Текст книги "Основной конкурс (5 конкурс)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Я вижу мертвых людей

– Я вижу мертвых людей!

Восторженный рев беснующейся толпы фанатов, всецело одобривших комплимент, оглушил Грейси, звук разрастался и усиливался, превращаясь в невыносимый визг. Греси разбежался и бросился навстречу сотням взметнувшихся рук. Крик толпы нарастал, лица слились в большое разноцветное пятно и… исчезли.

Пятнадцатилетний Грейси Джонс грохнулся с кровати на пол и проснулся. Разумеется, он был не на фееричном выступлении собственной культовой симфо-блэк-металл группы Содомические Вахканалии, а в тихой залитой солнцем комнате на третьем этаже фамильного особняка. Глаза парня наполнились вселенской скорбью и разочарованием. Опять надо было снимать пижаму, одеваться и идти завтракать. Внезапно тишину нарушил мерный скрип. Грейси поднял голову. Его школьный глобус медленно вращался, хотя на улице ветра не было.

Парень поднялся и подошёл поближе. Глобус остановился. Грэйси хмыкнул и, отвернувшись, начал одеваться. Скрип раздался вновь. Грейси резко обернулся – глобус снова крутился. Протянув руку, он пальцем остановил расшалившуюся модель мироздания. Странное дело, на мгновение ему показалось, что глобус пытается сопротивляться.

Неожиданно снизу раздался протяжный яростный вопль. Грэйси пришло в голову, что его сон был порождён аналогичным звуком. Пожав плечами, мальчик поспешил вниз.

В холле перед мольбертом сидела, уронив голову на руки, мать Грейси, миссис Лилия Джонс. Услышав шаги сына, она глянула на него мутновато, из чего Грэйси сделал резонный вывод, что маман уже успела употребить волшебной опаловой жидкости.

– Грэйси, сынок, это ты сделал? – вопрос был задан слишком, слишком спокойным тоном.

– Сделал что, мама? – осторожно произнес Грейси. День начинался оригинально.

– Испортил мою картину! – неожиданно выкрикнула Лилия, тряхнув рыжими волосами. – Погляди на неё! Труд нескольких недель, и теперь всё погибло. Посмотри на эти отвратительные каракули!

Грейси оглядел холст, испещренный хаотичным нагромождением разноцветных мазков, сквозь которые смутно проступали какие-то надписи

– Неплохо. Это иврит? – спросил он.

– Нет, это охра, – ледяным тоном съязвила Лилия.

Звякнул колокольчик, и в холле возник сэр Стивен Лоуренс Джонс.

– Дорогая, что произошло? Ты решила заняться вокалом? Помилуй мои нервы, у нас в семье уже есть один музыкант. Доброе утро, сын. Как спалось?

– Ночью кто-то, – тут Лилия подозрительно взглянула на супруга, – пробрался в дом и испортил мою картину!

– О, неужели? – оптимистично вопросил Стивен, подходя ближе. – По-моему, стало гораздо лучше. Ты делаешь успехи, милая. Пойдемте обедать. А где бабушка?

– Сегодня солнечно, поэтому бабуля, скорее всего, вяж… Спит на веранде, – быстро произнес Грейси прежде чем мама успела что-нибудь сказать. – Пойду, разбужу её.

Через некоторое время семейство собралось в столовой, звякая приборами. Отец, как обычно, витал где-то в своих мемуарах, особо удачные фразы из которых он часто цитировал семье вечерами, однако так и не удосужился написать хоть одну строчку. Мать мрачно ковыряла яичницу, с подозрением оглядывая родственников, словно пыталась уловить признаки их вины в манере держать вилку и нарезать бекон. Бабушке, похоже, передалось ее настроение: вопреки обыкновению она завтракала молча.

– Между прочим, – начал Грейси, желая развеять гнетущую атмосферу, – мой глобус сегодня вращался сам по себе, а когда я остановил его, он продолжил крутиться, хотя в комнате не было ветра!

– Любопытное явление, – рассеянно ответил Стивен. – Кажется, я предупреждал тебя насчет маминого абсента…

– Ага! – победно воскликнула Лилия, метнув на сына гневный взгляд.

– Нехорошие вещи творятся в доме, – неожиданно мрачно произнесла бабушка Гертруда.

Подтверждая её слова, со стены сорвался портрет покойного ныне дедушки Арчибальда и ударился об пол с глухим стуком. Бабушка вскрикнула и уронила вилку. Джонсы переглянулись. Затем Стивен прошёл к упавшему портрету и повесил его на прежнее место.

