Текст книги "Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы"

Автор книги: Найо Марш

Соавторы: Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

2

Выяснилось, что без двадцати десять Гортензию вызвала к себе в спальню леди Пестерн, где шла подготовка к выходу, и служанка помогла хозяйке облачиться в плащ и добавить, как предположил Элейн, последние штрихи к ее глянцевому и уже безукоризненному облику. Гортензия следила за временем, поскольку такси было заказано на десять тридцать, а леди Пестерн любила отдохнуть. Минут через десять пришла мисс Хендерсон с известием о том, что Фелисите находится в крайнем возбуждении и хочет целиком и полностью сменить toilette[28]28
  Туалет (франц.).


[Закрыть]. К Фелисите послали Гортензию.

– Вообразите себе эту сцену, месье! – сказала Гортензия, вставляя словечки из родного языка. – В комнате полнейший беспорядок, а мадемуазель в deshabille[29]29
  Дезабилье (франц.).


[Закрыть]. Ей нужен совершенно другой toilette, вы понимаете? Целиком и полностью новый, снизу доверху, как вам это понравится? Пока я ее одеваю, она мне рассказывает. С месье Риверой покончено, словно ничего и не было. Произошла ужасная ссора. Она прогнала его навсегда, а тем временем пришло письмо, окруженное романтическими обстоятельствами. От джентльмена-журналиста, которого мадемуазель в глаза не видела, но обменивается с ним посланиями. Он готов предстать ее взору. Говорит о страстном чувстве. И в то же время просит сохранить тайну. Что до меня, – добавила Гортензия с явным ощущением собственной правоты, – то я никогда-никогда не повторила бы ни словечка из того разговора, если бы не считала своим долгом уверить месье в полной потере у мадемуазель интереса к месье Ривере, счастливым освобождением от него, а значит, в том, что здесь не было crime passioned[30]30
  Преступление на почве страсти (франц.).


[Закрыть].

– Понимаю, – сказал Элейн. – Вы правы. Все очень убедительно.

Гортензия одарила его взглядом субретки и зазывной улыбкой.

– А вы не знаете, – спросил он, – кто был тот человек? Письмоносец?

Оказалось, Фелисите показала ей письмо. Компания уже отправлялась в «Метроном», посему Гортензия побежала вниз с флаконом нюхательной соли для леди Пестерн и увидела (это ее просто сразило!) месье Эдуарда Мэнкса с цветком в петлице пиджака. Все прояснилось! И какой огромной – подумала Гортензия сразу после того, как Спенс закрыл за ушедшими дверь, – какой огромной будет радость ее светлости, ведь она всегда желала этого союза! Гортензия была не в силах скрыть собственного удовлетворения и, когда присоединилась к своим коллегам в комнате для слуг, пела от чистой радости. Ее коллеги, за исключением месье Дюпона, сейчас бросали на нее мрачные взгляды и воздерживались от комментариев.

Элейн сопоставил рассказ Гортензии со сведениями, изложенными на бумаге лордом Пестерном, и пришел к выводу, что описание групповых перемещений изложено его светлостью более чем достоверно. От маленьких компаний постепенно откалывались отдельные личности. Мэнкс остался один в гостиной. Леди Пестерн пребывала в своей комнате в одиночестве до появления Гортензии. Сама Гортензия и Уильям перемещались по всему дому. То же относилось к Спенсу. Элейн уже собирался отложить карандаш, как вдруг вспомнил о мисс Хендерсон. Она ушла к себе вскоре после начала вечера и оставалась предположительно у себя вплоть до прихода к ней Фелисите, о чем она тут же уведомила леди Пестерн. Странно, подумалось ему, что он выпустил из памяти мисс Хендерсон.

Но предстояло выяснить еще множество подробностей и ввести их в общую картину. Элейн снова заглянул в заметки лорда Пестерна. В 9.26, как отмечалось там, лорд Пестерн, находившийся тогда в бальном зале, вдруг вспомнил о сомбреро, в котором решил предстать перед публикой при исполнении своего номера. В таблице запись была краткой и выглядела так: «9.26. Я. Бальный зал. Сомбреро. Найти. По всему дому. Уильям. Спенс. И т. д.»

