Текст книги "Цветик-2 . Обычные судьбы (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Дрозд воочию представил маленького светленького мальчонку, и так защемило в груди, так захотелось, чтобы был такой малыш на самом деле – коли не довелось дитё растить, то уж для внука... три Мухинских деда явно всё сделают.

И после разговора, закончившегося обоюдными уверениями в любви, сказал мужикам:

-А что, в августе давайте съездим к дочке, сюрпризом, навестим? Не терпится мне её увидеть и обнять, если позволит.

ГЛАВА 18.

Минька приехал в отпуск за два дня до свадьбы, у Аверов все было тщательно спланировано и приготовлено, как и всегда.

Счастливая, сияющая Настюшка, повиснув на своем, заметно возмужавшем за год, любимом братике, никак не хотела его отпускать...

-Насть, сестрёнка, я тоже очень рад, но смотри, мелкий весь извелся, дай мамулю с батей обнять!

Лешка уцепил свою Асеньку за руку, а на Минечке повис тоже заметно подросший Филюня:

-Как я тебя ждал, Минечка!! Мне так много надо тебе показать, рассказать!! Минечка!! Ты такой, такой стал, совсем как папка!

Папка обнимал сына последним, сначала Минькой любовалась, вертела его из стороны в сторону, нацеловывала, едва сдерживающая слезы, Алюня.

– Сыночка, какой ты у нас стал!

А сыночка, обнимая такую легонькую мамульку, с какой-то щемящей грустью, вдруг заметил, что его самые лучшие на свете родители уже и не совсем молодые...

Шагнув в батины объятья, Минька на минуту замер, а потом крепко-крепко обнял Сашу.

-Ничего себе, сын, раздавишь! Вот это я понимаю, севера! – Авер любовался своим старшеньким, удивляясь про себя, как они сумели такого мужика вырастить.

-Батя, батя, я тебя постоянно там вспоминал!

-Из-за чего же, сын?

– Да если бы не ты, не смог наверное там прижиться.

– Не преувеличивай, сынок, ты просто сам всегда во все старался вникнуть, а я только помогал тебе.

А Минька мысленно, на минуточку всего, представил того мужика, биологического, и батю... -ну не было и не будет у того шансов, батя – это батя!

-Не, Аверы, хорош обниматься, вон сколь делов ещё: корова не доена, квашня не поставлена, изба не топлена! – влез неугомонный Макс, приехавший как и обещал на свадьбу в почти Сибирр. – Здорово, Миш, ну ты красава! Ариш, может мне на годок в тундру, глядишь, таким же Иваном Поддубным приеду?

-Не в коня корм, – припечатала жена, – да и тундру жалко, тебе как в фильме 'Золушка' – Королевство будет маловато, разгуляться негде! Да и зачем пугать малочисленный народ?

-Во, никто не понимает мою тонкую душевную организацию! Лан, вернемся к нашим баранам, то бишь к свадьбе, – Макс потер руки. – Ух... развернуся!!

День свадьбы выдался как по заказу, казалось, вся природа радуется за новую семью. Статный, широкоплечий, красивый жених, вызывающий многочисленные охи среди женской половины присутствующих.

-Вот Настьке повезло, какого красавца отхватила!! – завистливо поговаривали в толпе.

-А невеста наша какая красивушшая!! – громко воскликнула Варвара Плешкова.

Настюша, вся такая воздушная, нежная и до безумия счастливая, не видела и не слышала никого и ничего, кроме своего любимого Лешеньки, вот этим-то и воспользовался Макс, умыкнув её у мужа.

Ещё в первый день своего приезда он озадачил Алькиных друзей – Петьку и Гешку вопросом о лошадях. Те недоуменно пожали плечами:

-В городе точно нет, это только вон если в Кусье – там вроде есть у одного татарина, Сагдуллаева, что ли, но там кляча, или одр, они с ним едут... пешком их обгоню, – проговорил Гешка.

-Чё, и больше нет, а цыгане?

-Какие тут цыгане?

-Лан, как говорится, 'за не имением гербовой – пишем на простой!' Надо с этим мужиком перетереть!!

И перетер: в самый разгар гулянья Лёшку на пару минут отвлек Петька, а когда Леха обернулся – жены не было...

– Во, жену потерял!! – съехидничал тут же оказавшийся рядом Гешка.