Как только он вернулся на место, кухонная утварь словно бы взбесилась. В воздух взлетели несколько вилок и ножей и начали летать из стороны в сторону. Из маминой руки попытался вырваться бокал, но она крепко в него вцепилась, отчего теперь походила на участника какой-то демонстрации или концерта, остервенело размахивающего рукой. Из-под носа бабушки, которая успела только изумлённо ахнуть, взмыла вазочка с клубничным джемом и разбилась об стену. Теперь даже папа не смог игнорировать эту реальность, и, отложив столовые приборы, изумленно наблюдал за происходящим. Клубничный джем пополз вверх по стене, образуя кривые, но отчетливые буквы, сложившиеся в слова.

«Мы вернулись».

– Полтергейст! – восхищённо воскликнул Грейси, и едва успел пригнуться: Лилия метнула в надпись свой опустевший бокал.

– Мам, осторожнее! – выкрикнул Грейси.

Лилия стояла, пристально глядя на надпись: ее глаза позеленели от гнева.

– Твой полтергейтс испортил мою картину!

– Господи боже! – произнесла бабушка и лишилась чувств.

Грейси обалдело смотрел на происходящее, и вдруг понял, что не может сдержать улыбки: первый раз за все лето происходило что-то интересное!

Пока родители приводили в себя бабушку, парень подошел к надписи и внимательно оглядел ее. Попробовав джем, ему показалось, что его вкус как-то изменился.

– Это ужасающе!

Бабушка Гертруда весьма быстро пришла в себя, и тут же заявила, что необходимо пригласить священника. Сэр Стивен, известный своими атеистическими взглядами, возразил, что раз никто не умер, то и звать этих мошенников в сутанах ни к чему. Начался очередной бесполезный (бабушка всегда выигрывала) спор. Лилия сказала, что ей нужно успокоить нервы, и повелела мужу немедленно разобраться «этими вандалами», направилась в свою комнату. Слегка обескураженный таким заявлением, отец заявил, что никакой полтергейст не заставит его отказаться от партии в преферанс, проходившей по субботам в местном клубе и спешно ретировался.

Гертруда, дождавшись, пока Стивен скроется из виду, бросилась к телефону и набрала номер ближайшего прихода, однако трубка встретила её гнетущим молчанием. После нескольких безуспешных попыток бабушка сообразила, что нечистая сила добралась и до телефона. Мобильник, который Гертруда взяла у Лилии, оказался выключен. Пользоваться им бабушка не умела. Оставшись без средств для дальнейшей борьбы с полтергейстом, Гертруда удалилась в свою комнату обдумать дальнейшую стратегию.

В это время наверху Грейси радовался, что успел отключить телефон до того, как бабуля взялась за дело всерьёз. Он начертил мелом на полу неровный круг и некоторое время размышлял, стоит ли встать внутрь или остаться снаружи. Со стен на это действо скептически взирали Элис Купер, Варг Викернс, Димми Бургир и прочие мрачные личности. Для создания должной атмосферы Грэйси зашторил окна и врубил погромче любимый альбом. Встав внутрь круга, парень раскрыл книгу Папюса, купленную им несколько месяцев назад на распродаже, и зачитал оттуда самое подходящее, как ему казалось, заклинание для призыва и подчинения духов.

Сначала ничего не происходило, а потом на письменном столе пошатнулся и упал стаканчик с карандашами, которые рассыпались по столешнице.

– Работает! – восхитился Грейси, и немедленно провыл заклинание по-новой. К счастью для себя, духи, похоже, не знали латыни, иначе пришли бы в ярость от произношения юного английского лорда.

Однако больше ничего не происходило. Грейси уже начал сомневаться, не было ли вызвано падение стаканчика обычным порывом ветра, когда взлетевший в воздух карандаш стукнул его прямо в лоб.

Намёк был понят. Грейси, не выходя из круга, дотянулся до блокнота, раскрыл его и положил рядом тот самый карандаш.

– Кто вы? – спросил он вслух.

Карандаш поднялся вертикально, и, сначала неуверенно, а затем всё быстрее, задвигался по бумаге. Грейси зачарованно наблюдал, его лицо светилось от восторга.

К вечеру вернулся Стивен.

– Как вы тут?

