Текст книги "Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы"

Автор книги: Найо Марш

Соавторы: Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Глава XI

Бессвязно, всхлипывая, она рассказывала дальше. Эндрю удавалось улавливать нить повествования. Ровена Ла Марш работала швеей в ателье. Маурин была моделью в этой фирме. И Маурин, только Маурин была добра к ней. Когда она заболела, ей сделали операцию, Маурин, только Маурин приходила навестить ее в больнице. После операции она была чересчур слаба, чтобы работать. Кого это волновало? Кто регулярно приходил к ней, всегда приносил цветы и сладости? Маурин не давала ей почувствовать, что она старая, всеми забытая женщина, оставшаяся за бортом жизни. Маурин, ничего не получая…

Чихуахуа заснули на коленях у Эндрю, который сидел, внимательно слушая, чувствуя легкое отвращение и жалость, но, что хуже всего, его снова разрывали сомнения. Это опять была Маурин Тэтчеров, Маурин – посланница ангелов, единственный друг старой, убитой горем швеи. И все же, несмотря на всхлипывания и звучавший довольно убедительно голос, всякий раз, когда Ровена Ла Марш поднимала на него взгляд, в ее сощуренных глазах мелькало какое-то беспокойство, или, точнее сказать, нечто вроде отчаяния. Боялась ли она его? Или же это был просто внутренний конфликт между желанием мелодраматизировать свою ситуацию и потребность выпить, чего она не могла сделать, пока Эндрю находился рядом?

Прерывающимся жалостливым голосом она продолжала:

– И она приходила сюда, мистер Джордан. Днем, каждый четверг. Просто посидеть. Просто посидеть и поговорить. Сидела она там же, где вы сидите, а знаете, о чем она говорила? О вас. Все время – о вас, о своем муже, о своем чудесном муже. Она любила вас. Вам необязательно рассказывать мне об этом. Я знаю, что такое любовь. У меня всегда было много любви. Маурин, я бы сказала, дорогая Маурин, вот почему ты так добра ко мне. У тебя есть любовь, а те, кто имеют любовь, переполняющую их, выплескивают ее вокруг себя.

И снова в сильно подведенных глазах блеснуло странное выражение.

– Только подумать. Бандиты, грязные задницы с улицы, сломали и разрушили всю эту любовь.

Эндрю спросил:

– Когда вы в последний раз видели ее?

– О, я не помню, – быстро заговорила она. – Больше месяца, но я не уверена. И такого никогда не случалось прежде. Ни слуху никакого, ни духу целый месяц. Сперва я беспокоилась. Потом я решила, что дорогая Маурин, со всеми этими вечеринками, со всеми старыми друзьями… как я могу рассчитывать на ее постоянные посещения? Но она придет, говорила я себе. Когда все устроится и все наладится, она придет.

Голос превратился в безнадежный стон, и она закрыла лицо носовым платком. Вдруг чихуахуа проснулись. Они не спрыгнули с колен Эндрю, просто сели и уставились на дверь, напрягшись, словно в экстазе предвкушения. Эндрю оторвал взгляд от Ровены Ла Марш и тоже посмотрел на дверь, в тот же момент дверь открылась, и вошел мужчина. Три собаки бросились прочь с колен и с радостным тявканьем побежали к мужчине. Ровена Ла Марш вскочила и обернулась. Эндрю тоже поднялся, ведь человек, вошедший в комнату, был отчим.

Лем был одет небрежно, но, как всегда, с изяществом, в длинном пальто и черной мягкой фетровой шляпе. В руках у него был сверток, перевязанный бантом. Сперва он остановился, чтобы потрепать чихуахуа, и только когда выпрямился, увидел Эндрю.

– Эндрю! – На его лице была необычная комбинация изумления и паники.

– Да, – сказала Ровена Ла Марш, не переставая крутить промокший насквозь носовой платок. – Посмотри, Лем. Посмотри, кто у нас.

Со слащавой улыбкой, приберегаемой им для жены, Лем положил сверток и подошел к Эндрю, протягивая руку.

– Отлично, – сказал он, – какой сюрприз. Я и не подозревал, что ты знаком с моей сестрой.