Алька с подозрением уставилась на них:

– -Что-то уж больно довольные рожи у вас, мальчики, ох, подсказывает мне сердце – быть вам битыми!

Минька с Филюней шустро выбежали на улицу, и остроглазый Филюнька успел заметить, как на повороте мелькнуло что-то белое.

– Там, там, Настюшкина фата!

Мужики разделились, часть рванула за угол, а часть пронеслась дальше и через другой проулок выскочили на параллельную улицу... Навстречу неспешно шла лошадь, запряженная в телегу... Через минуту на улице неприлично ржали все – и догоняющие вора мужики, появившиеся с двух сторон, и невеста, восседающая на стуле, привязанном цветными лентами к телеге и возница...

Одна только лошадка, разряженная как новогодняя ёлка, все так же размеренно-неспешно шла вперед. Грива её была заплетена во множество косичек, оканчивающихся кокетливыми бантиками, на спине какое-то разукрашенное покрывало, а над правым глазом лошади красовался огромный цветок из красных лент.

-Не лошадь, а чистая Кармен!! – ухохатывался Васька.

Отдельно надо сказать о вознице: одетый в кавказский кафтан с газырями, перепоясанный ремнем с огромной саблей на боку, тренировочных, в пузыри, штанах, кедах и тюбетейкой на голове... Макс был неотразим, а уж усищи, закрывающие поллица...

– Ха-ха-ха, это ж чистый плагиат, костюм Никулина из «Кавказской пленницы»!! – хохотал Минька.

– Зачем так гаварыш, э? Эт я, джигит Вано, скакал на своем горачем коне, увидел красавиц бесхозный. Украл. Жиниться хачу, – покручивая ус, распинался 'похититель', – сматри, какой пэрсик на стул сидит. Э? Миладший жена будит!

Миладший жена утирала слезы от смеха, Макс важно подкрутил усы, и опять дружное гоготание было ему ответом.

-А у вас ус отклеился! – заливаясь, сказал Филюня.

-Да, спасибо? – Макс плюнув на ладонь, приладил ус.

-Макс, ты все кинокомедии в одну смешать решил?

-Какой такой Макс, Вано я. Жалко, не успел, красавиц запрятать далеко. Давай викуп за красавиц, а нэт викуп – нет красавиц!!

-Э, нет, дорогой! – переглянувшись с Лехой, начал торговаться Минька. – Ты украл. С тебя и калым!

Макс вскочил, сабля запуталась в ногах, он опять шлепнулся на телегу, – Вот, блин, не рассчитал! -на минутку выйдя из образа, воскликнул он. – Давай торговатс, ни нада калим, зачем, э? Ти мине викуп – я тибе красавиц! Она савсем юный, красивий. Много дэток принести может, э!! Сматри сам, – он протянул руку и обернулся в сторону телеги... на стуле никого не было, а Лешка, несший на руках свою Асеньку, сворачивал за угол.

-Эх!!! – Макс изо всей мочи шлепнул тюбетейкой по телеге, – коня, блин, на всем Урале не найти, и чё вы не на Кавказе живете? Лан, мы в Каменке ещё как-нить её украдем, выкуп-то так и не получен!!

И долго потом вспоминали в городе «Похищение века». А Макс, как всегда, приехав в Медведку, сунул свой любопытный нос во все дырки... долго восхищался Васькиными поделками:

-Слышь, Вась! Ты чё-нить ещё замути, а я посмотрю, может, всунем тебя в какую-нить выставку народных умельцев! – сфотографировал все, замучив Ваську с зятем, перестановкой поделок.

-А чё ты хотел, ракурс нужный надоть найти!

Вечером, когда уже по всей улице пополз вкусный запах жарящегося мяса, Макс где-то запропастился. Народ заволновался, одна Аришка была спокойной, как удав. Послали быстрого на ногу Гешку поискать его, и тот провалился. Ситуацию прояснила пришедшая Алькина мать:

-Ой, как весело у Грумметов, Нина на балалайке наяривает, Гешка на ложках стучит, а Макс пляшет, фигуристо так, чисто павлин! Бабки все собрались там, он их по одной на танец выдергивает, соседи хохочут, артист настоящий! Вот кому в театр надо!

-Какой театр его придурь выдержит? – спокойно сказала Аришка, – это ж месяц, а там вся труппа сбежит.

-А ты-то как выдерживаешь??

