Текст книги "Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы"

Автор книги: Найо Марш

Соавторы: Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

3

В кабинете управляющего доктор Кертис созерцал Бризи с видом осторожного удовлетворения.

– Он в порядке, – сказал доктор и, ловко переместившись за спину Бризи, подмигнул Элейну. – Вероятно, он принимал что-то посильнее моего средства, но я привел его в чувство. Он в порядке.

Бризи взглянул на Элейна и одарил его торжествующей улыбкой. Дирижер был бледен и слегка потел. На лице читалось явное облегчение. Доктор Кертис промыл шприц в ванночке с водой, стоявшей на столе, и убрал его в саквояж.

Элейн отворил дверь в вестибюль и кивнул Фоксу, который встал и пошел к нему. Теперь они вдвоем погрузились в созерцание Бризи.

Фокс откашлялся.

– Alors, – осторожно начал он и остановился. – Evidemment, – продолжил он, – іі у а ип avancemant, п 'est-cepas?[20]20
  Итак, видимо, мы продвинулись вперед, не так ли? (франц.).


[Закрыть] – Он сделал паузу, еле заметно покраснел и уголком глаза взглянул на Элейна.

– Pas grand’ chose[21]21
  Не слишком (франц.).


[Закрыть], – пробормотал Элейн. – Однако, как говорит Кертис, он сделал это ради нашей цели. Между прочим, бригадир Фокс, вы делаете успехи. И акцент стал слабее.

– Не хватает практики, – пожаловался Фокс. Бризи, ясными глазами смотревший на противоположную стену, весело рассмеялся.

– Замечательно себя чувствую, – заявил он.

– Он получил хорошую дозу, – сказал доктор Кертис. – Не знаю, что он предпочитал, но сейчас он в состоянии наркотического опьянения. И в порядке. Сможет отвечать на вопросы. Сможете, мистер Беллер?

– Мне хорошо, – дремотным голосом ответил Бризи. – Ящик с птицами.

– Н-да… – Элейн явно был в сомнении.

– Faute de mieux[22]22
  За неимением лучшего (франц.).


[Закрыть], — мрачно добавил Фокс.

– Точно, – сказал Элейн, взял стул и поставил его перед Бризи.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне кое-что, – начал он. Бризи лениво перевел взгляд с противоположной стены на Элейна, и тот увидел глаза дирижера, которые из-за огромных зрачков казались нарисованными, и разум в них отсутствовал.

– Вы помните, – спросил он, – чем занимались в доме лорда Пестерна?

Ответа пришлось ждать долго.

– Давайте помолчим. Гораздо приятнее не разговаривать. – Голос Бризи звучал, казалось, сам по себе, отдельно от тела.

– Поговорить иногда тоже невредно.

Доктор Кертис отошел от Бризи и, словно бы сам себе, пробормотал:

– Начните, подтолкните его – он сможет продолжить.

– За обедом, должно быть, царило веселье, – заговорил Элейн. – Был ли Карлос доволен собой?

Безвольно изогнутая рука Бризи покоилась на столе. Выразительно вздохнув, дирижер погрузился поглубже в кресло и лег щекой на локоть. Через секунду-другую голос зазвучал снова, без всякого сознательного усилия с его стороны. Монотонные звуки, казалось, сами собой соскальзывают с едва двигавшихся губ.

– Я сказал, что он делает глупость, но в конечном счете ничего не изменилось. «Послушай, – сказал ему я, – ты сумасшедший!» Конечно, очень жаль, что он накинулся на меня, когда я попросил его принести сигареты.

– Какие сигареты?

– Он никогда не выполнял мои просьбы. Я так заботился о нем. Я был для него чистое золото. Я ему говорил. «Слушай, – сказал я ему, – она не хочет заходить так далеко. Она обижена, как дьявол, и тот парень злится, и что такого, если другая девушка к тебе безразлична?» Я знал, будет беда. «И старый ублюдок не хочет этого, – сказал я. – Он притворяется, что ему все равно, но это чушь, потому что на самом деле ему такой поворот не по нраву». Все впустую. Предупреждение не помогло.

– Когда это было? – спросил Элейн.

– Время от времени. Можно сказать всегда. И когда мы были в такси и он рассказал, как тот парень ударил, я ему сказал: «Вот и приехали – что я тебе толковал?»

