Текст книги "Бремя"

Автор книги: Наталия Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Глава 18 Бес

Черновик моей жизни с чудовищными ошибками и кляксами лежит передо мной в тщетной надежде на поправки. Я перелистываю исписанные грехом страницы, и кровь стынет в жилах от стыда и невозможности исправления. Ведь только подумать: никогда, ни при каких условиях они не будут переписаны, сколько бы ни прошло времени, моя ложь и преступления так и останутся пребывать в печальной памяти содеянного людьми.

Кто залепил мои глаза жвачкой, оставив брести на ощупь в лесу страстей? Кто спутал дороги и загородил от меня бутафорией тщеславия единственную дверь, в которую нужно было войти?

В тот вечер, когда после нескольких лет разлуки Андрей снова оказался до невозможности близко и восстало из небытия с такими муками преодоленное прошлое, в тот вечер Ванесса сразу же приняла решение не вступать с ним ни в какие отношения, не отвечать на его звонки, которые, она была уверена, вспоминая его вчерашний устремленный на нее взгляд, непременно последуют, и не встречаться с ним ни при каких обстоятельствах. Это решение далось не без борьбы: втайне все-таки хотелось узнать, что привело бывшего мужа в Штаты. Она почти знала ответ, но услышать его от самого Андрея было непреодолимой потребностью, как необходима любая победа мелкому честолюбию.

Безотчетное, назойливое желание снова увидеть его начало овладевать ею спустя несколько дней. Несса боролась с этим желанием и гнала его, как могла, стараясь отвлечься домашними делами, лекциями в колледже или чем-нибудь еще, но как только оставалась не занятой, но, бывало, даже посреди занятости запретная мысль внезапно и неотступно возвращалась. Ощущение его непосредственной близости в этом большом и все еще чужом городе странно будоражило ее и не давало покоя. Воспоминания об их общем прошлом становились все более настойчивыми. Иногда, оставшись дома одна, она открывала домашнюю телефонную книжку на «M», смотрела на номер Майкла подолгу, будто пытаясь увидеть в цифрах подсказку своей дилемме, набрать или не набрать, и ей казалось, что Андрей в эту минуту тоже сидит где-то в горной усадьбе Майкла у телефона с теми же самыми сомнениями, и подними она трубку, раздастся его густой голос: « Я ждал, что ты позвонишь...».

У Артура неожиданно, как нарочно, выдалась срочная командировка в Вашингтон. В другое время он был бы рад поездке – ему нравился город, он учился там в университете и имел огромное количество приятелей. В Вашингтоне же находился его любимый музей «Коллекция Дункана Филлипса», в котором он подрабатывал, будучи студентом, и по картинам которого позже скучал. Теперь же он собирался в дорогу через силу и в тревоге. Ему не хотелось расставаться с женой, даже на несколько дней. Он боялся, что разлука, хотя и кратковременная, может разрушить трудно дающуюся близость, какая начала устанавливаться, как казалось ему, между ними. Но он должен был ехать, поездка была важна для бизнеса, и он собрался.

Артуру не нравилось, когда жена садилась за руль. Беспокойство его зашкаливало, если она брала машину и забывала потом позвонить в назначенный срок, он хорошо знал недопустимую для водителя, постоянную ее рассеянность. Но на этот раз Несса настояла на том, что сама отвезет мужа в аэропорт. Почему это было для нее необходимо? Ей хотелось испытать себя в момент расставания, первой за время их супружества. Хотелось почувствовать, «о ком из них двоих она будет думать и тосковать, да и будет ли думать и тосковать о ком-либо». У Артура щемило сердце и путались мысли от нежелания оставлять жену одну, Ванесса же сосредоточилась на своем «тесте», так и сидели они молча всю дорогу. Самолет уходил по расписанию, и времени для прощания оставалось немного. Зарегистрировав рейс, они стояли в центре голубого высокого павильона отбытия, держась за руки, оба растерянные, как заблудившиеся дети, и не отрываясь смотрели друг на друга. О, если бы можно было знать, о чем говорят глаза другого! Скольких ошибок тогда удалось бы избежать супружеским парам... Артур ждал, что жена попросит его остаться, скажет, что не может ни дня без него, и тогда он бы, может, отменил поездку, придумал бы что-нибудь или бросил бы все и никуда не поехал. Она же, негодуя на себя, ощущала целый клубок неясных, запутанных чувств – раздражение, вину и нетерпение, ей хотелось уйти, исчезнуть («Скорее бы кончилась эта мука, еще одна минута, и она сорвется, вырвется, добежит до ближайшего моста и бросится вниз»), вперемежку со странной колющей жалостью к этому, так и не ставшему близким и непонятно почему любящему ее человеку. Странное негодование и странная жалость смешались в ней.