. Та пожала плечами:

-Привыкла с детства, с семи лет его в мужья себе выбрала, бабуля вон моя говорит, мы с ним чисто две анчутки.

Лёха Козырев подтвердил:

-Это она здесь скромная. А дома, бывает, уже не бабуля, а папаня с крапивой за ними с Максом гоняется!

Через неделю поехали большой компанией в Москву – Лешка с женой, все Аверы, младший Стоядинович, дед Козырев, Макс с Аришкой, ехали весело, опять много смеялись и и юморили. Аверы в Москве в первую очередь должны были оформить визы в Польшу, Макс тут же подсуетился – познакомил их со старшим Горшковым, который и повез их на следующий день сдавать документы на шенген, как раз приехал дядь Ваня, и собрались в Польшу Саша с Алюней, Минька, Филюшка, дядь Ваня и Серега Цветков.

А Игорёшка Тонков вусмерть разобиделся...на свою верную Мурку. Сначала он с недоумением стал замечать, что она постоянно трется задом о мебель или его ноги, а потом начала чего-то вопить. -Пап, она чё, заболела?

-Видишь ли, сын, у неё наступила пора гулянья.

-Это как?

-Ну ей надо с котами погулять, дня два-три, а потом через два месяца у неё котята будут.

-А где она будет гулять, на улице-то её утащит кто-нить, она теперь красивая вона – вон, то есть, какая. Может, этих котов к нам домой притащить?

-Не, Игорёш, не получится, они могут друг другу не понравиться, потом орут они так противно, носятся везде...

Ребенок задумался, потом видя, что Мурка орет все больше, сказал, вздохнув:

-Пап, звони дядь Сереге, дедуня, может, разрешит у них тама, ой, там, машин нету, пусть поносится, а потом мы её заберем обратно домой.

Самолично отвез Мурку на дачу, наставляя по дороге:

-Я тебя на три дня отпускаю, нечего с чужими котами долго болтаться. Ты знаешь, я скучать стану быстро!!

-Иван Петрович, ты как она придет взад – сразу позвони, ладно? Я чёт переживаю.

-Хорошо, внучек, обязательно.

И ждал внучек долгие три дня спокойно, только вздыхал часто и по привычке обращался к кошке:

-Мур, а чё? ...Забыл опять, что дома нету.

Прошло четыре дня – кошки не было, парнишка забеспокоился, съездили к деду. Он вместе с папкой облазил все кусты и постройки, Мурки не было.

-Раз не приходит пожрать, значит, или прибили, или украли!! – ребенок впал в уныние, уже не спрашивал про неё у родителей, молчал и заметно грустил.

На восьмой день, после обеда домой заскочил Тонков.

-Игорёш, собирайся, поехали к деду.

-Чё, явилася? – проворчал сын, – А теперь я сердитый.

Увидев худую, грязную кошку, долго смотрел на неё, потом сказал:

-Мужики, вы, это, не слушайте, я немного повыражаюся. Вон там в уголочке. Пап, она, сука такая, по-хорошему не поймет.

Презрительно глянул на свою любимую Мурку и сказал:

-Пойдем, выйдем!

Сначала Игорек говорил что-то кошке потихоньку, а потом расшумелся: -...какая-то... хуже приститутки... я тебя зачем... посмотри как бомжиха... сказал, три дня жду, значит ...грязная, вонючая. Фу... как с тобой теперя спать? Я тебя... иди... на – оглянулся на беседку, и сбавив голос добавил, – фиг!! Посмотрю на твое поведение.

Мурка все это время смирно слушала, потом легла на траву и под его ворчание... уснула. Вот тут-то Игорёшка и разобиделся – ни разу не прикоснулся к ней, не мыл её, не пускал в свою комнату уже отмытую и отоспавшуюся – игнор был полный. Теперь переживала и беспокоилась уже Мурка. Она старалась подлезть к нему – он отодвигался и говорил только одно слово:

-Брысь!

Алина попыталась ему сказать, что она же не человек, надо её простить, но Игорёшка стоял насмерть:

-Она меня на котов поменяла, слушать не стала, не буду с ней говорить совсем!!

Вечером у закрытой двери в его комнату Мурка, царапая лапой дверь, жалобно мяукала, и на пятый день сердце ребенка дрогнуло – пустил в свою комнату, долго ворчал и выговаривал ей, а она только ближе подлазила к нему и громко мурчала.

