Текст книги "Очерки по истории еврейского народа"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)

Франко-прусская война 1870 г. и последовавшие за ней трения между державами ограничили возможность тесного сотрудничества евреев в разных государствах, и "Альянс" утратил свое значение в качестве всемирной организации.

В 1871 г. была создана в Лондоне "Англо-еврейская ассоциация" (Anglo-Jewish Association), а в 1873 г. был основан "Еврейский венский союз". Эти организации действовали в духе "Альянса" и в контакте с ним. Во время Берлинского конгресса по инициативе "Альянса" была сформирована единая еврейская делегация. Она представила великим державам меморандум, и, благодаря ее усилиям, в мирные договоры с новыми балканскими государствами был включен параграф о признании гражданского равноправия всех подданных этих стран без различия вероисповедания. Когда Румыния нарушила этот пункт договора, еврейские организации проявили большую дипломатическую активность для того, чтобы склонить великие державы к оказанию давления на румынское правительство.

Таким образом в XIX в. ярко проявился диалектический процесс, столь характерный для истории еврейского народа: распад традиционных общественных устоев, с одной стороны, а с другой – созревание новых форм для выражения извечной общности между сынами еврейской нации; с одной стороны, усиление центробежных тенденций, отрывающих единичного еврея от его связей {531} с еврейскими центрами и еврейскими интересами, а с другой, – центростремительные силы, заново скрепляющие эти связи и открывающие новые пути для продолжения единства народа и солидарности его сынов.

Глава тринадцатая

ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

В СТРУКТУРЕ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА

В КОНЦЕ XIX И В НАЧАЛЕ XX в.

В конце XIX и в начале XX в. продолжался быстрый рост численности еврейского народа. В начале восьмидесятых годов прошлого столетия во всем мире насчитывалось около 7,5 миллиона евреев, а в годы Первой мировой войны, т, е. 35 лет спустя, число их достигло 14 миллионов.

Средний годовой прирост равнялся в 1841 – 1860 гг.-1,44 проц.; в 1861-1880 гг. – 1,72 проц.; в 1881-1900 гг. – 2,05 проц. и в 1901-1914 гг. – 1,95 проц. Этот прирост значительно превышал средний европейский уровень, хотя он не одинаково распределялся между различными еврейскими центрами. Чем выше был жизненный уровень данного еврейского общества и чем теснее оно сближалось с чужеродным окружением, тем меньше становился прирост.

В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, средний прирост еврейского населения в Западной Европе не превышал 0,2-0,3 проц., в результате чего произошло характерное изменение в возрастном составе еврейских общин на Западе: доля детей и молодежи уменьшилась, и возросло число пожилых и стариков. Увеличилось также и число смешанных браков. В 1908-1912 гг. оно достигло во Франции 6,54 проц. всех еврейских браков; в Германии – 5,16 проц, в Голландии – 4 проц., в то время как в Румынии смешанные браки составляли лишь 0,8 проц., в России – 0,62 проц., а в Турции – 0,45 проц. общего числа браков среди евреев.

Этот процесс, происходивший на Западе Европы, не {532} оказал значительного влияния на демографическую структуру еврейского народа в целом, так как в ту эпоху еврейское население Восточной Европы, наряду с иммигрантами в Соединенных Штатах, составляло подавляющее большинство нации.

Накануне Первой мировой войны в Российской империи проживало 5,5 млн. евреев, в Австро-Венгрии свыше 2,5 млн., в Соединенных Штатах – 2,5 млн., в Турции – около 350 тыс., в Румынии – 30 тыс. и в разных странах Африки – около 400 тыс., т. е. в общем около 12 миллионов душ. В то же время в Германии насчитывалось 600 тыс. евреев, в Англии – около 250 тыс., в Голландии немного больше 100 тыс., во Франции – около 100 тыс. и в Италии – 45 тыс., т. е. всего немногим больше одного миллиона.

Одним из важнейших факторов в жизни евреев в этот период была огромная эмиграция, преимущественно из стран Восточной Европы, в заокеанские страны, в первую очередь в Соединенные Штаты. В 1881-1914 гг. свыше 2,5 млн. евреев покинуло насиженные места в Восточной Европе; 2 млн. из них переселились в Соединенные Штаты, около 300 тыс. – в Южную Америку, Канаду, Южную Африку и Палестину и около 350 тыс. – в разные страны Западной и Центральной Европы.