– Они снова пытались испортить мою картину! – возмущённо ответила Лилия. – Однако я оказалась быстрее и спрятала все краски. Грейси весь день сидит наверху и слушает свою жуткую музыку. Мама пыталась вызвать священника, но у нас не работает телефон. Какой-то бедлам.

– Ясно, – спокойно ответил Стивен. – А что на ужин? Кстати, поздравь меня, я выиграл несколько фунтов.

– Ты ведёшь себя так, будто это нормально!

– Да ведь ничего страшного пока не произошло, верно? – резонно заметил Стивен. – Что до Грейси, то, уверен, он спустится, когда захочет есть.

Прогноз главы семейства оправдался; к ужину Грейси и вправду вышел, сжимая под мышкой блокнот. Стивен, Гертруда и Лилия встретили его настороженно.

– Ну что, сын, есть новости от духов? – бодрым голосом спросил отец.

– Да! – заявил Грейси, его глаза сияли. – Это дедушка Арчи! И ещё дядя Рональд и тётя Сара, – сделав паузу, он добавил. – Правда, я совсем их не знаю.

Стивен отложил вилку.

– Послушай, сын, – строго начал он. – Думаю, тебе пора прекратить читать эти свои книжки с монстрами.

– Постойте! – воскликнула Лилия, которая, казалось, совершенно спокойно отнеслась к неожиданному пробуждению мертвых. – Если это папа, зачем он испортил мою картину?

Остальные понимающе переглянулись.

– Ну, – протянул папа, подмигивая Грейси, – у него могли быть причины.

Лилия возмущенно поджала губы.

Бабушка сосредоточенно жевала ломтик кабачка.

– Вы мне не верите? – вспылил Грейси. – Смотрите, в этом блокноте духи написали свои имена.

Стивен взял блокнот.

– Хм, когда это у тебя так испортился почерк? – спросил он и передал блокнот жене. Та брезгливо взяла его за краешек.

– Милый, – обратилась она к сыну, – ты можешь узнать, чего они хотят?

– Надеюсь, они не претендуют на свою часть наследства, – усмехнулся Стивен, но его никто не поддержал.

– Они просто хотят жить с нами! – радостно выпалил Грэйси.

Судя по кислым лицам родителей, они не разделяли его энтузиазма. Бабушка мрачно качала головой и молчала. После паузы Лилия осторожно уточнила:

– Милый, они не рассказали тебе, почему воскресли?

– Нет, – просто ответил Грэйси. – Они не сказали, но я легко могу узнать.

Он уже потянулся за карандашом, когда бабушка стукнула кулаком по столу. Звук получился устрашающий

– Хватит тут эзотерики! – сердито произнесла она. – Развели, понимаешь, спиритизм. Стивен, твой внук ведёт себя неподобающе!

– Пожалуй. Знаешь, Грейси, всё это очень весело, но надо и меру знать. Шутка удалась, не спорю, но несколько затянулась, – сухо ответил отец. – Будь другом, расскажи, как тебе удался тот фокус с джемом?

– Чего? – опешил Грейси. – Вы решили, что я вас разыгрываю?

– Неприлично джентльмену смеяться над умершими родственниками, – заявила бабушка.

Грейси покраснел.

– Вы ничего не понимаете! Вы живете в дыре, на отшибе, как каике-то вампиры! В кой-то веки происходит что-то необыкновенное, а вы прячете головы в песок и не хотите смотреть правде в глаза! Они настоящие, это наши родственники, а вы… вы вообще ничего не понимаете! Поэтому я так хочу уехать отсюда!

Грейси вскочил, уронив стул, и взбежал по лестнице наверх. Остальные члены семьи молча смотрели ему вслед.

– Сынок, ты забыл свой блокнот, – машинально проговорила Лилия.

Грэйси сердито хлопнул дверью и закрылся изнутри. Взяв гитару, он начал играть: это всегда помогало развеяться.

Он не видел, как из пенала в воздух поднялся маркер, повисел немного и несколько раз легко стукнул Грэйси по макушке. Юноша поднял голову и без всякого удивления поглядел на летающий маркер. Затем он отложил гитару и достал из стола бумагу. Маркер неуверенно ткнулся в лист. Грейси улыбнулся и снял с него колпачок.

– Видите? Они не поверили мне!

«Не расстраивайся».

Грейси хотел возразить, что им-то проще, они уже умерли, но потом решил что это будет невежливо. Поэтому он просто сказал:

– Я действительно хочу уехать в Лондон. Хоть познакомлюсь с нормальными людьми. Стану музыкантом и создам свою группу! Они совсем меня не понимают, заперлись здесь, как улитки, как будто бы мира не существует, и меня не пускают.

