короткое, а небрежно расставила в стороны коленки и потянувшись всем телом откинулась назад.

Разумеется, Рогов почти против воли опустил глаза, и от увиденного в очередной раз лишился дыхания – окончательно, до звона в ушах и полной остановки сердца.

Наваждение…

– Если бы вы знали, как грустно, – блондинка махнула густо накрашенными ресницами. – Я студентка, учусь в Читинском педагогическом. На каникулы ездила в Урушу, к родителям…

– Я в Ленинграде вырос, – чтобы что-то сказать, пояснил Виктор. – А родился…

– Уруша – городок небольшой, – не обратив на его реплику никакого внимания продолжила девушка, – но там у меня много родных, друзей. А какой у нас там воздух чистый! Тишина какая!

– Да, это самое… тишина, – кивнул Рогов, чувствуя себя полным идиотом.

Собеседница аккуратно сдвинула опавшую на глаза прядь волос и кокетливо расстегнула верхнюю пуговицу блузки:

– Душно… Теперь вот – каникулы закончились, надо в институт возвращаться. Друзья все в Уруше остались, а я совсем одна в этом грохочущем, грязном составе!

– Ох, как я вас понимаю! Как понимаю! – Заголосил Виктор. И чуть было не забив по-жеребячьи копытом, решился:

– Но, надеюсь, я смогу помочь вам хотя бы чуть-чуть скрасить это скучное железнодорожное путешествие?

– Правда? – Обрадовалась девица. – О, вы такой… отзывчивый!

– Ну, конечно, – почти взвизгнул от возбуждения Рогов. – Я все, что могу…

– Вот и чудесно, – поджала губки та, что расположилась напротив. – У меня вообще-то билет в двенадцатый вагон. Но вы ведь знаете этих проводников… Ночью, особенно на маленьких полустанках, они не всегда открывают двери тамбуров. Вот мне и пришлось сесть сюда! Понимаете? И теперь придется идти на место через весь состав, тащить по вагонам эти чертовы тяжеленные чемоданы…

Еще не закончив произносить последние слова, девушка ослепила Виктора улыбкой, встала и налегке направилась вдоль коридора. Таким образом, судьба её неподьемной ручной клади была вверена попечениям услужливого идиота.

Минут через двадцать, взмыленный, как ломовая лошадь, Виктор вернулся в свой, показщавшийся ещё более пустым и скучным вагон. Прихватив из купе полотенце, он направился в туалет.

«Вот ведь гадина… Еще и денег пыталась сунуть за услуги. Вы, говорит, такой отзывчивый!» – Вспоминал Рогов, остервенело надраивая щеткой зубы. Вновь оказавшись в купе, он наспех проглотил один из бифштексов и с чувством глубокого омерзения допил остатки холодного чая. Расстелив постель, улегся на неё вниз животом и сунул руки пол подушку…

Все так же постукивали колеса, а за окном стояла почти непроглядная темень. Незаметно Виктор погрузился в вязкую дорожную дрему. Черные сны наползали – один тревожнее другого, пока наконец все разом не перемешались в непрерывном и тяжком ночном кошмаре.

Рогатые черепахи, огненный лис, затаившийся под кустом можжевельника, бегство, падение прямо на острые колья «волчьей ямы»…

Потом Рогов неожиданно взмыл под облака, и оттуда, с высоты орлиного полета, увидел самого себя. Увидел не теперешним, а совсем ещё карапузом, бегущим по мягкому, свежевспаханному полю. Поле тоже было знакомым – оно начиналось сразу же за домами того самого военного городка, в котором Виктор прожил до семилетнего возраста с родителями и старшей сестрой.

По-весеннему ласково светит солнце, с юга дует плотный, теплый апрельский ветерок – и кое-где на краю поля, в оставшихся после войны поросших вербой глубоких воронках с хрустом оседает последний, пористый снег. Заливается жаворонок, мимо проносится стайка стрижей…

Неподалеку Виктор увидел своего отца – веселый и сильный, он легко управлял норовящим выскользнуть в поднебесье самодельным воздушным змеем, не замечая, притаившегося за спиной огненного страшного зверя.

