Текст книги "Основной конкурс (5 конкурс)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Ты готов пожертвовать своей вечной душой в обмен на вечное посмертие? Застрять посередине между этим миром и тем, без надежды на новое, лучшее воплощение?

– Да!

Шаман изящным жестом забросил свои длинные брови за плечи. Гошону показалось, что за спину полетели и какие-то искры, струи дыма, туманные нити.

– Хорошо, мне это по силам. Но вынужден огорчить тебя, летописец, что стать боевым духом у тебя не выйдет. Книжная ты душа, ею тебе и оставаться навеки. Гур из тебя получится такой: шуршать листами бумаги, оставлять чернильные кляксы, разворачивать свитки, ронять со стола кисти… В общем, только мышей пугать. Согласен ли на это? – лукаво улыбнулся шаман.

Чёрное лицо Гошона исказила страшная гримаса; совладав с собой, он выдавил:

– Д-д-а.

– Хорошо. – Только теперь шаман с интересом посмотрел на собеседника. – Хорошо. Быть по сему.

Искры и нити вылетели из-за спины шамана и помчались к Гошону, на ходу превращаясь в чудесных зверей. Пронизали они его болью и светом, покоем и тьмой, силой и забвением. Погасли глаза Лан Гошона… Загорелись глаза призрака-гура…

***

Раздел сороковой, список первый. Об умелых

Хулон сказал: «Никакое мастерство не стоит недооценивать. Правитель может погубить недруга властью, но и умелая швея способна убить иголкой. Знающий рыбак заведёт в топь, искусный возница затопчет и мулом, а скромный писарь составит смертельную кляузу».

На дворе стояла лунная ночь. В царской библиотеке никого не было, только шуршали листы бумаги, катались по столу свитки, падали кисти… Стоп, это не весенний ветер, это… гур! Бесплотная тень, которую можно увидеть, только если принять настой ягод фоллак, скользила между стеллажами, любовно поглаживала книги и даже, кажется, слегка подвывала от радости вновь читать и писать. Лан Гошон, точнее то, что когда-то было им, вернулся в свой рай. Здесь ему было спокойно и приятно, здесь под его взглядами оживали древние герои и кипели великие битвы, здесь мудрецы прошлого нашептывали ему свои мудрости и почтительно внимали его мудростям, ещё более мудрым. Здесь он был полновластным государем, и горе тому, кто восстал на него!

***

Вот она, «Хроника деяний Бугоран-диюка», смотри-ка, сколько понаписали всего! А вот ещё том – «Летопись царского дома Лашура», свежий. Бедняги, строчат, небось, высунув языки от усердия, а мы раз – и поправим. Не сейчас, позже, когда придёт время. И станет Бугоран-диюк в глазах потомков черным тираном, угнетателем народа, душегубом и кровопийцей, уничтожившим двадцать три свободных княжества Северной Тун, погубившим тысячи людей при прорытии ненужного канала, разорившим страну постройкой нелепой столицы. Проклянут потомки его имя и его семя, восстанут тут и там, скинут с трона внука, может быть, даже переименуют страну. Велика сила слова, Гошону ли не знать, а ещё больше велика сила слова написанного, слова из умных и древних книг. Как он раньше до этого не додумался? Ну ничего, впереди ведь вечность…

Гур устроился поудобнее в одном из кресел (приятная фраза, хоть и не соответствует действительности) и развернул последний свиток «Записок о великих и малых». Многое нужно внести сюда, чем сейчас и займёмся…

–

Иудины груши

Жанне

1.

В кабине пахло сероводородом, и Онгут едва сдерживался, чтобы не выключить кротомашину. По прозрачным трубкам, расползшимся по операторскому креслу, струилась густая черная жидкость, динамики громко шипели, стрелки манометров бились в истерике. Кротомашина всё глубже вгрызалась в землю в поисках червивых королей. Бедняге Онгуту приходилось работать на пределе своих сил. Все его восемь рук были в движении: щелкали по тумблерам, крутили рычаги давления и проверяли прочность трубок.