– Кто его ударил?

Бризи долго молчал, потом вяло повернул голову.

– Кто ударил, Бризи?

– Я не расслышал вашего вопроса. Ну и компания! Достопочтенный Эдуард Мэнкс, сама серьезность, и завтракает в «Тармаке» с мисс Фелисите де Сюзе, которая, естественно, связана с ним узами по женской линии. Ее приемный отец – лорд Пестерн и Бэгот, но если вы спросите меня, дело в разбитой любви. Cherchez la femme[23]23
  Ищите женщину (франц.).


[Закрыть].

Фокс оторвал голову от своих заметок и с некоторым интересом взглянул на Бризи.

– И женщина в этом деле, – сказал Элейн, – это…

– Носит смешное для женщины имя.

– Карлайл?

– Мне это кажется глупым, но что из того? Им это нравится. Иметь два имени сразу. Пестерн и Бэгот. А я могу раскусить обоих, будьте покойны. Пытаются надавить на меня. Прекрасный шанс! Орут на меня. Угрожают написать в треклятый журнальчик. Он и его пушка – и где он сейчас?

– Надавить на вас? – спокойно повторил Элейн. Он понизил голос, чтобы уравняться с Бризи хотя бы в этом. Два голоса звучали одинаково бесстрастно и вяло, каждый словно бы сам по себе. Со стороны казалось теперь, что два незаинтересованных наблюдателя обмениваются, как во сне, репликами, хотя могли бы понимать друг друга вовсе без слов.

– Он, должно быть, знал, что я не поддамся на это, говорил Бризи, – но, следует признать, действовал неуклюже. Постоянный ангажемент. Премного благодарен. А что будет с оркестром?

Бризи негромко засмеялся, зевнул, прошептал:

– Извините, – и закрыл глаза.

– У него эйфория, – сказал доктор Кертис.

– Бризи, – громко сказал Элейн. – Бризи.

– Что?

– Лорд Пестерн хотел, чтобы вы взяли его на постоянную работу?

– Точно. Он и его проклятые-распроклятые холостые патроны.

– Хотел, чтобы вы уволили Скелтона?

– Во всем виноват Карлос, – неожиданно громко и с жалобными интонациями сказал Бризи. – Он все это придумал. Бог мой, как он злился!

– Кто злился?

– После моего рассказа, – в голосе Бризи послышались хитроватые нотки.

– Лорд Пестерн?

– Его светлость? Не смешите меня!

– Сид Скелтон?

– Когда я ему рассказал, – таинственно зашептал Бризи, – он стал похож на убийцу. Честное слово, не мог успокоиться.

Он поудобнее устроил голову на ручке и погрузился в глубокий сон.

– Он проспит восемь часов, – сказал доктор Кертис.

4

В два часа ночи пришли уборщицы, пять женщин среднего возраста; полиция впустила их, и они проследовали через вестибюль в ресторан со своим немудреным снаряжением. Сесару Бонну очень не понравился их приход – он посетовал на то, что теперь журналисты, которых отослали отсюда, коротко сообщив им, что у Риверы случился сердечный приступ и он умер, дождутся женщин и накинутся на них с расспросами. Он послал к уборщицам своего секретаря Дэвида Хана.

– Их нужно заставить молчать любой ценой. Вы понимаете – любой ценой?

Из ресторана слышался гул пылесосов. Двое из команды Элейна некоторое время понаблюдали за тем, как идет уборка. Теперь они вернулись в вестибюль и, присоединившись к дежурным полицейским, бесстрастно посматривали на расположившихся здесь людей.

Почти все оркестранты спали. В неловких позах они скрючились на маленьких стульях. Их костюмы были обсыпаны пеплом. Они тушили свои сигареты о пустые пачки, подметки ботинок, спичечные коробки или швыряли их в урны – и теперь запах окурков наполнял все помещение.

Леди Пестерн казалась спящей. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, и глаза ее были закрыты. На лице появились лиловатые тени, и от крыльев носа к уголкам рта пролегли глубокие морщины. Щеки обвисли. Она чуть заметно шевельнулась, когда ее муж, молчавший перед тем долгое время, сказал:

– Эй, Нед!

– Что, кузен Джордж? – с опаской спросил Мэнкс.