Чудовище, оскалив пасть, приготовилось к прыжку…

Рогов застонал и очнулся.

В купе по-прежнему было невыносимо душно и темно. Лишь изредка, когда поезд проходил мимо какого-нибудь спящего полустанка или железнодорожного перезда, сквозь грязное оконное стекло внутрь попадали неровные желтоватые отблески: в такие мгновения на стены и потолок выползали длинные, зловещие тени.

– Тс-с… Не тревожься, – прошептал девичий голос. Виктор почувствовал, как чьи-то нежные руки легли на его спину, аккуратно разглаживая кожу поползли вверх, нежно коснулись шеи и замерли на затылке.

Рогов попытался оторвать голову от подушки, но руки властно остановили его:

– Пожалуйста. Лежи спокойно… Я знаю, чего ты хочешь, но поверь ничего не получится. Твои душа и тело устали, ты слишком долго прожил в страхе и сомнении, прожил, не зная женского тела.

– Но…

– Избегни разочарований! И не волнуйся, это скоро пройдет.

– Откуда ты знаешь? И почему вернулась? Пожалела?

– Нет… Просто, сейчас я нужна тебе.

Виктор почувствовал, как невидимая собеседница села ему на ноги и её длинные, чувственные пальцы, разминая круговыми движениями мышцы по обе стороны позвоночника, опустились до поясницы.

Девушка томно вздохнула:

– Недавно из колонии?

– Да. Вчера утром освободился… А как ты догадалась?

– Уруша – это ведь совсем рядом. Ох, как много за свою жизнь навидалась я таких вот, возвращающихся домой! А отличить бывшего зэка несложно: цвет кожи, блеск в глазах, даже запах особый… И все поначалу стараетесь быть предельно вежливыми, предупредительными.

Девушка наклонилась и поцеловала Виктора в шею. При этом он спиной ощутил прикосновение обнаженной прохладной груди:

– Это тебе за то, что не бросил меня одну среди ночи, с этими проклятыми чемоданами.

Рогов опять попробовал перевернуться, но собеседница не позволила:

– Лежи! Просто – постарайся заснуть, хорошо? Считай, что ты мой маленький бедный братик. Завтра, когда поезд придет в Читу, я сойду с него, а ты будешь сладко спать…

– И что же? Мы больше никогда не увидимся?

– Почему же…

– Кто ты? Откуда? – Только сейчас Виктор с изумлением понял, что уже слышал обращенный к нему женский голос. Гораздо раньше, задолго до этой полуночной встречи в поезде!

Сначала сквозь мерный перестук колес ушей его достигло конское ржание, далекий звон тетивы сменился ударами сабель, а затем все вокруг заполнил запах степного костра. Возникло радостное ощущение полета, Рогову показалось, что ещё чуть-чуть – и он вспомнит, когда и где это было, но…

Девушка наклонилась над уже спящим Виктором и поцеловала его в полуоткрытые губы:

– Пройди свой путь до конца. И… возвращайся.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

– Вот так, Мария Николаевна… Правильно! Сейчас лучку добавим, тертой морковки – и немножечко мелко нарезанной черемши.

– Черемши?

– Это мой секрет! Черемша придает блюду такой, знаете, пикантный аромат. Рыба получается сочной и очень-очень вкусной.

– Удивительно. Никогда бы не подумала… Надо же, черемша! Я-то обычно к рыбе чеснок добавляю.

– Ну, что вы, Мария Николаевна! Чеснок не надо ни в коем случае – он для рыбы слишком резок, агрессивен, я бы сказала. А вот черемша… Ой, извините. Кто-то в дверь звонит.

Хозяйка, мать Виктора Рогова, оставила кухню на попечение подруги и выглянула в коридор:

– Витю-юша! Витюньчи-ик! Голубочек мой… Кто-то ещё пришел, открой пожалуйста.

Сын еле-еле расслышал просьбу сквозь веселый гомон гостей, уже собравшихся к праздничному столу по случаю его возвращения:

– Хорошо, мамуля. Иду!