– Я буду считать часы до твоего возвращения, – проговорила она, прижавшись холодными губами к его щеке, и на какой-то миг сама себе поверила.

Артур целовал ее лицо, руки, а потом уходил, оглядываясь, пятясь, нервничая, что-то говорил, помахивая, высокий лоб его бледнел и напрягался. Наконец, скрылся за постом контроля, потом снова показался, стройный встревоженный, и снова помахивал. Несса еще с минуту стояла, отражая подступавшее со всех сторон отчаяние. Потом добралась до парковки и села в машину... Куда бы ни идти, что бы ни делать, только не звонить ему и не искать с ним встречи, подумала она об Андрее. Проехав чуть меньше мили, она прирулила к обочине, выключила мотор, положила измученное лицо в ладони и разрыдалась...

Двигавшиеся позади нее автомобили замедляли ход, мгновенно создавая пробку. С грохотом и огнями взлетающий с аэродрома самолет уносил вверх того, чья любовь не смогла спасти ее ни от одиночества, ни от раздвоенности, ни от этих вот слез подспудного горя, прорвавшегося из души посреди столпотворения машин, ледяного любопытства и чужих сердец.

* * *

Ванесса не спала первую ночь после отъезда Артура. Но как-то удался разговор с ним по телефону уже часов около двенадцати, он звонил уже дважды по приземлении:

– Как ты, голубка моя?

– У меня все хорошо... уже скучаю, возвращайся скорее...

– Я тоже скучаю, думаю о тебе. Ложись спать. Я позвоню утром. Люблю тебя.

– Не беспокойся обо мне. Тебе тоже надо отдохнуть с дороги... Буду ждать звонка завтра... – ответила она.

И, как только положила трубку, началась гроза, ночь почернела в считанные минуты, и искусственные огни не помогали. По небу стремительно одна за другой пролетели две серебряные ленты молний, и раскатисто, властно прогремел гром, а потом, как перед потопом, полил сплошной страшный ливень. Несса подошла к окну, прижалась горячим лбом к прохладному стеклу, в которое стучал частый дождь и с тоской подумала: «Я погибла, погибла. И все, что было хорошего, погибло вместе со мной. Я не могу отделаться от мыслей о нем, не могу о нем не думать, где он, что он, почему не звонит?». Она знала внутренним чувством, что Андрей все еще здесь, что не уехал в Россию. Нет, он не уехал, чувствовало ее сердце, а остался и ждет...

* * *

Весь следующий день, после краткого разговора с Артуром – он спешил на конференцию и звучал удивительно бодро и свежо на другом конце провода, – выдавшийся особенно солнечным и ясным, она не выходила из дому, и солнце раздражало – и маялась, и томилась, что-то убирая в шкафы, потом опять вытаскивая, перекладывая с места на место какие-то кофточки, шарфики, маечки, недовольная собой, недовольная всем на свете, но к вечеру как-то успокоилась, и как только успокоилась – раздался звонок, и, не подняв еще трубки, учуяла шестым чувством, кто звонил, несколько секунд стояла у телефона, обхватив себя за плечи, но, наконец, ответила: «Алло...» и услышала глубокое и густое: «Я здесь, внизу, можно войти?». Просьба прозвучала, как приказание, или это старая собачья преданность вновь ожила в ней... Ванесса нажала на кнопку парадной, открыла, разрешила, подчинилась, и, пока Андрей поднимался в лифте, быстро подумала, что так или иначе ее борьба с собою кончилась, хотя выиграла не та, которая хотелось ей, чтобы выиграла.

Андрей вошел, Несса стояла у окна в бежевом легком платье, почти сливаясь с тюлевой пеной занавесок. Она была нереальна и недоступна, он это сразу ощутил и... напрягся телом. Чем недоступнее, тем желаннее. Но желание и без того уже перешло границы здравого смысла. И уверенность в прежней власти своей над нею окончательно покинула его, слишком велик теперь разрыв между ними: не переступить... и перепрыгнуть страшно. Все же он пошел к ней: «Я совсем не вижу твоего лица из-за занавески. Дай хоть разглядеть тебя...».

