Текст книги "Космические скитальцы (Сборник)"

Автор книги: Мюррей Лейнстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

Инженера передернуло от отвращения. Но Бордман быстро понял, насколько безопасен такой способ передвижения. Вездеход качался и шатался из стороны в сторону. Сидеть в кресле было бы глупо – если качнет вперед, можно не удержаться и вылететь по инерции. Так же неудобно себя чувствуешь при боковом наклоне. А вот оседлать вездеход словно коня – самое верное!

Но вот костюм приводил Бордмана в смущение. Инженер открыл окно и неприязненно обратился к седоку:

– Вы в курсе, что здесь дама?

Молодой индеец усмехнулся. Он протянул руки к Але-те, которая прижала нос к стеклу. И Бордман понял, чем объяснить отсутствие костюма. В открытый иллюминатор поступал воздух. Он был жарким, просто испепеляющим. Как в топке!

– Привет, Лета! – крикнул наездник в открытое окно. – Или оденься в соответствии с климатом, или надень защитный костюм, когда будешь вылезать!

Алета захихикала, добралась до выхода и покинула шлюпку. Вот она уже здоровается с кузеном. Она сбросила америндский народный костюм, к которому Бордман успел привыкнуть. Теперь она выглядела, как англосаксонские девушки на пляже на планетах с прохладным климатом.

В какой-то момент Бордман забеспокоился было о солнечном ударе, но цвет кожи Алеты был хорошо приспособлен к солнечному излучению даже такой интенсивности… Ветерок охладит ее кожу. Густые прямые черные волосы защитят голову лучше любого шлема. Она даже не обгорит на солнце. Но вот он, Бордман…

Он мрачно разделся до белья и облачился в специальный костюм против жары. Наполнил фляжки водой из шлюпочного запаса. Включил маленькие батарейки. Костюм надулся. Он предназначался для кратких периодов невыносимой жары и включал в себя миниатюрную систему кондиционирования воздуха для одного человека и спасал от смерти в результате перегрева. Но потреблял огромное количество воды.

Бордман вылез из шлюпки и нацепил защитные очки. Подошел к весело болтающим молодым индейцам – мужчине и девушке, протягивая руку в перчатке для приветствия.

– Меня зовут Бордман, – сказал он. – Прибыл, чтобы оценить степень вашей готовности. Что случилось, почему мы приземлились в шлюпке?

– Я – Ральф Редфизер, – представился молодой человек, сердечно пожав ему руку. – Инженер проекта. Что касается неполадок – наша энергетическая система сдохла. Мы не смогли войти в контакт с вашим кораблем, чтобы заранее предупредить об опасности. Корабль уже был в нашем гравитационном поле, когда это случилось, и двигатель Лоулора препятствовал заднему ходу – из-за силы гравитации. Наша электроэнергия, ясное дело, тоже закончила свое существование – вместе с решеткой. Ваш корабль не сможет вернуться, и мы никуда не можем сообщить о происшедшем. Лучшее, на что можно надеяться, – это гибель колонии от голода и жажды – месяцев через шесть. Мне очень жаль, что вы и Алета оказались втянутыми во все.

Он повернулся к Алете с дружелюбным видом.

– Как поживают Майк Грозовая Туча и Салли Белая Лошадь – и вообще вся банда, Лета?

“Чародей” плыл по орбите вокруг Ксозы-2. Посадочная шлюпка находилась на поверхности, и двое пассажиров покинули ее. Шлюпка вернется. Никому на корабле не хотелось оставаться на земле, ведь они знали об условиях и ситуации здесь – невыносимая жара и отсутствие надежды. Но делать все равно нечего. Корабль сохранял стандартные оперативные условия во время путешествия с Трента сюда. Он не нуждался в починке или профилактике. Оставалось лишь стоять на часах, пока что-нибудь не произойдет, а делать при этом совершенно нечего. В течение суток примерно двадцать один час оставался не занятым ничем. Когда-нибудь – возможно, спустя годы – “Чародей” получит помощь, сможет покинуть орбиту и выйти в пространство, где заработают двигатели Лоулора, а может быть, экипаж эвакуируют. А пока все люди на корабле были в такой же беде, что и колонисты. И ничем не могли себе помочь.

В одном членам экипажа было хуже, чем колонистам. Колонисты хотя бы знали, как будет выглядеть их смерть. Могли подготовиться к ней – любым способом. А команде корабля оставалось лишь умирать со скуки. Командир не видел в будущем ничего, кроме беспросветного отчаяния.

Путь до колонии оказался пыткой. Алета ехала позади кузена в седле из одеяла, поэтому и страдала меньше. Но для Бордмана нашлось место лишь в грузовом отсеке, возле мешка с почтой. Дорога была ужасной, неровной и мучительной. Жара – убийственной. В металлическом грузовом отсеке температура достигала ста шестидесяти градусов [15]15
  Соответствует примерно 72° по Цельсию.


[Закрыть]на солнце – при такой температуре можно уже готовить пищу. Конечно, всякий знает историю о человеке, сидевшем в духовом шкафу во время приготовления бифштекса и оставшемся в живых. Но ведь в духовке его не истязали лучи безжалостного бело-голубого солнца, которые, казалось, оказывали физическое давление на костюм. Костюм, безусловно, помогал выжить, но и только. Содержимое фляжек высохло незадолго до прибытия, и некоторое время Бордман только знай себе потел внутри костюма. Правда, вентиляция не давала ему погибнуть, но он прибыл в состоянии шока. Ему дали выпить холодной соленой воды, и он лег в кровать. Силы должны вернуться к нему, когда в крови восстановится баланс натрия. Проспал он ровно двенадцать часов.

Проснувшись, Бордман почувствовал себя нормально, но ему было очень стыдно. И что толку напоминать себе, что Ксоза-2 – планета класса Д, с минимумом комфорта: бело-голубое раскаленное солнце и средняя температура сто десять градусов в тени. Африканцы в состоянии выполнять наружные работы по сборке конструкций, защитив себя лишь сандалиями и перчатками. Но Бордман не мог и носа высунуть на улицу без защитного костюма. И не мог долго там находиться. Это не слабость. Это гены. Но все равно стыдно.

Алета кивнула ему в знак приветствия, когда он вошел в кабинет инженера проекта. Он занимал один из отсеков в транспортных ракетах колонистов. Здесь находилось сорок ракет, они пустовали и использовались для внутреннего сообщения, так что каждый мог время от времени менять место жительства, что весьма полезно в условиях колонии, дабы не было раздражающего однообразия.

Алета сидела за столом, делая пометки в отрывном блокноте.

– Я был настоящим посмешищем! – сказал Бордман.

– Ничего подобного! – уверила девушка. – Со всяким может случиться. Мне тоже было, мягко говоря, нехорошо на Тимбуке.

На это было нечего возразить. Тимбук представляет собой планету джунглей, возникших на стадии каменноугольного периода. Колонистам удалось выжить на ней, ибо их предки жили на берегах Гвинейского залива на Земле. Но для англов этот климат был чрезвычайно неполезен, как и для прочих рас. Америнды же гибли там быстрее всех.

– Ральф уже едет сюда, – добавила Алета. – Они с доктором Чакой искали место, где оставить записи. Здешние дюны просто ужасны, ты знаешь это. Когда сюда прибудет корабль для расследования случившегося, все эти здания скроет песок. Но какое-нибудь место можно найти. Непросто спрятать записи так, чтобы их обнаружили.

– Тогда уже никого не останется в живых, чтобы указать это место, – сказал Бордман. – Не так ли?

– Точно, – согласилась Алета. – Вокруг просто ужас что делается. Но я еще не планирую умирать.

