Текст книги "Цветик-2 . Обычные судьбы (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

-Какой там, – махнул рукой Тонков, – я тут Алиночкой её назвал, в ответ полную задницу огурцов насовала. Вот, думаю, ну будь она такой колючей в то время, хрен бы отпустил, а сейчас вот... вроде и рядом, а как стена между нами, непробиваемая.

-Не, а ты хотел, чтобы она сразу в постельку к тебе? Да и муж, судя по тому, что дочку удочерил, мужик нормальный был, и сравнение не в твою пользу.

-В том то и дело, хочу не в постель, наоборот, чтобы приходить домой, и тебя радостно встречала не только дочь, а и жена...

-Во, я и говорю – бумеранг. Нужна – значит старайся, не хвост, как павлин распускай, не гусарь, а делом и уважением, чё тебя учить, сам не маленький. Познакомишь хоть?

-Серег, честно, боюсь! Но и не отступлю! Поверишь, домой лечу каждый вечер, как на пожар, а дочка у меня, – он зажмурился, – вот с ней точно познакомлю! Я сначала хотел под елку ей какое-то кольцо прикупить, а дочка сказала, что ни фига не примет такое. Думали-думали с ней, чего. Вот, перчатки какие-то «суперские», как дочь скажет, да телефон, приняла бы только...

-Ха, Мишка, попал ты по самое не хочу, вон, про дочку только и слышу...

-Сам себе удивляюсь, никогда не думал, что способен на такое, дед бы сказал – «клюнул жареный петух тебя!»

Новый год больше всех понравился Соне, особенно фейерверки, она прыгала и восторженно кричала на каждую новую фигуру, расцветающую в небе.

Алина опять поразилась на Тонкова, возле дочки он тоже сиял не хуже салютов.

-Неужели он так притворяется? Или все-таки дочка на самом деле сумела раскопать в этом, по её мнению, бездушном мужике что-то хорошее? Будем посмотреть, – решила она.

Вскоре после Нового года Алька имела счастье лицезреть таинственного сына Антоновны – Васю. Антоновна в свои восемьдесят восемь, стала сильно болеть, с трудом ходила. Аверы, считая её своей родной, отвозили на процедуры, покупали лекарства, еду, не оставляли без внимания, звали к себе пожить, но она категорически не хотела уходить из своей избы.

-Мы с ней срослись уже, да и привычно мне все здесь, вон, как Саша с Петей помогли с ОГВ, совсем горя не знаю, а и тепло всегда.

Видно было, что бабулька доживает свой век. Алька не выдержала – написала письмо сыночку, который за двадцать один год, так ни разу и не навестил свою мать. Приехавший вскоре, шестидесятилетний сыночек краснел и бледнел в разговоре с Аверами, Алька просто-напросто рассказала, как жила его мамка все эти годы, как она его ждала каждое лето, как хотела хоть одним глазком увидеть внуков... а то и правнуков, как абсолютно чужие по крови Аверы стали для неё семьей...

-Нечего мне сказать... в письмах мать всегда писала, что у неё все в порядке, а я... все какие-то дела, проблемы. Я ведь все годы поддерживал её, деньги присылал...

Алька чуть не плюнула:

-Вот, Вам бы такую старость, одному, в тоске!!

Антоновна же, увидев сына, сначала и не признала в этом седом и ставшем ниже ростом мужике своего сына, лишь когда он заговорил, удивилась:

-Вася, сынок, ты ли это? Ай случилось чего, ты приехал? – подслеповато щурясь, спросила она.

-Навестить вот собрался, – промямлил 'ребенок', уже имеющий внуков.

-И то, и то, – покачала головой мамка, – хоть не к холодным ногам приехал.

Она как-то отстраненно-вежливо слушала сынка – про его жизнь, про деток, про внука-правнука Антоновны, и не радовалась.

-Вот и хорошо, что ты, сынок, жив-здоров, и я на тебя поглянула, Миньку вот дождуся и на погост пора.

-Ккакого Миньку? – запнулся сынок, ужасаясь её равнодушию к нему.

-Миньку-то? А внучка моего, самого желанного, у меня ить их трое: Минька, Настька и Филенька. Настька-то хулиганкою росла, Филюня, он как котенок игручий, а Минька... – она помолчала, – Минька -это мне утешение и душевность, как дед их говорил, «завсягда». Ты не обижайся, отвыкла я от тебя-то, пойду, полежу чуток. Небось, через два дня скажешь, что ехать должон уже, ты не стесняйся, я давно поняла, что мы с тобой навроде в родстве, а и навроде как чужие.