Еврейская эмиграция значительно отличалась по своим размерам от эмиграции других национальностей, тоже чрезвычайно возросшей в эти годы; в 1846-1914 гг. из Европы эмигрировало 52 миллиона человек; около 6 проц. из них были евреями, хотя они составляли меньше 2 проц. всего европейского населения. Другой характерной чертой этой эмиграции было то, что евреи переселялись целыми семьями; процент еврейских детей, прибывших в Соединенные Штаты, вдвое превышал процент детей нееврейских эмигрантов. Это доказывает, что евреи выезжали не только в поисках заработка, а для того, чтобы окончательно обосноваться в новых странах; действительно, в годы предшествовавшие Первой мировой войне, всего лишь 5,75 проц. еврейских эмигрантов вернулось из США в Европу, в то время как из числа неевреев возвратилось 33 проц.

Огромные масштабы еврейской эмиграции были {533} результатом целого ряда экономических и политических факторов. Развитие капиталистического хозяйства, пагубно отразившееся на источниках существования многих евреев, выселения из деревень и высокий естественный прирост заставили многих евреев искать возможности устройства в зарубежных странах. Евреи Галиции пользовались гражданским равноправием; тем не менее оттуда отправилось за океан в 1881-1914 гг. около 350 тыс. евреев. Источники существования в этой отсталой стране не увеличивались в той же степени, что потребности быстро разраставшегося еврейского населения; к тому же среди поляков Галиции возникли организации, целью которых было вытеснить евреев из их промыслов.

Однако сильнее этих побудительных причин, влиявших в значительной мере и на другие европейские народы, действовала в этом направлении внутренняя антиеврейская политика преследования. В сущности широкая еврейская эмиграция началась с бегства от ужасов погромов. Тысячи русских евреев в смятении покинули в 1881-82 гг. "черту оседлости" и сконцентрировались в условиях неописуемой скученности и нищеты в пограничном австрийском городе Броды. Часть беженцев с помощью еврейских общин и организаций Центральной и Западной Европы была переправлена в Соединенные Штаты, но многие другие были возвращены на места своего прежнего жительства. Когда улеглась паника, вызванная погромами, дальнейшим решающим толчком к эмиграции оказалось то, что надежды евреев России и Румынии на получение гражданского равноправия или, по крайней мере, на облегчение своего положения не оправдались. С этой точки зрения эмиграция была своего рода "бегством к эмансипации".

После каждой новой волны погромов и преследований увеличивалось число эмигрантов. Так, например, оно сильно возросло в 1891 г., после изгнания евреев из Москвы. В этом году переселились в Соединенные Штаты 111 тыс. евреев, в следующем – 137 тыс., тогда как прежде число эмигрантов не превышало 50-60 тыс. человек в год. В погромный год – со середины 1905 до середины 1906 г. из России эмигрировало свыше 200 тысяч евреев, из них {534} 154 тыс. в Соединенные Штаты, 13.500 в Аргентину, 7.000 в Канаду, 3.500 в Палестину, а остальные направились в Южную Африку и в некоторые страны Западной и Центральной Европы.

Потрясенные погромами первые эмигранты, особенно из среды интеллигенции и молодежи, были проникнуты новыми идеями и дерзаниями. Унизительная и жестокая форма, в которой русское правительство и общество отвергли круги еврейской интеллигенции, от всей души желавшие полностью включиться в жизнь русского народа, привела многих к выводу, что нет у евреев в России будущего и что еврейскому народу следует обрести политическую независимость на своей собственной территории. В еврейской общественности возникла полемика между палестинофилами ("Ховевей-Цион"), считавшими, что самостоятельное существование нации мыслимо только на исторической родине народа – в Палестине, – и между сторонниками эмиграции в Америку, мечтавшими о возможности основать в рамках Соединенных Штатов самостоятельный "еврейский штат".