Маркер поболтался в воздухе, слово бы кто-то пытался его выхватить из бесплотных рук.

«Мои родители тоже были против, а я всё равно сбежала в Лос-Анджелес и стала актрисой! Там мы и познакомились в Роном. С.»

– Круто! Расскажешь? – сказал Грейси в пустоту комнаты.

Маркер задёргался, выводя аккуратные округлые буковки. Грейси трижды менял исписанные листы, нетерпеливо дожидаясь каждого нового слова. Когда история была окончена, он аж подпрыгнул на месте:

– Вот это вы, тетя Сара, даете! Вот это настоящая жизнь! Эх, как бы я хотел свалить из этой конуры и стать музыкантом!

«Я бы тоже с удовольствием поехала в Лондон» – вывел маркер. «В своё время я неплохо играла на рояле. А Рон мог бы дать тебе пару советов, ведь он был продюсером».

Парень широко улыбнулся.

Когда большие часы в холле пробили два пополуночи, по лестнице аккуратно спустился Грейси. Под мышкой он сжимал гитару. Добравшись до рубильника, парень включил свет и подошёл к старинному роялю, стоящему в углу на возвышении. Откинул крышку, бережно провёл рукой по клавишам, извлекая чуть слышный перелив звуков. Затем он сел и взял в руки гитару.

– Ну что, тёть Сар, поехали!

И юноша ударил по струнам. Сначала Грейси играл в одиночестве, но понемногу вступил рояль; сперва нерешительно, потом всё сильнее и увереннее призрак аккомпанировал мальчику. Они сыграли «Back in Black» и «If I Could Fly», прогрохотали «Crazy Train» и спели «Black Magic Woman». На середине «Born to Run» Грейси внезапно услышал звуки арфы. С тех пор, как дедушка умер, она стояла в углу, упакованная в чехол, и к ней никто не прикасался.

Но теперь она была расчехлена, струны подёргивались, арфа пела! Мягкие и в то же время сильные, упругие волны звука буквально затопили холл. Грейси настолько обалдел, что бросил играть: ритм сломался, музыка прекратилась.

– Дед, а где тебя носило? – произнёс Грейси, усмехнувшись, и подкинул маркер, который завис в воздухе, а затем вывел на ближайшей стене:

«Принимал на грудь!»

– И как оно после полувековой просушки?

«Сухо».

И арфа издала звук, в котором слышалось явное разочарование.

– Тогда «Whiskey in the Jar»! – воскликнул Грейси.

На лестнице, ведущей со второго этажа в холл, за колонной стоял мистер Джонс. Он проснулся от смутных звуков, шедших снизу, спустился, и теперь, в ночной рубашке и колпаке сам похожий на духа, внимал ансамблю, в котором был только один живой человек. Когда «Born to Run» смолкла, мистер Джонс тихо поднялся наверх. На лице его царила задумчивость.

На следующее утро Грейси узнал, что священник уже в пути. Встревоженный, он бегом вернулся в комнату.

– Вам нравится здесь? – обратился он к родственным душам, не сомневаясь, что они его слышат. Плюшевый Варг Викернс, сидящий на телевизоре, потряс головой. Грейси несколько удивился новому способу общения, но виду не подал.

– Надо его остановить. Я уверен, что это дело рук бабушки, она ещё вчера собиралась в приход звонить, – обеспокоенно сказал Грейси игрушке.

Маркер бегло вывел:

«Решение есть!»

– Ну, ребята, полагаюсь на вас. Только не убивайте её, хорошо? – слегка встревожено предупредил Грейси.

В ожидании священника бабушка не могла найти себе места. Вчерашние события сильно выбили её из колеи. Надо было чем-то себя занять, и Гертруда решила оттереть надписи, появившиеся на стене холла ночью. Она усердно возила тряпкой, когда сзади с треском расколовшейся рамы вновь упал многострадальный портрет дедушки Арчибальда.

– Экий ты, при жизни вечно падал и после смерти не угомонишься, – тихонько проворчала Гертруда. Подойдя поближе, она увидела, что под портретом лежит лист бумаги:

«Всю жизнь отравила, а последний бокал – в особенности».

Гертруда замерла.

– Гнусная ложь! – закричала она на весь дом. – Как ты посмел?!