Мать ушла в свою спаленку, уснула, изредка всхрапывая, а сынок сидел, обхватив голову, и качался из стороны в сторону. Сколько так сидел, сам не понял, проснувшаяся мамулька вышла и, завидев его такую позу, спросила :

-Ай болит у тебя чего?

-Да, сердце, очень!

-Есть ли оно у тебя, сынок?

-Ох, мам, как я перед тобой виноват, как жить-то теперь с этим, с такой тяжкой виной?

-А как и жил сынок, однова хорошо – увидела я тебя напоследок. Вспомнил про старую свою мамку, значится, не совсем я плохая мать.

Что ты говоришь? – вскочил сынок Вася, – что ты городишь, это я – скотина первостатейная, все себя уговаривал... вот, на следующий год точно к мамке заеду...

В дверь постучали:

– Да, заходите, кто тама? – шумнула Антоновна, и через минуту сынок с отвисшей челюстью наблюдал за враз помолодевшей и засиявшей своей мамкой – она радостно гладила по лицу, нацеловывала, присевшего на табуретку, высокорослого молодого парня, приговаривая:

-Ай, какой ты баской стал, дай я хоть на тебя нагляжуся, ай, красивай ты мой. Не забыл свою Атоновну!

Тот вытерпел тщательный осмотр, поднялся, бережно обнял и проворчал:

-Чего болеть-то надумала, мне ещё полтора года учиться, потерпеть не могла?

-А и прав ты, Минька, но ноги шибко подводют, старая я совсем стала.

-Старая она, дед, вон, до девяноста семи себя старым не считал! – притворно ворчал Минька, а сам с печалью понимал, что совсем недолго осталось его 'третьей баушке-Атоновне.'

-А у меня вот, Минь, сынок, как Настька сказала, нарисовался, чё-то там ещё, не вытрёшь, что ли?

-Вот, Вася, это мой старший и самый любимый внучок, выросший на моих руках – Мишук.

– А уж и ждала-то я тебя сколь долго! – пожаловалась она внучку.

-Да ладно, долго, как всегда!

Они разговаривали, радостно поглядывая и поддевая словечками друг друга, а сынок слушал и понимал, что чужой парняга и его старенькая мамка души не чают друг в друге, и его забота о матери, заключавшаяся в отправке ей небольших сумм денег, выглядит просто кощунственно. И уезжал он через неделю с горечью в сердце и тяжкой виной.

Все каникулы Минька старался каждый день навестить баушку, посидеть с ней, попить чайку с мамкиными пирогами, поговорить, возил их с Филюшкой на прогулки, а у самого щемило сердце.

-Мам, как же тяжко видеть их такими, сначала дед, теперь вот Антоновна, баба Рита, как же они быстро постарели. Я когда рос, казалось, они будут всегда не очень старыми.

-Минь, тебе-то уже двадцать один набегает, время-то летит как очумелое – вон, Филюня недавно родился, а уж первый класс наполовину одолел.

Настька после приезда братика и долгих разговоров с ним твердо решила поступать на информатику.

-Насть, иняз – это хорошо, но ты посмотри какие сейчас самые популярные профессии? Экономисты, юристы, переводчики, пока ты выучишься – пройдет пять лет, если сразу поступишь – конкурс там не хилый, сколько за это время инязы выпустят? И устроиться куда-то на нормальную работу будет сложно, а за информатикой будущее.

-Минь, ты прямо один в один наш папка, и чё я взрывная уродилась? Вроде внешне тоже папка, а вашей разумности ни фига нету. Я тебя так люблю, мой разумный братик! – Она повисла на нем. – Ты самый лучший!! И ещё мелкий, белобрысик, тоже любимый!

Белобрысик, уже надувшийся, что сестрица называет Минечку самым лучшим, тут же заулыбался:

-Я же на Цветиков похож, а вы вот, – он вздохнул, – на папочку.

-Не грусти, Филюнь, какая разница, кто на кого похож, самое главное – мы крепкая семья, у нас такие самые лучшие родители, да и ты у нас вылитый Серый и дед, – сказал Минька. А про себя добавил: -"Особенно батя – единственный такой!"