-Подлиза противная, больше никуда не пойдешь, вона я аж похудел из-за тебя. Папка сказал, к ве... ветинару поедем. Это врач такой для вас и собаков. Щас вот родишь котенков, и поедем, не фиг убегать на так надолго.

Папка же каждый день удивлялся и изумлялся своему найденышу.

Миш, – говорила ему Алина, – у меня такое чувство, что Игорёшка, он, как мой настоящий сын, и нам его, точно, Господь послал, чтобы мы не копались в своих каких-то дрязгах, а оглянулись вокруг и сумели хоть одному брошенному, никому не нужному человечку помочь. Сонька – она наша. Но с Игорешкой у нас в доме так тепло стало!!

И, помолчав, засмеялась:

-Он меня тут пытал: «Мам, а лесли вот ты кого-нить рОдишь, я чё, лишний стану? И куда меня тогда?» Сказала, что он будет, лесли что – старшим братом, заступаться и учить младшего ребенка всему хорошему. Помолчал, потом вздохнул: «Научу. Я много чего уже умею, только говорю непрально, но в школу же пойду... хорошо бы училка была как ты или папка.» Спрашиваю – почему? – «А молодые они все свистушки, а я как настоящий мужик учиться хочу... и ещё – мам, дай клятву что папке ничё не скажешь, пока что, я потома сам ему скажу...» – И какую клятву тебе дать? – «А поклянися так: если проболтаюся, пусть у меня морда покроется болячками, ой, лицо!!»

-Дала? – засмеялся Тонков.

-А как же? Тайна у нас теперь такая – он увидел у деда, Иван Петровича альбом с фотографиями, а его любопытство ты же знаешь – неуемное. Там в альбоме ваши с Сергеем курсантские фотки. Очень изумился, что ты такой молодой был, выпросил у деда под честное слово и теперь кладет их под подушку. Сказал, вырастет когда, станет точь в точь как папка: офицером-десатником и добавил, лесли ума хватит!

Тонков крякнул:

-Алиш, я не перестану изумляться нашему сыночку. Он такой с одной стороны разумно-хозяйственный, а с другой так мало видел в своем жутком детстве. Такая редкая у него черта – умеет радоваться и быть благодарным даже самой малости, его не любить невозможно, Иван Петрович частенько говорит, что наш Игорёшка всех его четверых внуков забивает, – 'славный человечишка у вас, Мишка, растет, берегите.' А я, может, миллион раз сказал небесам спасибо, что привели меня тогда к тому киоску за булочкой!

Если бы не Александр Сергеевич Горшков, Аверам пришлось бы очень напряжно и сложно получать визы в Польшу, у него, казалось, везде есть нужные люди, сразу же купили билеты – решили ехать поездом до Варшавы. Оттуда примерно сто километров или автобусом, или такси, но опять же подсуетились новые родственники, а именно Макс, тот вышел на своих польских друзей и те быстро нашли автомобиль с водителем неплохо говорящим по-русски. Осталось через пять дней получить визы.

За это время справили свадьбу ещё раз, в узком, по мнению Каменских жителеей, кругу. Лешка, уже уставший от празднеств, взмолился:

-Может вы без нас погуляете, а? А мы с Асенькой в Крыму медовую неделю проведем.

Шишкины сначала заартачились, но Лешка привел железный аргумент – его просили выйти на работу на неделю раньше, как всегда – запарка, а собраться всему колгоспу можно было только к выходным, и терять неделю молодые не хотели.

Баб Таня решительно сказала:

-Правильно, Лёш, погуляем позднее, ехайте уже на море!

Настька, расцеловывая своих Аверов, просила запомнить и зафоткать все-все, что будет там в Польше, передать поклон дедушке-мальчику и от неё. Аверы, ожидая визу, два дня были в Каменке.

Потом поехали к Ваньке, там гвоздем программы был Сяся Итов, который заметно вырос и очень полюбил дядю Сясю, не слазил с его рук, постоянно звал с собой поиграть, Ванька аж взревновал:

-Я твой папка или как?

-Папаська, дя, – кивал Санька, – Сяся дядя ёсий, любу тозе. -Синхронисты вон, только папу Ваню и любили, а этот, то Гоёк у него, то Сяся-дядя, изменщик какой-то.