– Зачем ты здесь? – спросила она, прямо глядя на него, и вдруг сама поразилась, этот же самый вопрос она задала ему в последнюю их встречу, в доме Деда, после похорон Вассы. Сколько воды утекло с тех пор, а она все еще барахтается в той же запруде. И сквозь дымчатую вуаль памяти увидела, как в кино, их свидание тогда, ночью, свою отчаянную надежду на примирение и, спустя один только час, вместо примирения – удар в солнечное сплетение, предательство, которое, казалось, невозможным было пережить. Но пережила, худо ли, бедно ли – пережила. Несса попыталась вспомнить, что ощутила она, будучи той, прежней, Иваной, что была неизмеримо чище ее нынешней, что она ощутила, когда он сказал ей о другой женщине своей, ожидающей ребенка... Нет, не ревность, а чувство невыносимой оставленности и отверженности. Но и это прошло. Чужие они теперь друг другу, потому что боль полынью поросла. Горько, но уже не трагично. И, в самом деле, зачем он приехал сюда, зачем пришел в ее дом? Чтобы старое ворошить, перекладывать ненужное и отжившее, как сама она в ступоре и бессмысленном трансе часами иногда перекладывает одежду в шкафах.

Ванесса вышла из своего временного укрытия, села в кресло у журнального столика, предложила гостю сесть:

– Что будешь – кофе, чай? Муж возвращается из командировки через три дня. А через неделю мы уезжаем в Майями. Как надолго вы в Нью-Йорке?».

И все-таки не клеилась у нее эта роль чужой жены под его пристальным взглядом... И это дурацкое «вы»... Не сходит ли она с ума?

– Почему ты поменяла имя? – спросил Андрей просто, но голос его дрожал.

– А почему ты изменил мне? – вопросом на вопрос ответила она.

– Ты ушла... и я сделал ошибку...

– Как всегда. Опять я виновата. Хотя на этот раз, в самом деле, ты прав. Я, действительно, виновата. И тоже сделала ошибку. Но не в том, что ушла от тебя, а в том, что когда-то в тебя поверила. Ты пришел говорить о наших ошибках?

– Я пришел сказать, что ты мне нужна... Я за тобой приехал.

Ванесса почувствовала, что от последних его слов у нее перехватило дыхание. «Ты мне нужна», – как долго она ждала в той, прежней жизни, что он скажет это. Но в этой жизни так желанные прежде слова прозвучали плоско, неубедительно. Она не верила им, и в то же время ей хотелось, чтобы он продолжал убеждать и уговаривать, ей вдруг безумно захотелось увидеть его на коленях перед собой, как тогда в другой жизни лучшая ее часть, лучшая ее предшественница стояла перед ним на коленях в доме Деда после часа страстной любви, еще не подозревая о его измене.

– Где твоя семья? У тебя, кажется, должен был родиться ребенок. – Как не удерживала себя, но спросила. И от ответа опять стеснило в груди (оказывается, все еще глубоко сидит эта боль, как инфекция, не поддающаяся никакому лечению).

– У меня дочь родилась.

Вот оно – горе, он лишил ее этой дочери, подумала она, лишил дочери и лишил детей, потому что после жизни с ним у нее навсегда отпала охота иметь их.

«Получила? Не нужно было спрашивать», – укорила она себя с досадой. Вот если можно было бы стереть и вопрос, и ответ, и спросить о чем-нибудь другом, незначащем, как, например: «Ну, как твои дела в газете?» или что-то в этом роде. Но нельзя повторить. К сожалению, ничего нельзя повторить начисто и заново.

– Я сейчас один. Я ушел... – Андрей подбирал подходящее выражение для своей мысли и удивился тому, что то, что приходило на ум, по сути ничего не выражало, не выражало той внутренней борьбы, предшествующей непростому решению оставить Тамару с ребенком и ехать в Америку, чтобы искать иголку в стоге сена, единственную иголку, без которой никак не сшивалась его жизнь. Но он ничего такого не смог сказать, а только повторил: – Ушел от нее, когда понял, что ты мне нужна.

– Тебе не кажется, что все это слишком поздно? К тому же я теперь замужем. Ты разве не заметил?

– Ты не можешь быть замужем. Мы с тобой не разведены.

– Для меня отметка в паспорте – не аргумент. Тем более что и имя там у меня – не мое, – она почувствовала, что возражение прозвучало нелепо, и в голове у ней все путается и мешается.

Ей хотелось, чтобы он оставил ее в покое, и в то же самое время ей хотелось, чтобы он не оставлял ее. Противоречивые чувства и желания стали теперь так часто повторяться, что она научилась приспосабливаться к ним.