Пройдя через прихожую, Рогов поинтересовался:

– Кого надо?

За дверью молчали, и пришлось повторить:

– Ну, кто там еще?

– Шеварднадзе.

– Какой Шеварднадзе? – Не понял Виктор.

– Эдуард Амбросьевич! Какой же еще…

Рогов отворил. На пороге стоял и довольно скалился высокий, светловолосый парень в форме прапорщика погранвойск.

Звали гостя Павел Симонович Ройтман, и Виктору он доводился двоюродным братом.

– Здорово!

– Приветик.

Родился Паша в один год с Роговым, но в Ленинграде. И не на окраине, а в самом центре – в одной из комнат огромной коммунальной квартиры. Дом был ещё дореволюционной постройки, аварийный, и сколько себя Павлик помнил, витал над ним дух скорого, но так и не состоявшегося капитального ремонта.

С детства Паша был робок и деликатен. Отчаянные, звучные мальчишеские поступки, вроде вытаптывания цветов на клумбах или спускания соседской кошки по водосточной трубе, всегда давались ему с неимоверным трудом.

Разумеется, это не способствовало его авторитету в глазах сверстников. Поэтому, Павел прямо из кожи вон лез, чтобы изжить в себе издержки хорошего семейного воспитания и заработать репутацию дворового хулигана – но дальше того, чтобы исподтишка наступить случайному прохожему на пятку и не извиниться, дело так и не продвинулось…

Таким образом, во взрослую жизнь Паша Ройтман всупил с аттестатом о среднем образовании, незаконченной музыкальной школой по классу трубы и твердой уверенностью, что все законы писаны для дураков и трусов.

Это его убеждение полностью разделяли и двое ближайших друзей, одним из которых считался двоюродный брат Виктор, а другим – некто Ян Карлович по прозвищу Папа Карла, сосед по дачному участку.

Этот самый Карла был всего на несколько лет старше Ройтмана, но к началу восьмидесятых уже заработал в определенных кругах репутацию восходящей звезды экономического криминала.

Рогов же наоборот – поражал неустанно воображение Павла дерзостью планов и рассказами о мнимых победах на любовном фронте.

– Деньги – это не проблема! – Отмахивался Виктор от досужих вопросов. – Хочешь, грабанем сберкассу?

Ройтман кивал: он готов был на все, лишь бы вместе. Но в последний момент запланированный налет всегда почему-то срывался, и до следующей роговской затеи приятелям предстояло довольствоваться тихими, почти безобидными жульничествами по сценариям Папы Карло.

С Карлой было спокойнее и сытнее, с Виктором же – опасно, но интересно…

Впрочем, с самого начала не обходилось и без неприятностей. Ройтман и теперь, как кошмарный сон вспоминал забаву школьных лет – продажу единых проездных билетов, которые Ян Карлович рисовал о ночам шариковой ручкой. Труд был титанический, но под утро старший товарищ, с гордостью в подслеповатых от бессонной ночи глазах заявлял, что легких денег в природе не существует совсем.

Сама же реализация «липы» выпадала, разумеется, на долю Павлика. Шныряя в людском потоке, каждый раз на новой станции метро, он предлагал дешевые «проездные» ротозеям и жадинам – пока, в конце концов, не нарвался на уже разок осчастливленного им дядечку. Тогда удалось отделаться легким испугом, парочкой подзатыльников и изжогой от сьеденных «для науки» билетов.

От следующей затеи пострадал Виктор.

Карла удумал организовать сбор народных денег на памятник Владимиру Высоцкому. Приятели расположились прямо на ступеньках у входа в гостиницу «Пулковская», включили магнитофон с записями покойного… Дело пошло, но через пару дней весь этот цирк надоел кому-то из администрации и «благотворительный фонд» выпроводили вон. А Рогову, как самому активному, при этом ещё здорово подбили глаз и намяли бока.

А потом была великолепная авантюра со сдачей внаем совершенно чужой пустующей квартиры в новостройках… Куш оказался неплох, но вырученные деньги, как все хорошее в этой жизни, закончились очень скоро.