Санька пыхтя залазил на высокого папку, цепляясь как маленькая обезьянка и изо всех сил обнимал, успокаивая сердитого Ваньку, гладил ладошкой по лицу и приговаривал с интонациями бабы Оли:

-И седись, любу, любу!

Ванька хитро подмигивал и притворно ворчал, бережно удерживая свое маленькое сокровище.

Саша же получал искреннее наслаждение общаясь с малышом:

-Алюнь, может наша юная жена внучка быстро родит, такие они славные, маленькие.

-Сама, Саш, лужей растекаюсь от маленького Чертова. Такой ласковый игручий котеночек!

Получили визы и поехали в Польшу, в Варшаву прибывали в 12 дня по Москве, в 10 по-местному времени, там их уже должны были встретить.

Все волновались на границе, но и белорусские, и польские пограничники, услышав ответ на свой вопрос:-Цель поездки? – Посещение могилы погибшего в 1944 году дяди,– уважительно кивали и желали счастливого пути и успеха.

На вокзале немного в отдалении стоял мужчина среднего роста и пожилая женщина с большим плакатом «Аверченко». Подошли, познакомились, оказалось, что пожилая женщина – Анелия, долгое время работала в Москве, при социализме, прекрасно знала русский язык и, узнав от Збигнева, что он повезет русских в Макув, напросилась с ним, поясняя, что русским будет проще с двумя помощниками. Збигнев пригласил в микроавтобус, и поехали по Польше, по пути остановились в небольшом уютном кафе, пообедать. Услышав русскую речь, к ним подошел хозяин кафе. Узнав, что едут к погибшему жолнежу, погрустнел и на ломаном языке пояснил, что «его татку быв в Войске Польском, пришев многоранен и быстро умер, от болезней». Притащил бутылку вина с чудным названием 'Яржебяк', оказавшимся рябиновой настойкой, разлил по рюмкам, сказав: «Проше пане, помьянем всех!» – встав и склонив головы, помолчали, а потом выпили до дна. Ладислав проводил их до машины и долго махал вслед.

Макув-Мазовецки, маленький городишко, чистенький, уютненький с неспешной жизнью понравился. Заехали в гостиницу, быстро заселившись пошли на выход, спросив у портье, где можно купить цветы. Удивило отношение местных поляков, все приветливо улыбались им, а сидевшие возле цветочного магазинчика в небольшом скверике, старушки на лавочках, узнав, что вот эти русские приехали к недавно найденному жолнежу, взволнованно и шумно заговорили меж собой. Анелия перевела, что жители очень рады за погибшего, и многие помнят оккупацию и как их освобождали русские.

Пока общались с поляками, подошли женщина и мужчина в возрасте, представители местной гмины-администрации, которые знали где находится братская могила погибших и перезахороненных воинов из Ружана, номер 457. Видя, что русские взволнованы, а самый пожилой из них и женщина едва сдерживают слезы, поехали на кладбище.

При входе на него, увидели впереди прямо по неширокой асфальтированной дороге возвышается высокий, уходящий в небо обелиск, а на подходе к нему сбоку по обеим сторонам за скульптурной фигурой советского солдата с автоматом стоят гражданские... и солдаты закрывают их собой. Аккуратно подстриженные кустики и разросшиеся деревья, скошенная трава, а по обеим сторонам плиты и небольшие бетонные столбики с номерами.

Сначала подошли к центральному памятнику, положили цветы, поклонились, помолчали, потом работники гмины повели их к могилке Филиппа.

Дядя Ваня, едва подошли к столбику с номером 457, встал на колени и, не утирая слез, сказал:

-Здравствуй, братка! Вот я приехав к тябе! Этта ж мячта нашего с тобой батька была увсягда, узнать где ты загинув. Я твой младшой – Иван, родився посля войны, от ты тяперь узнав, што мы о тябе увсягда помним, батька наш горявал за тябе. Ён долгую жизнь прожив, на девяносто сядмом годе ушев. Я... братка... я шчастлив, што до тябе приехав. От я землицы тябе привез родной и племяши твои,-Мишки нашего няпутняго детки, со мною, это они тябе нашли, а и славные, скажу тябе, детки у няго выросли, от унука твояго двоюродного як тябе назвали, от рядом стоит тоже Хвилипп.