-Минечка, а расскажешь мне ещё про деда?

-Дед у нас – целая эпоха, обязательно, Филюнь!

Пятого марта коза-дереза разбудила Ваньку часа в три ночи:

-Вань, Ваня, началось похоже!

Ванька очумело потряс головой, вздохнул и резко вскочил:

-Пять минут и рванем рожать!

Одевался он как в армии, сорок пять секунд, не больше. Стараясь никого не разбудить, на цыпочках прошли в прихожку, Ванька аккуратененько натянул на жену пальто, и они пошли рожать. До роддома доехали по ночному пустому городу быстро, в приемный покой Чертов внес свою жену на руках. Сонная медсестра шустро подскочила, через несколько минут прибежал дежурный доктор, Наташку раздели и хотели увезти на каталке. Но она судорожно вцепилась в его руку и говорила:

-Ваня, Ванечка, не хочу без тебя!!

Ванька беспомощно смотрел то на жену, то на доктора:

-Конопушечка моя, ты чего?

-Боюсь, Вань!

-Не, синхронистов рожала – не боялась, а сейчас, чего вдруг? Там и есть-то один Сашка!

-Тогда молодая была, бесстрашная. Позднорожающая, и в возрасте сейчас.

-Ты для меня всегда молодая, самая желанная и нужная. Я вон под дверью буду сидеть, если доктор разрешит.

-Кричать ведь буду!

-Кричи, я, сама говоришь, амбал, гора Араратская, выдюжу!

-Поцелуй меня, а?

Ванька крепко поцеловал её, шепнув:

-Люблю тебя, коза-дереза!

Доктор шумнул:

-Время!

И мотался по коридору Ванька взад-вперед, озадаченный таким необычным поведением своей Натахи... Много чего на ум пришло, сто раз пробирал холодный пот, мерещились всякие ужасы ...

Около семи утра вышел доктор, устало вытирая лицо салфеткой, сказал:

-Все нормально, родила ваша жена, как я слышал, Сашку, хороший такой сынок – четыре кило, 55 см, похоже, будет такой же гигант, как папа.

-А мамуля наша как?

-Устала мамуля ваша, но все хорошо, не волнуйтесь.

-Спасибо, доктор!! – облегченно выдохнул Ванька. – А то она чего-то не то бормотала, я тут взмок от страха. Спасибо, ещё раз!! Поехал старшим деткам весть радостную сообщать!!

И разбудил Аверов, позволяющих себе в субботу поспать до восьми-пол девятого утра, ранний звонок.

Алька, позевывая, взяла трубку:

-Алло? Вань, привет! Чего тебе не спится? Дай Саше выспаться, что? Когда? О, класс, даю, даю.

-Саш, Ванька тебя.

-Да, Чертов, чего не спится?

-С тезкой тебя, родили мы Сашку утречком, вот! Я тебя догнал!!

-Слышь, Авер, значит, и быть тебе крестным для сына.

-Согласен, летом в Гусе и окрестим всех, Филюню тоже, Павлушку Витька. Как, согласен?

-Только за! А то крестили синхронистов здесь, не понравилось, шумно, как-то суетно. В Гусе самое оно, спокойно, Филюшкин крестный, надеюсь, я?

– Кто же кроме тебя? Там небось и Серый своего Данюсю соберется окрестить с нами.

-Замётано, летом все и провернем.

-Вань, скажи-ка мне, а последние десять тысяч евро кто Дашуньке добавлял? Она сказала, какой-то твой друг Михаил Александрович, я такого друга не припомню у тебя?

-Не, не друг, знакомый по девяностым – вместе пару раз попадали в поездки, вот и сталкивались потом, иногда. Я случайно с ним столкнулся, смурной как раз был, а он репьем прилепился – чё да как. Ну я и рассказал, а у него своя похожая ситуация была – вот и проникся, – Ванька скрутил фигу, зная, что Авер не видит, и радуясь, что этот разговор случился по телефону. В очном разговоре Авер, замечающий в своих малейшие нюансы, точно бы заподозрил чего, а на фига ему про Тонкова знать, и врал Ванька, что называется – на голубом глазу.