– Я докопался до сути.

– В самом деле?

– Я знаю, кто это сделал.

– В самом деле? И кто же?

– Я категорический и принципиальный противник смертной казни, – сказал лорд Пестерн и, надув щеки, посмотрел на полицейских, стоявших группой поодаль. – Поэтому свои догадки я оставлю при себе. Пусть барахтаются сами. Убийством должен заниматься психиатр, а не вешатель. Что касается судей, то они – шайка самодовольных старых садистов. Пусть пошевелят мозгами. Они не дождутся от меня помощи. Бога ради, Фе, перестань ерзать.

Фелисите свернулась в кресле, которое облюбовала с самого начала. Время от времени руки ее исчезали в пространстве между обитыми материей подлокотниками и сиденьем. Казалось, девушка что-то искала там. Она делала это украдкой, бросая косые взгляды на соседей.

– Что это, Фе? Что ты потеряла? – спросила Карлайл.

– Носовой платок.

– На, возьми мой и успокойся, – сказал лорд Пестерн и бросил ей платок.

Обыск тем временем продолжался. Карлайл, дорожившая своей независимостью, нашла процедуру раздражающей и неприятной. У дежурной по туалету были соломенного цвета волосы, крупные искусственные зубы и жесткие белые ладони. Она воплощала в себе такт и бескомпромиссность.

Наконец из мужского туалета вернулся последний обысканный – Сид Скелтон, и в то же самое время из кабинета управляющего вышли Элейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пестерн открыла глаза.

– Мы закончили предварительное расследование, – начал Элейн («Предварительное!» – фыркну лорд Пестерн), – и, думаю, получили достаточную информацию, а потому можем отпустить вас по домам. Мне очень жаль, что пришлось задержать вас так надолго.

Все вскочили. Элейн поднял руку.

– Есть, правда, одно ограничение. Надеюсь, вы все понимаете и отнесетесь к нему терпимо. Те из вас, кто находился с Риверой в непосредственном контакте или имел доступ к револьверу лорда Пестерна, как и те, кто, с нашей точки зрения, мог по достаточным основаниям быть причастен к обстоятельствам, приведшим к смерти музыканта, будут находиться у себя дома под надзором полиции. Мы в свою очередь получим ордера на обыск. Если обыск покажется нам необходимым, мы воспользуемся этими ордерами.

– Изо всей этой ерунды… – начал лорд Пестерн и был прерван.

– Наблюдение устанавливается, – продолжал Элейн, – над лордом Пестерном и членами его компании в ресторане, мистерами Веллером и Скелтоном… Думаю, это все. Благодарю вас, леди и джентльмены.

– Будь я проклят, если соглашусь с этим. Послушайте, Элейн…

– Сожалею, сэр. Боюсь, что буду вынужден настоять на своем решении.

– Джордж, ты не раз предлагал свои умозаключения представителям закона и всегда оказывался в дураках, – сказала леди Пестерн. – Пошли домой.

Лорд Пестерн неприязненно оглядел жену.

– У тебя с волос съехала сетка, – сказал он, – и что-то выпирает над талией. Следи за одеждой. Я всегда утверждал…

– Что касается меня, – обратилась леди Пестерн непосредственно к Элейну, – я готова принять ваши условия. Со мною, уверена, согласны моя дочь и племянница. Фелисите! Карлайл!

– Фокс, – бросил Элейн.

Леди Пестерн, полная достоинства, пересекла вестибюль и остановилась у дверей. Фокс разговаривал с одним из полицейских в штатском, который отделился от группы, расположившейся у входа в ресторан. Фелисите протянула руку Эдуарду Мэнксу.

– А ты разве не идешь, Нед? Ты не побудешь с нами?

Преодолев секундное замешательство, он взял ее руку.

– Дорогой Эдуард, – сказала от двери леди Пестерн. – Мы были бы вам так признательны.

– Конечно, кузина Сесиль, конечно.

Фелисите все еще держала его руку. Он посмотрел на Карлайл.

– Пошли?

– Да, конечно. Спокойной ночи, мистер Элейн, – сказала Карлайл.

– Спокойной ночи, мисс Уэйн.

Они вышли в сопровождении полицейского.