– Он пришел, – задыхаясь, заговорила Ровена Ла Марш. – Просто позвонил в дверь – и вот он уже здесь. А я рассказываю ему. О Маурин, значит. Какой она была хорошей, как раз за разом она приходила, даже когда совсем не было необходимости, просто как подарок мне, просто чтобы утешить. Я говорю ему, что она была ангелом – ангелом, спустившимся с небес.

Ровена Ла Марш снова вернулась к креслу и уселась в него. Собаки забрались к ней на колени и, взвизгивая и покусывая друг друга, стали бороться за место получше.

На книжной полке стояли зеркальные часы. Они показывали 3.15. Эндрю вспомнил о лейтенанте Муни.

– Да, – говорил Лем тихим заупокойным голосом, – Руви права, дружище. Удивительно то, что делала Маурин для нее. Совершенно удивительно. Держу пари, она даже не говорила тебе. Маурин не хвасталась своей благотворительностью. Ведь так, Руви?

Эндрю понял, что не верит ни единому их слову. Еще он понял, что не имеет ни малейшего представления о том, что здесь кроется.

– Я, разумеется, навещаю Руви, – продолжал Лем. – Я прихожу так часто, как могу. – Улыбка предназначенная Эндрю, была чересчур добродушной. – То есть – когда у меня получается улизнуть от твоей матери. Твоя мать – прекрасная женщина, дружище, но… но я не думаю, что у них с Руви найдется что-то общее. Поэтому, когда у меня получается, я прихожу и малость утешаю Руви. У нее не много друзей. В действительности никого, кроме меня и Маурин…

Только из-за Ровены Ла Марш Эндрю решился уйти, не потому, что почувствовал, что не сможет ничего добиться от них. Но просто ее лицо стало совсем измученным, и Эндрю понял, в чем дело: в маленьком глоточке из бутылочки, ведь до тех пор, пока он не уйдет, ее гордость или же ее алкоголическая мнимая рассудительность не позволяет ей сделать этого. Беседа становилась бессмысленной, и Эндрю решил покончить на этом. Он поднял свою сумку и встал. Лем проводил его до двери, мямля что-то почти так же бессвязно, как и Ровена Ла Марш. Эндрю смог разобрать, хотя у его отчима и не хватало мужества заговорить о волновавшем его предмете прямо, что тот крайне будет обязан Эндрю, если он не расскажет матери об этом братском эпизоде в его жизни.

– Тебе больно сейчас, дружище. Ужасно. Если мы только можем тебе помочь, мы готовы в любой момент. Я, Руви… все мы. Только скажи, дружище. Обещаешь?

Я, Руви, все мы. Кто эти «все мы»? Чихуахуа?

Собаки не стали провожать его. Когда Лем закрыл за ним дверь, Эндрю все еще слышал, как те рычат и тявкают на коленях Ровены Ла Марш.

Он взял такси и вернулся домой; распаковав сумку, после некоторого колебания высыпал драгоценности в один из ящиков высокого комода. Теперь это можно было сделать. Полицейские привели квартиру в порядок, и все опять здесь стало до боли привычным, как было при Маурин, отчего ее образ стал таким ярким, каким еще не был. Казалось, она как привидение присутствует всюду, находится поблизости и просто не попадает в поле зрения, словно пытаясь каким-то образом заново убедить его, заставить поверить ей.

У него начала раскалываться голова. Он знал, что ему потребуется вся энергия для тяжелого разговора с лейтенантом Муни. Эндрю пошел в ванную за аспирином. Маурин была и там.

«Ты самый покладистый человек в мире, тебя так легко любить».

Ровно в четыре часа появился лейтенант. Грузный, впечатляющий, он прошел в гостиную и сел, не снимая пальто.

– Ну, мистер Джордан, квартира в норме? Все в порядке?

Тяжелая походка, выразительное лицо, неторопливая медлительность жестов лейтенанта – все должно было производить впечатление занимающегося рутиной доброго копа; Эндрю понимал это, но эффект не прошел. Маленькие голубые глазки лейтенанта были чересчур уж смышленые.

– Я не думаю вас долго задерживать, мистер Джордан. Пара вопросов, и все. Я только что встретился с вашим братом. Он не мог ничего сказать со своей стороны. Кажется, он в самом деле много путешествует. Сказал, что с тех пор, как вы поженились, нечасто встречался с вами и вашей женой.