О сомбреро слуги говорили охотно и вспомнили, какой поднялся в доме переполох, когда начались его поиски. Это произошло сразу за последним событием, о котором поведал Уильям. Фелисите и Ривера находились в кабинете, мисс Хендерсон поднималась наверх, сам Уильям топтался на лестничной площадке, когда из бального зала вылетел лорд Пестерн с криком: «Где сомбреро?» Минуты не прошло, а поиски были уже в полном разгаре. Спенс, Уильям и лорд Пестерн вели их по разным направлениям. Нашла же в конце концов сомбреро мисс Хендерсон (к ней, без сомнения, относилось сокращение «и т. д.») – оно лежало в шкафу на лестничной площадке. Лорд Пестерн появился с сомбреро на голове и триумфально возвратился в бальный зал. Во время суматохи Спенс, искавший в прихожей, обнаружил на столике письмо, адресованное мисс де Сюзе.

В этом месте рассказ был прерван впечатляющей стычкой между Спенсом, Уильямом и горничной Мэри. Мистер Спенс, как возмущенно заметил Уильям, сделал все, чтобы не передать письмо мисс Фелисите сразу, как оно появилось в доме. Уильям отрицал, что знал что-либо о письме, и, по его словам, не открывал дверь никакому посыльному. Все отрицала и Мэри. Ничего о письме не знали остальные. Спенс, видимо, полагал, что кто-то из его коллег лжет. Элейн спросил, видел ли кто-нибудь конверт. Гортензия с ненужной аффектацией выкрикнула, что подобрала конверт с полу в спальне мадемуазель. Фокс вместе с Уильямом устроил летучий коллоквиум на тему изучения содержимого мусорных ящиков; Уильям в страшном возбуждении убежал и вскоре вернулся триумфатором со смятым и грязным конвертом, который и выложил на стол перед Элейном. Тот сразу опознал шрифтовые особенности машинки лорда Пестерна и спрятал конверт в карман.

– Я убежден, мистер Спенс, – смело заявил Уильям, – что никакого окружного рассыльного не было.

Предоставив слугам возможность обсудить эту тему, Элейн продолжил проверку графика лорда Пестерна. Все еще не успокоившийся Спенс сказал, что, обнаружив письмо на столике в холле, поднялся с ним наверх, в гостиную, где застал только свою хозяйку, мисс Уэйн и мистера Мэнкса, который, по его мнению, недавно пришел сюда из столовой. Выйдя на лестничную площадку, Спенс встретил мисс де Сюзе, выходившую из кабинета, и отдал письмо. Сверху доносился шум, свидетельствовавший, что поиски сомбреро продолжаются. Спенс был готов присоединиться к ним, когда раздался победный клич лорда Пестерна, и только после этого вернулся на половину слуг. Он даже заметил время – 9.45.

– И как раз в это время, – сказал Элейн, – леди Пестерн и мисс Уэйн собираются оставить мистера Мэнкса одного в гостиной и подняться наверх. Мисс де Сюзе и мисс Хендерсон уже у себя в комнатах, а лорд Пестерн вот-вот начнет спускаться вниз с сомбреро на голове. Мистеры Беллер и Ривера в бальном зале. Остается сорок пять минут до отправления компании в «Метроном». Что же происходит далее?

Однако надежды Элейна оказались напрасными. Если не считать приведенного выше рассказа Гортензии о ее посещении дам наверху, узнать еще что-либо существенное от слуг не удалось. Они разошлись по своим комнатам за несколько минут до отъезда хозяев в «Метроном», Спенс и Уильям спустились в прихожую, чтобы помочь джентльменам надеть пальто, подать им шляпы и перчатки и проводить к машинам.

– Кто помогал мистеру Ривере одеться? – спросил Элейн.

Этим человеком оказался Уильям.

– Вы ничего в нем не заметили? Чего-нибудь необычного, хотя и не слишком бросающегося в глаза?

– У джентльмена было… смешное ухо, сэр, – без обиняков заявил Уильям. – Красное и немного кровоточило. Как у боксера, если так можно выразиться.

– А раньше в тот вечер вы не замечали этого? Когда наклонялись над мистером Риверой, обслуживая его, например, во время обеда?

– Нет, сэр. Впервые я увидел это ухо лишь перед уходом господ.

– Вы уверены?