– Я хотел бы побеседовать с вами, мистер Скелтон, – сказал Элейн. – Все остальные, – он повернулся к оркестрантам и осветителю, – могут быть свободны. Вас известят, когда понадобятся ваши показания. Еще раз сожалею, что пришлось задержать вас так надолго. Всего хорошего.

Официанты и электрик ушли сразу. За ними разом поднялись музыканты.

– А как будет с Бризи? – спросил Хэппи Харт.

– Он крепко спит, но его придется разбудить. Я прослежу, чтобы его доставили домой.

Харт потоптался на месте и посмотрел на свои руки.

– Не знаю, что вы думаете, – сказал он, – но он в порядке. Я имею в виду Бризи. Хочу сказать, что он взвалил на себя чересчур тяжелую ношу. Он очень нервный. Страдает бессонницей. И принимал лекарство от нервов. Но у него все на месте.

– С Риверой он был в хороших отношениях?

– В хороших. Точно. Они ладили. – Музыканты заговорили разом, перебивая друг друга. Харт добавил, что Бризи был очень внимателен к Карлосу и здорово помог ему в Лондоне.

Все, кроме Скелтона, горячо поддержали слова Харта. Барабанщик стоял в стороне от своих коллег. А те смотрели на него. У высокого смуглого Скелтона были узкие глаза и длинный нос, маленький рот и тонкие губы. Он немного сутулился.

– Ну, если пока все, – с тревогой в голосе сказал Хэппи Харт, – то спокойной ночи.

– Мы записали все адреса, Фокс? Прекрасно. Благодарю вас. Спокойной ночи.

Оркестранты с инструментами в руках гуськом вышли. В прежние времена, когда такие заведения, как «Метроном», «Квэгс» и «Хангериа», работали до двух ночи, музыканты играли до закрытия, а потом, случалось, подрабатывали на вечеринках в частных домах. Все были лондонцами и принадлежали к той категории людей, что с бледными лицами и синевой на подбородке возвращаются домой, когда струи воды из громадных шлангов уже окатывают Пикадилли и Уайтхолл. Дети ночи, они спокойно укладывались в свои постели, когда на улицах уже дребезжали тележки первых молочников. Летом раздевались на рассвете под пронзительный гвалт воробьев. С таксистами, дежурными в туалетах, официантами и швейцарами они разделяли профессиональное разочарование в роде человеческом.

Элейн проводил их взглядом, затем кивнул Фоксу. Тот подошел к Сесару Бонну и Дэвиду Хану, которые томились у дверей кабинета.

– Джентльмены не возражают пройти к себе в кабинет? – осведомился он. Двое вместе с Фоксом скрылись за дверью.

Элейн повернулся к Скелтону.

– Итак, мистер Скелтон.

– Что за причина задерживать меня? – спросил Скелтон. – У меня, как у всех, есть дом. И, черт меня побери, если я чем-либо могу быть вам полезен.

– Очень сожалею. Мы доставляем вам неудобства, я понимаю, но помочь нам вы можете.

– Не вижу, каким образом.

Дверь конторы открылась, и из кабинета вышли два констебля, между которыми, подобно неуклюжей кукле висел Бризи Беллер. В лице ни кровинки, глаза полуоткрыты. Он дышал с хрипом и, словно обиженный ребенок, издавал жалобные звуки. За этой компанией шел доктор Кертис. Бонн и Хан наблюдали за процессией из кабинета.

– Все в порядке? – спросил Элейн.

– Да. Осталось только запихнуть его в пальто.

Полицейские поддерживали Бризи, пока доктор с трудом напяливал на него тесное, облегающее фигуру пальто. Во время этой операции дирижерская палочка Бризи упала на пол. Хан подошел и поднял ее.

– Вы не представляете, – сказал он, печально глядя на палочку, – как он был хорош. Сейчас на него больно смотреть.

Доктор Кертис зевнул.

– Эти ребята уложат его в постель, – сказал он. Если во мне больше нет нужды, то я пошел, Рори.

– Счастливо, – попрощался Фокс и вернулся в кабинет. Полицейские, волочившие Бризи, удалились.

– Замечательная картинка для соседей, – зло сказал Скелтон, – видеть, как первоклассного дирижера тащат домой двое лбов из полиции.

– Они будут очень тактичными, – отозвался Элейн. – Присядем?

