Текст книги "Цветик-2 . Обычные судьбы (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

-Дома поешь ещё, раз тогда понравилася, то и щас лишней не будет.

-Что ты, я всем нахвастался, что ел необыкновенную шарлотку от мелкого пацана. Все не верят, вот привезу и дам по мааленькому кусочку – остальное съем сам!! Пусть слюнями давятся!

Раз в полгода Тонковы обязаны были являться на осмотр в детскую больницу, так просил их Сергей Васильевич, который писал каую-то там работу о таких болезнях. Вот в январе и съездила Алина с ним туда. Договорились встретиться в начале тихого часа, чтобы никто не отвлекал. Сергей Васильич велел подняться в отделение, там у него студенты были, и он хотел Игорешку им показать.

В коридоре никого не было, только в дальнем конце пожилая санитрака что-то домывала, ворча. -Неприемный час. Сюда нельзя, – зашумела она на появившихся Алину с Игорьком, а потом вгляделась в них и всплеснув руками, бросила швабру и поспешила к ним:

-Игорёк, какой ты стал! – она обнимала, тормошила его, а он только улыбался:

-Да, Ирина Ивановна, здрассьти!

-Ай как ты вырос. Совсем большой!

Она гладила его по голове одной рукой. а второй смахивала слезы.

-Чё ты ревешь-то, я совсем здоровый. Вот к Сергей Васильичу приехал на осмотр. У меня теперь и дед есть, Иван Петрович, и баушка нашлася. Совсем настоящая! – вывалил Игорешка главные новости. А у Мурки три котенка были, вот.

-Здрассти, Марина! – поздоровался он с молоденькой медсестрой, которая тоже обнимала и тормошила его.

-Я чё? Такой важный?

-Важный, важный. – К ним подошел врач. – Здравствуйте! Пойдем, Игорек. Мы тебя немного помучаем, осмотрим.

-Чё, уколы что-ли?

-Да нет, послушаем, пощупаем.

-Только я немного щекотки боюсь.

-Мы осторожно, пошли.

В кабинете было несколько студентов, все аккуратно и тщательно изучали Игорешку – слушали, вертели во все стороны, заставляли то присесть, то руки в разные стороны разводить. Игорешка упарился.

-Всё, всё, Игорек, прости нас, увлеклись. Ну что, брат, я хочу тебе сказать? – задал вопрос Сергей Васильич. – А то и хочу сказать, что ты здоров, вот что значит «муркотерапия» твоя. Как она, кстати, жива?

-А чё ей сделается? Котятов вот народила, трех, уже выросли, отдали вот добрым людям.

-А мне чего же не предложил?

-А ты, ой, Вы возьмете?

-От такой Мурки-то, еще спрашиваешь?

Тогда ладно, отпущу ещё раз к котам. Она только... су... ой, зараза такая восемь дней с ними шлялася, а я волновался. Я тогда, как она погуляет и окотится, прозвоню, только вот не знаю коты или коши будут.

-Мне все рано, но котенок за тобой!

Пожали друг другу руки по-мужски, крепко, а в коридоре опять Игорешку обнимали две медсестры и санитарка. Радовались ему как прямо родному, говоря, что очень рады, и что за него волновалися.

-Я теперь Тонков, у меня много кого есть, не волнуйтеся, все хорошо.

А мама Алина отдала конфеты и три шарлотки, самолично приготовленные Игорешкой, и опять были охи.

Минька с Филюшкой решили ехать в Анапу – прельстил песочный пляж. Переночевав, утром пошли на море, вот тут уж оторвались оба, плавали и ныряли, пока младший не запросил пощады. И Минька, оставив его у лежака, велел никуда не уходить, а сам пошел ещё продлить удовольствие, заплывая подальше. Филюнька же пожалел о том, что не взял альбом и карандаш, пальцы зудели начать делать зарисовки на морскую тему.

-Минечка, я вечером обязательно возьму альбом, нельзя такое не зарисовать.

После ужина опять пошли купаться, Филюня немного поплавал и пошел рисовать, а Минька как дельфин, плавал и нырял до изнеможения.

Младшенький увлекся, что-то получалось, что-то нет, и как-то застопорился рисунок со стоявшей неподалеку от берега прогулочной яхтой, типа старинной каравеллы, что-то выходило не так. Филюша в расстройстве хотел изорвать все листы..