… Помнится, Рогов тогда позвонил Павлу домой:

– Пункт приема стеклотары, – ответил Ройтман нахальным басом.

– Алле, Паша?

– Нет-нет, какой Паша? Это не он… А чего нужно-то?

– Слышь, перестань дурачиться! Это я, Виктор.

– А, Витек… Здорово! Не признал, богатым будешь. Ты где?

– Здесь, неподалеку. Сейчас зайду, дело есть.

На улицы медленно наползало серое ленинградское утро. Ничего особенного, так – утро, и все.

Рогов бросил трубку на рычаг таксофона и зашагал к метро. Привычно проехав Московско-Петроградской линией, он поднялся наверх и вскоре был уже во дворе у Павла.

Надо отметить, что незадолго перед этим любящие родители подарили Павлику подержанную чехословацкую «Яву» – на радость сыну и на беду окрестным пенсионерам. Гаража, естественно, у Ройтманов не было, поэтому держать мотоцикл приходилось прямо в полутемном коридоре коммуналки. Впрочем, жалея соседей по квартире, на дому Павел производил только мелкий ремонт своего «стального коня», а серьезные технические проблемы решал во дворе-колодце.

Сегодня он занимался зажиганием. Что-то, видимо, не получалось, и Павел с яростной матерщиной то глушил двигатель, то снова запускал его на полную мощность.

Рогов подошел к мотоциклу и дождавшись относительной тишины положил руку на кожаное сиденье:

– Шикарная у вас тут акустика… Как народ – не жалуется?

– Да пошли бы они… Прибегали уже, собираются в ЖЭК заявление писать. И в милицию!

– А ты что?

– А ничего! – Павел разогнулся, вытирая о тряпку испачканные смазкой руки. – Я всех выслушал, пообещал, что больше не буду.

– А если опять прибегут?

Виктор увидел, как его двоюродный брат залезает в седло.

– Если прибегут… – Ройтман азартно дернул за рычаг – и его собеседник еле успел зажать руками уши. Когда рев затих, последовало продолжение:

– Если прибегут, я их опять выслушаю. И опять пообещаю, что больше не буду. Понял? Главное – пар спустить, мне ведь с мотоциклом все равно никуда не деться.

– Да уж! Ты как насчет переговорить?

– Ну, давай. Выкладывай! – Предложил Ройтман. – Что там у тебя созрело, насчет сладкой жизни?

И Виктор выложил:

– Вот. Смотри…

На сидении «Явы» появился кустарного производства малокалиберный пистолет, приспособленный под патрон кругового воспламенения и внешне похожий на ТТ.

– Ты чего? Совсем обалдел? – Зашипел Павел на брата, моментально прикрыв оружие грязной тряпкой.

– А, он все равно не стреляет, – отмахнулся Рогов. – Боек сбит…

Ройтман молча и вопросительно смотрел на Виктора.

– Знаете ли вы, молодой человек, что в нашем славном портовом городе-герое существует один чудесный магазин с поэтичным, я бы даже сказал – горьковским названием «Альбатрос»?

– Почему это – с горьковским?

– Ну, – смутился Виктор, – хрен его знает… Это так, к слову. Буревестник, альбатрос – какая разница? Дело в другом.

– В чем же?

– Видите ли, кузен…

По сути, предложение Виктора сводилось к тому, чтобы припугнуть и ограбить кого-либо из «насосаных» сверх меры спекулянтов-фарцовщиков которых, по наблюдениям Рогова, было всегда полно именно у «Альбатроса».

В те времена магазин торговал фирменным дефицитом на пресловутые морские «боны» и, естественно, на асфальтовом пятачке перед его входом с утра до вечера копошились любители криминальных и нетрудовых доходов.

Нельзя сказать, что Павел встретил идею Рогова с энтузиазмом. Однако по мере того, как первоначальный замысел обрастал подробностями и конкретными «техническими» деталями, неуверенность его сменилась азартом и радостным возбуждением.

Тем более, что главная роль в намеченном вооруженном грабеже должна была достаться Виктору, а на долю его двоюродного брата-мотоциклиста выпадало только транспортное обеспечение операции.