Кости кротомашины трещали, готовые вот-вот сломаться. Не дай бог что-то откажет: можно будет проститься с миром. На такой глубине никто не придет на помощь. Онгуту останется только отсоединить от себя трубки, соединяющееся с Кротом, и сдохнуть от потери биологических жидкостей… Однако кротомашина жила: еще молотилось огромное сердце, еще двигались передние лапы-лопаты, извивалось тело, и работали компьютеры. Динамики изрыгали шипенье, словно под их кожистыми мембранами обитали змеи.

У Онгута было круглое лицо, черты которого казались размытыми из-за глубоких, как ущелья, морщин. Левая бровь выгорела, тяжелый подбородок выпирал вперед. Восьмиметровое тело потеряло форму после первого симбиоза с кротомашиной и живот раздулся до гигантских размеров. Если бы Онгут рискнул подняться с операторского кресла, то он бы напоминал морщинистую грушу. Когда-то давно у него бугрились мышцы, но те времена канули в лету. Все восемь рук напоминали цыплячьи ножки. Спасибо Матери, что они не потеряли своей ловкости. Ноги его стали короткими и похожими на обрубки, пальцы соединились перепонками.

Онгут мысленно подбадривал себя тем, что на такой умопомрачительной глубине червивых королей будет как блох на бездомной собаке. Казалось, надо преодолеть еще несколько метров и твари сами наскочат на Крота. Их биологического материала хватит, чтобы не только наполнить баки, но и накормить Онгута.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, Онгут бросил взгляд на прозрачную капсулу, находящуюся рядом с операторским креслом. Капсула была заполнена биологической жидкостью и в желтом свете ламп жидкость напоминала мочу. Лежащее в ней существо мирно спало: грудь периодически вздымалась, подрагивали веки. Шесть лап были привязаны ремнями к стенкам на тот случай, если тварь проснется и начнет буянить. В капсуле пугающе извивались механические щупальца. Когда концентрация сотота упадет до минимума, они убьют существо.

Онгут нахмурился. Дожил, подумал он. Жизнь кротомашины поддерживает полудохлая личинка червивого короля. И скоро личинки закончатся. А дальше что? Неужели придется пожертвовать Люси? При этой мысли по телу пробежала дрожь. Онгут так сильно впился в подлокотники операторского кресла, что побелели костяшки пальцев. Воображение рисовало картины мучений Люси: щупальца протыкают тонкую кожу, из капсулы выстреливают иглы и впиваются в мозг несчастной, по трубкам начинает течь кровь, изменяясь в сотот.

Неожиданно глаза твари распахнулись. Онгута словно током ударили. Он отвел взор от личинки, но все равно успел увидеть боль вперемежку с мольбой во взгляде. Загудели сервомоторы в механических щупальцах. Раздался всплеск. Прошло несколько секунд – и тварь вновь уснула.

2.

Люси подкралась незаметно. Она встала за спиной Онгута и закричала. У него чуть сердце не разорвалось от неожиданности. Он вскочил с кресла, натянулись трубки, обвивавшие тело. А Люси давилась от смеха. Еще бы: ей удалось напугать вечно серьезного Онгута! Девушка-мотылек расправила кожистые крылья, готовясь взлететь.

Онгут состроил сердитую мину. Он нажал на один из рычагов на пульте и позволил кротомашине самой продолжать путь. Испуг еще не прошел: сердце бешено молотилось, руки дрожали.

Когда Люси приходила к Онгуту, то голые лампочки, висевшие в операторской, то тускнели, то становились ярче. Девушка-мотылёк походила на человека лишь формой тела. Однако врожденные уродства многое исказили: шрамы покрывали каждый сантиметр её тела, на тонких губах виднелись гнойники, правое плечо находилось выше левого. Лицо у неё было опухшим, в его складках прятались добрые бусинки-глаза. Люси напоминала тростиночку, сломать которую может даже слабый ветер.

– Испугался! Испугался! – веселилась Люси. – Такой огромный, а боишься меня!

Онгут замотал головой. Не хватало, чтобы эта шмакодявка возомнила себя невесть кем. Он протянул руку, чтобы схватить Люси, но та ловко отскочила.