-Мальчик, извини, но вот здесь надо немного не так, вот смотри под углом в 30 градусов примерно, будет намного лучше.

Возле Филюшки присела молоденькая девушка:

-Если позволишь, я немного исправлю вот тут.

-А ты что ли умеешь?

-Да, представь, три года в детскую художку ходила, подавала большие надежды, – она вздохнула, – но не срослось.

-Ладно, держи.

И они увлеченно стали разговаривать, что-то объясняя и показывая друг другу, не замечая, что потихоньку наступают сумерки и очнулись только от Минькиного вопроса:

-Братик, вы ещё долго будете общаться?

Оба одновременно подняв головы уставились на него, и если у братика на лице была только досада, что им помешали, то у молоденькой девушки даже рот приоткрылся, когда она увидела стоящего перед ними великолепно сложенного и очень симпатичного молодого человека.

Минька улыбнулся, и девушка покраснела.

-Ох, извините, мы нечаянно увлеклись с вашим братом.

Минь, это Маша, – она, представляешь, три года в художке училась и много интересного мне показала и рассказала.

-Очень рад, Маша, а Вы где-то неподалеку остановились или ?

-Ох, как быстро вечер наступил, я и не заметила, нет я минутах в двадцати от моря, ну да ничего, добегу!

-Нет уж! – Минька собрал полотенца и закинув сумку на плечо сказал мелкому:

-Пошли, проводим твою подругу. Ночи здесь слишком темные, и молоденькой девушке одной ходить не надо.

Разговор не клеился, Маша как-то зажалась, Минька тоже помалкивал, один только Филюня говорил не переставая. Проводили девушку Машу до самой калитки, и пошли по резко наступившей темноте к себе в гостиницу. Переоделись и старший повел младшего на аттракционы, обещал же. После завтрака, на пляже Минька опять долго плавал. А выйдя на берег, застал уже привычную картину, девушка Маша и братик голова к голове что-то вычерчивали на мокром песке и ожесточенно спорили.

-"Девочке-то лет семнадцать, наверное, совсем юная!" – подумал Минька, подходя к спорщикам.

-Вы не подеретесь случайно? Здравствуйте, Маша.

-Здрасьте! Ой, не надо мне выкать, я так теряюсь.

-Хорошо, будем на ты, – улыбнулся Минька, не замечая, что от его улыбки девушка как бы подзависла.

И появилась и Аверов подружка по прогулкам. Маша с удовольствием ходила с ними на дальние расстояния, вечерами гуляли по набережной, ели мороженое, сидели в летних кафешках – Минька категорически отверг её предложение платить пополам.

-Не надо делать из меня жлоба, я, в отличие от бедных студенток, работаю и могу себе позволить угостить нашу с братиком подругу хотя бы мороженым, – оскорбился он в первый же раз, пояснив, что и сам был бедным студентом не так давно.

Но вот платные экскурсии... она сразу отказалась, пояснив, что её бюджет на такие цены не рассчитан. Да и вообще двадцатилетняя студентка из Новосибирска оказалась очень компанейской девчонкой, с ней было очень легко и интересно. А Филюшка, что-то такое разглядев в Маше, изо всех сил старался, чтобы его любимый Минечка тоже увидел её. Он всячески нахваливал её и через неделю Аверы без Маши никуда не ходили, Минька с трудом уговорил её поехать с ними на экскурсию, на дегустацию знаменитых вин Абрау-Дюрсо, и на вечернюю прогулку по морю на катере.

– Маша, ну для нас это не расходы, можем мы тебе небольшой подарок сделать?

Маша все больше начинала нравиться Миньке своей разумностью, искренностью и внешне. Она была красива, какой-то неяркой красотой, которую сразу и не заметишь, а вот когда приглядишься-ладненькая, тоненькая, невысокая с длинными светло русыми волосами, какими-то необычными светло зелеными, иногда казавшимися желто-зелеными глазами, даже ниже их мамульки, вся какая-то подвижная как ртуть, она умела находить позитив во всем, даже в небольших неприятностях.