-Слышь, Сашка, моя коза-дереза чё удумала? – перевел он стрелки, – я её в роддоме утешал, а она мне такое выдала! Я, пока она там рожала, всяких ужасов напридумывал, рубаха была мокрая от холодного пота. Стареет что ли, вон, старшеньких рожала, ничего не боялась!

Поговорив ещё немного, распрощались. Ванька выдохнул, нажав на отбой:

-Уфф, чёт у меня все утро в холодный пот кидает. Но приврал во благо!

Пошел к деткам:

-Хорош спать, у нас Сашка родился!

-Не, вы у нас – самые безбашенные родители, таких больше ни у кого нет, когда успели-то? – проворчала сонная Дашка.

А Митюха шустро подхватился:

-Наконец-то! Чё с мамкой? Какой вес – не маленький? Рост?

-Мамка нормально, мужик аж четыре кг, рост 55 см – похоже ещё один большой Чертов родился.

-Ну так и я не маленький, расту ещё, метр девяносто точно вытяну, а до тебя пусть мелкий дорастает. На кого похож-то?

-А не знаю, поедем вот в обед – телефон передадим, скажет, что и как...

-Так, бать, чё надо ей собрать?

-Ну, попить-поесть, памперсы для малышка, а там скажет ещё чего.

-Да у неё все давно приготовлено для Саньки, на верхней полке в шкафу посмотри, чего сразу не взяли? – спросила дочка.

-Когда? Она в третьем часу ночи меня разбудила, и мы сразу погнали рожать, до вещичек, думаешь, было, когда она зубы сжимала? Хорошо, что быстро родила, а то подолгу, бывает, рожают.

В обед передали вещи, еду и телефон Наташе и долго расспрашивали про братика.

Услышав, что маленький похож на мамку, заулыбались:

-Ну хоть один будет не похож на нас, надоели эти одинаковые рожи, – выдала Дашка. – Мамка у нас красотка, и Санька будет тоже видным мужиком.

-Можно подумать, мы с батей не видные мужики? – улыбнулся Димка. – Вон, на батю постоянно ба... ой, женщины, засматриваются, и ваще, Чертовы – мужики все со знаком качества, а поскольку нас, продолжателей фамилии в семье всего трое, нас беречь надо, а не выступать.

-Точно, сын, мы с тобой в бабском коллективе-малиннике, особенно мне довелось это испытать, четыре сестрицы и я один, маленький мальчик.

Через пять дней забрали Наташку из роддома, Ванька теперь уже безбоязненно взял сверток с сыном, долго вглядывался в лицо спящего малыша, потом с нежностью посмотрел на жену:

-Ох, какого ты нам мужичка родила славного!!

-Бать, дай мне!

-И мне!

Синхронисты осторожно подержали маленького:

-Какой хорошенький! – восхитилась Дашка, – мам, и правда – вылитая ты!!

Дома Ванька опять, как когда-то, долго сидел возле ребёнка и любовался им:

-Наташ, а ведь совсем по-другому осознаю его, тогда было страшно и любопытно, а сейчас... вот тут -он показал на грудь, – что-то теплое разлилось.

-Вань, то же самое, как мамка говорит, чем ты старше – тем желаннее ребенок, и опыт имеется, и дури у родителей меньше.

Александр свет Иванович в этот момент изволили заворочаться и издать недовольный рев:

-О, точно как я, – восхитился Ванька, – глянь, какой басовитый!

У Саньки с первых дней голосишко был громкий. Если он просыпался, слышно было всем, а поскольку нянек было много, долго рыдать у него не получалось. Папа и Димка с огромным удовольствием возились с ним, и к трем месяцам он больше всех отличал и радовался мужикам Чертовым.

-Вот ведь, только снаружи на меня похож, а так – ну чистый Ванька, один в один.

А для Тонкова наступили сладко-горькие дни. Сладкими они были из-за дочки, она ворвалась в его жизнь как солнышко в затяжном ненастье, и он реально начал обмирать по ней, вся его жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ Сонечки. И как-то мерзостно было ему вспоминать про 'до'. Если дочка в силу возраста приняла его, каким есть, то Алина... вот тут-то и была горечь. Он старался хотя бы не понравиться, но услышать свое имя из её уст – бесполезно, только Тонков.

Она не препятствовала общению с дочкой, уступила ему почетную обязанность – готовить с ней домашние задания. Тонков неожиданно увлекся и с огромным удовольствием просиживал вечера рядом с сосредоточенно занимающейся дочкой. Она постоянно спрашивала его:

-Пап, а почему? Пап, а зачем?