В сердцах она плюнула в портрет. Тем временем маркер вывел:

«Не прогонишь святошу, я все расскажу Лили!»

Бабушка задумалась, в отличие от мужа, дочь вполне могла и поверить вредному старикашке. А маркер всё писал и писал:

«Уговори Стивена и Лили отпустить Грейси в Лондон. Он уже вырос и может сам принимать решения. Сделаешь – уйдём и мы».

– Обещаешь? – хрипло спросила Гертруда.

«Жизнью клянусь».

Гертруда скептически хмыкнула. С одной стороны, хотелось избавиться от прошлого, с другой, она слишком хорошо знала покойного Арчибальда.

– Уговорил! – решилась она. – Но смотри, если обманешь – встретишься со священником!

Висевший перед ней в воздухе маркер, упав, щёлкнул о паркет и откатился к роялю. Бабушка стояла молча, отпустив руки и глядя куда-то сквозь стену.

– Эй. Ты сильно злишься? – внезапно тихо спросила она.

Вначале маркер долго лежал на паркете неподвижно, а потом взмыл в воздух, и слегка опустился. Словно пожал плечами. Мол, что уж теперь!..

Гертруда снова взялась за тряпку и с тяжким вздохом принялась за уборку. Непрошенные воспоминания вились вокруг нее, в точности как надоедливая мошкара.

Тем не менее, в глубине души она была довольна и отправила назад явившегося священника, сославшись на улучшившееся самочувствие.

Вечером того же дня Грейси с ликующим криком ворвался в свою комнату:

– Мне разрешили ехать в Лондон! Я стану музыкантом! Как вы этого добились? – запыхавшись, выпалил он.

«Шантажом и подкупом, конечно. А.».

Грейси рассмеялся, потянулся было за гитарой, но рука его замерла на полпути.

– Эй, а как же вы? Вы ведь поедете со мной, друзья?

«Без тел мы не можем отлучиться далеко от дома»

– То есть, – задумчиво произнёс Грейси, – проблема только в телах?..

Полгода спустя двое торговцев из деревни Фиш-Хиллтон, рядом с которой стоял особняк Джонсов, поехали по делам в Лондон. Дела завершились отлично, вот только напоследок один эпизод на вокзале оставил в их душах неприятный осадок. Это была афиша концерта, грубо намалеванная на черном фоне красной, белой и зеленой красками. Большая надпись «Некрозомбикон» и три мрачные фигуры на сцене: невысокий вокалист с выбеленным лицом, клавишница, раскрашенная под зомби и зеленоватого цвета пират, перебиравший рукой в костяной перчатке струны арфы.

Приятели, не сговариваясь, остановились перед афишей и долго ее разглядывали.

– Забавно, – наконец произнес один из них. – Эта девчонка за пианино – вылитая Рози Вейз, что померла полгода назад.

– Угу, – откликнулся второй. – А мужик с арфой похож на старого Хэмфри, который тоже помер.

– Бывают же совпадения!

–

Я сожгу этот мир в пламени моей ненависти

Егор проснулся и, не вставая с постели, попытался определить, что сегодня на завтрак.

– Блинчики, – он улыбнулся. Егор любил блинчики.

На крышу дома шлёпнулась дохлая птица. По его окном всегда было много дохлятины. В особенности – голубей. Старик убирал мёртвые тела дважды в день, но, случалось, не замечал тех, что упали в малину или крыжовник, и тогда они начинали вонять.

Егор вскочил с кровати, натянул шорты, футболку и спустился вниз, где мама, с испачканными в тесте руками, жарила ему блинчики.

– Доброе утро! – Егор залез на стул и пододвинул к себе тарелку. – Я включу телевизор?

– Только ненадолго. С мёдом будешь или со сгущенкой?

– Со сгущёнкой. – Егор, щелкая каналами, нашёл Губку Боба. – Или с вареньем.

– Варенья нет, – мама посмотрела на дергающихся в экране мультяшек. – Что за чушь ты смотришь? Включи новости.

– Мам…

– Включи новости. Ты же знаешь, что должен смотреть новости, а не эту белиберду.

– Ну маам… ну можно я…

– Новости, Егор. Или выключай телевизор.

Егор взял пульт и переключил на новостной канал. Диктор говорил про какую-то очередную страну, в которой кто-то в очередной раз в кого-то стрелял.

– Когда я вырасту, – сказал Егор негромко, – Я сожгу весь этот мир.