Голос ее звучал абсолютно нормально. Бордман не удержался и фыркнул. Ему, как старшему офицеру колониальной разведки, удалось побывать везде. Но ни разу не доводилось встречаться с колонией, гибнущей при наличии всего необходимого оборудования. Он сталкивался с паникой, но никогда прежде – со спокойной готовностью покориться судьбе и принять смерть.

На улице возле жилого отсека инженера проекта раздался шум двигателя. Через защищенные фильтром окна видно было не очень хорошо, но Бордман подошел к двери. Яркий свет ослепил его. Но он успел заметить сверкающую гусеничную машину недалеко от порога.

Он стоял, вытирая слезы, и слушал звук приближающихся шагов. Вошел кузен Алеты в сопровождении чернокожего верзилы. На чернокожем были очки с забавным переносьем – как будто сделанным из пробки – очевидно, чтобы уберечь кожу от соприкосновения с металлом. Иначе на лице были бы ожоги.

– Доктор Чака, – с удовольствием представил вошедшего Редфизер. – Мистер Бордман. Доктор Чака – здешний директор по ресурсам и минералогии.

Бордман пожал руку доктору с кожей цвета эбонита. Тот улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы. И вдруг… задрожал.

– Здесь как в морозилке, – пожаловался он глубоким зычным голосом. – Пойду-ка оденусь, чтобы продолжить общение с вами.

Он вышел, и слышно было, как постукивают его зубы. Кузен Алеты сделал несколько глубоких вдохов и состроил гримасу.

– Я и сам близок к тому, чтобы дрожать от холода, но Чака действительно акклиматизировался для жизни на Ксозе. Он вырос на Тимбуке.

– Извините меня за обморок, – сказал Бордман. – Этого больше не повторится. Я прибыл сюда, чтобы выяснить степень готовности планеты для открытия коммерции, для прибытия членов семей колонистов, туристов и так далее. Но приземлился на шлюпке вместо обычного способа, и тут мне сообщают: колония обречена на гибель. Мне бы хотелось получить официальные данные о степени подготовки оборудования колонии и объяснение необычной ситуации, о которой я узнал.

Индеец смотрел на него, моргая. Затем широко улыбнулся. Вернулся темнокожий, застегивая теплый костюм. Редфизер ознакомил его с вопросами, заданными Бордма-ном. Чака ухмыльнулся и удобно расположился в кресле.

– Я бы сказал так, – начал он глубоко проникновенным голосом. – Я бы сказал, что песок скрипит у нас на зубах. Песок повсюду в этой колонии. И в энергетической решетке – тоже. На Ксозе слишком много песка. Согласен, что беда именно в этом?

– Разумеется, ветер творит всякие нехорошие вещи, – проговорил индеец, тщательно взвешивая слова.

Бордман презрительно скривился.

– Вам, наверное, известно, что, на правах старшего офицера Колониальной Инспекции, я обладаю полномочиями отдавать необходимые для моей работы распоряжения. И вот первое из них. Я желаю видеть посадочную площадку, если она еще стоит. Надеюсь, она не упала?

Лицо Редфизера залилось краской – даже под бронзовой кожей это было заметно. Наихудшее оскорбление для мастера стальных конструкций – предположить, что его работа не выстоит.

– Уверяю вас, решетка не упала, – вежливо сообщил он.

– Как вы оцениваете степень ее готовности?

– Восемьдесят процентов, – заверил Редфизер.

– Вы остановили работы?

– Да, работы над решеткой сейчас остановлены, – подтвердил инженер.

– Несмотря на то что колонии не дождаться нового оборудования и продуктов без их завершения?

– Несмотря на это, – согласился Редфизер.

– Тогда вот еще одно распоряжение: доставить меня к месту строительства площадки незамедлительно! – сердито сказал Бордман. – Хочу лично разобраться, кто отвечает за эти некомпетентные действия! Можно устроить это прямо сейчас?