Андрей смотрел на ее изменившееся, повзрослевшее, но еще более удивительное, как ему казалось, в некоей дымчатой печали лицо, и видел и противоречивость, и то, что она его не забыла, и то, что, несмотря на холодность и чужесть, то общее для них двоих, все еще терзало ее, и особенно это последнее втайне радовало и давало ему надежду.

– Ивана... – он сделал шаг, она не пошевелилась.

Почти ненавидела его в эту минуту. И испугалась, за приступом ненависти всегда прежде приходил приступ любви...

– Извини, но нам не стоит говорить о прошлом. Думаю, что нам не стоит говорить вообще. Я выплакала свои слезы по поводу нас. Если ты еще нет, то я не могу тебе помочь в этом...

– Я был дурак. Прости… – как трудно давались ему слова, которых он прежде не произносил. Слова – новые, а тон – прежний, сам заметил и осекся, замолчал.

– Ты хотел, чтобы я станцевала тебе весь танец сразу, – глядя на него пристально, сказала она, – а я только училась делать первые движения... и после тебя даже ходить разучилась. Надолго...

Да, их жизни теперь – совсем в разных ритмах, совершенно несинхронны. Та сплавка с любимым – слияние в одном дыхании, в одном порыве, о которой грезилось когда-то, оказалась лишь жестокой иллюзией и ничем более. Она не вернется к старым берегам, утекли ее воды оттуда. Но почему же так не хочется, чтобы он уходил? Что за нелепая мечта опять пытается окольцевать с таким трудом нажитую свободу? Свободу от чего? От чего, в сущности, она освободилась? По крайней мере не ото лжи, не от лганья. В нем она запуталась еще больше. Вся ее жизнь теперь – сплошная ложь и на лжи зиждется. Что, если еще одной ложью будет в ее жизни больше? Что теперь это меняет?

– Я приехал сюда ради тебя. Прошу тебя, дай мне шанс... Начнем все сначала...

Хотел сказать так много, когда шел к ней, а теперь не мог ничего выразить из того, что мучило долго.

Андрей уже стоял рядом, и она ощущала такой знакомый, не забытый, оказывается (какая же это страшная сила – поруганная любовь, каждая деталь впечатывается в сердце намертво, как пуля) мускусный, одуряющий запах его.

– Тебе пора идти. Уже поздно, – сказала она, вопреки желанию подойти к нему и обнять.

– Не гони меня. Неужели ты не скучала по мне? Неужели ни разу?..

И тут же встретился с ее холодным взглядом и отступил, осекся.

О, эта обезоруживающая слабость сильного... Обманчивая, как тень. За такую вот мнимую слабость она когда-то полюбила его.

– Тебе, действительно, пора идти, – повторила она уже мягче и, не подав руки, чтобы не выдать дрожь, первой прошла к входной двери и открыла ее...

Он вышел, не найдя, что ответить.

На всю ночь зарядил дождь, и весь следующий день, охваченный ветром, то и дело менял направление, частоту и настроение. И вот уже опять вечер, а не унимается природа, шумит, льет, то негодует и пугает всполохами, то поет и пританцовывает. Почему бы и тебе не войти в эту игривую стихию без зонта, простоволосой и простодушной? Совсем, как прежде, в ранней юности или в детстве, окунуться в небесную влагу и растворить в ней необъяснимую смуту и хоть на какой-нибудь час обрести причастность к стихии... Хлестко бьют капли в лицо, смывая ненужную раскраску... Отсутствие макияжа – тоже прорыв к свободе. Так и миру легче распознать тебя. Гуляющая под дождем женщина, разве не восполнила ты утраченные воды свои этой льющейся с выси благодатью? Разве не охладила непрошеную страсть порывистой прохладой? Шаг за шагом, улица за улицей, а комок все еще стоит внутри, не ослабев, не распустив концы по ветру. Ванесса прошла еще несколько кварталов, и вдруг почувствовала, что кто-то идет за ней под широким, черным зонтом, ускоряясь. Она заторопилась, занервничала, завернула за угол, но мужская фигура (как невероятно отчетливо боковое зрение в такие минуты!) продолжала двигаться, угадывая ее движения. Несса пересекла дорогу, другая сторона оказалась более пустынной: еще не поздно, куда же подевались прохожие и машины?

В нескольких метрах от нее опять захлюпали нетерпеливые шаги. Куда же она забрела? Кто-то явно преследовал ее.