Папа, как говорится, цвел и пах от этого. Дочке учеба давалась трудновато,– совсем другая система обучения, труднее всего давался русский – грамматика, но она старалась и, тем более, за трояки никто не ругался. Тонков оплачивал репетиторов по математике и русскому языку, и девочка закончила четверть на твердые тройки. Классная сказала, что ребенок ещё всех удивит, просто ей пока не хватает словарного запаса русского, но все впереди.

Сонька, имеющая папино умение нравится людям и природное обаяние, быстро освоилась и легко влилась в коллектив – появились подружки и приятели, что радовало родителей – ребенок не был предоставлен сам себе. Ходили всем классом на выставки, экскурсии.

С родителями катались по выходным на коньках ,много ездили по окрестностям, обе девочки его были в восторге от Коломенского.

Алина пошла на работу – её взяли переводчиком на фирму. За годы жизни в Израиле она отучилась на курсах английского и французского языков, неплохо знала иврит и арабский, и давний друг Наума посодействовал её трудоустройству. Работа нравилась, она привыкала к коллективу и, неожиданно для себя, заметила, что ей оказывают знаки внимания несколько человек. Особенно старался один из коллег-Иван Денисов, он постоянно угощал шоколадом, приносил кофе, пару раз подвозил дому, хотя Алина с первых же дней пояснила Денисову, что ей не нужны ни ухаживания, ни флирт. Денисов вежливо сказал, что он никуда не торопится, а что получится – время покажет.

С первой же получки Алина купила себе деловой костюм и пару блузок.

Сонька тут же одобрила:

-Мамуля!! Ты у меня опять красивая становишься!

А Тонков только вздохнул, зная, что на свой комплимент или слова одобрения получит кучу негатива. Он неожиданно вспомнил, что с осени, как объявилась дочка, у него не завелось ни одного романчика, что-то не было охоты.

И с грустью осознал, что исподтишка любуется своей бывшей. Оказывается, очень здорово сидеть утром и вечером за одним столом на кухне со своими девочками, слушать смех и торопливый говор дочки, и незаметно поглядывать на неизменно серьезную Алину. Он слышал как дурачились они с дочкой без него, как заливисто смеялась жена, а только появлялся, все, она тут же замыкалась. И это сильнее всего цепляло и мучило Тонкова – он с горечью понял, что его красивые слова, клятвы, извинения ей не нужны, и больше всего убивало его её равнодушие.

А сегодня, заехав во двор, увидел, как из остановившейся девятки выпархивает его Алина... Глаза заволокло красной пеленой, едва сдержавшись, чтобы не выскочить и начать выяснять отношения с мудаком, он долго сидел в машине, собирая себя по кусочкам..

-Вот тебе, Мишка, и откат, – горько подумалось ему. – А чего ты хотел, женщине тридцать восемь лет, у неё, как говорится, все при всем...

Он, подумав, развернулся и поехал со двора, решив навестить стародавнюю 'подругу', оторваться по полной. Доехал до её дома, позвонил в домофон и, уже поднимаясь на седьмой этаж, передумал. Вспомнилось, с какой брезгливостью, даже гадливостью когда-то смотрела Алина на его засосы.

-Дебил, уйдут ведь, и дочку потеряешь!

Лифт остановился, в открывающиеся двери видна была радостно улыбавшаяся 'подружка': – Мишенька,солнышко!! Как я рада тебя видеть!!

-Извини, у меня срочный вызов. Мне надо! – бормотнул Мишка, нажимая кнопку первого этажа.

Выскочив из подъезда, долго глотал морозный воздух, успокаиваясь. Едва сел в машину – позвонила дочка: -

-Пап, ты где?

-Скоро буду, я тут кое за чем заехал...

-За чем?

-Секрет.

Тонков быстро рванул в знаменитую модную кофейню «Кофемания», купил шикарный торт, венский штрудель, несколько видов пирожных, про себя поразился стоимости, но девочек захотелось побаловать, и ввалился в квартиру с тортом и большим пакетом.

Дочка тут же сунула нос в пакет и запрыгала:

-Пап, ты как догадался, что я штрудель обожаю?

-Да вот, догадался!

-Ой, а эти пирожные мама очень любит!