Рассчет Рогова строился на том, что спекуляция – бизнес деликатный и сугубо индивидуальный. Предполагалось, что Павел привозит Виктора к магазину и по возможности не выпускает из поля зрения. Виктор же выберет фарцовщика побезобиднее, чтобы легко было справиться и под предлогом покупки товара удалится с ним в укромное местечко. Там, вместо примерки и рассчета, спекулянту предьявляется пистолет и предоставляется право выбора: кошелек или жизнь… После этого останется только забрать шмотки и и деньги, сесть на Пашкину «Яву» и побыстрее смотаться как можно дальше.

– Усек?

– Да, в общем-то… – Ройтману было все ещё страшновато, но ему в голову не могло прийти, что и самого Виктора от его собственной идеи вооруженного грабежа то и дело прошибает холодный пот.

– Ну, что? Подписываешься?

– Если прижмут – хана, – для очистки совести напомнил Павел. – Это ведь не билетики липовые в метро продавать!

Впрочем, видно было, что он уже согласился.

– Брось! Да кто прижмет-то?

– Менты.

– Да местная фарца их всегда за квартал чует! Разбегаются сразу же… А если все на месте – значит, тихо.

– Логично, – кивнул Паша. – Я вот ещё что хотел спросить… Деньги-то у нас есть? Спекулянт – не дурак, он сначала убедиться захочет, что покупатель не пустой.

– Мне нравится ход ваших мыслей, коллега, – усмехнулся довольный Рогов. – Порядок!

Завхлопывая последнюю лазейку для отступления, расстегнул куртку:

– Глянь-ка… Впечатляет? – Из нагрудного кармана торчала толстая, перехваченная банковской бандеролью пачка «пятерок».

– Откуда? – Открыл рот Павел. Похоже, наличие у брата солидной суммы денег удивило его куда больше, чем незаконный «ствол».

– Фуфло, – отмахнулся Виктор. – «Кукла», сам понимаешь. Сверху и снизу, конечно, купюры настоящие, внутри бумага… А ленту я возле сберкассы подобрал.

Вот теперь в Пашкиных глазах авторитет брата вырос до небывалых высот. Этим, последним, штрихом Рогов лишил его остатков сомнения и страха перед предстоящим делом.

– Номер надо будет грязью заляпать, – оглядывая мотоцикл, констатировал Ройтман. – И вообще – лучше все же подольше потом в тех краях не появляться… Когда поедем?

– А сейчас.

– Прямо сейчас? – Коленки Павла противно задрожали, и он зачем-то нервно оглянулся по-сторонам.

– Эй, ты чего? Куда смотришь-то? – Виктор тряхнул брата за ухо.

– Да так… померещилось.

– Может, боишься? А, Пашка?

– Поехали!

Отступать было поздно и незачем.

… Путь до Главных ворот морского торгового порта много времени не занял. Неподалеку от «Альбатроса» Виктор слез с мотоцикла и дальше пошел пешком, велев Ройтману держаться поблизости и двигателя не глушить.

На асфальтовом «пятачке» перед магазином, в самом конце Двинской улицы привычно суетился деловой народец. Человек сорок – даже больше, чем ожидали братья-разбойники.

Все было тихо, мирно, благородно… Неискушенному прохожему даже могло показаться, что это отработавшие смену рабочие-портовики устраивают локальные междусобойчики, чтобы скинуться на бутылку и потом разойтись по пивбарам и винным магазинам.

Однако, обычные забулдыги, соберись они тут в таком же количестве, обложили бы окрестности столь отборным и красочным матом, что не только людские уши – даже у трамваев повяли бы токоприемники.

А эти – нет! Культурная публика…

Подойдя ближе, Виктор сначала прошелся туда-сюда, а потом с чуть растерянным видом провинциала уселся на металлическое ограждение блеклого газона. При этом куртка его распахнулась, представив заинтересованным взорам «кукольную» приманку.

Долго ждать не пришлось.

От толпы спекулянтов отделился коренастый парняга лет двадцати пяти: