Текст книги "Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы"

Автор книги: Найо Марш

Соавторы: Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Глава X
Стилет, револьвер и его светлость

1

– Ну и каковы теперь ставки на фаворита, бригадир Фокс? – спросил Элейн.

– Клянусь Богом, вы всегда говорите: «Когда в деле об убийстве полно экстравагантных штрихов и намеков, оно не должно быть трудным», – сказал Фокс. – Вы остаетесь при своем мнении, сэр?

– Буду удивлен, если наше дело окажется исключением из общего правила, и должен сообщить, что в данный момент оно представляется мне именно таким. Однако последние откровения по меньшей мере проливают новый свет на вашего друга детства. Вы помните, как старый перечник крутил туда-сюда револьвер, когда мы впервые дали ему оружие для осмотра в «Метрономе»? Вы помните, как он еще раз взглянул на револьвер в кабинете и у него случился приступ сухого кашля, а когда я спросил его, что именно он ожидал увидеть, он заорал на меня как оглашенный: «Ну и ну» – да, именно так: «Ну и ну, как вам это нравится!?»

– Уф!

– Он, конечно, давно понял, что это не тот револьвер, который он заряжал в кабинете и взял с собой в «Метроном». Да, и не забывайте, – добавил Элейн, увидев, что Фокс открыл рот, – именно он показывал Скелтону оружие за несколько минут до того, как оно выстрелило. Мисс Уэйн утверждает, что он обратил внимание Скелтона на инициалы.

– Это само по себе выглядит подозрительным, – быстро сказал Фокс. – Зачем было привлекать внимание двух человек к инициалам? Он что-то держал про себя. Ведь мог взять и сказать: «Я стрелял из другого револьвера».

– Тогда почему не сказал?

– Черт его знает.

– Если вы спросите меня, то я скажу: он предпочел удобно сидеть в кресле и наблюдать, как мы выставляем себя дураками.

Фокс ткнул револьвер пальцем.

– Если это не то оружие, которое было подготовлено для концерта, тогда откуда оно взялось, черт возьми? – спросил он. – И в то же время именно из него выпалили треклятым снарядом, дротиком, гвоздем, как угодно, потому что в стволе остались царапины. Значит, кто-то держал этот револьвер наготове, в нем уже сидел дротик, и оставалось только заменить им тот револьвер, который был у лорда Пестерна. Стойте! Что говорится в отчете, мистер Элейн?

Элейн уже читал отчет.

– Энтуисл устроил настоящую баллистическую оргию, – сказал он. – Царапины могли быть сделаны бриллиантами защелки зонтика. На его взгляд, так оно и было. Он прислал микрофотографии в подтверждение своей точки зрения. Он выстрелил этим дротиком – давайте называть этот гибрид дротиком, согласны? – из другого револьвера с таким же диаметром канала ствола и получил «вполне подобные царапины» – так он буквально пишет. Он указывает, что неровные, неправильной формы царапины образовались, когда дротик заталкивали в ствол. На пружинный замок нажали большим пальцем, чтобы дротик вошел в ствол, а затем, уже в стволе, пружина распрямилась и потому дротик не вываливался на пол, даже когда дуло револьвера смотрело вниз. При установке дротик слегка повернули вокруг собственной оси. Вторая царапина имеет причиной сам выстрел: пружина прижимала защелку к металлу, пока дротик не вылетел из револьвера. Энтуисл пишет, царапины в этом револьвере не так глубоки, как в том, из которого он сделал пробный выстрел дротиком, но считает, что по характеру они точно такие же и сделаны одним и тем не орудием. На расстоянии полутора метров дротик попал точно в цель. На более значительных расстояниях наблюдались «растущие дивергенции», обусловленные неравномерно распределенной массой защелки или неравномерным сопротивлением воздуха. Энтуисл добавляет, что был просто поражен составом грязи в стволе – ни с чем подобным в своей практике он не сталкивался. Он взял пробу и послал ее на анализ. Химик-аналитик сообщает, что грязь содержит частицы сажи и вкрапления различных углеводородов парафинового ряда, очевидно, конденсировавшихся из пара.