Мама улыбнулась и поцеловала его в лоб.

– Вот и умница. А пока кушай блинчики.

– Их крики, – сказал Егор, выдавливая из пакета сгущёнку, – будут слышны даже на небесах.

– Это прекрасно, милый! Кушай.

– И Господь, услышав эти крики, заплачет.

Блинчики были замечательными. Солнце поднималось всё выше, через открытую дверь с натянутой на ней москитной сеткой просачивался слабый ветерок. На ступеньки рядом с дверью опустилась какая-то птичка, поводила головой – и снова взлетела в небо. Егор проводил её взглядом.

– А ещё, – сказал Егор, – я убью всех тварей земных.

– Не говори с набитым ртом, – сказала мама. – Вначале прожуй.

Егор прожевал.

– Я убью всех тварей земных, – повторил он. – Кроме собак.

Мама посмотрела на него.

– Милый, ты же знаешь – собак ты тоже сожжёшь в пламени своей ненависти.

– Не хочу жечь собак, – пробурчал Егор. – В фильме у мальчика ротвейлеры были. Почему мне нельзя ротвейлера?

– Потому что у твоей сестры аллергия, – мама положила чашку в раковину и включила воду. – Ни кошек, ни собак – ничего, что бегает по дому и шерсть везде разбрасывает.

– Тогда и папа пусть не приходит, – вырвалось у Егора.

Мама обернулась к нему. На сковороде шипели блинчики.

– Такие шутки в этом доме неуместны, юноша. Твой отец столько тебе дал – и хоть бы капля благодарности в ответ.

По крыше мягко застучали мёртвые птицы. Егор возил куском блинчика по сгущёнке.

– Прекрати это, – сказала мама. – Игорь и так всё утро их убирал.

– Я хочу собаку. Как Хатико.

– Я же сказала – нет. Твоя сестра…

Егор отодвинул от себя тарелку.

– Я и её сожгу в пламени моей ненависти. И мне за это ничего не будет.

– Твоя сестра, юноша, сейчас изучает йогу, чтобы быть тебе хорошей женой, а ты только о себе и можешь думать.

– Не хочу я на ней жениться. У нас в классе никто на сёстрах не женится.

– И сжигать мир тоже из них никто не собирается. Хочешь быть как все в твоём классе? Тогда мне нужно было пить во время беременности.

Егор молчал. В москитную сетку врезался воробей и упал вниз окровавленным комочком перьев.

– С сегодняшнего дня, – сказала мама, – вы с сестрой опять будете спать в одной постели.

– Тебе надо, ты и спи! – Егор, схватил тарелку и бросил её в телевизор. Сгущёнка забрызгала лицо диктора, который не обратил на это никакого внимания и продолжал говорить про какой-то бессмысленный съезд в Германии. – Я лучше с собакой в одной постели спать буду!

– Егор! – разозлилась мама.

– Я и тебя сожгу в огне своей ненависти! И сестру, и… и даже папу! Я и его не боюсь ни капли!

– Ты для этого слишком слаб, – мама подняла тарелку и поставила её на стол. – Для того чтобы всё это сделать…

– Я не буду спать с сестрой! – Егор поднялся и пошёл к двери. – У неё ноги всегда ледяные, и она не моргает вообще! А ещё, когда я сплю, она на меня пялится!

– Егор, сядь на место! Я для кого блинчики делала?

– Я сожгу блинчики в огне моей ненависти! Я сожгу блинчики, евреев, жуков, атомные бомбы, Токио, бобовые, продавцов-консультантов, тушканчиков, ДНК, залежи плутония, свалки, сгущёнку и вообще всё, что захочу!

Егор выбежал на улицу, пнул ногой дохлую птицу и, засунув руки в карманы, зашагал к воротам. Старик прочёсывал граблями газон. Когда Егор проходил мимо него, он почтительно склонился. Егор не обратил на это внимание, и, открыв дверь, вышел на улицу.

Было жарко. Из-за соседских ворот долетал запах костра. Под ногами приятно хрустел гравий – хоть мама и говорила, что давно нужно положить в посёлке асфальт, Егор был с ней не согласен. Гравий был прикольнее. И им можно было кидаться.

На дорогу выехал чёрный внедорожник и стал, не спеша, двигаться в его сторону. Рядом с мальчиком он затормозил, окно со стороны водителя опустилось.

– Здравствуйте, дядя Виталик! – поздоровался Егор.