Несмотря на огромные размеры еврейской эмиграции, составившей в начале XX столетия свыше 10 проц. общей эмиграции в Соединенные Штаты, скученность евреев в Восточной Европе не уменьшилась, т. к. среднее годовое число эмигрантов не превышало естественный прирост еврейского населения Европы, насчитывавшего около 8,5 миллиона в конце XIX столетия. Это число было устойчиво вплоть до Первой мировой войны.

Эмиграция в эту эпоху привела к более широкому географическому распространению еврейской диаспоры. Накануне Первой мировой войны в Аргентине проживало около 100 тыс. евреев, в Канаде – около 75 тыс., в Южной Африке – 50 тыс. и в Австралии – 20 тыс. Тогда же и Палестина стала значительным центром. Подавляющее большинство еврейских эмигрантов сконцентрировалось в Соединенных Штатах.

Попытки основать там земледельческие поселения не увенчались успехом, и ни одно из них не существовало после 1885 г. Почти все еврейские иммигранты обосновались в нескольких главных городах, преимущественно в некоторых районах на восточном {535} побережье Америки, стараясь поселиться в непосредственной близости к своим родственникам или землякам; таким образом, с ростом иммиграции в этих районах возникали своего рода "гетто", напоминавшие своим жизненным укладом и общественным бытом прежние центры выходцев из Восточной Европы. В том же направлении влияли и религиозные учреждения и организации взаимопомощи, в которых нуждались многие из новоприбывших, психологическая потребность человека "жить среди своего народа", а не в инородной среде, язык и обычаи которой были ему чужды.

Беспрерывный приток иммигрантов и их скопление в больших городах наложили отпечаток как на еврейский центр в США, так и на многие другие новые центры. Оторванные от насиженных мест и от прежних источников пропитания, новички "зеленые" (greenhorns), в большинстве своем начинавшие новую жизнь совершенно неимущими (евреи занимали последнее место среди иммигрантов в отношении ввозимых в США денежных средств), проходили процесс приспособления к непривычной и трудной обстановке. Некоторые занялись торговлей вразнос, а большая часть была вынуждена перейти на тяжелый физический труд в мастерских и на фабриках.

Переход сопровождался острым душевным кризисом не только потому, что иммигранты не были, по существу, подготовлены к такого рода труду, но и потому, что во многих случаях новые условия были связаны с неизбежностью нарушения веками свято соблюдавшегося субботнего отдыха. Значительная часть иммигрантов нашла работу в конфекционном производстве, отчасти потому, что многие из них занимались и прежде портняжным делом. Работа производилась сдельно, в условиях жесточайшей эксплуатации, в тесных, душных и темных мастерских, прозванных "потогонными" (sweat shops).

С ростом эмиграции положение "зеленых" становилось все тяжелее. Это побудило еврейских рабочих сорганизоваться и создать профессиональные союзы для защиты своих интересов. За сравнительно короткий срок они добились заработков, значительно превышавших их доходы на местах прежнего жительства, и начали выписывать {536} родственников или оказывать им материальную поддержку ставшую немаловажным экономическим фактором в жизни некоторых еврейских общин Восточной Европы. Со временем оказание помощи родственникам и преследуемым в других странах евреям становится одной из отличительных черт американского еврейства.

Между тем "гетто" новых эмигрантов разрослись в крупные общины, превосходившие размерами прежние еврейские центры в европейских странах. Среди одиннадцати городов, в каждом из которых накануне Первой мировой войны проживало свыше 100 тыс. евреев и где жила почти четверть всего мирового еврейства, было несколько иммигрантских центров: Нью-Йорк (1.350 тыс. евреев), Чикаго (350 тыс.), Филадельфия (175 тыс.), Лондон (свыше 150 тыс.). В старом мире первые места занимали: Варшава, где в то время проживало 350 тыс. евреев; Будапешт (более 200 тыс.), Одесса, Вена и Лодзь – 150 тыс. в каждом. Концентрация в городах – особенно в больших – заметно повлияла на жизненный уклад евреев, на их психологию и на отношения с нееврейской средой. В эту эпоху экономическая, социальная и культурная активность евреев проявилась особенно интенсивно в некоторых крупных мировых центрах. Это привело к усилению влияния евреев в общественной жизни, как, например, в США, где голоса еврейских избирателей стали значительным политическим фактором; однако это же явление способствовало и усилению антисемитизма.