-О, какой я волшебник-угадайка, маме скажи, пусть чай-кофе готовит, я пошел переоденусь и ополоснусь, а потом, ух, почаевничаем.

И в кои-то веки Тонков радовался про себя, что угодил Алине, и сумел не напакостить, пусть и не узнала бы Алина, но самому почему-то было очень, как выражался тесть Афанасьева – уроженец подмосковного Зарайска,'гребостно'. Мужик с высшим образованием, мог вставить к месту в свою речь словечки, вместо 'брезгую – гребую, брезгливо – гребостно'. Вот и было Мишке сейчас гребостно от самого себя.

Ближе к маю Чертовым позвонил Зураб Адлейбо:

-Мама Оля, моя мама собралась умирать, просила по возможности навестить, пока она жива.

Зураб так и остался после окончания Тимирязевки в России, сначала отрабатывая три года по распределению, затем встретил Леночку свою, а потом, когда собрался было переехать домой, в Абхазии началась война.

После войны там уже не было ни работы, ни жилья, он перебрался из области в Воронеж. Детки, а их уже было трое, подрастали. Работал Зураб в областном управлении сельского хозяйства, что-то менять в своей жизни было поздно, да и здесь было спокойнее чем в Абхазии, особенно для маленьких Адлейбо.

. Все эти годы он упорно звал мать к себе, а Манана упорно не желала бросить родные развалины... Старшего внука, Георгия она безумно любила – каждое лето он проводил у бабушки Мани, так с легкой руки близнецов Чертовых звали её все. Зураб каждый отпуск проводил в Гаграх, пытаясь хоть немного восстановить порушенное. Манана держала кур, кроликов элитных пород – привез Зураб. Летом в нескольких отремонтированных комнатах первого этажа жили отдыхающие, на второй этаж не хватало ни сил, ни времени, ни денег.

Сынок, приезжая на родину, каждый раз печалился и горевал:

-Ваня, какой край бил благодатный, какой горький сэчас. Мама вбила в голову, что умирать нада, ни магу ничэго сдэлать, приезжайте, а? Кагда много народу, она забудет про ето. Канешна, отдих ни такой шикарный будэт, но море-то никуда нэ дэлось. Я Леночку с дэтьми туда повезу, сразу же, как школа закончится. Мама же Авэров савсэм не узнает, вот и порадоваэтся.

-Мы подумаем, Зураб. Маму Олю точно отправим, сами-то с Наташкой не поедем – у нас Санька совсем малой, а синхронистов, если Аверы выберутся, пришлем, они бабе Мане фейерверк устроят, некогда будет продыхнуть.

Аверы подумали, прикинули, что и на самом деле надо на море съездить, да и Манане в чем-то помочь. Минька в пять лет, Настька в десять месяцев только и были, а мелкий лишь по телику видел море.

Так и порешили – поедут в Гусь на машине, Мишук сразу туда из Питера, Чертовы подкатят, покрестят всех деток, а потом в начале июля в Абхазию поездом.

Долго думали как быть с Настей. Но потом, здраво рассудив, что ребенку после школы немного передохнуть надо – отдохнувшая и спокойная она, наоборот, сумеет, не дергаясь, сдать вступительные экзамены.

-Ну не поступлю, буду в парикмахерской работать, себя-то всегда прокормлю, сами же видите – клиентов хватает! – подытожила дочка.

Она уже два года имела постоянных клиентов, отдавая заработанные деньги родителям:

-У вас надежно, а то профукаю все!

Родители же не трогали «приданное Настькино». Стоядиновичи также решили побаловать своих деток, взяв билеты на пару дней позже ожидаемого приезда Аверов и Чертовых деток в Гагры.

Мишук появился в Гусе первым, и баба Тоня чуть ли не на цыпочках ходила вокруг своего такого взрослого внука, как говорится 'не знала где посадить, чем угостить'. Минька, посмеиваясь, спросил:

-Водятся ли ещё гуси на Гусе?

-А как же, внучек, полно их там, нынче лето жаркое, вот они с речки и не вылазят, а болота ближние пересохли, за клюквой-то на дальние придется ходить, но сосед обещал довезти как клюква поспеет. Как ты, Мишенька, невесту-то себе не присмотрел ещё?

-Не бабуль, пока надо отучиться, работу нормальную найти, а там видно будет.