– Привет! Мама дома? – спросил дядя Виталик. Справа от него, протянув руки к кондиционеру, сидела Лерка.

– Ага.

– А строители приезжали уже?

– Какие строители?

– Ну, на дорогу… не знаешь? Дорогу ремонтировать, где тракторы разбили.

– Не, не знаю.

– А, ну ладно тогда, – дядя Виталик стал было закрывать окно, но Лерка вдруг открыла дверь, отстегнула ремень и спрыгнула на землю.

– Я на колонку, – сказала она. – Туда и обратно.

– А, ну ладно… – дядя Виталик посмотрел на дочь, затем – на Егора. – Только волосы не мочите, иначе заболеете ещё.

– А с чего вы взяли, что я на колонку пойду? Я, может, и не пойду на колонку. – Егор посмотрел на небо, нашёл взглядом летящую птицу. – Мне, может, и не жарко. – Птица вдруг стала беспорядочно бить крыльями и терять высоту. – Я, может…

Лерка ударила его кулаком в плечо.

– А ну прекрати! – зашипела она.

Егор хмыкнул, развернулся и направился туда, куда шёл. Сзади загудел стеклоподъёмник, и вновь зашелестел под колёсами гравий. Лерка догнала Егора и пристроилась рядом.

– Опять ты ночью геноцид птичий устраивал?

– А тебе-то что – Егор принципиально на неё не смотрел. – Ты же птиц не любишь.

– Мертвых птиц я ещё больше не люблю. Прекращай.

Некоторое время они шли молча.

– У меня послезавтра день рождения, – сказал Егор, как бы между прочим.

– И что?

– Да ничего. Мне няня знаешь, чего вчера сказала? Сказала, что ради моего двенадцатилетия она повесится у нас в сарае.

– Да ну? А ты чего?

– Чего… рассказал маме, и она её уволила. Сказала «ишь чего выдумала». Мы – интеллигентная семья. Нам слухи не нужны.

– Ясно, – сказала Лерка. – А я вчера ноготь на пальце сбила.

– Правда?

– Ага.

– Покажи!

Они остановились на дороге, и Лерка, вытащив левую ногу из шлёпка, показала ему свой посиневший мизинец. Потом засунула ногу обратно в шлёпок. Синий мизинец всё еще было видно.

– Круто, – похвалил Егор. – Это ты обо что?

– Об ступеньку. Кровь даже была.

– Круто.

Они дошли до колонки, пару минут подождали, пока не уйдут какие-то взрослые парни с мокрыми волосами и обгоревшими спинами, и затем, тихонько ступая и оглядываясь, приблизились к железному рычагу.

– Никого? – шёпотом спросила Лерка.

– Никого, – подтвердил Егор.

Он обхватил вспотевшими ладонями ручку и опустил её вниз. В глубине что-то забулькало. По спине Егора побежал холодок – он каждый раз не был уверен, что всё сработает так, как надо.

Колонка захрипела, закашлялась, и на землю толстой струёй полилась густая красная жидкость.

– Кру-уто! – Лерка, замерев, смотрела на это чудо. – Так она человечья, или нет?

– Не знаю… откуда я знаю? Может, это тварей земных…

Лерка протянула руку и сунула палец под струю, но сразу же отдёрнулась и скривилась.

– Тё-ёплая! – сказала она. – Фу, какая гадость!

– Ага! – гордо подтвердил Егор. – Мерзость, правда?

Они ещё некоторое время наблюдали за текущей из колонки кровью, но вскоре вокруг ощутимо завоняло, и Егору пришлось уступить место у колонки Лерке, чтобы она её «прочистила», как это у них называлось. Вначале кровь посветлела, стала светло-розовой – и продолжила светлеть до тех пор, пока из колонки вновь не пошла обычная вода. Умывшись, они двинулись обратно к домам.

– Я научился ломать позавчера, – признался вдруг Егор. – Только не говори никому, даже мама ещё не знает.

– А это как? – Лерка сорвала травинку и стала её жевать. – Я вот вчера часы разбила. Это считается?

– Не-е, не считается это. Я смотри, как умею, – Егор вытащил из кармана плейер, зажал нужную кнопку, и экран приветливо засветился.

– А теперь смотри, – Егор выпучил глаза, надул для пущего эффекта щёки – и плейер, мигнув, вырубился.

– Ого. Он теперь что, сломанный? – Лерка взяла плейер в руки и попыталась включить. Ничего не получилось. Она протянула его обратно Егору. – А не жалко? Он же дорогой.