– А вот и не дамся, – сказала она и принялась бегать вокруг операторского кресла.

Онгут рявкнул, но девушка-мотылек продолжала скакать и махать крыльями. В эту минуту он пожалел, что у него нет языка. Угомонить Люси сейчас будет сложно. Не успокоится, пока не станцует для него. Поэтому он расслабился и позволил себя щипать.

– Ты посмотри на кого похож, – тараторила Люси. – Кожа на руках висит, горб торчит. А волосы? Ты видел свои волосы?

Онгут дотронулся до макушки.

– Не чувствуешь их? Так я тебе скажу: ты опять позволил этой махине побрить себя под нуль! Онгут, тебе не идет лысина.

Ему ничего не оставалось, как сделать грустное лицо. Наверное, со стороны мерзкое зрелище: и без того морщинистая кожа становится еще морщинистее.

– Хочешь, я для тебя станцую? – спросила Люси.

Вот он – момент. Онгут кивнул.

Для него операторская была большой, но какой она казалась для Люси? Наверное, для неё каждый уголок Крота представлялся царством великанов. Компьютеры, кресла, манометры, комнаты, трубки, зубья – и всё со словом «гигантский». Операторская Онгута как нельзя лучше подходила для танцев девушки-мотылька. Здесь ничего не мешало ей для выражения своих чувств, только здесь она позволяла выплеснуться внутренней силе.

Люси улыбнулась, обнажив несколько рядов акульих острых зубов, и захлопала в ладоши. Онгут заучил каждое её движение в танце. Сейчас она поднимет руки над головой, вскинет голову, присядет и…

Но сегодня танец начался необычно.

Люси подошла к операторскому креслу, провела ладошкой по запястью Онгута. Кожистые крылья распахнулись, и тело пришло в движение. Такая худая, такая безнадежно хрупкая и маленькая, она закружилась в танце. Костлявая девушка-мотылек стала живым огнем. Безудержная в движении, неумолимая в стремлениях выразить красоту. Под шипение динамиков Люси создавала свою реальность.

От волнения у Онгута пересохло в горле. Боясь пошевелиться, он завороженно смотрел на создание рук своих. Был ли он собой без Люси и её ежедневных танцев? Оставался бы бездушной машиной? Смог ли бы чувствовать радость или боль? Ясно лишь одно: без Люси его кротомашина была бы бездушным комком из мяса, мышц и костей.

Онгут нахмурился. Девушка-мотылек должна находится на поверхности и кружится в танце под солнечными лучами в парке, где много цветов, где ветер будет играть с её крыльями. Она рождена не для того, чтобы прозябать в кротомашине и ловить червивых королей.

Она рождена дарить счастье другим. Вопреки здравому смыслу Люси оказалась у Онгута.

Девушка-мотылек в последний раз махнула крыльями и присела в реверансе.

– Как тебе? – тяжело дыша, спросила она.

Онгут захлопал всеми восьмью ладонями. Он делал вид, что ему хорошо и весело, но в голове роились беспокойные мысли. Сотот был на пределе. Чтобы кротомашина смогла добраться до поверхности, будет необходим новый источник энергии.

Похоже, придется пожертвовать Люси…

3.

Сорок лет жизни Онгут обходился базовыми алгоритмами и инстинктами, заложенными Матерью. Он не умел чувствовать. Красивый цветок не ласкал взгляд; художественная книга не переносила в воображаемый мир. Мысли были заняты только работой: найти десять червивых королей, обработать их и довезти до Матери, потом прием пищи, симбиоз с кротомашиной, обучение и четырехчасовой сон. И так день ото дня.

Без мыслей о будущем, без мечты. Возможно, если бы Онгут не нашел Люси, он так и остался бы безымянным восьмипалым, что копается в земле в поисках энергии. Судьба распорядилась иначе. Геном одной из найденных личинок червивого короля был испорчен. Выжить личинка не могла, не говоря уже о развитии. Но все равно Онгут без колебаний опустил её в капсулу и забыл. Первые изменения с кротомашиной произошли через месяц, с Онгутом – через два.