– Готов поклясться, – решительно сказал Уильям.

– Будьте осторожнее, делая такие заявления, Уилл, – с беспокойством посоветовал Спенс.

– Я знаю, что прав, мистер Спенс.

– Как, на ваш взгляд, он получил это телесное повреждение? – спросил Элейн.

Уильям усмехнулся, как стопроцентный кокни.

– Ну, сэр, я бы сказал, что, извините за выражение, джентльмен схлопотал в ухо.

– Кто мог это сделать, по-вашему?

Уильям ответил, не раздумывая:

– Судя по тому, как мистер Эдуард Мэнкс бережно поддерживал правую руку левой и как свирепо убитый джентльмен смотрел на него, я бы сказал: мистер Мэнкс, сэр.

Гортензия разразилась потоком чрезмерных и лестных похвал по адресу мистера Мэнкса. Месье Дюпон широко развел руками и, как бы подводя итоги, воскликнул: «Великолепно! Этим объясняется все!» Мэри и Миртл тараторили каждая сама по себе, а Спенс и мисс Паркер, повинуясь единому порыву, вскочили и в ужасе крикнули дуэтом: «Это НЕДОПУСТИМО, Уильям!».

Элейн и Фокс оставили слуг в большом возбуждении и начали спускаться по лестнице в прихожую.

– Каков же итог этой маленькой дружеской встречи, – хмыкнул Элейн, – кроме подтверждения графика старого Пестерна вплоть до момента, когда до отбытия компании оставалось полчаса?

– Черт возьми, сэр, мы узнали всего-навсего, – пожаловался Фокс, – что каждый из них в течение хотя бы некоторого времени оставался наедине с самим собой, мог взять ручку от зонтика, принести ее в кабинет, вставить в ручку и закрепить в ней клеем маленький стилет, а потом сделать Бог знает что еще. Каждый из них!

– Вы подразумеваете и каждую женщину, Джилл?

– Пожалуй, да. Хотя не будем торопиться.

Элейн протянул Фоксу график и собственные заметки. Они подошли к выходу и уже закрыли за собой внутреннюю стеклянную дверь.

– Подумаем в машине, – сказал Элейн. – Я полагаю, из всего этого удастся кое-что выжать, Фокс. Пошли.

Но когда Элейн уже взялся за ручку наружной двери, Фокс как-то непонятно хрюкнул, Элейн обернулся и увидел на лестнице Фелисите де Сюзе. Она была в дневном наряде и в неярком свете прихожей казалась бледной и измученной. Секунду они смотрели друг на друга через стеклянную дверную панель, а затем девушка сделала рукой нерешительное и какое-то незаконченное движение. Элейн выругался про себя и вернулся назад в прихожую.

– Вы хотите поговорить со мной? – спросил он. – Что вас подняло в такую рань?

– Не могла спать.

– Сочувствую, – сказал он из вежливости.

– Думаю, мне нужно поговорить с вами.

Элейн кивнул Фоксу, вошедшему в прихожую следом.

– Наедине, – сказала Фелисите.

– В этом деле инспектор Фокс работает вместе со мной.

Она с неудовольствием посмотрела на Фокса.

– Ну да все равно… – сказала она и, поскольку Элейн молчал, добавила: – Боже мой!

Она стояла на третьей ступеньке от подножия лестницы, стояла без стеснения, прекрасно сознавая, какую представляет собой картину.

– Лайла сказала мне, – начала она, – про вас и про письмо. Я имею в виду, что вы его у нее отобрали. Я думаю, у вас составилось довольно туманное представление, будто бы я послала Лайлу выполнить вместо себя грязную работу, верно?

– Это не имеет значения.

– Я была совершенно bouleversee[31]31
  Выбита из колеи (франц.).


[Закрыть]. Я знаю, ужасно было посылать ее туда, но, между прочим, я думаю, она с радостью занялась этим. – Элейн обратил внимание на то, что верхняя губа Фелисите полнее нижней и что улыбка у нее кривая. – Дорогая Лайла, – продолжала она, – ведет не слишком богатую событиями жизнь, поэтому ее безумно занимают мелкие треволнения других людей. – Она посмотрела на Элейна уголком глаза и добавила: – Мы все ее обожаем.

– О чем вы хотите спросить меня, мисс де Сюзе?