– Потеха.

– Это все.

– Прекрасно, – сказал Фокс угрюмо. – Прекрасно. Похоже на злую шутку. Дротик, убивший Риверу, вылетел из этого револьвера. Этот револьвер – не тот самый, который его светлость показывал мисс Уэйн и Сиду Скелтону. Но тогда остается признать, что некто стрелял из другого револьвера в то же самое мгновение, когда выстрелил его светлость, и именно этот некто убил Риверу. Вы принимаете такую версию, сэр?

– Я принимаю ее за рабочую гипотезу. Но с оговорками и хочу припомнить наш разговор в машине.

– Хорошо. Итак, после того как Скелтон осмотрел револьвер с инициалами, имел ли его светлость шанс заменить один револьвер другим и произвести смертельный выстрел? Не мог ли он все это время иметь второй револьвер при себе?

– Находясь рядом с десятком людей, общаясь с ними, чокаясь за столом? Определенно не мог. Кроме того, он не знал, что Скелтон захочет осмотреть револьвер. А что он сделал с первым револьвером потом? Помнится, мы его обыскали.

– Спрятал. И он там сейчас преспокойно лежит!

– Где-то в «Метрономе», если мы на верном пути, хотя мы обыскивали заведение. Но продолжайте.

– Итак, сэр, если его светлость не заменял револьвера, то кто это сделал?

– Это могла сделать его приемная дочь. Или кто-то другой из их компании. Они ведь сидели близко к сомбреро. Они пошли танцевать и находились все время между столиком и краем помоста. Некоторое время за столом оставалась одна леди Пестерн. Я не видел у нее ни единого подозрительного движения, но, конечно, и не наблюдал за нею. У всех дам были вместительные сумочки. Изъян этой идеи, бригадир Фокс, заключается в следующем: они не могли заранее знать, что окажутся рядом с сомбреро. И почти наверняка не знали, что лорд Пестерн собирается положить свой страшный револьвер под шляпу.

Фокс пожевал свои короткие густые усы, уперся ладонями в колени и, казалось, ненадолго погрузился в транс. Он вышел из него, забормотав:

– Значит, Скелтон. Сид Скелтон. А не мог ли Сид Скелтон произвести подмену? Вы сейчас напомните мне, что все вокруг смотрели на него, но так ли уж внимательно смотрели? Сид Скелтон…

– Продолжайте, Фокс.

– Сид Скелтон, образно говоря, собственной персоной. Он покинул оркестровый помост, прежде чем на него вышел его светлость. А Сид ушел. Предположим он заменил этим револьвером другой, с инициалами. Предположим, он сразу выскочил на улицу и бросил револьвер в первую канализационную решетку, попавшуюся ему на пути. Сид знал, что шанс хорош и его нельзя не использовать, как вы думаете?

– Как, когда и где он смастерил дротик из куска стержня зонта и стилета и запихнул его в ствол второго револьвера? Откуда достал патроны? И когда добыл револьвер? Скелтона не было в доме лорда Пестерна.

– Вы правы, – мрачно изрек Фокс, – ничего не стыкуется. Странно было бы вам этого не заметить. Ладно, отложим мою гипотезу в сторонку. Кто еще остался? Бризи. Если говорить о подмене, что мы имеем по поводу дирижера?

– Он не приближался к Пестерну – так утверждают все музыканты – со времени осмотра Скелтоном револьвера и вплоть до момента убийства Риверы. Они оставались наедине перед выходом Бризи на сцену, но Пестерн со своей неутомимой страстью освобождать других от подозрений, утверждает, что Бризи не подходил к нему. И помните, что револьвер лежал у Пестерна в заднем кармане.

Фокс вновь погрузился в транс.