– Не слишком часто.

– Ваша мать сказала примерно то же самое. По-видимому, в вашей семье не особенно тесные отношения.

Лейтенант медленно засунул руку в карман пальто и вынул толстый, с загнутыми уголками страниц блокнот в кожаном переплете.

– Я не сказал вашей матери, что не было взломщиков. Прекрасная женщина… надо уважать ее чувства, пока это возможно. Я утаиваю это также и от прессы… до поры до времени.

Не поднимая глаз, он просматривал блокнот.

– Мистер Джордан, так вот, что касается той женщины, которой, как вы сказали, звонила ваша жена на вечеринке у мистера Стентона, той, которая, как вы сказали, потеряла сапфировую сережку… Глория Лейден.

Он поднял глаза, и по чуть видному блеску в них – торжеству мига разоблачения – Эндрю догадался, что последует дальше.

– Вы правильно вспомнили имя. Глория Лейден. Я получил ее адрес у мистера Стентона и навестил ее еще до разговора с вашим братом. Она живет с другой девушкой, Мари Кросс, которая прежде снимала квартиру вместе с вашей женой. Мисс Кросс не было дома, но на месте была мисс Лейден. Она подтвердила, что была на вечеринке у мистера Стентона и ушла пораньше. Но на вопрос о том, теряла ли она сапфировую сережку и звонила ли ваша жена ей после этого, она… мистер Джордан, мне кажется, вам надо немного собраться… Так вот, мисс Лейден никогда не теряла сапфировой сережки, и ваша жена не звонила ей.

Так как Эндрю был готов к этому, у него было время подумать. Ну ладно. Маурин не звонила Глории Лейден. Это стало наконец ясно. Тогда, по всей видимости, она и не помогала Биллу Стентону днем. Но вместо боли, которую должно было бы вызвать это доказательство ее обмана, Эндрю почувствовал легкое возбуждение от того, что факты складывались в одну картину. Анонимное письмо – угрожающий враг – шантажист. Почему бы и нет? Разве так нельзя объяснить все эти мелочи, непонятные тайны их супружеской жизни? Некто узнал о происшедшем в Пасадене или же о каком-нибудь другом, более позднем эпизоде в Нью-Йорке. Маурин встретилась с шантажистом и попыталась справиться с ним в одиночку. Таким образом, шантаж, все нарастающее давление, а в конце – борьба за пистолет.

Стоило возникнуть этой идее, и Эндрю был уже точно уверен, что так все и было. На него нахлынуло чувство тоскливой жалости к жене и жестокой ненависти к ее неизвестному преследователю.

Лейтенант следил за ним. Мерцание торжества в его глазах стало еще более заметным. Эндрю знал наверняка, как интерпретировать это. Насколько лейтенант Муни мог представить себе, он был пойман на лжи. Как обычно, старая, до боли знакомая для полиции картина: муж, который поссорился с женой (а разве Эдамсы не свидетели ссоры?), муж, который отчаянно пытается врать, потому что убил жену.

– Ну, мистер Джордан, вы по-прежнему утверждаете, что не ссорились со своей женой на той вечеринке?

– Мы не ссорились.

– И вы по-прежнему утверждаете, что ваша жена звонила Глории Лейден?

– Так она мне сказала.

– Вы вошли в комнату, когда она разговаривала по телефону? Вы спросили: «Кому ты звонишь?» И она ответила: «Глории Лейден»?

– Да.

– Вы расслышали какие-либо слова, которые она говорила по телефону?

– Да. Она сказала: «Слава Богу, нашлось. Я чуть не сошла с ума, что она…» Потом Маурин увидела меня и замолчала. Я думал, что она говорила с соседкой Глории Лейден о сережке.

– Но это было не так?

– Как видно.

– Ее объяснение звонка оказалось ложью. Зачем она лгала?

– Не имею понятия.

– Потому что она звонила кому-то, о ком не хотела чтобы вы знали?

– Возможно, это одна из причин.

– Одна из причин? Какие могут быть еще? – Голос лейтенанта Муни приобрел угрожающий оттенок. – Мистер Джордан, вы сказали, что не было неприятностей между вами, не было тайн, не было других женщин, не было мужчин. Вы все еще утверждаете это?