Она переводила все в шутку, так опрокинутый Филюнькой на её празднично-выходное платье стакан с соком, у другой бы вызвал гримасу, надутое лицо или бурчание, её рассмешил:

-Вот, не хотела я с вами этот зверинец смотреть, как раз и получилось, значит, мне туда не надо было.

И ещё утешала расстроенного младшего, чтобы не переживал – все отстирается. Напоминала она Миньке игручего такого котенка с которым так классно было общаться, дурачилась и хохотала от души с Филюнькой, не визжала на американских горках и чем-то неуловимо напоминала мамулю.

Уезжали они, оказалось, в один день и в одно время. До Москвы ехали вместе, Минька упросил свою соседку, пожилую женщину, поменяться с Машей местами, та с удовольствием согласилась – там была нижняя полка, и ехали Аверы с Машей все так же много смеясь и ведя разговоры на всякие темы.

Минька потихоньку подкладывал Маше еды, видя, что девчонка экономит, перебиваясь только чаем с печеньем. Она, было, заикнулась, что не надо, но кто бы стал её слушать, тем более младшенький строил такие умильные рожицы, говоря, что столько много они с Минечкой ну никак не осилят.

В Москве переехали на Ярославский, посадили Машу в поезд. Минька умудрился незаметно сунуть в карман её сумочки пять тысяч, понимая, что девчонке ехать прилично. Договорились созваниваться, обменялись телефонами и расстались, довольные друг другом. И не видели Аверы, что едва поезд отошел, Маша расплакалась – зацепил её Авер.

А Авер, который Минька, через неделю стал ловить себя на том, что ему стало скучно без Машиных разговоров, смешков, восторгов, подколок, и он тут же набрал номер девочки, которая, услышав его голос, радостно закричала в трубку:

-Миша!! Миша, ты мне позвонил!! Я так рада. Только вот зачем ты мне деньги в кармашек засунул, я бы и без них доехала. Но спасибо тебе большое – пригодились.

-Вот видишь, значит так надо было!

И начались у них после этого долгие разговоры обо всем, а Филюнька втихую сказал родителям:

-Вот увидите, Маша Нечаева будет Аверченко, потому что я её для Минечки нашел и выбрал.

Лешниковы в конце мая собрались-таки на УЗИ, не столько Егору хотелось знать пол ребенка, как Лизе. Терзали её, как в том фильме, смутные сомнения, о которых она никому пока не говорила – уж как-то интересно шевелился у неё ребенок. Было ощущение... волны, откуда-то издалека шел толчок, который потом как бы переходил дальше, будто кто-то продолжал движение.

И надо было видеть огромное изумление на лице мужа, сидевшего напряженным в кабинете, сначала когда он услышал стук сердечка, а потом стук как бы раздвоился...

Врач спросил у него:

-Видите?

Егор же не отрывая глаз от черно-белого изображения только и смог ошеломленно кивнуть.

-Что, что там? – вскинулась Лиза.

-Слоеный пирог, – улыбнулся врач, – из двух деток – побольше плод сверху, а поменьше под ним, мамочка, папочка, у вас двойня!

-Не может быть! – не поверила Лиза. – Откуда? Нет и не было в родне у нас двойни!

-Ну, все бывает, а вот сейчас есть, ваш муж подтвердит.

Егор опять молча кивнул, не отводя глаз от картинки, где к свернувшемуся в клубочек человечку побольше вплотную прижимался клубочек поменьше.

Лиза уже встала, поправила одежду, а Егор все также сидел, не двигаясь и ничего не говоря.

-Елизавета Андреевна, – улыбнулся врач, – Ваш муж, похоже, в шоке, что будем делать? Может, нашатырь ему?

-Что? – как-то враз очнулся Егор. – Зачем нашатырь? Я... никак не осмыслю... что у меня, У МЕНЯ!!!скоро будет двое деток!! Лиза!! – он рванулся к ней, подхватил её на руки и заорал: – Лиза! Я... у меня нет слов!! Я даже не счастлив, я охренительно счастлив!! Родная, спасибо!

-Егор, да Егор же, поставь меня!

-Спасибо, доктор!! – Егор повернул сияющее лицо к врачу. – А кто там? Мальчишки или... – он как-то невозможно восторженно добавил, – или доченьки?

-Вы же сами видели, они хитренькие, свернулись, чтобы вы до их рождения поразгадывали загадку, -улыбнулся доктор, много раз видевший реакцию близких, присутствующих при этой процедуре, но восторг вот этого отца был самым сильным и неожиданным.

И не отпуская свою жену Егор вышел из кабинета, осторожно донес её до машины, не замечая, что все, находящиеся в консультации, смотрят им вслед, посадил её на переднее сиденье, сел за руль сам и повернулся к ней:

-Девочка моя, самая славная. Я... – у него прервался голос, и Лиза увидела на его глазах слёзы.

Её несгибаемый, едва выживший, выдержавший столько боли и предательства, никогда не показывающий свои слабости даже ей, её самый лучший во всей вселенной – Егор, едва сдерживал слезы.

Она молча потянулась к нему и, прижавшись к его груди, замерла. Сколько они так просидели обнявшись, так и не запомнили, и словно напоминая, что они здесь не одни – в животе сильно толкнулись.

Лиза охнула, Егор сразу встрепенулся:

-Что?

-Пинаются, – улыбнулась Лиза, – надо же, было у меня где-то далеко внутри подозрение, что может быть там два, но ведь второго сердцебиения и не было?

– Лизонька, я, – у Егора дрогнул голос, – я в восторге, что вас трое, мне абсолютно все равно, кто родится, но то, что сразу два... это такое огромное счастье!! Девочка моя любимая, спасибо тебе!!

-Да, пока есть время, придется привыкать, что внутри пинаются, а не пинается, – задумчиво протянула Лиза.

-Все, приезжает твой Фима, передаешь дела и домой, к папанькам. Кстати, помнишь, мы были у бабульки? Ну, что оберег нам сделала?

-Да, она тебе ещё что-то шепнула на ухо, а ты как уж крутился и не выдавал, что она тебе сказала.

-Она тогда ещё сказала: кого хочешь сильно, тот у тебя и родится. А я сплю и вижу доченьку.

Он положил свою большую ладонь на живот и спросил:

-Доченька? Ты же там есть?

И доченька ответила – конкретным шевелением.

– Поедем скорее домой, меня просто раздирает заорать во всю мочь от счастья.

А в Мухине, во время грозы в кабинете мэра – Дрозд распекал проштрафившихся замов, раздался звонок мобильного. Дрозд хотел было сбросить звонок, но увидев, кто высветился, махнул рукой:

-Идите, завтра я с вас стружку досниму.

-Да? – едва вышли эти горе-замы, тревожно спросил он, Егор позвонил в неурочный час. – Да, Егор, что?

-Сергеич, ты сидишь или стоишь? Если стоишь – сядь.

-Сижу... что, что случилось? – холодея, спросил Дрозд.

-А случилось у нас, дед, огромадное счастье... – Егор сделал паузу и вывалил, – у нас родится двойня!

-Что? Какая двой... двойня?? Два?

-Два, дед, два?

-Кто, девочки? Мальчики?

-Не показались, свернулись клубочком...

Егор в красках описал всю процедуру.

-Боже мой! Лизу дай! Лизонька, Лизонька, я... у меня нет слов!! Вот это подарок для меня, я буду дважды дедом!! Лиза, а у тебя все нормально? – тут же заволновался он. – Когда приедете, через пару недель? Да, побыстрее, надо ещё детскую успеть переделать, человечков-то два. Им места больше надо. Ох, доченька, какую ты мне двойную радость подаришь. Спасибо!! Позволь, я мужикам сам сообщу радостную новость? Да, конечно, хвастаться буду им долго.

Распрощавшись с детьми, как он называл Лешниковых, немного посидел с блаженной улыбкой. А потом рванул на выход, надо же было обрадовать папашек такой вестью. И сидели вечером три счастливых мужика и прикидывали, кто у них родится:

-Егорке двух девочек подавай, – бурчал Вишняков. – А нам парня надо, хоть одного!

-Не, два пацана – это сила, и им вдвоем легче будет!! – восклицал Лева.

-А мне, мужики, все равно, кто, я за полтора года столько приобрел – доченьку, зятя, вас, теперь ещё внуки через два с половиной месяца будут... – Дрозд зажмурился. – Дыхание перехватывает, никакие материальные блага и всякие прочие достижения не сравнятся с тем, когда тебя с двух сторон обнимут детские ручонки такие пухленькие, в первязочках и шумнут: «Деда». Я как кот Матроскин, вдвое щастливее стану, нет, не вдвое, а окончательно! Съезжу-ка я в выходные на источник, что-то меня, не особо во что-то верящего, потянуло.

-И мы с тобой – искупнуться всем не помешает, да и свечки поставить за здравие всем нам! – тут же встрепенулся Левыч.

И рванули в выходной в Богданово, там восстанавливался и оживал мужской монастырь, много лет в его помещениях размещались то склады, то мастерские, то какие-то однодневные кооперативные цеха. Вишняков, бывавший там лет пять назад, изумился:

-Ай да монахи, посмотри, как муравьи трудятся, какую красоту уже навели!! Главный храм, полностью отреставрированный внутри, монастырский двор, вымощенный местным камнем, везде цветы, кусты, все побелено, покрашено, невосстановленные здания, обнесены сеткой, везде покой и тишина. В самом храме, на службе было немноголюдно, и Дрозду было по душе такое, он осмотрелся: большое помещение было наполнено солнечным светом, льющимся из больших окон – солнечные лучи играли на иконостасе, выполненном в двух цветах – зеленом и золотом. Деревянный светлый пол придавал храму какую-то невесомость, казалось, парит он над землей. Негромкое бормотание священника, тихие вздохи, шелест одежд, запах горящих свечей – все это располагало, а Дрозд, обводя взглядом иконы, натолкнулся на серьезный и внимательный взгляд Богородицы с младенцем на руках, и как по невидимой нити, пошел к этой иконе. Он не знал ни одной молитвы, просто стоял смотрел в эти многовидящие и мудрые, немного печальные глаза, и мысленно, ничего не прося для себя, благодарил за выпавшее ему на позднем сроке жизни счастье. А просил он только одного – чтобы его дети и внуки были здоровы!

Потом был источник. Вода +5 бодрила, надо было окунуться три раза по три с головой, кто-то ухал, кто-то с разгону окунался, Андрей сделал все как положено – утерся, оделся и вышел на улицу, ощущая себя... Непонятно ощущал он себя, как после хорошей бани, где пробыл пять часов – тело казалось невесомым, и как бы свалилась с плеч какая-то тяжесть. И что-то повело его... он резко отошел в сторону, поднялся повыше, по лестнице, ведущей вверх от источника, мало кто поднимался, если только любопытные мальчишки. И вот, стоя на этой лестнице, Дрозда накрыло, он, сам от себя не ожидая такого... рыдал – взахлеб. И были эти рыдания светлыми, и становилось ему легко-легко. Ринувшегося было за ним Левку остановил молоденький монашек:

-Подождите, не надо ему мешать, поверьте, ему сейчас очень хорошо, его душа очищается.

-Точно! – сказал Вишняков. – Я ещё от своей бабули слышал – если в храме слезы текут сами – это душа очищается.

И впрямь, Дрозд, минут через пятнадцать спустившийся к ним, выглядел как-то не так, взгляд у него стал не обычный, хмуро-напряженный, а какой-то просветленный, как бы умытый изнутри.

Потом его деятельная натура не дала ему покоя, зашли в монастырскую лавку, там продавался хлеб и молочные изделия, производимые в монастыре – на подворье имелись коровы и овцы. Попробовав масло и сметану, Андрей поговорил с женщиной, торговавшей в монастырской лавке, та послала за отцом -настоятелем, и после переговоров и уточнений, а также монастырского чая на травах и с местным медом, уезжали они с договоренностью о сотрудничестве. Дрозд пообещал в течение ближайших двух недель найти им место под монастырскую лавку в городе и, если все устроит братию, то пусть привозят и торгуют своими такими вкусными продуктами в Мухине. И глядишь, поскорее восстановят свой и сейчас уже величественно-красивый монастырь, да и городу польза.

Игорь Михайлович с мамой и Соней ехал в Новороссийск, к бабе Тоне. Всю дорогу он не отлипал от окна, ему было интересно всё, вопросы сыпались из него, как горох из рваного мешка.

-Какой у вас любопытный мальчик, – заметила сидевшая на соседней полке женщина средних лет.

-Нормальный я, чем больше знаешь, тем лучше ум развивается. Мне папка говорил, что наш мозг много чего запоминает, надо только не лениться.

-Надо же, и кто у нас папа – профессор?

-Папка у нас – самый лучший папка! – не стал вдаваться в подробности Игорешка.

Алина про себя улыбнулась – дама, может, ждала, что сын назовет профессию, а ребенок сказал как надо. Слышал бы это Тонков – нос сразу кверху задрал. До сих пор в глубине души она сильно опасалась, что наскучит её бабнику размеренная семейная жизнь, но Тонков удивлял все больше. Он очень трепетно и бережно относился ко всем своим домочадцам – с первых же дней поладил и проникся уважением к бабе Тоне, искренне любил детей, обожал по-прежнему что-то читать им, хитрил правда понемногу. Начинал покашливать и хрипеть, и тогда не выдерживал Игорешка, ворчал и забирал книгу, начиная читать дальше, читал хорошо, четко произнося слова, но ударение делал частенько неправильно, папка улыбался, поправляя его, ребенок с такой памятью сразу запоминал.

Все реже у него в речи слышались словечки типа:'вона, тама, тута, злюся, ругаюся,' одно только 'лесли' никак не уходило из его речи. Баб Тоня посоветовала не заострять внимание на этом, говоря, что ребенок постепенно отвыкнет.

Папка остался дома на хозяйстве, на недельку, потом должен был прилететь самолетом, отвезя предварительно опять беременную кошку дедуне Иван Петровичу. Игорешка ворчал, кряхтел, но отпустил свою Мурку к котам – обещал же Сергей Васильичу котенка, слово надо держать. Стоически приготовился долго ждать её, а Мурка управилась за три дня.

Алина насторожилась было из-за задержки Тонкова по работе, была у неё мыслишка, не завелась ли дама сердца, но Тонков все так же неудержимо желал свою жену, был очень нежным и внимательным, да и верный Быков не раз говорил ей, что у Саныча разговоры только про семью, а когда он начинает говорить про каждого, у него сияют глаза.

-Изменился Саныч с вами неузнаваемо, и так трясется над всеми. Не зная его раньше, никогда не поверишь, что вот два года назад это был... – он замялся, – совсем другой человек.

Весь Мишкин коллектив с нетерпением ждал и радостно встречал Игорёшку. Тот первоначально обходил все кабинеты, с мужиками здоровался по-взрослому, женщинам говорил комплименты, замечал новую кофточку или прическу и честно говорил, нравится ему или не очень.

А потом начиналось его 'Почему?' Все сотрудники дружно обожали чудо-мальчишку, охотно общались с ним, а папка раздувался от гордости. Игорек полюбил вести разговоры с главбухом Мариной Ивановной, женщиной предпенсионного возраста:

-Ивановна, привет! Чё скажешь? Как твое здоровьичко? Давление как, спина не болит? Чё сынок, не расстраивает больше? Внучок в садик пошел?

-Игорек, здравствуй, – хохотала Марина Ивановна. – Ты как бабулька со скамейки у подъезда, про все надо тебе знать.

-А чё, сама же жалилася на сынка-то, я и запомнил.

-А у тебя как? Мурка твоя, Кнопка, ребята в классе? – в тон ему спрашивала главбух.

Игорешка обстоятельно отвечал, что в классе все нормально, хвалила Надежда Ивановна его письмо -выправляется заметно. -Мурка обгулялася, обгулялась то есть, теперь вот жду котятков, тебе не надо? Кнопка ничё, обзываться меньше стала и совсем не вертится. Жениться на ней? Не, не собираюсь, мне вон такую как моя мама надо бы, уж больно ласковая. А Кнопка чё? Не, она не ласковая, да и папка сказал, жениться можно только в восемнадцать годов, чтобы борода начала расти и усы, когда это будет-то? Папка, он врать не будет, да и вон в другом, первом 'Б'такая красивая девочка есть, ты только не проговорися папке, он все время смеется, что мне так много девочек нравится. А я чё, виноват, если они такие хорошие? Да и вот к бабе Тоне поеду, там поди ещё кто на море-то понравится? Я какой-то непонятный стал – нельзя же, чтобы столько девочек нравилось, или это пройдет? Как думаешь, Ивановна?