– Я думаю, – заговорил Элейн, – что мы имеем перед собой одно из тех дел, в которых сведение на нет невозможностей оставляет нас лицом к лицу с невероятностью, каковую, как вы выразились, faute de mieux[39]39
  За неимением лучшего (франц.).


[Закрыть] приходится принять. И мне кажется, Фокс, что до сих пор мы не сочли мое невероятное предположение невозможным. По крайней мере в его пользу говорит то, что все экстравагантные штришки приобретают в его свете определенную достоверность.

– Я скажу, что мы так и будем топтаться на месте, если ваши рассуждения окажутся единственным, чем мы обладаем.

– А я – что мы так и будем топтаться на месте, если притянем его светлость и построим наше обвинение на предположении, будто он сам заменил револьвер, который зарядил и из которого, по его словам, выстрелил. Хотя Скелтон и клянется, что осмотрел револьвер по собственной инициативе, видел инициалы, а на этом экземпляре их нет. Известно к тому же, что через три минуты после осмотра лорд Пестерн вышел на сцену.

Фокс спокойно бурчал себе под нос и вдруг разразился тирадой:

– Мы называем эту чертову штуку дротиком. Будь я проклят, если не начинаю понимать, почему мы выбрали такое название. Будь я проклят, если не начинаю сомневаться в том, что ее использовали действительно как дротик. Бросили в парня с полутора метров. В конце концов это не так уж невозможно.

– Кто бросил? Бризи?

– Нет, не Бризи, – протянул Фокс. – Его светлость обеспечил ему алиби своим обыском. Вы готовы отрицать, что Бризи где-то не поднял чего-то, после того как вышел к оркестру?

– Думаю, готов. Он быстро прошел через открытую дверь и дальше по проходу между музыкантами. Он стоял в свете прожектора в добрых двух метрах от чего бы то ни было, когда дергался, как медуза, дирижируя. Все говорят, что он ничего не мог поднять, после того как лорд Пестерн его обыскал, и уж во всяком случае я готов поклясться, что он не подносил рук к карманам, а в то мгновение, когда Ривера упал, он работал обеими, и ни одно из его неподражаемых телодвижений не походило на метание дротика. А если нужны дополнительные аргументы в его защиту, бригадир Фокс, то Ривера находился спиной к Бризи, когда упал.

– Все верно. Остается только его светлость. Он стоял лицом к Ривере. Совсем рядом. Дьявольщина. Если только он одинаково хорошо не владеет обеими руками, то как он мог одновременно выстрелить и через долю секунды швырнуть дротик? Эта дорожка никуда не ведет. Кто же тогда еще?

– Вы ведь не считаете леди Пестерн чемпионкой по метанию дротиков?

Фокс хмыкнул.

– Это было бы чересчур, сэр, ведь так? А как насчет мистера Мэнкса? У него был мотив. Допустим, Ривера раскопал, что Мэнкс пишет слюнявые статейки в «Гармонии». Мэнкс не хотел, чтобы об этом знали. Дальше шантаж, – сказал он без особой убедительности в голосе.

– Дружище Фокс, давайте передохнем от бесплодных догадок, – предложил Элейн. – Могу я напомнить вам, что до момента падения Ривера не переставал играть на своем аккордеоне?

– Знаете, мне это, пожалуй, нравится, – после долгой паузы заговорил Фокс. – Здесь что-то есть. И позвольте напомнить вам, сэр, что он не собирался падать. Никто из оркестрантов не думал, что он упадет. Значит, он упал потому, что некто всадил ему в сердце эту проклятую вышивальную принадлежность, вставленную в ручку от зонтика, и только по этой причине он упал. Итак, если вы не возражаете, мистер Элейн, в каком направлении мы отправимся дальше?

– Я думаю, – ответил Элейн, – что вы организуете поиск исчезнувшего револьвера, а я нанесу визит мисс Петронелле Ксантиппе Хендерсон. – Он поднялся и надел шляпу. – Думаю еще, что мы с вами – пара ужасных дураков.