Что бы стоило ему сказать: «Я считаю, что мою жену шантажировали»! Казалось, так логично сделать этот шаг, и Эндрю уже почувствовал, как его рот открылся, чтобы произнести эти слова. Но потом, как раз вовремя, он одумался, ведь единственный способ дать убедительное объяснение вымогательству – это показать письмо к Розмари, которое сделало бы его самого гораздо более вероятным подозреваемым, нежели какой-то гипотетический шантажист.

Чувствуя, как пот щекочет под мышками, Эндрю сказал:

– Между мной и женой не было неприятностей. Насколько мне известно, у нее вообще не было неприятностей в жизни.

– И тем не менее она лгала вам по поводу телефонного звонка?

– Боже мой, сколько жен, обманывающих мужей по поводу телефонных звонков!

– Которых потом приканчивают? – Лейтенант Муни поднялся. Он навис над Эндрю, глядя сверху вниз, с деревянным лицом, зажав желтый карандаш в своем могучем красном кулаке. – Хорошо, мистер Джордан, давайте рассмотрим нашу ситуацию. Два человека на вечеринке – люди совершенно посторонние – говорят, что видели, как вы ссорились со своей женой. Вы отрицаете это. Вы говорите, что ваша жена звонила подруге насчет пропавшей сапфировой сережки. Подруга отрицает. Ваша жена убита. Кто-то пробует инсценировать ограбление, но взломщиков не было. Тогда это что? Кто-то, у кого есть зуб на вашу жену? Вы отрицаете то, что у нее были недоброжелатели. Кто-то из ее прошлого? Вы говорите, что ничего не было в прошлом. Ладно. С чем мы остаемся? Жена, которая без всякой причины убивает себя.

Эндрю посмотрел ему в лицо.

– В настоящий момент все выглядит таким образом.

– Это все, что вы можете сказать?

– Все.

Некоторое время лейтенант Муни стоял, изучая Эндрю; в его глазах по-прежнему сохранялся оттенок торжества, как будто это нескладное псевдообвинение должно было бы произвести какой-то чудесный эффект на Эндрю. Когда ничего не произошло, лейтенант флегматично расслабил плечи и, продолжая стоять, заглянул еще раз в блокнот.

– И еще одно, мистер Джордан. Вы сказали, что врач вашей жены предупредил, что она не сможет рожать детей, если не сделать трудную и очень опасную операцию.

– Да, так.

– Я полагаю, вы знаете имя врача.

– Да, это врач моей матери, доктор Мортимер Вилльямс.

– Вам приходилось сопровождать вашу жену, когда она ходила на консультацию к доктору Вилльямсу?

– Нет.

– Но у вас есть номер его телефона?

– Я могу найти его.

Эндрю пошел в спальню и нашел номер в телефонной книжке Маурин. Он вернулся к лейтенанту Муни, и тот записал номер.

– Вы не против, мистер Джордан, если я воспользуюсь вашим телефоном?

– Пожалуйста.

Телефон был в гостиной, но лейтенант Муни, тяжело поднявшись, отправился в спальню и закрыл за собой дверь. Эндрю подумал о драгоценностях в ящике комода, и ему показалось совершенным безрассудством то, что он не выкинул их, как кольца, в канализацию. Он принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Маурин присутствовала всюду, выпархивая незаметно из кухни, скользила к нему через гостиную. Она была убита вымогателем, убита в трогательной попытке скрыть от него правду, которая, при их воскресшей любви, могла бы быть так легко забыта. И вот он вместо того, чтобы помогать полиции призвать убийцу к ответу, лжет, заботясь о своей шкуре и Неда… Внезапно все, что он делал, показалось ему недостойным. К черту последствия. Он должен рассказать лейтенанту. Он…

Лейтенант Муни вышел из спальни. Двигаясь даже еще более медленно, чем прежде, он неуклюже пересек комнату. Когда он подошел к Эндрю, то остановился прямо перед ним.

– Ну, мистер Джордан, похоже, вам стоит опять собраться с силами. Доктор Вилльямс говорит, что ваша жена была его пациенткой, да, но не было ничего такого, что бы помешало ей иметь ребенка, он утверждает – не было нужды в операции, совершенно.

