Текст книги "Огненный лис"

Автор книги: Никита Воронов

Соавторы: Дмитрий Петров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глава 3

Отмеченная в памяти Рогова лишь износом покрышек и литрами сгоревшего в двигателе бензина, прошла зима девяносто второго года. За ней, как и положено, вернулась в Питер робкая, гриппозная весна.

Работал Виктор, в основном, вечерами и ночью, а сейчас время близилось к обеду. Поэтому, он спокойно, не торопясь катил на своей развалюхе в гости к брату, на Шпалерную улицу.

Пашка, все-таки, сломался – пригласил посмотреть музей. Чувствовал он себя на теплой должности заведующего вполне уверенно: судя по тому, хотя бы, что и сабли, и орден из экспозиции уже украли, а Ройтману за это так ничего и не было.

По существу, музеем гордо именовалась довольно просторная, типовая «ленинская комната», по традиции украшенная лозунгами времен революции семнадцатого года и гипсовым бюстом Вождя. Помимо лозунгов, на стенах красовались широкие остекленные стенды с рядами исторических фотографий и выцветшими текстами пояснений. Для усиления идеологической нагрузки чья-то рука, руководствуясь принципом «кашу маслом не испортишь», поналяпала где ни попадя цветные репродукции с картин типа «Ленин в Разливе».

По-видимому, весь этот полиграфический натюрморт и считался музеем пограничного округа, так как других экспонатов в помещении не было. Впрочем, имелся ещё вытертый полумягкий стул и шифоньер без одной дверцы.

В нем, кстати, обнаружилась старая, замызганная шинель.

– Не иначе – Чапаева, Василь Иваныча? – Сделал большие глаза посетитель.

Нет, оказалось – шинель Ройтмана, с погонами и петлицами советского прапорщика, которые герои гражданской войны ещё не носили.

– Да-а, – покачал головой Виктор, окидывая взглядом окружающее убожество. – Это, значит, и есть музей?

– А ты чего хотел увидеть? – Обиделся Павел. – Может, метр колючей проволоки из Дахау? Или бороду Карла Маркса? Говорил же я – ничего здесь нет, полное запустение. Вон – скоро даже штукатурка со стен валиться начнет!

От нахлынувшего возбуждения хозяин начал неистово дергать и без того последнюю дверцу шифоньера:

– Кому это сейчас надо? Летописи боевой славы, отцовское наследие, дедовские заветы… С коро тут вообще ничего не останется, и меня в том числе, кстати. И так держат только, чтобы в наряды ходил.

Стоны заведующего жалобным скрипом подтвердила входная дверь, и в помещении появился плешивый, низкорослый дядечка лет пятидесяти с лишком. Одет он был несколько не по сезону – в дешевую корейскую куртку, отечественные полушерстяные брюки и полусапоги на молнии. В руке вошедший комкал шапку-ушанку из кролика, заношенную до состояния «воронье гнездо».

– Чем занимаемся? – С отзвуками тяжелого металла в голосе спросил мужчина.

– Да вот, товарищ подполковник, – ответил Ройтман, – брат навестил. Очень хочет на музей взглянуть, приобщиться.

– Ну, что же. Отлично, отлично… – кивнул вошедший, но Виктору почему-то показалось, что реплика эта не имеет к осмотру экспозиции ни малейшего отношения.

– Ройтман, ты завтра в наряд заступаешь. Остапчук в командировке, в Выборге – больше некому.

– А Шулепко? Он уже второй месяц не ходит, и ничего…

– Ты же знаешь. Шулепко по устному распоряжению допуска к оружию не имеет! Потому как, не сегодня-завтра будет комиссован. По здоровью…

Подполковник недвусмысленно покрутил пальцем у виска. Потом повернулся к выходу, но что-то удержало его на самом пороге.

– Постой-ка… Ты, случаем, не Левшова сын?

– Да, – смутился Виктор. – Его. А вы откуда знаете?