– По поводу дротика, – спросил Фокс, – или револьвера?

– По поводу «Гармонии». Подумайте над моим замечанием, пока я буду у мисс Хендерсон, а потом расскажете, к каким выводам пришли.

Через минуту он вышел, оставив Фокса погруженным в глубочайшие раздумья.

2

Мисс Хендерсон приняла Элейна в своей комнате. У комнаты была известная индивидуальность, она не в полной мере походила на помещения, в которых постоянно живут одинокие женщины в других домах. На стенах Элейн заметил фотографии Фелисите ребенком, школьницей и в день совершеннолетия, устрашающий портрет леди Пестерн и, видимо, увеличенное с моментального снимка изображение лорда Пестерна в бриджах и охотничьих башмаках, с ружьем под мышкой, спаниелем, вставшим на задние лапы, большим домом на заднем плане, а на лице его светлости – знакомое дерзкое выражение. Над столом висело фото, запечатлевшее группу студенток последнего курса в платьях недолговечной моды двадцатых годов. На заднем плане виднелся угол колледжа леди Маргарет-Холл.

На мисс Хендерсон, одетой с чрезвычайной тщательностью, был темный костюм, слегка напоминавший униформу или отражавший определенные привычки. Она встретила гостя очень спокойно. Элейн увидел перед собой женщину с посеребренными временем волосами, ухоженными и аккуратно уложенными, светлыми глазами и неожиданно полными губами.

– Итак, мисс Хендерсон, – заговорил он, – не уверен, что вы сумеете пролить свет на это чрезвычайно запутанное дело.

– Боюсь, вы правы в своем предположении, – бесцветным голосом сказала она.

– Однако, кто знает. Есть один аспект, в котором я рассчитываю на вас. Вы присутствовали на последнем приеме в этом доме, были со всеми до и после обеда, находились в гостиной, когда лорд Пестерн с помощью всех остальных составлял свой график, который затем передал мне.

– Да, – только и сказала она, после того как Элейн замолчал.

– По вашим собственным наблюдениям и воспоминаниям, верна ли картина передвижений людей по дому, отраженная в графике?

– Несомненно, – ответила она сразу же, – но, признаюсь, мои воспоминания не слишком подробны. В гостиной я появилась последней перед обедом и покинула ее первой после обеда, как вам известно.

– Не совсем первой, если отталкиваться от расписания, так?

Она сдвинула брови, словно ее встревожило само допущение какой-либо неточности.

– Не первой? – переспросила она.

– В графике указано, что мисс де Сюзе покинула гостиную за одну-две секунды до вас.

– Поразительная невнимательность с моей стороны. Фелисите в самом деле вышла первой, и я сразу же последовала за нею. Я просто забыла о Фе.

– Все были едины в этом пункте прошлой ночью, когда лорд Пестерн составлял график?

– Да. Все без исключения.

– Помните ли вы, что незадолго до вашего ухода в бальном зале раздался ужасный грохот? Он испугал вас, и вы выронили на ковер небольшой стилет. Вы как раз разбирали рабочую шкатулку леди Пестерн. Вы это помните?

Сначала Элейну показалось, будто из косметики она пользуется только пудрой, однако теперь он видел, что легкий румянец на ее щеках имеет искусственное происхождение. Он явно был не ее собственным, поскольку кожа выше и вокруг этих подкрашенных пятен уже поблекла. Голос мисс Хендерсон оставался ровным и ясным.

– Да, шум в самом деле был довольно громким, – сказала она.

– Так вы помните, что мисс де Сюзе подобрала стилет? Я полагаю, она сделала это, чтобы вернуть стилет вам или положить в шкатулку, но вместо этого унесла его с собой. Она ведь пребывала в раздражении, если я правильно выражаюсь, по причине бессердечного обращения с ее женихом?

– Он не был ее женихом. О помолвке не объявляли.

– Не объявляли официально?

– Никак, помолвки не было вовсе.