Он вяло моргнул. Это было сонное, вялое моргание коровы, которая стоит под кленом, жуя жвачку.

– Я знал это раньше, – сказал лейтенант. – Я узнал это, когда патологоанатом позвонил мне из лаборатории сегодня утром. Он сделал вскрытие и хотел мне сообщить, что ваша жена была два месяца как беременна.

Глава XII

Лейтенант Муни снова уселся, не отрывая при этом глаз от лица Эндрю. В первую секунду Эндрю был слишком ошеломлен, чтобы здраво мыслить или чувствовать что-то связное.

Потом снова раздался голос лейтенанта:

– Вы не знали, что ваша жена была беременна, мистер Джордан?

– Не знал.

– Странно, не так ли? Сначала притворяется, что не может иметь детей, а затем два месяца как беременна?

Было дико, казалось, будто время перестало быть непрерывным, какие-то фрагменты из прошлого постоянно наплывали на настоящее. Эндрю казалось, что вот он стоит против лейтенанта, и тут же – что он лежит снова в кровати с женой…

«…Это моя ошибка, милый, – я такая легкомысленная, ношусь повсюду все время по этим местам. Но с тех пор как нам стало известно, что мы не можем иметь ребенка… Это так. Ты ведь знаешь?

– Я не знал, что ты страдала от этого.

– Страдала? О, милый…

– Может ты сходишь еще раз к доктору Вилльямсу?

– Я была у него два месяца назад, просто тебе не говорила. Я хотела выкинуть все это из головы.

– Тогда почему бы нам не взять чужого ребенка?

– Ах, милый, потом когда-нибудь. Но не сразу, не сейчас…»

Из настоящего вторгся бесстрастный голос лейтенанта Муни:

– Вы уверены, что ваша жена говорила вам, что не может иметь ребенка, мистер Джордан?

– Разумеется, уверен.

– Она обманывала вас насчет доктора Вилльямса; у нее было два месяца беременности, и она не сказала вам. У вас есть какое-нибудь объяснение этому?

С болью еще более неистовой, чем он испытывал до сих пор, правда дошла до Эндрю. Это точно была правда, это должно было быть правдой. Маурин приехала в Нью-Йорк, ненавидя Тэтчеров и весь мир, который разрушил то, что ей казалось большим романом с «сыном магната из Пасадены». Маурин вообразила себя окончательно разочарованной и циничной и жадно стремилась отомстить обществу за то, что оно сделало с ней. Найти подходящего человека, выйти за него замуж, пусть он содержит ее. Выйти замуж за Эндрю Джордана. Почему бы и нет? Выйти замуж за Эндрю Джордана, но не любить его и, кроме всего прочего, обмануть, будто нельзя иметь ребенка. Соврать насчет доктора Вилльямса. Разве не было такого? Маурин в девятнадцать думала, что могла бы быть тем, чем она никогда не могла бы стать, потому что, как сказала миссис Тэтчер, она была «хорошей девушкой, у которой было много любви, чтобы отдать ее…»?

Голубые глаза лейтенанта по-прежнему упорно смотрели на Эндрю. Эндрю совершенно отчетливо осознавал опасность, которую тот представлял для него. Но в этот момент он мог думать лишь о картине, которую придумал для своей жены. Маурин, оставаясь «реалисткой», постепенно открывает для себя, что ее планы не срабатывают, что ее муж – это человеческое существо, что он любит ее и что любовь может порождать любовь. Перемена? А после перемены возник кто-то из прошлого, кто знал о постыдных мотивах ее замужества, о которых она теперь так горько сожалела; тот человек преследовал ее, превратил ее жизнь в кошмарную ложь. И потом, будто этого было не достаточно для нее, возникло другое, что доставляло ей невыносимые страдания. Она забеременела, и ей хотелось этого ребенка, но как ей было набраться смелости и объяснить мужу, что она пыталась быть чудовищем, но у нее не получилось?

Не сейчас… потом. В тот момент, у него в объятиях, она, видно, почти нашла в себе смелость открыться. И она открылась бы, возможно, уже на следующий день… если бы осталась жива.