Эмоциональный калека с детства, он не сразу осознал, что его грубая и ничтожная жизнь переменилась. Личинка в капсуле росла, умудряясь кормить и преобразовывать кротомашину. Она приспособилась к тому, чтобы перерабатывать биологическую жидкость под свои нужды.

Онгут начал замечать, что стал относится к окружающим вещам иначе. Например, сердцебиение Крота приносило удовольствие, а визги червивых королей – давление в груди. На первых порах он боялся, что заболел, но просить помощи у Матери не хотел.

Все чаще перед сном Онгут смотрел на капсулу, любуясь изменениями личинки. Она из склизкого и пахнущего ацетоном шара с россыпью гнойников у круглого рта превращалась в удивительно красивое создание. У личинки сформировались ручки и ножки. День ото дня она все сильнее походила на человека.

Онгут читал о людях в книгах и в Сети и знал, что они вымерли много лет назад. Он увлекся человеческой культурой. И если раньше в художественных книгах людей переживания героев были ему неинтересны и скучны, то теперь они оставляли глубокий след в душе. Онгут не понимал, почему его собратья так слепы к красоте.

Между тем, личинка росла: появились крылья, наконец-то сформировались черты лица. Решив, что нельзя больше мучить существо в капсуле, Онгут освободил его. Создание, такое крохотное по сравнению с восьмипалым, такое худое, оно словно просило, чтобы о нем позаботились.

Онгут научил существо пользоваться обручем знаний. Через месяц оно стало ей – Люси. Онгут до сих пор не понимал, как в голову мутанту пришла мысль, что она – женская особь. Люси по природе своей была беспола.

Еще через месяц она стала называть себя девушкой-мотыльком, хотя её крылья скорее походили на крылья летучей мыши.

Но Онгут не стал переубеждать существо. Зачем? Ведь Люси обладала уникальным даром – она божественно танцевала…

4.

Сердце бьется часто-часто, гоняя биологические жидкости по тонким сосудам. Каждая клетка кожи выбрасывает в мертвую землю гной – отходы жизнедеятельности – и с этим ничего не поделаешь. Слепые белесые глаза со скрипом крутятся в глазницах.

Кротомашина рвется под холодную землю.

В норе мертвая тишина и глухая тьма – на такой глубине нет даже червей. Все живое ползает и шевелится, совокупляется, жрет где-то там на поверхности. А здесь, в норе, благодать для нежизни.

Кротомашина рвется под каменную землю.

Лапы-лопаты работают, но каждый новый камень подтачивает острые когти. Длинный хвост опухает, чтобы сделать стенки норы более крепкими, однако с каждым пройденным метром делать это сложнее.

Где-то поблизости должны быть червивые короли. Спят себе без сновидений. Спят, чтобы потом, когда сотот будет буквально выплескиваться из них, родить очередного вонючего ублюдка. Ублюдок подрастет, сожрет родителей и уснет. Бесконечный круговорот.

Кротомашина рвется под обетованную землю.

Мать называет червивых королей иудиными грушами. Сладкими в своей непристойности. Там, на поверхности, не хватает пищи и сырья. Жизнь погибает. Чтобы протянуть хоть еще чуть-чуть, приходится искать тех, кто богат сототом и способен им поделиться с другими. Червивые короли прячутся под землей, они не хотят отдавать сотот. Они предпочитают тратить его на своих безмозглых детенышей.

Поэтому иудины груши нужно доставать. Пусть они будут помятыми и потрескавшимися – важен истекающий блестящий сок.

Мать говорит, что нужно найти всех червивых королей. Как только последняя личинка окажется в капсуле с биологической жидкостью, так больше не надо будет рыть норы.

Кротомашина рвется под землю...

***

В кабине пахло безнадегой. По экранам компьютера прыгали окошки, предупреждавшие об отсутствии связи с Матерью и другими Кротами. Однако Онгуту было все равно. Нахмурившись, он сидел перед пультом и тер виски.