– Пусть так, но помните ли вы, что она не положила стилет в шкатулку и секундой позже с этой вещицей в руке выбежала из гостиной?

– Кажется, я не обратила на это внимания.

– А что делали вы?

– Что делала?

– Да, в тот момент. Вы наводили порядок в шкатулке. И навели, судя по тому, как она выглядела сегодня утром, когда мы ее открыли. Шкатулка стояла у вас на коленях? Столик находился довольно далеко от вашего стула, и вам, я полагаю, было бы трудно работать иначе.

– Значит, шкатулка лежала у меня на коленях, – в ее голосе появились первые нотки нетерпения.

– Тогда понятно, каким образом в шкатулку попал миниатюрный серебряный карандашик, который вы носите на цепочке.

Она поднесла руки к груди, словно ища безделушку.

– Да, видимо, так. Не знаю… Он был там?

– Наверно, вы отпустили крышку, она зажала карандашик, и он сорвался с цепочки, когда вы выпрямились.

– Да, видимо, так и было, – повторила она. – Вспоминаю, что именно так все и произошло.

– Тогда почему сегодня утром вы искали его на лестничной площадке?

– Я забыла, что он остался в шкатулке, – поторопилась она ответить.

– Нет, у вас очень хорошая память, – пробормотал Элейн.

– Вы просите меня припоминать такие пустяки. В этом доме сейчас никого не интересуют мелочи.

– Неужели? Тогда я предположу, что вы искали на лестнице не эту мелочь, а нечто другое, что – вы это знали – не могло находиться в рабочей шкатулке, поскольку вы видели это в руке мисс де Сюзе, когда она в гневе выбежала из гостиной. Вы искали стилет для вязанья.

– Однако, инспектор Элейн, я уже сказала вам, что не заметила ничего подобного.

– Тогда что же вы искали?

– Я уже говорила – карандашик.

Он разжал ладонь и показал ей серебряную безделушку. Она не сделала попытки взять карандашик, и Элейн уронил его ей на колени.

– Вы не кажетесь мне, – осторожно начал он, – ненаблюдательной женщиной.

– Если это комплимент, – сказала она, – то благодарю вас.

– Виделись ли вы с мисс де Сюзе, после того как она вышла из гостиной со стилетом в руке, пригласила Риверу в кабинет и там поссорилась с ним?

– Почему вы говорите о ссоре?

– У меня есть надежный свидетель.

– Карлайл? – неприязненно спросила она.

– Нет. Но если вы собираетесь что-то выведать у полицейского, то, знаете ли, рассчитывать на успех трудно.

– Наверняка кто-то из слуг, – сказала она, бесстрастно завершая обсуждение этого вопроса.

Элейн еще раз повторил свой вопрос о Фелисите, и мисс Хендерсон, внимательно посмотрев на него, признала, что виделась с нею. Фелисите зашла к ней в счастливейшем расположении духа. Она радовалась, что идет в ресторан с кузеном, Эдуардом Мэнксом, к которому привязана, и предвкушала удовольствие от вечера в «Метрономе».

– После этого вы ведь зашли в комнату леди Пестерн? Там была служанка. Ее попросили выйти, но она успела услышать ваши слова, что, мол, мисс де Сюзе очень возбуждена и вы хотели бы переговорить с леди Пестерн.

– Опять эти слуги.

– Просто люди, – сказал Элейн, – готовые сказать правду. Убит человек.

– Я не сказала ничего, кроме правды. – Ее губы дрогнули, и она плотно сжала их.

– Прекрасно. Тогда продолжим ее говорить, согласны?

– Мне нечего вам сказать. Совершенно нечего.

– Вы можете рассказать мне о семье. Вы понимаете, сейчас моя задача не столько найти виновного, сколько снять подозрения с тех, кто был связан с Риверой, но не причастен к его убийству. Это может относиться, а по существу и относится, к нескольким членам этой семьи, и потому мне нужна общая картина и некоторые детали. И вы в вашем положении…

– В моем положении! – вырвалось у нее, и в этих двух словах прорвалась усиленно подавляемая обида. Еле слышно она добавила: – Что вы вообще знаете о моем положении!