-Ты такой видный, неужто никто не понравился до сих пор?

-Да девушек много и хороших, но пример батин перед глазами, хочется, чтобы вот так же.

-Ну, Санька всегда серьезный был, Алюню-то, вишь, с каких пор заметил. Ты не в обиде ли, что он про тебя не знал-то?

-На такого батю и обижаться? Ты чего, бабуль? Он же у нас штучный, Настька вон просто мечтает такого, как папка, мужа найти.

-Санька может и штучный, но мамка ваша на самом деле его половинка. Не всем ведь случается свои половинки найти...

-Вот, бабуль и мы будем свои половинки искать, пока время-то есть.

К вечеру приехали Чертовы, и сразу стало шумно. Молодежь и Ванька ушли на речку, Наташа, покормив Саньку, взялась помогать готовить ужин на такую-то ораву. Аверы позвонили, сказав, что подъезжают, и плюс-минус час будут в Гусе.

Баба Тоня заохала:

-Места-то мало в кухне, как всех усадить?

Пришедшие с речки Мишук и Ванька шустро притащили второй стол под огромную грушу, синхронисты сооружали лавки, подбирали широкие доски, укладывали их на стоящие по краям табуретки. Минька залез на дерево, закрепил переноску с двумя лампочками, и к приезду родителей все было готово.

-О, какой иллюминацией нас встречают? – заулыбался Авер.

-Минечка! – из машины шустро выскочил Филюнька и побежал к своему любимому братику. Тот ловко подхватил его и поднял над головой:

-Привет, мелкий, я так по тебе соскучился!

-А я-то как! – Повисев на шее у братика, пошел знакомиться с бабой Тоней, совсем не помнил её – она приезжала когда ему было два года.

– Какой внучок у меня большой вырос, здравствуй, Филенька!

-Здрасти! Сразу говорю, я похож на дедушку и Серого, а характер у меня – папин!

-Ух ты! А я и не сомневалась, что папин, ведь ты – Аверченко. Аверы, уставшие и измученные дорогой и жарой, дружно ломанулись к реке, пообещав, что быстро вернутся. За ними увязались и Димка с Дашуткой, Ванька остался при сыне, отправив жену тоже искупнуться.

Вернулись все быстро – комары в жаркое лето все равно были. Посидели не долго, усталость сказывалась, разбрелись по комнатам, и только Ванька с Авером сидели в темноте, посверкивая огоньками сигарет.

Долго и неспешно вели разговоры обо всем – больше всего конечно о детях.

-Во, Сашк, как время летит, совсем большие у нас детишки стали, Саньке вон четвертый месяц пошел, растем. И знаешь, чего? Настька твоя шухарная была, вся, как говорится, в меня, а Санька – ну чисто ты! Спокойный такой, а люблю его до дрожи, умиляюсь каждый день.

-Понимаю, у нас так с Филюнькой было, а с внуками, говорят, ещё больше умиляются. Стареем, Вань. Дочки наши года три-четыре и замуж поди пойдут. А я уже сейчас ревную всех к Настюшке, все кажется, что не дотягивают женихи до неё.

-Ну мне проще, у меня постоянный – Стоядинович, – захихикал Ванька, – изучен вдоль и поперек серб.

-Пошли уже спать?

Утром приехал Серый с семьей, ждали только Дорониных, Алюня замесила большой таз теста, девчонки чистили картошку, резали овощи на салат, мужики же утром удрали на рыбалку, все оказались при деле. Покончив с делами, баба Тоня шустро собралась, и пошли Алюня и Наташка с ней в храм. Коза-дереза, увидев такой внушительный и необычный храм, зависла:

-Красота какая! Как в средневековой Англии!

Внутри было ещё очень много работы по восстановлению, но впечатление величия и какого-то детского восторга зашкаливало.

Батюшка удивленно охнул:

-Сколько же сразу человек будет?

-Пять деток и трое взрослых, отец Николай.

-Хорошо, мы сегодня все приготовим, а завтра после службы и проведем обряд!

Наташка, Алюня и Серега решили тоже креститься. Алюня сказала, что мечтает повенчаться со своим обожаемым Авером, вызвав слезы у свекрови.

-Я давно так-то мечтала. Ай как хорошо ты подумала!

ГЛАВА12.