Он повернулся и вышел на невыносимо яркий слепящий свет. Поморгал, чтобы глаза привыкли, и заходил взад и вперед. Он был в замешательстве. Ему все еще было стыдно за обморок во время поездки от места посадки до колонии. Поэтому он чувствовал раздражение. Но приказ был абсолютно обоснованным.

Изнутри донесся шум. Доктор Чака, здоровенный, темнокожий и в очках, крутился вместе с креслом туда и обратно, едва сдерживая смех.

– Ну, что там еще за дьявольщина? – потребовал Бордман объяснений. – Разве есть что-то смешное в моем требовании увидеть строительство, от завершения которого зависит вся жизнь колонии?

– Ничего смешного! – воскликнул доктор Чака. – Это просто… весело!

И он огласил смехом кабинет с круглым потолком, бывший прежде ракетой с автоматическим управлением. Алета не удержалась от улыбки, хотя в глазах ее застыло спокойствие.

– Ты бы лучше надел защитный костюм, – предложила она Бордману.

Он снова испытал раздражение, готовый бросить вызов чувству здравого смысла: отчего не для всех это имеет значение. Но все-таки отправился в комнату, где ночевал. Взял костюм, который спас ему жизнь, хотя и не был особенно эффективен, наполнил баллоны водой – с надеждой, что не в последний раз. Затем вернулся в кабинет инженера проекта с ощущением, что все внутри него закипает.

Бордман видел в окно, как люди, столь же темнокожие, как доктор Чака, обслуживают вездеход. Кто-то прицепил впереди нечто вроде платформы. Они установили в грузовой отсек тяжелые баки. Доктор Чака куда-то исчез, а Алета сидела за работой, делая записи в блокноте.

– Можно спросить, чем вам сейчас довелось заниматься? – с иронией полюбопытствовал Бордман.

Она подняла глаза.

– Я думала, вы в курсе! – удивилась она. – Я здесь по поручению Америндского Исторического Общества. Я удостоверяю достижения. Собираю рекорды для Общества. Ральф и доктор Чака устроили так, что все записи попадут в книгу рекордов, так что нет никакой разницы, выживет колония или погибнет – записи сохранятся.

– Достижения? – поразился Бордман. Он знал, что америнды украшают перьями сторожевые посты стальных конструкций, которые возвели, и знал также, что индейцы на Земле считали привилегией оставлять такие “отметки о достижениях”. Но не понимал их смысла.

– Вот, например, Ральф носит три орлиных пера, – продолжала Алета как бы между прочим. – Вы их видели. У него три достижения. И пера тоже три. Она построил посадочные площадки на Норлате и… О, да вы не знаете!

– Не знаю, – согласился Бордман; его гнев был не лучшим советчиком, когда он думал, что все эти забавы – просто неуместная на Ксозе-2 роскошь.

Алета выглядела удивленной.

– В древние времена на Земле, если человек снимал скальп с врага, то это считалось достижением. Знак доблести также зарабатывал тот, кто первым убил врага в битве, но меньшей доблести. В наши дни такие знаки доблести можно получить за разные деяния – но три орлиных пера Ральфа в древние времена означали бы, что он в трех битвах убил и оскальпировал врага прямо посреди его лагеря.

Бордман вздохнул.

– Я бы назвал это варварством.

– Пусть варварство, если угодно, – отозвалась Алета. – Но этим можно гордиться. И нельзя заработать знак доблести за то, что сделал кучу денег. Здесь более уместно слово “снобизм”, нежели “варварство”. Мы – настоящие снобы. Но когда глава клана останавливается в Большом Посольском Типи на Алгонке, представляя свой клан, а несколько человек поддерживают края его головного убора из перьев, знаменующего все заработанные членами клана знаки доблести, – любой будет гордиться принадлежностью к этому клану! Даже если увидит церемонию на экране видеофона!

Доктор Чака открыл дверь. Ворвался слепящий свет. Чака не стал входить; тело его блестело от пота.

– Все готово, мистер Бордман!