Все исковеркано; слепая ярость закипела в нем, и появилось чувство непоправимой утраты, ведь смерть Маурин лишила его не только любящей жены, но еще и ребенка. Его ребенка, которого он жаждал больше всего на свете!

Смутно Эндрю снова начал осознавать настоящее и лейтенанта рядом. Как долго он простоял здесь, не проронив ни слова? Он не имел представления. Он лишь видел, что лейтенант Муни продолжал сидеть перед ним, рассматривая его голубыми немигающими глазами, настолько же бесстрастный, как неживой предмет.

Зазвучал голос лейтенанта:

– Ну, мистер Джордан, я жду. Придумали какое-нибудь объяснение тому, почему ваша жена скрывала от вас, что она беременна?

Рассказать ему? Что? Что Маурин вышла за него замуж, презирая его, обманывая его, а потом, благодаря его «великой» любви к ней, переменилась и взрастила свою собственную любовь к нему? Рассказать, что ребенок, которого она носила, был его и что у нее не было мужества признаться? Какое-то время он анализировал, чему из того, во что верил он сам, поверили бы другие. Кто, кроме него самого, поверил бы в это? Нет? Эндрю представил, как брат грубо произносит: «Беременная? После того как наврала о докторе Вилльямсе? Кто был ее любовником? Боже мой, мерзкая потаскуха». Даже Нед не поверит.

И уж конечно, не лейтенант Муни.

Эндрю думал о лжи, отговорках, полуправдах, при помощи которых он отбрыкивался от вопросов лейтенанта, и еще смутно, потому что по-прежнему большая часть его внимания была сконцентрирована на Маурин, но уже чувствовал, как потихоньку запутывается в сетях.

– Я знаю, что это прозвучит странно, – сказал он. – Если бы я только мог сделать это мнение странным, я бы сделал. Но все, что мне известно, это то, что моя жена говорила, что не может иметь детей, и я не имел представления, что она была беременна.

– И вы ничего не придумали, как объяснить это?

– Ничего.

Блеск торжества вновь заиграл в глазах лейтенанта.

– Как вам кажется, могло быть такое, мистер Джордан, что ваша жена относилась к разряду тех невротических женщин, которые боятся иметь детей? Может, поэтому она лгала вам? А потом, когда она узнала, что беременна, она скрыла от вас это, потому что намеревалась избавиться от ребенка. Такое вот объяснение. Оно вам нравится?

Изнеможение навалилось на Эндрю. Он сел на ручку кресла.

– Я не знаю.

– Теперь насчет двух выстрелов. Она могла испугаться из-за ребенка, но не до такой же степени, чтобы убить себя. Такого не могло быть, правда? Кто-то другой убил вашу жену. – Лейтенант заглянул в кожаный блокнот и перелистнул страницу. – Кстати, мистер Джордан, я разговаривал с вашей секретаршей в офисе. Она сказала мне, что вы отпустили ее в пять, и сказала, что вы остались доделать какую-то работу. Может, вы остались, а может, и нет, но в любом случае от вашего офиса двадцать минут до дома самой неспешной ходьбы, и, кроме того, патологоанатом установил время убийства – между четырьмя тридцатью и шестью.

Он захлопнул блокнот и поднялся. Потом застегнул пуговицы пальто. Оно было слишком тесным для него. Должно быть, подумал Эндрю, он прибавил в весе с тех пор, как купил его.

– Мистер Джордан, есть еще одно объяснение этой смерти, над которым, я думаю, вам следует поразмышлять. Ваша супруга сказала вам, что не может иметь ребенка. Вы поверили ей. Вы очень любили ее. Затем вы узнали, что у нее любовник и что она лгала вам, а теперь ждет ребенка от другого мужчины.

Он засмеялся. Когда он смеялся, его глаза почти пропали под тяжелыми веками. Это придало его обычному простому лицу азиатскую загадочность.

– Годится это для мотива, мистер Джордан? В конечном счете все, что нам нужно, – это мотив, не так ли? Значит, так: ваш пистолет, ваша квартира, ваша жена, и вы могли бы быть здесь в подходящее время.