Жизнь в больших городах приобщила евреев к современной европейской и американской культуре. Еврейская молодежь устремилась в высшие учебные заведения; возросло число работников умственного труда. В результате всех этих процессов проявились две диаметрально противоположные тенденции; с одной стороны, ослабление влияния традиции, усиление культурной ассимиляции и ускоренный темп включения евреев в окружающую среду; с другой стороны, укрепление еврейской солидарности, сознание общности судьбы всего народа и поиски новых путей в развитии национальной культуры, нашедших свое выражение в художественной литературе и в публицистике на иврите и на идиш и в театральном искусстве.

{537} Одновременно с урбанизацией продолжался процесс отрыва евреев и от промыслов, связанных с сельским хозяйством. Развитие капиталистических отношений в деревне, "временные правила" в России, интенсивная эмиграция, сельскохозяйственная кооперация привели к тому, что их значение, как посредников между городом и деревней, значительно уменьшилось. Только в Галиции большая скученность евреев в городах и местечках понуждала их и в это время к переселению в деревни. В начале XX столетия 14,3 проц. еврейского населения Галиции все еще занималось замледелием. Подобное положение существовало и в Прикарпатской Руси.

Сознательное стремление противодействовать процессу урбанизации проявилось главным образом в движении национального возрождения, сопряженном с идеологией возвращения к труду на земле. До Первой мировой войны в Палестине удалось основать около сорока земледельческих поселений, насчитывавших почти 12 тыс. душ. В девяностых годах XIX в. ЕКО (Еврейское колонизационное общество, основанное бароном Гиршем) приступило к осуществлению плана земледельческой колонизации и в Аргентине, где был создан ряд сельскохозяйственных колоний. Однако влияние всех этих начинаний на социальную и профессиональную структуру еврейства в целом до Первой мировой войны было невелико.

В конце XIX и в начале XX столетия заметно уменьшилась роль еврейских банкиров, но многие евреи продолжали играть важную роль в торговле и в целом ряде промышленных отраслей: химической, электротехнической и отчасти в металлургической.

В странах Восточной Европы, в особенности в России и Польше, еврейские капиталисты занимали первенствующее место в пищевой промышленности: до Первой мировой войны в их руках находилось сто из трехсот сахарных заводов страны. Уже в 90-х годах заводы, принадлежавшие семье Бродских, производили четверть всего русского сахара. В 1914/15 гг. еврейские предприятия составляли 52 проц. рафинированного на Украине сахара. Значительной была также доля евреев в мукомольном и в табачном производствах. В Польше евреи основали ряд {538} текстильных фабрик. В России они принимали участие в разработке золотых приисков, в экспорте сельскохозяйственных продуктов, в сбыте угля и нефти и в развитии речного судоходства.

К концу XIX в. в России занимался торговлей только 31 проц. еврейских кормильцев; 36,3 проц. были ремесленниками и фабричными рабочими. На северо-западе России, т. е. в Литве и в Белоруссии, где скученность в городах и местечках была особенно велика, в конце столетия 40 проц. всех евреев занимались ремеслами и фабричным трудом, и только 32 проц. – торговлей; на Украине же только 32 проц. относились к первой группе, а 44 проц. ко второй.

Процесс перехода евреев к физическому труду все ускорялся, и вполне естественно, что именно ремесленники и неквалифицированные рабочие эмигрировали в первую очередь. Положение ремесленников Восточной Европы несколько улучшилось, когда ЕКО и другие еврейские организации начали ссужать им необходимые оборотные средства. За десять лет до Первой мировой войны в России возникли сотни товариществ взаимного кредита, финансировавших сезонные работы, закупку сырья и заготовку товаров для ярмарок, а также оказывавших поддержку в случае болезни и т. п. Эти организации приходили на помощь и мелким торговцам.

Профессиональная и социальная структура новых иммиграционных центров еврейства находилась как бы на полпути между западными и восточными странами. Процесс пролетаризации проходил там быстро и жестоко, и процент евреев, перешедших к физическому труду, был особенно высоким.