– Вы не могли бы отдать мне письмо? Прошу вас!

– В свое время вы его несомненно получите.

– Не сейчас?

– Боюсь, сейчас это невозможно.

– Довольно печально, – сказала Фелисите. – Я полагаю, мне следовало по-настоящему во всем признаться.

– Если это относится к нашему делу, – согласился Элейн. – Я занимаюсь только смертью мистера Риверы.

Она прислонилась спиной к перилам, вытянула ноги и, посмотрев вниз, приняла такое положение, чтобы Элейн мог их как следует разглядеть.

– Я предложила бы вам пойти куда-нибудь, где можно посидеть, – сказала она, – но, похоже, здесь единственное место, где за углом не притаился второразрядный шпик.

– Тогда останемся здесь.

– С вами не очень легко разговаривать.

– Мне очень жаль. Буду рад выслушать все, что вы хотите нам сообщить, но, сказать по правде, у нас впереди тяжелый день.

Они стояли, испытывая взаимную неприязнь. «Она превратится со временем в продувную штучку, – думал Элейн. – Возможно, ей нечего на самом деле сказать; у меня есть кое-какие факты, но я затрудняюсь сказать, в чем именно их смысл». – «Минувшей ночью я не обратила на него внимания, – думала Фелисите, – и напрасно. Если он узнает, каким на самом деле был Карлос, он будет презирать меня. Он выше Неда. Хорошо бы он оказался на моей стороне и оценил мои мужество, молодость и привлекательность. Например, что я моложе Лайлы, а у меня уже двое возлюбленных. Интересно, какого сорта женщины ему нравятся. Пожалуй, мне страшновато».

Она опустилась на ступеньку и обхватила руками колени – юная, немного похожая на мальчишку, подобие gamine[32]32
  Гамен, уличный мальчишка (франц.).


[Закрыть].

– Все об этом проклятом письме. Нет, конечно, не проклятом, поскольку оно от человека, в которого я очень влюблена. Вы наверняка прочли его.

– Увы, да.

– Мой дорогой, меня это не волнует. Только, вы сами в этом убедились, письмо, между прочим, имеет секретность номер один, и я буду чувствовать себя неуютно, если все это выйдет на поверхность, тем более что оно абсолютно никак не связано с вашей маленькой игрой. Не может быть ничего менее к ней относящегося.

– Прекрасно.

– Но мне кажется, я доказала все, что нужно, не так ли?

– Вы сделаете удачный ход, если добьетесь этого.

– Ну что же, попробую, – сказала Фелисите.

Элейн устало слушал, пытаясь не упускать смысла произносимых слов и прогоняя мысли об ускользающем времени и жене, которая скоро проснется и увидит, что его нет дома. Фелисите рассказала, что переписывалась с Г. П. Ф. из «Гармонии» и в его советах звучало такое глубокое понимание, что она почувствовала настоятельную, как удар копытом, потребность встретиться с этим человеком, но, хотя его письма становились все более личными, он настаивал на сохранении инкогнито. «Все эти Купидоны и Психеи мало что значат в жизни и ничего не дают», – сказала она. Затем она получила письмо, о котором идет речь, и Эдуард Мэнкс появился с белым цветком в петлице, и внезапно она, никогда прежде не обращавшая особого внимания на старину Неда, ощутила в себе астрономическую влюбленность. Потому что в конце концов мысль о том, что все это время Нед, который и был Г. П. Ф., пишет такие фантастические вещи, бодрит и в один прекрасный момент обрушивается на тебя, как груда пересохших кирпичей, разве не так? Здесь Фелисите сделала паузу и, приняв высокомерный вид, добавила с некоторой поспешностью: «Вы понимаете, что к этому времени бедняга Карлос для меня стал просто невыносим. Я хочу сказать, что простой, как выеденное яйцо, он увял в моих глазах. И еще: к Карлосу это уже не относилось, поскольку я явно была не в его вкусе, мы охладели, и я знала, что это его не волнует. Вы понимаете, что я хочу сказать?»

– Вы хотите сообщить мне, что расстались с Риверой друзьями?

Фелисите неопределенно покачала головой и подняла брови.

– В такой форме ваш вопрос звучит очень значительно, – сказала она. – Просто все, что было, тихо-мирно умерло.

– И между вами, например, между четвертью и половиной десятого в кабинете не было никакой ссоры? Или позже – между мистерами Мэнксом и Риверой?

Последовала долгая пауза. Фелисите наклонилась вперед и подергала ремешок туфли.

– В конце концов зачем вы забиваете себе голову этими ничтожными мелочами? – не слишком уверенно проговорила она.

– А эти мелочи совершенно не соответствуют истине?

– Я знаю, – громко и весело сказала она и посмотрела Элейну в лицо. – Вы посплетничали со слугами. – Она игривым тоном обратилась к Фоксу: – Ведь он этим занимался?

– Не могу знать, мисс де Сюзе, – вежливо ответил Фокс.

– Как вы могли! – набросилась она с упреками на Элейна. – Кто же вам все это наговорил? Гортензия? Бедняжка мистер Элейн, вы не знаете Гортензию. Она последняя лгунья! Не может без вранья, слабоумная. Это у нее патологическое.

– Значит, никаких ссор не было? – гнул свое Элейн. – Между кем-либо из вас?

– Дорогой, разве я не говорила вам?!

– Тогда почему мистер Мэнкс ударил по уху мистера Риверу?

Фелисите открыла рот и вытаращила глаза. Затем подняла вверх плечи и зажала зубами кончик языка. Элейн мог поклясться, что она поражена, и тут же стало ясно, что своим вопросом он доставил ей удовольствие.

– Не может быть! – сказала она. – Честно? Нед ударил? Должна признать, что это справедливое возмездие. Когда это произошло? До того как мы отправились в «Метроном»? После обеда? Когда?

Элейн пристально посмотрел на нее.

– Я думал, вы сами расскажете мне об этом.

– Я? Но клянусь вам…

– Была ли у мистера Риверы кровь в ухе, когда вы разговаривали с ним в кабинете? Как следствие ссоры, хотя вы утверждаете, что никакой ссоры не было.

– Дайте подумать, – проговорила Фелисите и положила голову на скрещенные руки, чтобы спрятать глаза. Но движение было недостаточно быстрым. Элейн уловил панику в ее взгляде.

– Нет, не было, я уверена, – неторопливо произнесла она приглушенным голосом, поскольку рот ее был закрыт руками.

Наверху, где лестница выходила на первую площадку, изменилось освещение. Элейн посмотрел туда. Там, в тени, застыла Карлайл Уэйн. В ее фигуре и позе еще сохранялись остатки прерванного движения, как если бы она сбегала вниз и вдруг замерла, – стоп-кадр на киноленте, чтобы выделить какое-то важное мгновение. Поверх склоненной головы Фелисите Элейн сделал неуловимое движение рукой, прервавшее спуск Карлайл. Фелисите заговорила снова:

– В конце концов кто-то немного погорячился. Ведь не каждый день на неделе одни люди превращают в лист цветной капусты уши других людей из любви к прекрасным глазам. – Она подняла голову и посмотрела на Элейна. – Он жестоко поступил, мой любимый Нед, до чего же он мил!

– Ну, уж хватит! – резко сказала Карлайл. – Это чересчур!

Со сдавленным криком Фелисите вскочила на ноги.

– Здравствуйте, мисс Уйэн, – приветствовал ее Элейн, – доброе утро. Вы не могли бы высказать свои соображения, – почему мистер Мэнкс оставил отметину на ухе Риверы? Он ударил его, вы знаете об этом. Почему?

– Если для вас это так важно, – высоким голосом сказала Карлайл, – то потому, что Ривера поцеловал меня, когда мы столкнулись с ним на лестничной площадке.

– Мой Бог! – воскликнул Элейн. – Почему же вы не сказали раньше? Неужели вправду поцеловал вас? Вам было приятно?

– Не будьте круглым дураком! – закричала Карлайл и бросилась наверх.

– Должна сказать, – проговорила Фелисите, – что Карлайл предстает не в лучшем свете.

– Извините нас, – сказал Элейн. Он и Фокс ушли, Фелисите сосредоточенно разглядывала собственные ногти.

3

– Побриться, принять ванну, – сказал Элейн в машине, – и, если повезет, два часа поспать. Я еду домой. Вещественные доказательства передам экспертам. А как вы, Фокс? Трой с удовольствием приютит вас.

– Премного благодарен, сэр, но не хотел бы беспокоить миссис Элейн. Есть одно местечко…

– К черту ваши местечки. Я сыт по горло вашими нарушениями субординации, юноша. К дьяволу. Вы едете к нам домой.

Фокс принял это необычное приглашение с покорным видом. Вынул очки, записную книжку Элейна и график лорда Пестерна. Элейн провел ладонью по подбородку, передернулся, зевнул и закрыл глаза.

– Чертово дело, – пробормотал он и как будто задремал.

Фокс принялся что-то шептать себе под нос. Машина свернула с Кливден-плейс на Гросвенор-плейс, а затем на Хайд-Парк Корнер.

– Шу-шу-шу, – продолжал нашептывать Фокс, глядя в график лорда Пестерна.

– Вы бормочете, – не открывая глаз, сказал Элейн, – как доктор Джонсон по дороге в Стритхэм. Не выскажете ли вслух свои соображения, дружище Фокс?

– Я понимаю, что вы думаете по поводу этого проклятого графика.

– Что я думаю? Четвертуйте, утопите меня, но я не знаю, что думаю.

– Наш клиент, мужского или женского пола, сэр, – вы знаете мою точку зрения – должен был побывать в бальном зале и взять там часть стержня зонта, в гостиной – чтобы прихватить стилет, и остаться в одиночестве в кабинете – чтобы закрепить клеем стилет в куске стержня.

– По завершении пути выяснится, что вы обходили гору кругом.

– Это только часть горы, не более того. По словам молодой леди – я имею в виду то, что сказала вам мисс Уэйн, сэр, – этот зловещий зонтик был в полном порядке перед обедом, когда мисс заглянула в бальный зал, и, по ее же словам, его светлость в это время у себя в кабинете выламывал пули из патронов. Если было действительно так, то он не имел шанса сотворить что-то с зонтом до обеда. Более того, это согласуется с утверждением его светлости, которое сможет подтвердить Беллер, если кто-нибудь проснется, а именно: он разобрал зонт на части после обеда. Для смеха.

– Верно.

– Итак, что же получается? Если график не содержит неточностей, то после разборки зонта его светлость ни разу не оставался один в кабинете.

– И единственный раз, когда ему можно было остаться одному, он носился взад-вперед по дому в поисках сомбреро и орал во весь голос.

– Не выглядит ли это как попытка обеспечить себе алиби? – спросил Фокс.

– Да, бригадир Фокс, хотя алиби довольно необычное.

Он вполне мог держать тюбик с клеем у себя в кармане.

– Да, а еще часть зонтика и стилет и, улучив минутку во время всеобщего переполоха, мог изготовить дротик.

– Ха! А если он принес все это сюда, в «Метроном» и сделал дротик здесь?

– О, боже! Когда и как?

– А если в туалетной комнате? – предположил Фокс.

– А когда же он вставил дротик в револьвер? Не забывайте, что Скелтон осмотрел его непосредственно перед началом выступления.

Машина встала – на Пикадилли была пробка. Фокс с грустью подумал о Грин-Парке, Элейн не открывал глаз. На Биг-Бене пробило семь.

– Черт возьми! – выругался Фокс и уперся ладонью в колено. – Черт возьми, а как вам покажется такое предположение? Что если его светлость одному ему известным дьявольским способом вставил дротик в револьвер, когда сидел за своими барабанами? На виду у всех, когда играл оркестр, а у него были паузы? Чего только не добиваются люди, когда действуют нагло. И каких только не плетут небылиц, сэр! Я понял, откуда взялись небылицы в нашем деле. Из «Похищенного письма»[33]33
  Рассказ Э. А. По.


[Закрыть]. Принцип: если делать что-то достаточно очевидное, никто не обратит на это внимания.

Элейн открыл один глаз.

– «Похищенное письмо», – сказал он и открыл второй глаз. – Фокс, вы моя шпаргалка, мой раритет, мое objet darf[34]34
  Здесь: «сокровище» (франц.).


[Закрыть], моя самая большая bijouterie[35]35
  Здесь «жемчужина» (франц.).


[Закрыть], будь я проклят, если в ваших словах не блеснула истина. Продолжайте. Давайте поразмыслим над вашей идеей.