Секунды растягивались в минуты, минуты – в часы. Вот-вот должна была появиться Люси, чтобы исполнить свой последний танец. Онгут тяжело вздохнул. Личинок больше нет. Крот копает на остатках биологической жидкости.

Онгут скучал по Люси даже тогда, когда девушка-мотылек находилась у себя в каюте. Знала бы она, насколько его сердце обливалось кровью при мысли, что он собирался с ней сделать. Все то время, которое они провели вместе, казалось Онгуту счастливым. Из глубин памяти всплывали воспоминания: их беседы, игры и секреты. Онгута удивляло, насколько сильно Люси и её танцы стали частью его. Душевная боль не давала сосредоточиться на управлении кротомашины. А в редкие минуты для отдыха он не мог сомкнуть глаз. Душа больше не принадлежала ему.

…Этот приятный запах её тела… Голос, что так ласково шепчет: «Не бойся! Ты сильный»…

– Онгут!

Люси вбежала в операторскую, держась правой рукой за грудь. На лбу выступили градины пота, нижняя губа подрагивала. Кожа побледнела. Но в глазах играло пламя, мешая разглядеть их выражение. Левое крыло раскрылось и болталось по полу.

– Я себя плохо чувствую, – прошептала Люси, – но это ничего. Видимо, съела что-то не то. Я все равно станцую для тебя, мое великанское чудовище.

Онгут опустил глаза. Он не хотел встречаться с взглядом Люси. Какая несправедливость: он такой огромный убивает эту мелочь только ради того, чтобы добраться до дома. Ирония судьбы.

– Ты сегодня какой-то грустный, – заметила Люси и попробовала улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и ненастоящей. – Совсем никого не поймал? Да и нестрашно: завтра обязательно кого-нибудь найдешь. Не переживай.

Девушка-мотылек вскинула голову, подняла правую ногу для танца и… упала. Тело с глухим стуком ударилось о пол.

Онгут боялся бросить взгляд на Люси. Сердце молотилось о ребра так, словно решило вырваться наружу. Все внимание приковал шуршащий звук, доносящийся из динамиков. Хотелось вырвать трубки из тела, сдохнуть и унестись прочь из этого подлого несправедливого мира…

Люси еще была жива. Шумно втягивая воздух, она билась в конвульсиях. Онгут всего лишь усыпил её с помощью механических щупальцев.

…Зеркало её глаз цвета нефти… Тонкие длинные пальцы, что касаются его кожи… Её горячее дыхание… Этот танец, наполненный страстью и желанием… Божественный танец…

Онгут мотнул головой, прогоняя наваждение. Люси больше не будет танцевать. Никогда. Звучит как приговор.

А что если...

5.

Капсула в желтом свете ламп напоминала пустующий гроб. На стенках пузырилась биологическая жидкость, пройдет час и она испарится. В трубках еще струилась вязкая черная кровь кротомашины. Но в очищенном кондиционерами воздухе чувствовались печаль и запустение.

Онгут восседал в операторском кресле, словно старый царь на троне. Новые морщины расползались по его телу, кости теряли драгоценный кальций. Но ему было наплевать. Крот умрет, и только чудо могло его спасти. Но чуда не произойдет. И пусть. Судьбу не изменишь. Он выбрал свою участь.

Люси бегала вокруг Онгута и без умолку тараторила. Восьмипалому не хватило сил убить её. Но спас ли он Люси? Скорее он убил и её, и себя, и кротомашину.

Огромный и могучий Онгут не смог тронуть такое крошечное существо. Не мог.

И ему оставалось только одно – молиться Матери и надеяться на безболезненную смерть.

–

Квант Конфуция

«Завершается важный этап в жизни государства, а вы не справились с возложенной на вас задачей!» – холодный обвиняющий голос резал без ножа.

«Владимир Владимирович, я не могу объяснить гравитонам, что ваше время почти истекло», – начал оправдываться Виктор и проснулся.

Судорожно вздохнул, включил настольную лампу, взял стоявшую у дивана бутылку минералки. Чтобы успокоиться, пил маленькими глотками и старался размеренно дышать.