Эндрю знал, что рано или поздно это должно было произойти, но, парадоксально, сейчас, когда лейтенант оформил все это в словах, стало даже легче. Когда он посмотрел в ответ на пристальный взгляд полицейского, то понял, что, каким бы ни было его собственное выражение – спокойным, расстроенным, негодующим, скептическим, – оно автоматически покажется лейтенанту выражением признания вины. Голова раскалывается ужасно. Ничто уже не казалось важным.

Лейтенант неуклюже засовывал блокнот в карман пальто. Не поднимая глаз, он сказал:

– Вот вопрос, на который вы не можете ответить, не так ли, мистер Джордан? О’кей. Я не обвиняю вас. Но прежде чем мы двинемся дальше, я не хотел бы, чтобы у вас появилось неправильное представление обо мне. Я не тот коп, который чуть что хватается за пистолет. Я думаю и действую взвешенно, использую свое время. Я собираю улики. А потом, когда я абсолютно уверен в том, как все обстоит, я действую. – Он протянул руку и снова улыбнулся своей азиатской улыбкой. Эндрю пожал протянутую руку, и лейтенант принялся натягивать тяжелые кожаные перчатки.

– Патологоанатом закончил дело, мистер Джордан. Вы можете заняться похоронами когда угодно. И если у вас возникнут идеи, вы знаете, где меня найти. Вы увидите меня скоро в любом случае, так что – до следующего раза.

Он поднял руку в обычном прощальном жесте и медленно и осмотрительно направился к входной двери. Против ожидания, без него стало еще сложнее. Казалось, лейтенант был словно буфер между Эндрю и его ощущениями. Теперь, когда он остался один, Эндрю представлялось невероятным, что уже на следующий день после смерти жены он был готов подозревать ее в самом худшем, отречься от нее, врать полиции. И ради чего? Чтобы спасти свою собственную шкуру. И теперь, несмотря на все это, его обвинили в убийстве? Дух Маурин, навязчивый образ, который он создал, казалось, все еще витает вокруг него – не та Маурин, которую он знал, но Маурин, которая была закрыта для него, ужасная маленькая девочка за блестящим фасадом, борющаяся с проблемами, которые были чересчур большими для нее, проблемами, которые он должен был бы решать вместо нее, но которые, на деле, он только усугубил бы. Да, так оно и было бы. Из-за своей слабости и ненадежности, ответственность за которые он так многоречиво возлагал на свое «несчастное детство», он не был для Маурин опорой и поддержкой, но, что более гнусно, – стал ревнивым мужем.

Голова болела безжалостно. Эндрю прошел на кухню и приготовил себе выпивку. Потом он со стаканом вернулся в гостиную, ненавидя себя и бесполезно раскаиваясь, но больше всего он ненавидел убийцу жены.

Преследователь… шантажист. Кто? Кто-то знакомый?

В дверном замке послышался скрежет ключа Эндрю резко вернулся в прихожую. Заходил Нед, в плаще и шляпе.

– Привет, Дрю.

Брат стоял в прихожей и снимал плащ. Выцветшие светлые волосы слегка блестели; Нед улыбался своей широкой дружелюбной улыбкой, сверкая белыми зубами на фоне медово-коричневой кожи. Нед, единственный друг, единственный человек в его жизни, к которому у него осталась привязанность, Нед способствовал его первому предательству Маурин. «Интригующая маленькая сучка». Брат бросил плащ на кресло и направился к нему. Эндрю почувствовал, как от него повеяло прохладой.

– Я ждал на улице, Дрю. Я знал, что коп здесь. Как только я увидел, что он ушел, тут же поднялся.

Нед подошел к нему и обнял за плечи. Его улыбка, которая почти всегда непроизвольно присутствовала у него на лице, если не было причины убрать ее, – пропала. Голубые глаза смотрели обеспокоенно.

– Он тебе сказал, что был у меня? Он был у меня прямо перед тем, как отправиться к тебе. И вот почему я поспешил сюда. Я должен был. Слишком важно, чтобы просто звонить по телефону. Дрю, он думает, что ты сделал это.

Эндрю сел на тахту. Лед в его ожидании позвякивал по стеклу с каким-то высоким музыкальным переливом. Он вспомнил тот день, когда эти стаканы доставили им, а Маурин, счастливая, как маленькая девочка, щелкнула по одному из них пальцем – раздался ласковый перезвон.