Ивановна, сдерживая смех, утешала Игорька, что это просто симпатии, а по-серьезному нравиться должна только одна.

-Ну тогда ладно, а то я уже подумал, что вон как сосед наш – бабником стал. Не, он уже старый, а все девок меняет, как Кузьминична ворчит. Да не подслушиваю я, просто мы в школу идем, а он с нами в лифту ездит, и с ним другая тетенька каждый раз. А Кузьминична плювается тихонько и ворчит, а у меня слух хороший, вот и слышу. Чё? Слух музыкальный? Не, ну на фиг, вон, Игорь Крутов в музыкалку ходит, какие-то гаммы учит, даже погулять-побегать времени нету. Я же как папка в офицеры пойду, на фиг мне всякие скрипки, да и некогда мне, мы с папкой и Соней в бассейн ездим, приемчиками тоже занимаемся, и Мурка меня стала мало видеть. Ты, Ивановна, папке такую рунду, ерунду то есть, не скажи, я сразу притворюсь, что глухой. В школе-то? Пою, ну как все. Самая любимая песня? Чё, спеть прям щас? Ну, слушай:

-Дремлет притихший северный город,

-низкое небо над головой.

– Что тебе снится, крейсер 'Аврора',

-в час, когда утро встает над Невой?

Звонко запел ребенок, его голосок разносился далеко, и улыбались и суровые мужики, и молодые стажеры, и, конечно, папка.

-Ох, Игорек, вот уедешь на все лето, как скучно без тебя будет.

-Да не переживай. Я в августе вернусь и сразу к вам в гости приду с виноградом.

Аверы уезжали от дочки и внука с неохотой. Что деду, что бабуле очень не хотелось оставлять такого крохотульку, уж больно сладкий внучок уродился. За месяц, проведенный ими у Козыревых, он заметно подрос, округлились щёчки, порозовел, на ручках наметились перевязочки. Деды – Саша и Игнатьич не отлипали от него.

А Лёшка не уставал любоваться кормлением сыночка. Маленький человечек, когда хотел есть, просыпаясь, громко возмущался. Настя, меняя ему памперс, приговаривала:

-Ах, она, мамка, сыночек проснулся, кушать хочет, попа мокрая, а она и в ус не дует.

Малышок пищал, махал ручками, требовал свое, и когда его, наконец, подносили к мамкиной груди, начинал жадно, захлебываясь и торопясь, сосать. Потом, уже успокоившись, что вот она, кормежка -рядом, начинал покряхтывать и причмокивать. Настюшка с нежностью смотрела на него, а Лёшка, замирая, любовался своими такими дорогими женой и сыном. И не было в его теперешней жизни счастливее моментов.

-Мадонна с младенцем! – негромко говорил он Асеньке, – Какие вы у меня... не подберу слов.

-Ты у нас, папочка, тоже самый-самый.

Папочка осторожно забирал насытившегося и засопевшего сыночка и укладывал в кроватку, опять долго любовался своим мужичком и нежно-нежно целовал Асеньку.

Аверы полностью успокоились за дочку, единственное, что оставалось неопределенным – дальнейшая Настина учеба. Подумав все вместе решили, что академический брать не стоит, лучше перевестись на заочное. Год терять не хотелось, да и с годовалым ребенком учиться на дневном было не очень реально: то зубки будут резаться, то мало ли какая инфекция, простудные всякие, ветрянка. Саша, Минька и Настюша поехали в институт подать заявление о переводе.

А бабуля Алюня осталась с Ванюшкой.

-Ребенок, похоже, в Козыревскую породу – спокойный, Настюшка была более беспокойная, а здесь папино Лёшино передалось. А может, ещё и дядьки Миньки тоже,– негромко говорила она Игнатьичу, поглядывая на спящего малыша.

-Наше и ваше, и свое собственное у него точно есть! Лешка мой вон как раскрылся, всегда такой немного замкнутый был, а сейчас глядеть на них с Асенькой одно удовольствие, в добрый час они встретились. Ты, сватья, не переживай, Лёшка мой – мужик кремень, он даже больше, чем я – мой батя Игнат. Я все больше в нем отцовского замечаю, а батя у меня мужик надежный был, вон как сват Саша.