Алька плакала уткнувшись в Аверову грудь, мужики еле сдерживались, Минька обнял тоже плачущего Филиппа... А дядь Ваня все говорил с браткой... Рассказывал про родственников, что «усе прислали яму поклон», потом всхлипнув, сказал:

-Прости мяне, братка, я чагось расклеился, нямного вон посижу, а с тобой от Мишкины детки гаворить будуть!! – женщина из администрации, тоже хлюпая носом, повела дядю к скамеечке.

-Мы так рады, дядюшка что нашли тебя, пусть твоего имени и нет на табличке. Но мы точно знаем, -всхлипывая и сморкаясь говорила Алька, – что дед наш – твой батька, радуется, что ты нашевся. У нас был такой замечательный дед Панас, мы все его сильно любим, и мы очень счастливы, что приехали к тебе, и у дядь Вани, и у нас есть точные копии тебя и деда, жива Цветковская порода. Спасибо вам, родные наши, всем, кто здесь лежит, – поверьте, вас помнят в каждой семье и плачут, и гордятся вами! – она низко поклонилась во все стороны.

Потом все долго сидели прямо на траве возле 'своей' могилки, молчали, у всех на душе была такая щемящая грусть, и какие слова можно было еще сказать, кроме тех, 'что уважаем, помним, гордимся и горюем!'

Уходили с кладбища нехотя, но переволновавшемуся дядь Ване надо было полежать. Филюнька делал наброски в альбоме, Минька фотографировал все именные могилки, положили цветы, разровняли рассыпанную, родную для Филиппа, землицу и, отправив дядюшку на машине, сами пошли пешком. Городок, смотрящийся в реку Ожиц, очень понравился – теперь-то они его внимательно рассматривали. А жители городка уже знали, что приехали русские, и почти все встречающиеся поляки уважительно здоровались с ними. Вечером в ресторане к ним подходили люди разных возрастов, и Анелия переводила их слова, было очень приятно, что поляки помнят, кто их освободил. И все три дня, что были в Макуве, каждый день ходили к дядюшке, прощались как с живым, на выходе все шестеро низко-низко поклонились погибшим.

Оставшиеся полтора дня бродили по Варшаве. На Замковой площади любовались на восстановленный Королевский замок, долго бродили по Старому городу, вышли к другой площади – Рынок. В кафешке на площади попили кофе и отведали местной выпечки, полюбовались на какие-то игрушечные домики, послушали уличных музыкантов, купили сувениры. Филюшка надолго завис около уличных художников. Один из них, заметив неприкрытый интерес мальчика, что-то спросил по-польски, а потом видя, что его не поняли, молча протянул мальчику лист бумаги и карандаш. И младшенький Авер не подвел – несколькими штрихами он набросал знаменитый дом подо львом. Подоспевшая Анелия – отводила подуставшего Ивана в гостиницу – шустро заговорила с художником, он цокая языком, говорил:

-Мальчик очень талантлив. У него цепкий глаз и из него получится хороший художник.

Сразу не отпустил их, заставил Филиппа подписать эскиз, подарил ему одну из своих акварелей с дарственной надписью, уважительно пожал руки родителям, еще раз повторив, что у мальчика несомненно талант. Филюня расцвел, а Аверы призадумались.

Затем были королевские сады Лазенковсковского парка, очаровавшие всех, великолепный Дворец на воде, гуляющие повсюду павлины, белочки, выпрашивающие орехи, красивые цветы, озерца, фонтаны, и, конечно же, оранжерея... Впечатлений было море. Вечером сходили посмотреть на Варшаву со сталинской высотки, с высоты птичьего полета открывался шикарный вид на город, дух захватывало, потом посидели немного в небольшом уютном баре, а утром, распрощавшись с Анелией и Збигневом, с которыми подружились за эти пять дней, те железно пообещали приехать в Россию в гости к ним, поехали домой.

Тонковы собрались Игорёшку отдать в подготовительный класс, но дедуня Иван Петрович при мальчишке на них поругался и велел попробовать в первый класс записаться. Посоветовал стокакую-то школу, и поехали папка, мама и Игорь в эту школу. Им сказали обождать, Игорёшке стало скучно, он пошел во двор, где никого не было, прошелся туда-сюда и почти за углом увидел большую дырку на дороге. Походив, посмотрев, нашел картонку, нагребая на неё мелкие камушки, набросанные неподалеку, засыпал ямку и начал обломком кирпича утрамбовывать их.