– Знаю, – довольно хмыкнул мужчина. – У нас, стариков, глаз наметанный. На отца ты похож – прямо копия… Нет, ну надо же! Стою, как осел – думаю: какой-такой брат к Ройтману приехал?

Подполковник прищурился:

– Да, помнится, мы с отцом твоим ещё в Риге, на срочной службе… У-ух!

Далее последовал неопределенный, но энергичный жест, который можно было расценить как угодно: от «водку жрали и латышек трахали» до «громили врага из тяжелых орудий».

В музее воцарилась тишина. Виктор не знал, что следует говорить в подобных случаях, поэтому тупо молчал и улыбался.

Но подполковнику, видимо, уже стало не до воспоминаний о минувшей молодости:

– Ну, что же… Смотрите, любуйтесь! – Распорядился он и не попрощавшись прикрыл за собой скрипучую дверь.

– Это ещё кто? – Виктор повернулся к двоюродному брату.

– Начальник мой – прямой и непосредственный. Подполковник Спиригайло.

– Скользкий какой-то. И давно он у тебя… прямой?

– С самого начала. Сколько помню – он все мной командует. В общем-то, неплохой мужик, но – чмошник. И жадный к тому же!

… А в это время тот, о ком шла речь, преодолев запутанные лабиринты этажей и коридоров управления, уже стучался в другую, обитую черной кожей дверь:

– Разрешите?

– Заходи, Семен Игнатьевич. Чем порадуешь?

Подполковник Спиригайло прошмыгнул через огромный кабинет и уселся уже без приглашения.

Напротив, за массивным полированным столом с полумраке задернутых штор притаился «сам» – Валерий Михайлович Заболотный.

Личность это была незаурядная и в определенных кругах хорошо известная. Достаточно сказать, что на нынешнюю скромную должность слетел он из кресла начальника отдела в политуправлении войск ПВО.

Жаль, конечно – должность генеральская, но… так уж вышло.

До определенного момента в карьере Валерия Михайловича Заболтного все было гладко. Неизменная способность находить общий язык с начальством и тихое покровительство Особого отдела являлись теми предпосылками, которые позволили довольно посредственному выпускнику военно-политического училища обойти на служебной лестнице своих куда более ярких однокашников.

Но вот на самом разгоне, когда позади была уже оконченная заочно Академия общественных наук, а в ближайшей переспективе, чем черт не шутит, перевод аж в аппарат ЦК КПСС… дорогу Заболотному даже не перешел, а перелетел какой-то немецкий сопляк.

Тогда, после наглого и демонстративного приземления Руста под самыми стенами Кремля, начальственные головы в системе противовоздушной обороны страны полетели с плеч, как в утро стрелецкой казни… Досталось всем – как поется в знаменитой песне «от Москвы, до самых до окраин, с Южных гор, до Северных морей».

Разумеется, не обошли вниманием многочисленные кровожадные комиссии и Заболотного. Собственно, от позорного увольнения его спасло только умение вовремя притвориться идиотом, да все та же негласная дружба с «компетентными органами».

Словом, для Валерия Михайловича наглая выходка немца обернулась всего-навсего понижением в должности и «ссылкой» в Ленинград.

А он и не огорчился:

– Лучше снова стать «рядовым» полковником при деле, чем знаменитым генералом на пенсии, – пробурчал себе под нос Заболотный, меняя погоны, род войск и то, что некогда называлось «нравственными ориентирами».

Произошедшее заставило его ощутить реальную близость неминуемого выхода «на заслуженный отдых» – неважно, произойдет это годом раньше или годом позже. Еще недавно, занятый непрестанным карабканьем вверх по служебной лестнице, он почти не задумывался о будущем. Но теперь, в преддверии гражданской жизни, остро ощутил личную бытовую неустроенность.

Да, конечно – имелись уже четырехкомнатная квартира, дача, машина. Взрослые дети тоже обеспечены, но… По сравнению со многими, более предусмотрительными коллегами из штабов и политорганов чувствовал себя Заболотный просто нищим.