Бешеные деньги. Боюсь, что так, милый. Но они в точности такие же, как у тети Маргарет.

Брат серьезно смотрел на него.

– Он не сказал этого явно, Дрю. Он слишком умен для этого. Но он думает, что ты сделал это. Он говорил с тобой об этом? Он высказал это обвинение?

– Он обвинил меня.

– Боже мой.

– Он не арестовал меня, только обвинил.

Во взгляде Неда были лишь любовь и обеспокоенность и ни намека на какое-либо понимание того, что чувствовал Эндрю. Нед никогда не обладал способностью сознавать, что другие люди могут думать о нем. Он просто чувствовал любовь к ним и предполагал, что и они его любят.

Он сел на тахту, положив руку на колено Эндрю. Это тоже было чертой Неда, как будто именно только через физический контакт он мог установить взаимопонимание.

– Ты избавился от драгоценностей Маурин?

– Нет, они в ящике комода в спальне.

– Боже мой, он мог бы найти их.

– Не нашел.

– А если бы нашел… О Боже, мы даже и не подумали об этом. Я имею в виду, что даже без письма, не зная того, что я подделал ограбление, без всего этого чертов сукин сын по-прежнему думает, что убил ее ты. Дрю, хочешь, я сейчас же расскажу ему все? Я расскажу, ты знаешь?

Лицо Неда, совсем рядом с лицом Эндрю, было так наполнено решимостью, что негодование Эндрю начало опадать и вместо него возникла странная смесь стыда и любви. Ну что ты поделаешь с Недом? Ненавидеть его, потому что он невзлюбил Маурин, потому что, с самого начала их брака, Нед чувствовал, что должен принять чью-то сторону, и с чистым сердцем оказался на стороне брата? Интригующая маленькая сучка. Разве было важно, что чувствовал Нед по отношению к Маурин? Сейчас, когда Эндрю определил для себя словами образ своей жены, не было нужды становиться отчужденным по отношению к Неду.

Эндрю посмотрел на брата. Хочешь, я сейчас же расскажу ему все? Он имел в виду именно это, Эндрю был уверен. Тот Нед, который был готов сражаться с полицией, защищая его, был тем же самым Недом, который боролся, защищая его, против Маурин.

Он положил ладонь на руку брата.

– Не имеет смысла рассказывать лейтенанту что-либо.

– Но, Дрю, если он думает на тебя.

– Я не делал этого.

– Но если он думает… Дрю, он арестует тебя?

Эндрю никогда не заходил в своих мыслях так далеко. Настанет ли такой час, когда лейтенант Муни в самом деле арестует его? Арест невинного человека? Такое бывает? Вероятно, бывает. Из-за того что Эндрю не был готов к этой мысли, у него мороз пробежал по коже.

– Может быть, – ответил он.

– Но мы этого не допустим.

– Как мы можем этому помешать?

На короткое время Нед присел с ним на тахту. Потом поднялся и начал мерить шагами комнату. Когда он повернулся и взглянул на Эндрю, тот заметил, что нижняя губа у Неда выпятилась, наполовину накрыв верхнюю. Гримаса Неда. Нед задумчивый, Нед, готовящийся солгать?

– Дрю, как бы тебе это сказать…

Эндрю насторожился снова, почувствовав неопределенное беспокойство.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать… – Нед перестал вышагивать по комнате. Он приблизился и встал напротив Эндрю. – Дрю, я не хотел этого говорить. Никому не хотел говорить. До тех пор, пока не произойдет что-нибудь. Я думал: «К черту, пусть все движется своим чередом. Не принимай всерьез. Так лучше всего». Но теперь, когда они собираются арестовать тебя…

Он сделал паузу.

– Разве не лучше… Что бы ни случилось, разве не лучше, чтобы мы оба… как говорится, две головы…

Он снова замолчал, по-детски выжидательно глядя на Эндрю. Старый, знакомый взгляд «Дрю-знает-что-делает», который подразумевал, что Эндрю подскажет решение, даже если не имеет ни малейшего представления, о чем идет речь.

– Это ужасно. Я говорю, если все выйдет наружу, поднимется вонь отсюда и до Гаваев. Это…