-Что это ты, мальчик, делаешь? – из-за угла вышла такая красивая баушка.

-Не видишь? Дырку заделываю вот.

-Зачем?

-Не, ты чё тупишь, вот навернется кто из-за угла выбегая, коленку разобьет или там нос. Слезы-сопли, а тута все уже заделато. Чёт хозяин школы не смотрит.

-А ты чей такой хозяйственный будешь?

-Я-то? Теперь вот Тонков Игорь Михайлович, – с важностью выдал Игорек.

-Почему – теперь?

-Чё, и вправду хочешь узнать?

-А почему нет? Пойдем, вон, на лавочке под березкой присядем, и ты мне все расскажешь?

-Все не получится, – вздохнул ребенок, – время не хватит, щяс директор придет, на меня посмотрит и каак скажет... а не нужен нам такой ученик.

-Почему ты так думаешь? – удивилась баушка.

-Ну я же мало чё знаю, ну буквы, вот, читать Соня научила, щитаю до ста, а говорю вот совсем непрально. Вот с тобой лесли по пральному надо на Вы говорить, но ты такая... ну, добрая и не вредная, вот я и по-простому. А щяс вспомнил, как надо, не обижаешься ли?

-Нет, так про Тонкова поясни?

-А клятву дашь?

-Это какую – землю что ли есть заставишь?

-Не, другую, страшную – лесли я проболтаюся, пусть у меня выпадут все зубы, и нечем будет жувать.

Баушка засмеялась, и повторила клятву.

-Ну я был просто Лигар, с Муркой вона жили мы в подвале, а папка нас нечаянно нашел и к себе домой притащил, мама Алина тогда сильно плакала. А потом меня они себе оставили, там тетеньки строгие сильно много спрашивали, про Ирку тоже, а потом сказали, что можно меня Тонковым отдать. Вот я и стал Тонковым, и Мурка моя тоже Тонкова. Знаешь какие у меня теперь папка и мама, и Соня? Папка, он такой сильный, десатник был, я вот выучуся, лесли мозгов хватит, тоже как он стану. А мама Алина, она ещё красивше папки, она такая, знаешь, такая добрая-добрая, сыночком меня зовет и всякие вкусные печеньки стряпает. А я, прочим, шарлотку умею, сам уже. У меня память, знаешь, какая, папка говорит, уни... уни...

– Уникальная?

-Во, такая, я стихтваренья враз запоминаю.

-Правда? Ну-ка: У лукоморья дуб зеленый, – начала баушка, но Лигар её перебил:

-Ха! Златая цепь на дубе том... – и встав с лавочки, четко, с выражением прочитал весь отрывок.

-Действительно, память хорошая. А учиться-то будешь?

– Чё спрашиваешь, я же тебе сказал, что хочу как папка быть, только вот... – он замялся. – Мне бы училку вот такую как ты.

-Это почему же?

-А не люблю молодых, Пашка говорил, молодые все свистушки, а мне надо серьезную.

-Ну, пойдем в школу, посмотрим, что можно сделать для тебя, Игорь Михайлович Тонков.

Игорек, увлекшись беседой с баушкой, не видел, как из окна за ним наблюдали родители, которые было рванулись прервать их беседу, но увидевшая раньше дежурная учительница остановила, пояснив,что эта женщина и есть директор, и пусть они пообщаются.

Игорек, как истинный джентльмен, подал баушке руку:

-Пошли!

-Ох, ты еще и руку подавать умеешь, а что ж ты такой худой?

-Ты чё? – вылупился на неё Игорёшка. – Я щас уже совсем хороший – был-то полный шкилет, а руки папка называл птичьи лапки, щяс вона мускулы завелися, ты не думай, я сильный. И ещё, эта, я вот давно так подумал, ну папка, конешно, нет, а на маму я совсем похож, вот ты щяс сама посмотришь.

Так и вошли, Игорек ёще и дверь открыть умудрился.

– Здравствуйте! – хором поздоровались Тонковы, – мы Вас ждем!

– Да, пойдемте ко мне в кабинет, поговорим.

Зашли, баушка представилась:

-Строкова Елена Сергеевна! С вашим мальчиком мы уже познакомились, сейчас мы его немножко поэкзаменуем, но надеюсь, ребенка можно в первый класс оформлять, он сказал ему восемь лет,зачем же год терять, с его отличной памятью,что очень удивительно, он быстро нагонит сверстников. А то и перегонит.Так, Игорь Михайлович?