Президента за эту ночь Виктор видел уже трижды. С каждым разом тот становился всё более недовольным.

«Однако… Вчерашнее совещание напугало меня больше, чем кажется», – признался себе Быков.

Накануне он в очередной раз распинался перед военно-промышленной комиссией, объясняя, почему до сих пор не может предъявить им свой двигатель.

Виктор с отвращением вспомнил, как старательно подбирал понятные слова, рассказывая про использование гравитации. Какую ненаучную чепуху плёл про слабейшую из сил, которая определяет движение планет. Как увлёкся, когда дошёл до ускорения гравитонов; как размахивал руками, показывая их превращение в поток Z-бозонов. Как начал описывать реакции, происходящие в двигателе в условиях вакуума. Быков стиснул зубы: дурак, метал бисер!..

Его ругали, словно двоечника, опозорившего весь класс.

«Вас обеспечили всем необходимым. Научная лаборатория, оборудованная лучшей техникой. Конструкторское бюро, для которого вы лично отбирали специалистов. И что же? – Председатель комиссии с каким-то отчаянием уставился на Виктора. – Вы знаете, что Китай начинает испытания опытного образца?! Двигателя, работающего на этой вашей гравитации?! Мы, мы должны быть первыми! Первый гравитонный двигатель в космосе должен быть из России! Придуманный русским человеком! Построенный русскими мужиками! Это последний шанс вернуть стране звание космической сверхдержавы! Мы ждём результатов! И впредь никакой научной бредятины: мы не обязаны разбираться в тонкостях вашей работы!» – визгливо закончил председатель.

Припомнив эту фразу, Быков замычал от злости.

– Старпёры чёртовы… «Мы не обязаны разбираться!..» – передразнил он председателя. – Если даже моя жена разбирается в фундаментальных взаимодействиях – вам точно не повредит.

Он посмотрел на календарь, уже два месяца показывающий февраль, и поправил себя:

– Бывшая жена.

Виктор не переворачивал листы календаря – врал себе, что забывает делать это вовремя. Девушка, похожая на его Лину, протягивала бородатому старику цветущую ветку. Дед не смотрел в её сторону – он разворачивал свиток, открывая строчку иероглифов.

«Утром познав истину, вечером можно умереть», – перевела ему Лина надпись на свитке и, фыркнув, сказала, что это про него.

Самым главным для Виктора была наука. Самым главным для Лины – Виктор.

Вместо букетов Быков приносил на свидания новости о бозоне Хиггса. Лина качала головой и говорила, что стандартная модель должна объяснять устройство мира, а не запутывать его. Вместо объяснений в любви Виктор взволнованно говорил ей о природе ядерных сил. Лина улыбалась и хвалила названия странных и очарованных частиц.

Вместо свадебного путешествия пришлось ехать в Казань: Виктор хотел провести серию экспериментов на детекторе гравитационного излучения. Лина взглянула в окно на красивый незнакомый город и сказала, что хочет быть рядом с мужем. Чтобы не отвлекаться от работы, он попросил первого попавшегося сотрудника показать ей Центр гравитационно-волновых исследований и рассказать всё, что она захочет.

Через четыре года супруга лауреата нобелевской премии Виктора Быкова терпеливо разъясняла журналистам принципы созданной им теории квантовой гравитации.

– В планах дальнейшей работы – разработка единой теории поля, – любезно диктовала она стандартное окончание интервью.

Но работу над моделью великого объединения пришлось отложить. На торжественном приёме в Кремле какой-то чиновник ехидно упомянул модель сферического коня в вакууме. Словно собака, услышавшая команду «фас», Виктор накинулся на недалёкого комментатора. Быков яростно перечислял практические возможности, которые даёт людям его открытие. Когда импровизированная нобелевская лекция закончилась, стоявший в нескольких шагах от него президент задумчиво покивал и спросил:

– А что нужно вам – лично вам – чтобы разработать этот принципиально новый двигатель для межпланетных перелётов?