Утром пошли на службу все, кроме мелких Саньки, Даньки и Павлушки, которых принесли мамки к её окончанию. Несмотря на только одну треть восстановленный храм, акустика в нем имелась потрясающая, голос батюшки долетал до самого высокого места и возвращался обратно, а когда запевали несколько певчих, казалось, что пение вырывается наружу и устремляется высоко в небо... -Благостно как! – тихонько шепнула Алька своему Аверу.

После службы было крещение, торжественностью момента прониклись все. Санька маленький, сидящий на руках у Саньки-большого, не пикнул, с любопытством смотрел на огоньки свечек, на солнечные лучики, проникающие в окна и отражающиеся от иконостаса и окладов некоторых икон. Батюшка щедро полил водичкой и маленьких, и больших, все крещеные надели крестики, притихшие и какие-то задумчивые вышли неспешно из храма, опять полюбовались им снаружи... Санька-маленький сладко сопел уже на больших папиных руках, Авер как-то нехотя отдал малыша, улучив минутку шепнул Алюне:

-Может, ещё родим кого? Уж больно сладкий тезка у меня.

-Сашка, у нас год-два – и внуки будут.

-Да понимаю я, понимаю, дети нас не поймут, у Ваньки Натаха помоложе, а ты у меня – старушка, – он чмокнул её в щеку, – ладно, будем ждать Настюшиных деток. Минька, сдается мне, долго будет копаться, не случилась ещё у него на пути такая вот подсолнушек.

-Кто знает, может, наш малой вперед всех родит, у него и в восемь лет поклонницы имеются, аж три.

Родители поулыбались – Филюню в последний месяц учебы каждодневно провожали и встречали три подружки, влюбленные в него, мелкий ругался, убегал от них, а потом привык, стал с ними дружить.

В обед по жаре пить за окрещенных не стали, мужики обошлись пивом, остальные пили холодненький компот, сваренный в ведерной кастрюле, опять долго купались, перебаламутили всю воду, согнали с любимых мест гусиков, которые долго возмущенно гоготали, потом были шашлыки, приготовленные доморощенным шеф-поваром Егорушкой, и песни, вот уж где отрывались все.

Баба Тоня сбегала до местного гармониста, и долго ещё из Аверовского сада раздавались песни. Перепели все: и русские народные, и современные, утомившийся гармонист взмолился:

-Ребяты, пальцев не чую!

Рано по утру разъезжались: Чертовы, Доронины и Серый – в Москву, Аверы, синхронисты и Егорушка Доронин – в Гагры. Через сутки с небольшим «русский десант» высадился в Гаграх. С первых же шагов Алька с Авером потрясенно застыли: вместо цветущих окрестностей, полуразрушенные, зияющие пустыми пролетами окон дома, много заброшенных, разрушенных санаториев и пансионатов, разросшиеся, неухоженные кусты и запустение... и только море осталось прежним... Алька, зажав рот руками, со слезами смотрела на все это. Потряс знаменитый вокзал – красивое здание в выбоинах от пуль, с заколоченным входом, а на перроне маленькая будочка с небольшим окошечком, над которым прикреплен обычный лист бумаги с написанным от руки объявлением о прибытии и отправлении скорого поезда Сухуми-Москва.

-Жуть какая!

-Тсс, Алюнь, младшенький тоже кукситься начинает. Так, ребятишки, пошли, тут недалеко баба Маня живет.

А баба Маня гоняла по двору загорелого, чумазого пацаненка, который уворачивался от неё и хохотал во все горло, сверкая из под черных, Адлейбовских кудряшек, голубыми глазами:

-Не догонишь, не поймаешь!

-Я тибя к радителям отправлю, клянус! Уставшая баба Маня остановилась и с удивлением посмотрела на окрывающуюся калитку и входящих в нее людей.

-Вай, дарагие, савсэм нэт мэ..ст... мама дарагая! Сашик, ето ти?

Она перевела взгляд на Алюню, неверяще потерла глаза. Потом увидела Чертовых... -Боже! Боже! – Она как-то неловко взмахнула руками. – Боже, я нэ сплю? Гоги ущипни бабушку и скажи, что я нэ сплю.

-Чего тебя щипать, не спишь, вона народу сколько приехало! – проговорил шустрый Гоги, с любопытством рассматривая всех.

А Манана протянула руки к Аверу:

-Дай я тибя абниму!