Кое-что было, но хотелось – большего… Много и сразу!

… Картинно, не отрывая взгляда от серого монитора заморской диковины – компьютера Ай-Би-Эм, хозяин кабинета протянул Спиригайло руку. Тот правильно сообразил, что ладонь шефа предназначена не для рукопожатия, и поспешил вложить в неё потертую, набухшую документами папку:

– Здесь все.

– Ладно… А сам что думаешь? – Заболотный придвинул к себе документы, выключил «персоналку» и близоруко уставился в потолок. – Давай-ка что-нибудь новенькое, толковое. Пора уже!

– Мыслей разных много, Валерий Максимович, – невозмутимо ответил Свидригайло. – А вот решение пока просматривается только одно.

– Выражайся яснее.

Заболотный с достоинством оставил кресло и начал медленно прохаживаться по кабинету:

– Маленькое непонимание, Семен, всегда пораждает большое нелдоверие. Учти!

– Учту, Валерий Максимович, – кивнул Свидригайло, с трудом сдерживаясь. Дешевые киношные манеры, подражание расхожим персонажам и непробиваемое самомнение шефа действовали ему на нервы, но до поры, до времени приходилось терпеть.

– Ну, так что?

– Товарищ полковник! Необходимо создать условия, которые подтолкнут Рогова к действиям. Из дерьма мы его вытащили, дали оглядеться по сторонам, обнюхаться… Теперь нужно, чтобы парень отсюда уехал. И не куда-то – а в нужном, так сказать, направлении.

– В Светловодск?

– Да, прямо на место.

– Верно, Семен. Верно! – Похвалил Заболотный. – Ждать, пока он сам… Кому думаешь поручить?

Спиригайло сделал вид, что размышляет, разок даже хрустнул пальцами, и лишь потом ответил:

– Может, Курьева?

– Давай. Толковый парень, проверенный.

– Одним Курьевым не обойтись, – напомнил собеседник. – Нужно обеспечение, транспорт, «наружка»… чтобы все путем.

– Хорошо, решим. А пока действуй. Но только – ни гу-гу!

– Конечно, Валерий Максимович, – заверил Спиригайло. – Все люди работают «втемную».

– Отлично, – потер в возбуждении ладошки хозяин кабинета. – Значит, говоришь, оперативно ты Рогова обложил?

– Да. Брат его двоюродный, Ройтман, который музеем заведует, прямо сегодня с ним встречался. И второй дружок… Так что, есть кому «подсветить» в нужный момент.

– Понятно… Если что – звони прямо мне! Только осторожненько. Либо Антону, я с ним свяжусь сегодня: парню тоже не помешает ускорение придать. – Заболотный протянул руку:

– Все, Семен! Будь здоров. Докладывай…

Покинув управление около семи, Спиригайло направился домой пешком. Можно было, конечно, задействовать служебную «Волгу» и не подставлять седины под омерзительную смесь дождя со снегом, но на ходу лучше думалось.

А подумать Семену Игнатьевичу было о чем. Да и вспомнить тоже…

Окидывая старческим, выцветшим взглядом сбившихся на пешеходных переходах людей, он попробовал разобраться, когда же все это началось.

Может быть, в шестьдесят восьмом? Прекрасное было времечко.

Золотистый песок Рижского взморья. Готика, запах прожаренного с луком мяса, аромат роз на привокзальной площади… Спокойная, размеренная жизнь латышей – и он сам, молодой еще, статный связист-сверхсрочник.

– Слышь, дед? Сигареточки не найдется?

Семен Игнатьевич оторвался от воспоминаний и вытер ладонью намокшее от дождя лицо.

Несколько юнцов, презрительно усмехаясь, разглядывали его с высокой крыши металлического гаража.

– Я не курю.

Подростки шумно посыпались на тротуар:

– Ну, тогда одолжи хоть копеечек на папироски, а? Не жадничай!

Спиригайло попятился под свет уличного фонаря:

– Да не боись, старый! Не тронем… Можем даже пивком тебя опохмелить. Хочешь пивка-то?