Скелтон сказал, что уже насиделся до онемения седалища.

– Бога ради, давайте приступим к делу. С меня достаточно. В чем вопрос?

Элейн вынул записную книжку.

– Вопрос о дополнительной информации, – сказал он. – Мне думается, вы можете ее дать. И давайте действительно приступим к делу.

– Почему я? Мне известно не больше, чем другим.

– Неужели? – неопределенно проговорил Элейн и посмотрел на потолок. – Как вам нравится в качестве барабанщика лорд Пестерн?

– Бездарь. Что из того?

– Другие тоже так считают?

– Да, естественно. Дешевый трюк. Потому что Беллер – сноб. – Скелтон сунул руки в карманы и принялся расхаживать взад-вперед, как будто обуреваемый негодованием. Элейн ждал.

– Когда случается что-то наподобие сегодняшнего, – громко заговорил Скелтон, – сразу становится видно, как все прогнило. Я не стыжусь своей работы. Да и с какой стати мне стыдиться, черт возьми? Работа непростая, но мне нравится. Приходится попотеть, и не слушайте, если кто-то говорит вам, что даже в самой хорошей музыке, которую мы играем, ничего нет, – он говорит ерунду. В ней много чего есть. Ум и нелегкие раздумья стоят за каждой вещью.

– Я ничего не понимаю в музыке, – сказал Элейн, – но мне думается, что с технической точки зрения вашу музыку можно назвать чисто интеллектуальной. Или я несу вздор?

Скелтон пристально посмотрел на Элейна.

– Вы недалеки от истины. Конечно, многое из того, что нам приходится исполнять, – мусор. Им, – он кивнул головой в сторону ресторана, – это нравится. Но есть совсем другие вещи. Доведись мне выбирать работу, я стал бы последователем Маккоя. В стране, где жизнь устроена по-человечески, это несложно. И я смог бы сказать: «Вот что я могу, и это лучшее из того, что умею» – и пойти по верному пути. Я коммунист, – во весь голос заявил он.

Элейн вдруг совершенно отчетливо увидел перед собой лорда Пестерна, промолчал, и Скелтон заговорил снова:

– Понимаю, что работаю на самую гнилую часть общества, но что я могу изменить? Такова моя работа, и я обязан ее выполнять. Ну а это дело! Старый, дошедший до точки наркоман позволяет лорду делать из себя дурака на моих инструментах, да еще они на пару придумывают какие-то заплесневелые фокусы! Могло ли мне такое понравиться? Где же тогда мое самоуважение?

– Как оно все получилось? – спросил Элейн.

– Бризи придумал это, потому что…

Скелтон замолчал и подошел к Элейну.

– Слушайте, какой помощи вы от меня ждете? Что вы хотите?

– Как и лорд Пестерн, – чуть ли не весело сказал Элейн, – я хочу знать правду. Беллер, по вашему утверждению, придумал это, потому – что?

– Я вам уже сказал: Беллер – сноб.

– А остальные согласились?

– У них нет никаких принципов. Да-да, конечно, согласились.

– А Ривера, например, не возражал?

Скелтон густо покраснел.

– Нет.

Элейн увидел, как оттопырились карманы Скелтона – он сжал кулаки.

– А почему?

– Ривера обхаживал девицу. Приемную дочь Пестерна. Хотел выглядеть героем в глазах старика.

– И это вас очень разозлило, верно?

– Кто это сказал?

– Беллер.

– Он?! Еще один продукт так называемой цивилизации. Вы только посмотрите на него.

Элейн спросил, знал ли Скелтон об употреблении Беллером наркотиков. Скелтон, казалось, разрывавшийся между желанием фанатика выговориться и какими-то опасениями, сказал в конце концов, что Бризи – дитя своего времени и обстоятельств. Он побочный продукт циничного и обезверившегося общества. С губ барабанщика слетали готовые лозунги. Элейн слушал, наблюдал и чувствовал, как растет его интерес.

– Мы все знали, – говорил Скелтон, – Бризи принимает лекарства, чтобы поддерживать себя в форме. Даже он знал об этом – лорд Пестерн. Он все пронюхал и, думаю, догадывался, где Бризи их достает. Можете мне поверить. Бризи перепробовал их прорву. Горазд был на всякие выдумки. Немного болтлив. Зато всегда умел нас убедить. Занимался какими-то темными делишками с этим даго.