В Нью-Йорке были периоды, когда 75 проц. еврейских кормильцев занимались физическим трудом, в качестве наемных рабочих или ремесленников. Почти одновременно появился еврейский пролетариат в Лондоне и даже в Амстердаме.

Таким образом, одним из самых значительных явлений в истории еврейства той эпохи было возникновение в его среде пролетариата, что повлияло не только на экономическую деятельность и на общественные отношения, но и на идеологическое развитие и на политические течения в еврейском народе. Зарождение рабочего класса {539} свидетельствовало об отрыве от той эпохи, когда почти все евреи принадлежали как бы к одному классу средней и мелкой буржуазии. С самого своего возникновения еврейский рабочий класс отличался своей организованностью – ив этом сказалась многовековая традиция взаимопомощи еврейских ремесленников и подмастерьев в Восточной Европе – а также активной политической деятельностью под руководством радикальных кругов молодой еврейской интеллигенции.

Однако с первых же шагов еврейскому рабочему классу пришлось преодолевать ряд препятствий, являвшихся следствием как особых экономических и социальных условий, так и некоторых элементов исторического наследия еврейского народа. Еврейскому рабочему трудно было выдержать конкуренцию рабочего-нееврея, только что прибывшего из деревни, семья которого зачастую еще оставалась дома и добывала себе пропитание трудом на земле. Поэтому рабочий-нееврей мог удовлетворяться меньшей заработной платой. Даже организованность еврейских рабочих стала в известном смысле для них помехой, т.к. работодатели предпочитали отсталого нееврейского рабочего более развитому еврею. Немало трудностей было сопряжено с соблюдением субботнего отдыха.

Все это привело к тому, что нееврейские капиталисты не нанимали рабочих-евреев, и даже еврейские предприниматели давали им работу только на мелких предприятиях или там, где требовались квалифицированные силы. По мере того как расширялась механизация фабрик и упрощался труд отдельного рабочего, владельцы предприятий предпочитали нееврейских рабочих.

Это явление стало до того обычным, что, когда текстильные фабрики в Белостоке ввели механические станки, рабочие-поляки потребовали снять с работы еврейских ткачей на том основании, что те якобы имеют "право" работать только на ручных станках.

Многие еврейские рабочие стремились стать независимыми в материальном отношении. Они надеялись скопить деньги или получить приданое с тем, чтобы превратиться в самостоятельных ремесленников, хотя зачастую {540} положение последних было хуже чем наемных рабочих. Поэтому, несмотря на значительное увеличение еврейского пролетариата, в его составе происходили постоянные колебания. Только в немногих случаях сын наемного рабочего продолжал работать в отцовской отрасли производства, в то время как у ремесленников преемственность из рода в род была обычным явлением.

Численный рост, географическая разбросанность, концентрация в крупных городских центрах и усиление классовой дифференциации, приведшей к обострению социальных конфликтов между богатеющей буржуазной верхушкой и все более впадающими в нищету массами, изменили в большой мере общественную структуру еврейского народа и создали предпосылки для его культурного развития и политической активности. Однако не меньшее влияние оказали на его судьбу сдвиги, происшедшие в отношениях между евреями и окружающей их нееврейской средой.

Глава четырнадцатая

ВОЗНИКНОВЕНИЕ АНТИСЕМИТСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ

ПАРТИЙ В ЕВРОПЕ

В шестидесятых и семидесятых годах девятнадцатого столетия завершился процесс еврейской эмансипации в странах Центральной Европы. Европейские евреи были уверены, что тем самым разрешился и их "вопрос". Однако, к их крайнему изумлению, выяснилось, что и по достижении равенства перед законом окружавшая евреев среда явно продолжала отмежевываться от них; дискриминация по отношению к ним в различных областях не прекращалась, и еврей по-прежнему считался евреем, хотя с государственно-правовой точки зрения он уже стал французом, немцем или англичанином. Таким образом обнаружилось, что с победой принципа эмансипации "еврейский вопрос" лишь изменил свой облик и вместо юридической проблемы стал общественной.