– Да!

Пока Игорешку спрашивала такая взрослая, полная, смешная тетенька про всякие цифры и буквы, потом он чего-то совсем детское читал: «Ма-ма мы-ла ра-му», потом стишки всякие повторял, родители чего-то говорили с ба... не, Еленой Сергеевной, которая и оказалась директором.

Тетенька погладила его по голове, потом кивнула Елене Сергеевне и сказала одно слово:

-Возьму!

-Ну вот, Игорь, будешь ты учиться в первом классе, а это твоя учительница – Надежда Ивановна.

-Чё, правда? – Ребенок восторженно подпрыгнул.

Мама покачала головой:

-Ой, извините, я от радости! И эта, Елена Сергеевна, я теперь Вас прально буду называть.

Тонковы пошли на выход, а баушка Елена Сергеевна позвала его взад, ой назад, и потихоньку сказала ему:

-Игорёк, когда никто-никто не слышит, можешь меня на ты называть, но осторожно.

-Чё, правда можно? А давай ты к нам на шарлотку придешь, и мою Мурку увидишь? Давай, пиши телефон, я тебе сам позвоню, когда сможешь-то?

На радостях, на следующий день поехали в «Детский мир» покупать все для школы, Сонька выбирала самое крутое, а Лигар только молча мерил все одежки. Когда же его полностью одетого, даже при галстуке Соня вывела из примерочной – воцарилось молчание, такой славный ребенок, его восторженные глазенки, счастливый и взволнованный вид...

Алина схватила Игорешку и крепко поцеловала:

-Какой ты у нас красивый и важный!

-Правда? Папка?

Папка, опять сглатывая ком в горле, тоже обнял своего мужика:

– Ты у нас самый лучший!

Выбрали рюкзак, всякие письменные принадлежности, Игорёшка сам нес его, не доверяя даже папке. Сонька потащила маму в женский отдел, а Игорёшка, что-то подумав про себя, взял папку за руку:

-Пап, давай вот сюда заглянем!! – потащил его в женскую обувь, провел мимо туфель-кроссовок, дошел до тапочек и остановился. Долго разглядывал, брал то одни, то другие, Тонков удивленно наблюдал за ним, не вмешиваясь. Потом выбрав мягкие без задников, опять повертел их в руках и сказал:

-Размера-то я и не спросил, ну ладно, возьмем побольше, чай нога не выпадет.

-Игорешка, ты кому эти тапочки собрался купить? Маме?

-Не, папка, я же баушк... ой, Елену Сергеевну пригласил на шарлотку-то, вот придет она, а у ней тапки имеются, теплые и красивые. Я же заметил, она долго не стоит, вона на лавочку меня повела, и ходит она как-то тяжело, – ребенок пошаркал по проходу, – вот ножки её и отдохнут в таких тапках, а чё, жалко что-ли?

Мишка порывисто схватил своего мужика и поднял вверх:

-Какой же ты у нас славный!

-Чё, скажешь, хороший?

-Самый лучший. Мы тобой гордимся и все тебя очень любим!!

И мальчишка, его несгибаемый сынок, впервые заплакал.

– Что ты, сыночка, что?

-Я... – всхлипывал ребенок, – я думал, меня только Мурка и любит, ну, мама Алина ещё немножко, а ты, ну, как мужик, уважаешь.

-Сыночек, я безумно рад, что нашел тебя и очень люблю, нисколько не меньше твоей Мурки. Вытирай слезы, ты же мужик.

-Мужик я, мужик, – ребенок не отрывал рук от его шеи.

-Ладно, пошли, – так с ребенком на руках, ранцем на одном плече и пакетом с тапками, его и увидели Алина с Сонькой.

Мама, как орлица, тут же подлетела, вцепившись в Игорька, тревожно разглядывая его заплаканную мордашку, лихорадочно ощупывала его ручки:

-Что, сыночек, что случилось?

– Ничё, я просто, как это, рассопливился, не, не простыл, а когда папка сказал, что вы все меня, как вона, Мурка, любите, ну я и, как девка...

-Глупыш, маленький, мы тебе с первого дня твердим, что ты у нас долгожданный сыночек, как можно тебя не любить?