Виктор получил карт-бланш на создание своего научного центра, объединяющего лабораторию и конструкторское бюро. Тогда он впервые задумался о времени, которое на это уйдёт, и взвыл от нетерпения.

Ему самому пришлось заниматься поисками подходящего помещения, которое можно было бы отобрать под будущий центр. Выбор оборудования для лаборатории и встречи с потенциальными сотрудниками тоже некому было перепоручить.

Через два с половиной долгих года он, гордый и счастливый, принимал поздравления в честь открытия Российского научного центра исследования проблем квантовой гравитации. Благодарил, выслушивал пожелания успехов и ждал, ждал, ждал, когда уйдут надоевшие чествователи.

Серия экспериментов по оценке энергии гравитонов была начата за несколько минут до полуночи – Виктор, мучившийся целых тридцать месяцев, отказался терпеть несколько часов до начала рабочего дня.

Ещё три года заняли бесконечные эксперименты по разработке условий, при которых гравитационное поле превращается в движущую силу космического аппарата.

Уже был готов эскизный проект и спецификации материалов. Уже завод-изготовитель выпросил незавершённый технический проект и начал выпускать рабочую документацию, а Виктор всё никак не мог остановиться, вычисляя значение энергии гравитонов. Его сводило с ума расхождение расчётных и экспериментальных данных.

– Всё дело в масштабе эксперимента… мизерная энергия... ничтожное сечение взаимодействия... слишком большая погрешность измерения …

Лина не выдержала:

– Сомневаешься в эксперименте – опирайся на результаты расчётов! Скорректируешь после испытаний опытного образца.

Выкрикнув что-то оскорбительное, Виктор запустил в Лину смятым листом, покрытым зачёркнутыми лагранжианами. Сердито хлопнув дверью, ушёл в лабораторию. Когда через полчаса Виктор вернулся подобрать черновик, Лины в кабинете уже не было.

Выругавшись, он долго ползал по полу, разыскивая бумажный комок. Чтобы повторить утраченную цепочку вычислений, пришлось до позднего вечера просидеть за письменным столом. Заночевал здесь же. На следующий день Лина попросила прислать её вещи со служебным водителем. Возвращаться домой стало бессмысленно.

Виктору показалось, что с уходом Лины он потерял нечто поважнее семьи. Вероятно, именно жена вдохновляла его на научные открытия. Много лет была преданным другом, от которого можно не ждать предательства. Через несколько дней он с раздражением решил, что на самом деле просто потерял своего доктора Ватсона, чьи наивные и глупые вопросы помогают найти верные идеи.

Работа застопорилась. Не находя объяснения противоречивости данных, он день за днём просматривал расчёты. Не закончив с расчётами, проверял модель превращения гравитационного поля в поток бозонов. Забросив программу, дал команду о повторной серии экспериментов, оценивающих энергию гравитонов.

Рассчитывая на государственные награды, премии и персональные пенсии, руководство военно-промышленной комиссии забеспокоилось. Чиновники настаивали, чтобы космический аппарат с гравитонным двигателем стартовал задолго до окончания четвёртого президентского срока.

«Вчерашнее совещание было похоже на массовую истерику, – задумался Виктор, крутясь на неудобном диване. – Если Китай успеет вперёд России, эти старые пердуны могут уже ни на что не рассчитывать. А мне повезёт, если не посадят за саботаж и государственную измену», – печально усмехнулся он.

Вчера, когда председатель комиссии выговорился, он практически выгнал Виктора из зала заседаний, сказав, что больше его не задерживает.

«Что-то он ещё сказал странное… «вам будет оказано содействие»?... Или «предоставлена дополнительная информация»?.. – вдруг вспомнил Виктор.– Дождёшься от них помощи, как же… Спасибо, хоть нашу космическую станцию обещали задействовать».

Выбросив из головы загадочные слова председателя, Виктор попробовал прикинуть, какие этапы создания двигателя можно сократить.

«Если отказаться от изготовления и испытаний полномасштабного образца, можно всё-таки успеть до Китая… Чёрт… Почему я должен участвовать в этой гонке?.. Почему нельзя просто заниматься наукой?..»