{541} Это было отчасти вызвано быстрым продвижением евреев в экономическом и социальном отношениях, которое, однако, не оправдало надежд поборников ассимиляции. Сторонники равноправия утверждали, что жизненный уклад евреев, их специфические профессии и национальная обособленность порождены ограничениями в правах и многовековыми преследованиями со стороны церкви и правительства: с упразднением ограничений и дискриминации, когда евреи станут равными среди равных, исчезнут их "характерные черты", а вместе с ними исчезнет и наболевший "еврейский вопрос".

Однако действительность в эпоху эмансипации не оправдала этих утопических надежд. Хотя большинство евреев Центральной и Западной Европы прошло через процесс ассимиляции с культурой окружающей среды и полностью отожествляло себя с народами стран своего жительства, хотя значительная часть их перестала соблюдать предписания еврейской религии, – все это не стушевало отличительных черт евреев, а иногда даже резко оттеняло их.

Свобода передвижения и выбора местожительства не привела к расселению евреев по всей стране, как надеялись и заверяли их друзья, а наоборот, содействовала их концентрации в городах, главным образом в столичных; и их типично-еврейский быт, который в прежних поколениях преобладал в отдельных, обычно отдаленных, районах разных государств – в Эльзасе, Познанском герцогстве, в Галиции, – теперь стал проникать в центральные области этих стран и в их столицы. Свободный выбор занятий не побудил еврейские массы перейти к земледелию или ремеслам, а усилил их участие в крупной торговле, в банковском деле, в свободных профессиях, в публицистике, в литературе, науке и искусстве. Хотя эти евреи совершенно уподобились местной интеллигенции, в глаза недоброжелателей бросалось их активное участие в некоторых родах занятий, намного превышавшее их процент в общем населении. К тому же, и на их участие в области европейской культуры сказывалось влияние многовекового наследия еврейского творчества и мышления.

{542} Все эти явления отмечались в различных формах а антиеврейской литературе последней четверти девятнадцатого столетия. Поэтому можно с полной уверенностью установить, что существует не только связь во времени, но и причинная связь между завершением эмансипации и возникновением "современного" антисемитского движения. Современный антисемитизм – это в значительной мере реакция окружающей среды на процесс правового уравнения и экономического и культурного включения в нее евреев, хотя корни его таятся в глубокой Юдофобство – старинное явление, начало которого восходит к первичному антагонизму между языческими империями и находившимся в их пределах монотеистическим меньшинством, а также к борьбе еврейства против стремления развивающегося раннего христианства привлечь к себе массы идолопоклонников путем уступок их обычаям.

Уже в новозаветной литературе отчетливо проявляются антиеврейские тенденции, но особенно сильны они в сочинениях отцов церкви. Поэтому вполне понятно, что юдофобство наложило свой отпечаток на облик и культуру христианской Европы. Религиозным и социальным брожениям в средневековой Европе обычно сопутствовали усиление ненависти к евреям, преследования их и даже погромы; однако современному антисемитизму присущи особенные признаки, отличающие его от традиционного юдофобства как в идеологическом, так и в общественном отношениях.

В средние века антиеврейские аргументы подчеркивали, главным образом, присущую якобы евреям злостность. "Неверные жиды" изображались еретиками, "христопродавцами", употребляющими христианскую кровь для совершения своих культовых обрядов, хулителями имени Христова, высасывающими кровь населения ростовщиками, одержимыми коварными умыслами против христиан и христианства и т.п. Только евреи, "избавившиеся от своих пороков", т.е. переменившие свою веру, считались исправленными.

Иными были аргументы современных антисемитов. Они направлены против "еврейского духа", заносимого якобы {543} в окружающую их среду, по сути дела – против самого существования евреев. Согласно этой идеологии христианско-европейской "сущности" противостоит "сущность" еврейская. Более того: отрицательные черты отдельных евреев определяются как отличительные признаки особой еврейской "расы" – понятие, заимствованное из биологической и антропологической терминологии, которому уже с середины девятнадцатого столетия придается общественное значение.