– Не, я его потом чиню.

– Это как? – удивилась Лерка.

Егор смутился.

– Не знаю… как-то чиню… Просто меня накажут, если я вещи ломать буду… – плейер в его руках опять загорелся, предлагая выбрать трек. – Вот! А потом – опять ломаю.

– Я думала, ты ничего хорошего делать не можешь. Ты же Антихрист.

– Не знаю… ну… это же не добро, это хитрость… чтобы никто не заметил зла, которое я делаю, правильно?

Лерка пожала плечами. Они шли по дороге, изредка пиная камешки под ногами, и смотрели по сторонам, думая о своём. На одном из каменных столбов, у ворот с цифрой «23», сидела серая кошка. Увидев проходящего мимо Егора, она выгнула спину и, раскрыв зубастый рот, зашипела. Егор нагнулся, подобрал камень и запустил им в кошку, но промазал. Серая дрянь спрыгнула во двор и вновь зашипела. Лерка, размахнувшись, ударила Егора в плечо.

– Ты чего? – спросил он, потирая ушибленное место. Лерка лупила, как надо.

– А ты чего? Зачем ты это делаешь?

– А зачем она шипит? – Егор смотрел под ноги. – Если бы не шипела, то и не кинул бы.

– Ты Антихрист, вот она и шипит.

– Ну и что, что Антихрист? Шипеть-то зачем?

– А тебе чего от этого? Шипит и шипит. Не кусается же.

– Ещё бы она кусалась! Я бы тогда сжёг её в пламени своей ненависти!

– Опять ты со своей ненавистью! – Лерка ускорила шаг. – Все вы одинаковые!

– Кто одинаковые? – удивился Егор, едва за ней поспевая. – Антихристы?

Лерка фыркнула.

– Мальчики одинаковые. Только бы птичек поубивать да в кошек камнями покидаться. Ещё раз так при мне сделаешь – вообще дружить с тобой перестану.

– Ну ты чего? – испугался Егор. Кроме Лерки друзей у него не было. – Я ж это так… случайно! Я больше не буду!

– Вот и хорошо, – Лерка сбавила шаг, чтобы мальчик смог её догнать. – Слушай, ты чего после обеда делаешь?

– Не знаю ещё. Вроде бы, ничего не делаю.

– У нас папа шашлыки готовит, хочешь – приходи.

– Я не знаю, – Егор пожал плечами. – Может, приду.

– А не хочешь, так не приходи! – с внезапной злобой сказала Лерка. – Очень нужно!

– Да нет, я хочу… я шашлыки люблю.

– Только чтобы без выходок своих, понял? Никаких мёртвых птиц, кошек и прочего.

– Ага, понял.

– И плавки возьми. Для бассейна…

– Ага.

– Мне сегодня папа купальник купил новый, с черепами такой, фиолетовый.

– А зачем тебе купальник? – удивился Егор. – Ты ж малая ещё.

– А зачем тебе трусы? Купался бы голым! Не хочешь – не приходи вообще! Тоже мне, Антихрист, гроза птиц и кошек! Ни фига не понимает, придурок, ещё говорит чего-то! Сам-то не малой, а? Тебе же вообще одиннадцать!

– Лерка, ты чего?

Она почти бегом подбежала к воротам своего дома и распахнула дверь.

– И вообще… – она пыталась подобрать слова. – Не хочешь – не надо, понял? Ничего не надо!

И она хлопнула дверью. Егор посмотрел на дядю Виталика, который, стоя у ворот, поливал свою машину из шланга. Дядя Виталик, встретив его взгляд, пожал плечами.

– А чёрт его знает, парень. Не с той ноги встала. Вначале в магазине истерику устроила, когда купальник выбирала, потом в машине на меня наорала, когда я чуть кошку не переехал… Ты просто под горячую руку попался.

– А-а, – сказал Егор. – Понятно.

Он зашагал дальше.

Понятно ему, конечно же, ничего не было.

Обед он пропустил – ходил по посёлку, сбивая палкой крапиву и лопухи, некоторое время плевал с моста в речку, а затем поднялся на небольшую горку за посёлком, где недавно поставили детскую площадку. Там никого не было. Жара. Все, наверное, купаются. Егора возили один раз на водохранилище, но, когда стала всплывать дохлая рыба, а это случилось почти сразу же, пришлось ему вылезать на берег. Больше он там не купался.