Кто-то из толпы протянул Семену Игнатьевичу полупустую бутылку.

– И не пью я, – все ещё настороженно пробурчал тот.

Юнцы расхохотались:

– Странный ты какой-то, дед… Не куришь, не пьешь! Зачем тогда жить-то вообще? Здоровеньким помереть хочешь, что ли?

Через несколько мгновений они уже растворились во мраке проходного двора.

– Сволочи, – сплюнул Спиригайло. – Шпана! Совсем оборзели, проходу не стало.

Оказавшись на противоположной стороне улицы, он отдышался, сунул под язык валидол и продолжил прерванные размышления.

Да, шестьдесят восьмой год… Братская помощь советского народа и стран социалистического лагеря трудящимся Чехословакии.

Вслед за доблестными воздушно-десантными войсками и «нашими» немцами, на Прагу двинулись танковые колонны Прибалтийского военного округа. Завязались уличные бои, прошел слух о первых убитых и раненых.

Старшина Спиригайло был в отчаянии. Одно дело – браво докладывать на политзанятиях о «пролетарском интернационализме» и «западном реваншизме», а совсем другое – оказаться под пулями неожиданно свободолюбивых словаков и чехов.

А одним из первых в списке спешно формируемой для направления в Прагу команды связистов значился отличник боевой и политической подготовки Семен Свиригайло.

– Да чтоб вы все сдохли! – Определил он свое отношение к происходящему.

Ехать нельзя было ни в коем случае.

Во-первых – просто страшно.

Во-вторых – буквально за день до ввода войск получил старшина-сверхсрочник долгожданное направление на офицерские курсы. Что же теперь – и техникум псу под хвост, и дружба со штабными писарями, и мелкие услуги, оказанные им ради этого?

Нет, ехать под пули было никак нельзя…

– Выручай, – обратился Семен к приятелю и сослуживцу Дмитрию Левшову.

По общему мнению был Левшов замечательным парнем – отзывчивым, добрым, веселым. Дежурили они с Семеном в одну смену, а поднявшись из подземного бункера центра связи, также вместе дисциплинированно шли заниматься в клубные кружки художественной самодеятельности: пели, плясали, читали стихи о Родине…

Ездили по разным смотрам и концертам, ели чуть ли не из одной миски, иногда выпивали. Случалось даже – дело молодое! – навещали на пару не слишком стойких морально гарнизонных девиц.

К тому же, был Левшов не просто членом партии – а настоящим, идейным коммунистом. А потому никогда и не скрывал своего сотрудничества с офицерами Особого отдела, прозванными за глаза «молчи-молчи». Скорее, гордился…

Какие уж такие «особые» поручения КГБ доводилось ему выполнять Семену Спиригайло было неизвестно, однако стукачом Левшова почему-то никто из товарищей не считал. Даже наоборот. Поговаривали, что пару раз Дмитрий использовал свои «знакомства» в органах, чтобы помочь попавшим в беду или затруднительное положение сослуживцам.

И на этот раз приятель не подвел. Выслушал Семена, покачал осуждающе головой – но все же пошел куда следует. Замолвил кому-то словечко, и ни в какую Чехословакию Спиригайло не поехал: вместо него в списке сводной команды связистов оказался… сам Дмитрий Левшов.

И выполнял он там «братский интернациональный долг», пока Семен постигал военные науки на курсах младших лейтенантов.

Удивительнее же всего в этой истории то, что вернувшийся в часть при офицерских погонах Спиригайло, даже выбившись «в люди», не забывал, кому обязан своим благополучием. А может быть – и жизнью!

Тогда же, в конце шестидесятых, судьба свела его с молодым капитаном из политорганов по фамилии Заболотный. Валерий Максимович, имевший помимо образцово-показательной выправки ещё и тестя – генерала армии, надолго в заштатном гарнизоне не засиделся.

Он рвался в Москву, как немец зимой сорок первого.