Он завернулся в тонкое покрывало и снова заснул.

Чей-то голос настойчиво прорывался в сознание:

– Виктор Игоревич! Доброе утро, Виктор Игоревич!

Он вскинулся, чуть не свалившись со своего узкого дивана.

–Что? Кто вы?..

Двое незнакомых мужчин сидели на стульях, подставленных перед диваном, и укоризненно качали головами.

– А мы боялись, что помешаем: от важных дел оторвём, – сказал тот, что сидел слева.

– А вы, оказывается, отдыхали… Не отрываясь, так сказать, от работы, – подхватил второй, сидевший справа.

Виктор смутился: в самом деле, нехорошо – спит в одежде на незастеленном диване. Но тут же спохватился: какого лешего? Вломились без предупреждения, расселись без приглашения!

– Представиться не хотите? – мрачно поинтересовался он.

– А смысл? – улыбнулся левый тип.

– Раз пришли, значит, имеем полномочия, – буркнул правый.

Быков молча переводил взгляд с одной незапоминающейся физиономии на другую среднестатистическую морду.

– Нас попросили поделиться собранной информацией, – доверительно признался левый.

– Кого это – вас? – сварливым голосом спросил Виктор. – Какой такой информацией?

– По поручению правительства мы аккумулируем, так сказать, сведения о последних разработках в значимых для государства направлениях, – туманно выразился правый.– Короче говоря, не сидим, сложа руки, в отличие от вас. Держите, – он протянул темноватый листок.

Виктор поморщился, взглянув на некачественную копию с каких-то вводных данных, но тут же забыл о своей демонстративной сдержанности.

– Откуда это у вас?!!

– «Это» у нас из Национальной ядерной лаборатории Китая, – со значением подчеркнул правый. – От тех самых парней, которые хотят нас опередить.

– Десять в минус тридцать третьей электронвольт, – задумчиво протянул Виктор. – Удивительно! Совпадает с моими расчётными результатами...

– Вот и славно! – подмигнул левый.– А чтобы личные проблемы не мешали работать, мы взяли на себя смелость кое-что поправить.

– Всё! Больше не отвлекаем, можете вернуться к работе, – рубанул правый, и они вышли из кабинета, оставив открытой дверь.

Быков покачал головой, потер лицо и подумал, что надо бы умыться. Он спрятал в карман краденую подсказку и шагнул из кабинета в маленькую ванную. Засунул голову под кран раковины; холодная вода залила нос и уши, потекла за шиворот. Виктор зафыркал, как лошадь, начал хватать ртом струйки, встряхивал намокшими волосами, пытаясь брызгами разогнать этот бред. Через несколько минут он вернулся в комнату, чувствуя себя более бодрым, более мокрым, и всё таким же растерянным.

– С лёгким паром, – произнёс тихий голос.

Виктор подскочил от неожиданности. Не веря своим глазам, он уставился на Лину, стоявшую на пороге.

– Ты?! Вот что они имели в виду… Как ты здесь оказалась?

– Привезли,– пожала она плечами.

– Тебе сказали приехать ко мне, и ты согласилась? – со злобным недоверием уточнил Виктор.

–Что-то в этом роде, – хмыкнула Лина. – Понимаешь, добрым словом и пистолетом по-прежнему можно добиться большего, чем одним добрым словом.

– Тебе угрожали?!

– Это шутка такая, милый! – она с усилием хохотнула, подходя к нему. – Кстати, они бессовестно соврали: сказали, что ты без меня работать не можешь, – с виноватой улыбкой Лина развела руками.

Виктор всё также стоял столбом. Всхлипнув, Лина обняла его и зашептала на ухо:

– Прости меня, дуру такую… Я давно поняла, что ошиблась… Сразу поняла… Не знала только, как исправить... Мне сегодня снилось, что мы снова вместе, и всё у нас хорошо. Когда проснулась, даже заплакала… И вдруг приходят серьёзные люди, объясняют, что я была неправа, говорят, что должна вернуться. Даже подвезти предложили, чтобы не заблудилась.