Поскользнувшись в глубокой луже, но удержавшись, она влетела в переулок между домами, и в ту же секунду тяжелая рука опустилась на ее плечо, и голос за спиной сказал: «Мадам, вам не стоит гулять в такую погоду. В такую сырость нетрудно и смерть подхватить...». Рука не отпускала, и Ванесса почувствовала подкатывающий тошнотой ужас и по какой-то глубинной интуиции поняла, что оборачиваться нельзя, что то, что она может сейчас увидеть, выбьет почву из-под ног и сокрушит ее... Но другая, более коварная сила заставила все-таки обернуться.

И сразу же резко, судорожно Несса отпрянула: перед ней стоял тот самый человек, которого она встретила за несколько дней до самоубийства Эрики после паники в метро, тот самый, кто знал о ее преступлении. Тогда ей показалось, что это была лишь галлюцинация, жуткая фантазия уставшего, изнуренного сознания. Теперь же ясно и явно видела испещренное оспой лицо со вспухшими дряблыми веками, широкий нос и пустой взгляд. И как тогда, поразило полное несоответствие выражения этого лица с тоном голоса, будто кто-то другой, как в плохом театре суфлер, произносил за него слова: «Я все еще жду, мадам, и пока никуда не заявил о вас. Но, видите ли, у меня ведь есть и другие дела. Времени у вас совсем мало», – и человек еще крепче сжал ее плечо.

Ванесса, напрягшись всем телом, вырвалась из тисков огромной пятерни и побежала, не оглядываясь, захлебываясь дождем и страхом. Возле дома она кое-как отыскала в кармане плаща ключи, и парадная сопротивлялась, не впуская, и казалось, что странный преследователь настиг и стоит позади, насмехаясь... но, наконец, железо поддалось, уступило, сжалилось, и в одну секунду поднявшись на свой этаж, войдя в апартамент, дрожа, не попадая зуб на зуб, она на все замки на несколько раз закрыла за собой дверь... И тут же, не размышляя и не соображая, что делает, подошла к телефону и набрала номер Майкла. Андрей поднял трубку, послышался его дрожащий от волнения, но решительный голос: «Я буду у тебя через час...». И совсем скоро, кажется, не прошло и часа (с какой же скоростью он гнал по горным скользким дорогам машину), раздался звонок, и Несса уже почти в горячке, на грани истерики, долго кричала во входной микрофон: «Кто там? Кто там? Кто там?», и соседи снизу дали войти, и Андрей, переводя дыхание, прижался к холодной двери и протянул: «Это я... открой», и где-то когда-то давно уже было ей вот точно такое видение («Да не сон ли все это?» – подумала), но он вошел наяву, весь в дожде, там, в горах, тоже буря и ливень, и в пальцах его застряли осколки молний, и она чувствовала их обжигающее прикосновение к коже, пока он снимал с нее мокрое платье и нес под горячий душ и согревал страстью и шептал от счастья: «Глупенькая моя, любимая моя...».

Единственное желание, мучившее его все последние месяцы, было наконец утолено, но не чувствовал он прежней (какое всегда чувствовал в таких случаях) надменной сытости и удовлетворения в смеси с неопределенным сожалением и легким отвращением к жертве, не чувствовал ничего даже похожего на превосходство и победу, но один только необъяснимый страх потерять ту, которую так долго искал, страх оскорбить, обидеть, разочаровать, и, охваченный этим странным страхом, он опускался ниже и ниже, к ногам ее и целовал их, шепча бессвязно: «Прости, прости, прости…». Она же только прижимала ладони к воспаленному, сокрушенному своему лицу и ничего не отвечала.

* * *

«Что же теперь будет?» – думала Несса, когда Андрей ушел, взяв с нее обещание встретиться завтра. – Что будет теперь с ее мужем? Да и который из них ее настоящий муж? И где сама она, настоящая?».

Она понимала, что запуталась окончательно, и стыд, лихорадочный и внезапный, как ангинная температура, поднимался в ней до корней волос. «Я погибла, погибла... – говорила она себе. – Господи, если Ты есть, помоги мне».

Ванесса не открыла штор, пропустила звонок Артура, просто не подошла к трубке, и пролежала в кровати весь почти день, не в силах подняться и, чувствуя, как сквозь щели окон проступал душный день: душил тяжелый, сырой нью-йоркский воздух, душила свинцовая кольчуга измены.

А к вечеру вернулся из поездки Артур, вошел, похудевший, с запавшими глазами, с красными гвоздиками и, переполненный любовью и ожиданием, не ведая о ее падении, опускался перед ней, падшей, на колени и волновался, и радовался, повторяя: «Наконец-то, наконец-то, я с тобой».