И вскоре, уже майором, двинулся на повышение – правда, поначалу в Ленинградский округ, зато с переспективой. К новому месту службы Заболотный перетащил из части и кое-кого из «своих» людей: услужливого молодого офицера Спиригайло и сверхсрочника Дмитрия Левшова, который считался в области секретной спецсвязи незаменимым специалистом.

… Много лет прошло, прежде чем Семену Игнатьевичу представилась возможность хотя бы частично вернуть долг приятелю. В восемьдесят втором году сын Левшова, Виктор, вместе со своим родственничком Павлом Ройтманом устроил на родительской даче что-то вроде веселого загородного пикничка разумеется, с музыкой, выпивкой, девочками. На огонек заглянули местные подростки, что-то парни между собой не поладили, слово за слово…

Подавляющее численное превосходство в драке имели незваные гости. В конце концов, Ройтман предпочел убежать, а Виктор схватился за нож… Кто там и как разбирался – теперь не узнать, но на обоих братьев завели уголовное дело.

Узнав об этом, Спиригайло подсуетился – позвонил уже почти недосягаемому в армейской иерархии Валерию Максимовичу. Заболотный не отказал, и инцидент был исчерпан довольно распространенным в то время способом: сопляков распихали от следствия куда подальше. Виктор Левшов, по матери Рогов, поступил в училище железнодорожных войск, а бестолковый Пашка «загремел» на срочную службу в оркестр пограничного округа.

В знак благодарности Левшов-старший тогда пригласил Заболотного и Спиригайло в ресторан «Нарва». Осторожный Валерий Максимович, правда, отказался, сославшись на нездоровье, зато Семен прибыл вовремя и с удовольствием.

На угощение ушел весь месячый оклад Дмитрия Левшова – сидели приятели долго и капитально, по-офицерски. Выпито было столько, что уже «под занавес», что называется – лыка не вязав, подарил отец Виктора столь же пьяному Семену Игнатьевичу три увесистые серебряные монеты.

Спиригайло, как водится, пробовал отказаться, но приятель настаивал… При этом, Левшов уверял, что монеты – семейная реликвия, необыкновенной ценности исторической и достались ему от прадеда-священнослужителя.

Что-то такое Дмитрий говорил ещё про старинную икону с какими-то тайными знаками… Дескать, знаки указывают посвященным место захоронения огромных сокровищ – но вот где теперь эта самая икона, неизвестно.

Спиригайло особого внимания на пьяную болтовню приятеля не обратил. Он вообще мало что запомнил из того давнего вечера в ресторане «Нарва» – разве что, дрянной молдавский коньяк, да рожу метрдотеля, грозящего вызвать милицию.

Но потом…

Скатывался под уклон год восемьдесят седьмой – год пустеющих магазинов и растущих повсюду, как грибы, кооперативных ларьков. Оседлав унитаз в туалете своей малогабаритной квартиры, Семен Игнатьевич лениво перелистывал старенький номер журнала «Вокруг света».

Неожиданно, взгляд Спиригайло наткнулся на мутную, черно-белую фотографию, и довольное кряхтение сразу же оборвалось.

Подпись под снимком, небольшая статья… Всего-то одна страничка – но как круто перевернула она все его последующее существование!

Научно-популярный журнал информировал читателей о любопытнейших находках археологов на территории условного треугольника Черкассы-Чигирин-Табурище. В чиле прочего учеными и исследователями были обнаружены изображенные на фотографии серебряные византийские монеты. Автор делал несколько оригинальных и остроумных предположений о том, как бесценная находка могла оказаться в глубинных культурных слоях приднепровской степи…

– Мать их… в душу! – Выдавил из себя Семен Игнатьевич. Монеты на снимке как две капли воды походили на те, что когда-то по-пьяной лавочке подарил ему Левшов.