– Я слышал, вас называют домашним контролером, – сказал Элейн прочувствованно. Хенди не ответила, и он продолжал: – Во всяком случае вы имеете давнюю и, полагаю, во многих отношениях близкую связь с семьей. Например, с мисс де Сюзе. Вы ведь ее воспитывали?

– Почему вы все время возвращаетесь к Фелисите? Она совершенно ни при чем. – Она встала и повернулась к Элейну спиной, изменив для него рисунок на облицовке камина. Холеная белая рука мисс Хендерсон твердо держалась за каминную полку.

– Возможно, мои слова покажутся вам невежливыми, – пробормотала она, – но я нахожу вашу настойчивость обременительной.

– Не потому ли, что в данный момент она направлена на мисс де Сюзе и стилет?

– Естественно, я взволнована. Тревожно сознавать, что девочку хоть в малейшей мере могут побеспокоить. – Она опустила голову на руку. С того места, где стоял Элейн, мисс Хендерсон выглядела усталой женщиной, решившей секунду передохнуть и о чем-то задумавшейся. Ее голос долетал словно бы издали, из-за опущенных плеч. Возможно, она даже прижалась ртом к руке.

– Я полагаю, она просто оставила стилет в кабинете, даже не сознавая, что держит его в руке. Когда она поднялась наверх, стилета у нее не было. Все это не имело для нее никакого значения. – Она повернулась и посмотрела на Элейна. – Я вам кое-что скажу. Против своего желания. Я приняла для себя решение не касаться ничего подобного. Мне просто противно. Но вижу теперь, что должна вам сказать.

– Правильно.

– До и во время обеда у меня была возможность понаблюдать за этими двоими… двоими мужчинами.

– Риверой и Веллером?

– Да. Они по-своему необычны, и, кажется, такого рода необычность интересует меня.

– Нас тоже. Во всяком случае, все, что касается Риверы.

– Не знаю, каких сплетен вы наслушались от слуг, инспектор Элейн.

– Мисс Хендерсон, я слышал достаточно от самой мисс де Сюзе, и ее слова убедили меня в том, что между музыкантами было взаимопонимание.

– Я понаблюдала за этими двоими, – сказала она, словно Элейн все это время молчал, – и сразу поняла, что между ними пробежала черная кошка. Они смотрели друг на друга – не могу передать, насколько враждебно. Оба, конечно, до предела заурядны и вульгарны. Едва разговаривали друг с другом за обедом, но снова и снова один из них – это был дирижер – поедал второго глазами. Дирижер много говорил с Фелисите и лордом Пестерном, но все время прислушивался к…

– Ривере? – бросил Элейн. Ей, казалось, невмоготу выговорить его имя.

– Да, он прислушивался к нему, словно возмущался каждым его словом. Хотя возмущаться было бы естественнее для каждого из нас.

– Неужели Ривера вел себя настолько неприлично?

На лице мисс Хендерсон появилось оживление. Наконец появился предмет, о котором она была готова говорить.

– Неприлично? – сказала она. – Он превзошел все мыслимые пределы. Он сидел рядом с Карлайл и даже ее привел в замешательство. Видимо, она привлекала его. Сцена была просто отталкивающая.

Элейн с неприязнью подумал: «Что скрывается за этим? Возмущение? Против Карлайл, которая оказалась для Риверы привлекательнее? Праведный гнев? Или что-то еще?»

Мисс Хендерсон подняла голову. Одна ее рука все еще лежала на каминной полке, другую мисс Хендерсон вытянула в направлении фотографии в рамке, на которой Фелисите была запечатлена в день совершеннолетия. Из-под немыслимой шляпы глаза девушки смотрели на мир с отработанным отвращением (заставлявшим предположить непреднамеренное влияние Джона Гилгуда), типичным для модных фотографий. Мисс Хендерсон заговорила снова, словно обращаясь к фотографии:

– Конечно, Фелисите это было безразлично. Ничего для нее не значило. Хотя нет – несомненно, приносило облегчение. Она устала от его навязчивости. Но я поняла сразу, что тот, другой, и этот поссорились. У меня не было никаких сомнений.