-Да видим мы все с мужем, думаешь, дали бы свое согласие, особенно Авер, если бы что-то не то в Леше было? Как же! Если Саша Настю к нему жутко ревновал, представь, как бы он кого другого принял? Мы очень рады за дочку, теперь бы вот ещё Мишуку нормальная девочка приглянулась, сам знаешь – болит за них, выросших, душа-то ещё больше. Как евреи говорят: 'Маленькие дети наступают на ноги, а большие на сердце'. Вот и переживаем втихую за сына, лишь бы и у него все сложилось как надо. Филюня уверен, что он ему подходящую уже нашел, посмотрим. Девочка родом аж из Хакассии, там какая-то тоже неполная семья. Отец, став предпринимателем, решил, что нужна молодая жена, ноги от ушей и всё такое, развелся. Маша его возненавидела – возраст-то был самый что ни на есть дурной, – тринадцатый год. А мамуля её руки совсем опустила, двадцать пять лет прожили, поженились-то ещё на первом курсе института, Машу долго ждали, родилась вот дочка – папашка до потолка прыгал. А недолго все и длилось, деньги, они ох как людей портят. Она Филюньке много чего рассказывала, наш младшенький как-то сразу к себе людей располагать умеет. Так вот и жили, мать совсем разболелась, хорошо, дед Машин по отцу наплевал на сыночка и перевез их в Новосибирск. Маша после школы в институт поступила, а мать как-то враз и угасла. Этот бывший заявился на похороны – девочка ему всю рожу располосовала ногтями, в истерике билась. Ни копейки от него не берет, тянутся с дедом на его пенсию и стипендию. А у того дурака жизнь-то наперекосяк, жена молодая сына ему родила, года четыре пацаненку что ли, а женушка-красавица переспала со всеми его как бы друзьями, вот и воспитывает сейчас ребенка один, с нянькой, но без матери. А Маша ни в какую с ним на контакт не идет. Маленького-то жалеет, но отца сказала не простит. Миньке-то ничего не говорит, все посмеивается, а Филюне как-то и доверилась, может, накипело у девочки.

-Ну, судя по всему, девочка сильная и, опять же, землячка-сибирячка, может,, и впрямь нашего дяди Мишука судьба? – Игнатьич помолчал, потом добавил, – может, её летом к нам на месяцок пригласить, пусть поживет, Москву посмотрит, и Мишука тоже позовем с племяшиком годовалым пообщаться?

-Мы с Авером хотели бы на неё посмотреть, Филюня говорит – хорошая, но росточком мелкая, Миньке до плеча не достает.

-Маленькая собачка – до старости щенок, – улыбнулся Иван, – лишь бы человек хороший оказался. А рост? Да табуреточку вон Миньке подарим или стремянку.

Миньку, приехавшего из отпуска, Никитич огорошил новостями про то, что у Лизы вот-вот будет двойня, и все мужики истово, кто как может, молятся и переживают за неё, про то, что их неисправимый Олег неожиданно, похоже даже и для себя, женился и теперь с утра до вечера страдает без молодой жены и, не ровен час,сорвется с работы, про то, что ему, Миньке, скорее всего, надо готовиться сразу после Нового года ехать на курсы повышения квалификации, вероятно, в Москву.

Юрий Палыч звонил с Никитичем посоветоваться – сразу же подумал об Авере, но предварительно все равно спрашивал мнение Никитича. -Ух ты, вот это да! – Минька искренне обрадовался за Лешниковых. – А кто, пол какой у детей, в смысле?

-Да вот и не знаем, Лизуня-хитрюга один раз только УЗИ и сделала, а там детки друг за друга спрятались, вот и гадаем, кто будет. Всем нам, мужикам, хотелось бы пацана и девочку, Егор смеется-две доченьки тоже класс, дед Дрозд говорит, что все равно кто, лишь бы все хорошо было. Вот и жду, неделя-две буду и я дедом. Опыта-то никакого, поди и на руки, грабли ведь, а не руки, не смогу взять дитя, побоюсь. Вроде вот в технике самые мелкие детальки беру, а ребенка-страшно.

-Ничего, – засмеялся Минька, – первый раз всегда сложно, а потом... У меня вон какой богатый опыт уже, с сестрички начал, а сейчас и племяшика, Ванечку уже подержать успел, они такие славные, три-четыре килограмма всего, а человечки.