«Табурище – старинное поселение, на месте которого в наши дни раскинулся город Светловодск… – перечитывал статью абзац за абзацем Спиригайло. – Индустриальный центр, возникший при строительстве Кременчугской ГЭС, ныне популярное место туризма и отдыха… Пятьдесят тысяч жителей…»

– Точно. Левшов ведь родом оттуда, – вспомнил Семн Игнатьевич, и вновь уперся взглядом в журнальный текст.

«Неужели же многовековая тайна легендарной „Казачьей сокровищницы“ так и не будет раскрыта?» – интересовался автор статьи.

– Нет уж, дудки! Теперь – будет… – вслух и достаточно убежденно ответил Спиригайло. Но тут же застонал, как от боли:

– Ах ты ж, мать твою!

Он дернул себя зачем-то за галстук, вскочил, натянул штаны и не выпуская журнала из рук выбежал из туалета.

Потом, все же, вернулся и слил воду…

Жены дома не было. Она уехала на неделю по горящей путевке – в окружной санаторий.

Наверное, ей повезло, потому что даже фотография супруги на серванте сейчас вызывала у Семена чувство острой неприязни:

– У-у, старая дура! – Огрызнулся он на безответное изображение. Чушка некультурная…

Тогда, в восемьдесят втором, увидев высыпавшиеся из кармана пиджака монеты, благоверная выклянчила их у мучимого похмельным синдромом мужа и отнесла в «ювелирку»: все-таки, серебро!

Там семейную реликвию Левшовых переплавили, изготовив по требованию заказчицы массивный перстень – безвкусицу совершенную.

И теперь это «рыболовное грузило», так и не востребованное модой, валялось где-то на дне её ридикюля.

– Клизма драная, – все не мог успокоиться Спиригайло. – Деревенщина! Ни копейки в жизни своей не заработала, сидит целыми днями перед зеркалом, чешет свои… три волосинки взад-вперед.

Но пуще всего Семена угнетало не это:

– Ох, Дмитрий, Дмитрий! Господи, да как же это могло случиться-то? Горе какое… Ушел поезд! Уше-ел.

Буквально полгода назад старинный приятель, который единственный мог бы пролить свет на тайну клада, погиб – глупо и трагически.

Случилось это в Амурской области, куда Левшов-старший отправился повидать сына.

Виктор к тому времени уже закончил военное училище и направлен был для прохождения дальнейшей службы на самую окраину нашей все ещё необьятной Родины. Приезд отца обрадовал его до такой степени, что молодой лейтенант, по-мальчишески наплевав на устав, сбежал с поста дежурного по части. Сбежал, просто сунув в карман шинели повязку и табельный пистолет.

Встречу решили отпраздновать не в ресторане или какой-нибудь местной забегаловке, а «по-домашнему» – прямо в гостиничном номере. И, разумеется, прежде всего направились в магазин.

На автобусной остановке, неподалеку от КПП, оказались отец и сын в кампании парочки подвыпивших ублюдков, оравших на всю округу матерные полублатные песни и бивших об асфальт пустую стеклотару.

Старший Левшов не сдержался первым – сделал замечание, пригрозил вызвать милицию… А в ответ получил удар длинным, проржавевшим тесаком в горло. От полученной раны он скончался почти мгновенно, на руках сына.

Впрочем, пьяные ублюдки пережили старика не надолго: там же, на остановке, Виктор в беспамятстве выхватил из кармана пистолет и расстрелял в упор обоих. А после того, как в магазине закончились патроны – с воем бросился на мертвые вражьи тела и стал рвать их зубами.

Приехавшие на место происшествия милиционеры даже не решились его задержать. Только вежливо попросили отдать оружие.

А потом Виктора все-таки посадили…

Семен Игнатьевич Спиригайло, седой мужчина предпенсионного возраста, сообразил, что уже несколько минут стоит с ключом у порога собственной квартиры. Путь домой закончился – пришла пора подводить итоги воспоминаниям о событиях давнего и недавнего прошлого.

И прежде чем отпереть дверь, Спиригайло пробормотал под нос:

– Виктор… Последний в роду Левшовых. Значит, должен знать!