– Но если они почти не разговаривали, то как…

– Я вам скажу. Все дело в том, как другой, Беллер, смотрел на него. Он не сводил с него глаз.

Теперь Элейн стоял перед мисс Хендерсон. Они походили на людей, ведущих ничего не значащую беседу, и разделяла их только каминная полка.

– Кто сидел рядом с вами за обеденным столом, мисс Хендерсон? – спросил Элейн.

– Я сидела по левую руку от лорда Пестерна.

– А кто был с другой стороны?

– Мистер Беллер. – Она пренебрежительно повела плечами.

– Вы помните, о чем он говорил с вами?

Ее рот скривился.

– Я не помню, чтобы он вообще ко мне обращался, – сказала она. – Он, видимо, решил, что я здесь ничего не значу. Все внимание уделял Фелисите, сидевшей от него с другой стороны. Мне досталось только его плечо.

Ее голос упал до шепота на последнем слове, словно она спохватилась и хотела бы удержать его в себе, но опоздала.

– Если вам досталось только его плечо, – сказал Элейн, – то как вы могли заметить, что его взгляд прикован к Ривере?

Фотография Фелисите упала на каменную плиту перед камином. Мисс Хендерсон вскрикнула и опустилась на колени.

– Какая же я нескладная, – прошептала она.

– Позвольте мне. Вы можете порезать пальцы.

– Нет, не прикасайтесь к ней, – резко сказала она.

Она принялась вынимать осколки из рамки и бросать их на каминную решетку.

– На стене в гостиной висит зеркало, – сказала она, – и я хорошо видела своего соседа в нем. – И совершенно увядшим голосом, из которого, казалась, ушла жизнь, добавила: – Он не сводил с того, другого, глаз.

– Да, я помню зеркало, – сказал Элейн, – и принимаю ваше объяснение.

– Благодарю, – в ее голосе была ирония.

– Еще один вопрос. Хотя бы раз после обеда вы заходили в бальный зал?

Она устало посмотрела на него и, помедлив секунду, ответила:

– Кажется, да. Да, заходила.

– Когда?

– Фелисите потеряла свой портсигар. Это было, когда дамы переодевались перед выездом, и Фелисите крикнула из своей комнаты, что днем портсигар находился в бальном зале и, наверно, она забыла его там.

– Она оказалась права?

– Да, он лежал на рояле. Под какими-то нотами.

– Что еще там лежало?

– Несколько зонтиков.

– А еще?

– Ничего, – сказала она. – Ничего.

– А на стульях, на полу?

– Ничего?

– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответила она и выпустила из пальцев кусочек стекла, который с легким звоном ударился о каминную решетку.

– Если я не могу быть чем-либо вам полезен, – сказал Элейн, – то позвольте откланяться.

Мисс Хендерсон исследовала фотографию. Она смотрела на нее так, словно страшилась увидеть какие-то дефекты или царапины на изображении Фелисите.

– Очень хорошо, – сказала она и встала на ноги, прижимая фотографию к плоской груди. – Сожалею, что не смогла представить вам картину такой, какой вам хотелось ее увидеть. Правда так редко совпадает с тем, что хочет услышать человек, вы согласны? Но, возможно, вы и не думаете, что я сказала вам правду.

– Я думаю, что приблизился к ней после визита к вам.

Элейн оставил мисс Хендерсон с порванной фотографией, которую та по-прежнему прижимала к груди. На лестничной площадке инспектору встретилась Гортензия.

– Ее светлость, – сообщила Гортензия, со значением глядя на него, – будет рада повидать инспектора, прежде чем он уйдет. Ее светлость у себя в будуаре.