– Риверой?

– Именно. Бризи любил дурацкие шутки. Мог вставить кому-нибудь в сакс пищалку или тайком засунуть маленький колокольчик под крышку рояля. Как ребенок. Однажды между клавишами аккордеона напихал бумагу, так что играть на нем стало невозможно. Естественно, перед репетицией. Ривера явился во всем блеске, волосы в бриолине, и заиграл. Ни звука. Бризи ухмыльнулся так, что его лицо разъехалось на две части, а ребята захихикали… Вам хорошо смеяться. А Ривера перевернул все вверх дном: дрожал от злости и орал, что уходит из оркестра. Бризи пришлось пуститься во все тяжкие, чтобы его удержать. Такая была история.

– Дурацкие шутки, – промолвил Элейн. – Такое увлечение всегда казалось мне любопытным.

Скелтон пристально посмотрел на него.

– Слушайте! – воскликнул он. – Не нужно ничего выдумывать. С Бризи все в порядке. Он никогда не пошел бы на такое. – Он рассмеялся и прибавил с пренебрежением: – Чтобы Бризи прикончил Риверу? Никогда в жизни!

– А что касается привычки к наркотикам… – начал Элейн, но Скелтон нетерпеливо прервал его:

– Давайте не будем об этом! Это частность. Я вам уже сказал: мы все знали. По субботам он ходил на вечеринки в какую-то компанию.

– А что за компания, не знаете?

– Нет, никогда не спрашивал. Меня это не интересует. Как-то раз я пытался сказать ему, что он плохо кончит. Ему не понравилось. Он – мой босс, и я заткнулся. Нужно было бы порвать с Бризи и уйти в другой оркестр, но я привык к ребятам, к тому же они работают лучше многих.

– Вам не доводилось слышать, откуда он брал наркотики?

– Никогда ничего не слышал, – пробормотал Скелтон.

– Но, может быть, вы имели какое-то мнение?

– Может быть.

– Не хотите поделиться со мной?

– Я хочу знать, куда вы клоните. Я должен защищать себя, так ведь? Я предпочитаю говорить начистоту. Вы отметили, что, поскольку я осматривал пушку Пестерна, значит, мог запихнуть в дуло эту дурацкую штуковину от зонтика. Почему вы ходите вокруг да около?

– Скоро перестану, – сказал Элейн. – Я задержал вас именно из-за этого обстоятельства, а еще потому, что до того, как вы ушли с помоста и лорд Пестерн занял ваше место, вы с ним пробыли некоторое время наедине. Насколько я пока могу судить, как будто связи между вашим возможным соучастием в преступлении и тем фактом, что Беллер злоупотреблял наркотиками, нет. Будучи офицером полиции, я обязан заниматься наркоманами и теми, кто их снабжает отравой. Если вы в состоянии помочь, я буду вам благодарен. Итак, вы не знаете, откуда Беллер добывал наркотики?

Скелтон колебался, брови сошлись на переносице, нижняя губа выпятилась вперед. Размышлял и Элейн. Какое стечение обстоятельств, какой злой рок или какие неудачи сформировали стоявшего перед ним человека? Каким стал бы Скелтон, повернись его жизнь иначе? Проявлением чего именно: честности или неосознанного ощущения себя жертвой – были его взгляды, резкость, подозрительность? В какой мере этими качествами определялись его поступки? И наконец, Элейн не мог не задать себе этого вопроса: мог ли он быть убийцей?

Скелтон облизал губы.

– Торговля наркотиками, – заговорил он, – сродни любому преступлению в капиталистическом обществе. Настоящие преступники – это боссы, бароны, верхи. Но сами они своих рук не марают. В сети попадает мелкая рыбешка. Вы должны помнить об этом. Глупые сантименты и большая говорильня здесь без толку. У меня нет оснований доверять полиции в этой стране. Очень эффективная машина для защиты ложных идей. Но наркомания – зло с любой точки зрения. Все в порядке. В этом деле я готов сотрудничать. Я скажу, где Бризи брал наркотики.

– И где же, – терпеливо проговорил Элейн, – он их брал?

– У Риверы, – сказал Скелтон. – Да! У Риверы.