Они непрерывно говорили, пока машина не дотащилась до cul-de-sac[36]36
  Тупик (франц.).


[Закрыть] Ковентри-стрит, где находилась квартира Элейна.

Утреннее солнце заливало светом маленькую прихожую. Под репродукцией с картины Беноццо Гоццоли[37]37
  Итальянский живописец 15 в., раннее Возрождение.


[Закрыть] несколько снежно-белых георгинов отбрасывали зыбкие тени на пергаментного оттенка стену. Элейн удовлетворенно осмотрелся.

– Трой не разрешено вставать раньше восьми, – сказал он. – Начните с душа, Фокс, а я за это время переговорю с ней. Возьмите мою бритву, подождите секунду. – Он исчез и быстро возвратился с полотенцами. – В половине девятого перекусим. Комната для гостей в полном вашем распоряжении, Фокс, спите спокойно.

– Премного благодарен, – сказал Фокс. – Могу я передать с вами свои приветствия миссис Элейн, сэр?

– Она будет очень рада им. Вы увидитесь с ней попозже.

Трой уже проснулась в своей белой комнате и сидела на кровати в ореоле кудряшек вокруг головы.

– Ты похожа на фавна, – приветствовал ее Элейн, – или на бронзовый георгин. Как ты сегодня утром?

– Спасибо, замечательно. А ты?

– Как видишь. Бесприютный, не сподобившийся миропомазания и лишенный всего, что относится к цивилизованному миру.

– Плохо дело, – сказала Трой. – Ты выглядишь, как тот джентльмен на шестиметровом полотне в Люксембурге. Помнишь, на нем мятая в пятнах рубашка и он во все глаза смотрит на Париса из-за великолепных пышных занавесей? Я думаю, картина называется «Безнадежный рассвет»! А его неразборчивая возлюбленная спит на слоноподобном ложе. Помнишь или нет?

– Не помню. Но уж коли речь зашла о неразборчивых спящих женщинах, не поспать ли и тебе еще немного?

– Господи, пожалей меня! – посетовала Трой. – Меня не кусали мухи це-це. И прошло девять часов, с той поры как я легла в кровать, чтоб ее черти унесли.

– Замечательно, замечательно.

– Что случилось, Рори?

– Нечто такое, что нам не нравится.

– Не может быть.

– Ты все равно узнаешь, поэтому я могу в двух словах рассказать тебе, в чем дело. Помнишь того вульгарного аккордеониста – мы его видели на сцене – у него еще такие зубы и волосы.

– Ты хочешь сказать…

– Кто-то проткнул его подобием кинжала, сделанного из куска зонтика и стилета.

– Поразительно!

Элейну пришлось дать некоторые пояснения.

– Так-так, но когда, – Трой пристально посмотрела на мужа, – ты должен быть в Скотленд-Ярде?

– В десять.

– Чудесно. У тебя целых два часа на отдых и завтрак. Доброе утро, дорогой.

– Фокс в ванной комнате. Я знаю, что недостаточно чист для дамской спальни.

– Кто сказал?

– Если не возражаешь – никто. – Он обнял жену и склонил голову. – Ты не возражаешь, Трой, если сегодня у нас погостит Фокс?

– Нет, если ты этого хочешь, дорогой.

– Да, хочу. Как сильно, по-твоему, я люблю тебя?

– Слов мне недостаточно, – сказала Трой, подражая позднему Гарри Тейту.

– Мне тоже.

– Мистер Фокс уже выходит из ванной, ступай и ты туда.

– Вы правы. Доброе утро, миссис Куиверфул.

По пути в ванную комнату Элейн заглянул к Фоксу. Тот лежал в комнате для гостей на кровати – без куртки, но безукоризненно аккуратный; это относилось к его влажным волосам, выбритому до блеска подбородку, даже к рубашке, плотно облегающей его рельефные мышцы. Он лежал с закрытыми глазами, но сразу открыл их, как только в комнату заглянул Элейн.

– Я зайду за вами в половине десятого, – сказал Элейн. – Вы знаете, бригадир Фокс, что чуть не стали крестным отцом?

Глаза Фокса расширились от удивления, поэтому Элейн закрыл дверь и, насвистывая, пошел в ванную.