Отсюда и название нового антиеврейского движения – антисемитизм, т.е. сопротивление свойствам семитской расы, наиболее характерными представителями которой являются евреи. На основании псевдонаучных исследований была якобы установлена устойчивость неподдающихся изменению расовых черт, от которых нет возможности избавиться. Поэтому "семитская" раса – полная противоположность расе "арийской" с ее культурой, с ее правовыми и этическими нормами и обычаями.

В современном антисемитизме, по сравнению с минувшими веками, имеется и организационное новшество.

Антиеврейские эксцессы в прошлом, несмотря на их крайнюю ожесточенность, не были результатом деятельности общественных течений, главной целью которых была борьба с еврейством, а лишь побочными явлениями, сопровождавшими общие политические и социальные процессы. Современный же антисемитизм характеризуется множеством организаций – или партий – видящих свое назначение s борьбе с евреями и их влиянием, и вся политика которых сводится к юдофобскому беснованию.

Рост нового движения крайне изумил либеральные и радикальные круги, поддерживавшие в большинстве своем равноправие евреев и считавшие антисемитизм пережитком прошлого. Эти группы, верные рационалистической традиции восемнадцатого столетия, считали, что юдофобство – предрассудок, укоренившийся в сознании народных масс из-за их невежества и из-за порочного влияния клерикальных и реакционных элементов, и что успехи Просвещения приведут к его ликвидации.

Эта надежда не сбылась. Хотя вторая половина девятнадцатого столетия была, несомненно, эпохой быстрого {544} распространения просвещения в широких слоях общества Западной и Центральной Европы, – именно в это время стал формироваться современный антисемитизм. Чем объясняется готовность европейского общества воспринять эти человеконенавистнические теории? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, следует рассмотреть связь между некоторыми идейными течениями девятнадцатого столетия и антисемитской идеологией.

Первая половина XIX в. была периодом расцвета романтических концепций, явившихся реакцией на рационалистические идеи конца восемнадцатого столетия и на лозунги Французской революции.

Политический романтизм способствовал возникновению националистических теорий и благоговению перед "духом нации". В свое время эти идеи обогатили арсенал доводов противников еврейской эмансипации, уверявших, что евреи чужды "духу" европейских наций.

После победы эмансипации они послужили оправданием для недовольства разных слоев общества самим равноправием евреев или способами проведения его в жизнь. В Германии либерализм был тесно связан со стремлением к национальному объединению, и большинство либералов готово было пожертвовать любым принципом для достижения желанной цели – объединенного Германского государства. Поэтому преклонение перед единением немцев под влиянием теорий о "германском духе" легко претворилось в требование однородности немецкого общества и во враждебность ко всему тому, что в их представлении не совпадало с устоями "немецкой самобытности".

Однако не только у немцев, но и у других народов, в особенности в пределах многонациональных империй, романтический национализм часто сопровождался обострением неприязни к евреям. Эти народы опасались, что евреи всегда будут сторонниками более богатой и развитой культуры господствующей нации – немецкой или русской.

Усиление социалистических течений в европейском обществе также сыграло значительную роль в обострении отношения широких масс к евреям. Несмотря на то, что евреи принимали активное участие в социалистическом движении, руководители которого безоговорочно {545} поддерживали еврейское равноправие, все же те, кто подчеркивал отрицательные стороны капиталистического развития Европы, приписывали большое значение функции евреев в этом процессе. Поэтому некоторые основоположники утопического социализма, как, например, Шарль Фурье, относились к евреям крайне враждебно. Один из учеников Фурье, Альфонс Тусснель, в своей книге "Евреи – короли эпохи" (1845 г.) дошел до полного отождествления капитализма с еврейством.

Большинство социалистов того времени проводило знак равенства между евреем и капиталистом. Символом общественного господства капитала стал "иудейский король" Ротшильд. Поэтому борьба этих групп против капитализма порой принимала яркую антиеврейскую окраску.

В некоторых социалистических партиях нарастала враждебность к евреям; и не случайно вождь немецких социалистов Август Бебель называл антисемитизм "социализмом глупцов". Только возникновение правых антисемитских партий, развивавших пропаганду и среди рабочих, побудило социал-демократическую партию в Германии в конце семидесятых годов ( а во Франции гораздо позже) отмежеваться от антисемитизма.