Бордман настроил окуляры и привел костюм в действие. Затем покинул помещение.

Жара оглушила его, подобно удару. В глазах снова потемнело, он тяжело двинулся к ожидающей машине. В транспорте кое-что изменилось. Фургон грузового отсека сняли и поставили цилиндрические сиденья, подобные тому, что сзади. Сверху устроили навес. Низкие бортики были установлены по бокам, чуть ли не на гусеницах. Бордману было непонятно их назначение. А спросить он не решился, опять чувствуя раздражение.

– Все готово, – проговорил Редфизер. – Доктор Чака поедет с нами. Пожалуйста, садитесь.

Бордман неловко вскарабкался в кузов. Он забрался в седло, укрепленное на одном из цилиндрических приспособлений. Это, без сомнения, позволяло наиболее комфортно путешествовать по обрывам и ущельям. Он подождал. Вокруг виднелись невысокие корпуса космических грузовозов. Освобожденные от груза, они соединялись вместе в три автономные группы. В них располагались жилища и общие помещения. Каждый колонист мог свободно перемещаться из одной группы во вторую и третью – на выбор. Для сохранения душевного здоровья человек должен быть уверен в свободе выбора.

Выше – на значительном расстоянии – находилась гряда гор, окрашенных в неестественно яркие тона. Прямо по кУРсу – скала. Ее поверхность казалась отшлифованной песчинками до зеркального блеска. Левее, примерно в четверти мили начинались дюны – и тянулись до самого горизонта. Ближайшие были невелики, но дальше увеличивались в размере, по мере удаления от гор. Дальние дюны, наверное, просто гигантские. На планете размером с древнюю Землю, если на ней не было воды, кроме как на полюсах – в виде льда, – размер таких дюн мог увеличиваться беспредельно. Ландшафт Ксозы-2 состоял из моря песка, где острова маленьких горных участков были лишь крошечными вкраплениями.

Доктор Чака сжимал в руке металлический предмет. Из него торчала трубочка. Он забрался в грузовой отсек и прикрепил предмет к одному из баков.

– К вашему сведению, в этих баках содержится сжатый под большим давлением воздух – пара тысяч фунтов, – сообщил он Бордману. – Через этот клапан можно закачивать дополнительный воздух в ваш костюм. Он будет очень холодным, ведь баки под давлением. И сможет понизить температуру.

Бордман снова почувствовал себя униженным. Чака и Редфизер благодаря происхождению могли ходить на девять десятых обнаженными под открытым небом этой планеты и чувствовать себя хорошо. А ему требуется специальный охлаждающий костюм, чтобы выдержать жару. Более того, его снабдили навесами от солнца и охлажденным воздухом, который явно нужен им самим. О нем заботились. Он был здесь почти так же беспомощен, как во время инспекции на планете, покрытой водой. Там он тоже почти все время носил специальный костюм и использовал кислородные баллоны!

Он подавил раздражение, вызванное собственной неадекватностью.

– Я полагаю, теперь можно двигаться в путь, – сказал он холодным тоном.

Кузен Алеты забрался в седло за пультом – сейчас там было только одеяло, – а доктор Чака – позади Бордмана. И вездеход двинулся в путь через горы.

Гладкость скал поражала. Гусеничная машина качалась из стороны в сторону. Проваливалась и снова выходила на поверхность. Трудно было бы удержаться во время подобной поездки, но Бордман держался в седле подобно заправскому наезднику. И чувствовал себя как на карусельной лошадке. Их было трое. Так что это выглядело еще смешнее. Он оглядывался по сторонам, дабы отвлечься от абсурдности происходящего. Защитные очки спасали от ослепления солнцем, но чувствовал он себя крайне неловко.

– Эти заслонки помогают вам, – сообщил доктор Чака. – Занавес наверху спасает от прямых солнечных лучей, а также от отраженного света. От него у вас появились бы волдыри на коже, даже если бы не было прямого попадания солнца.

Бордман не отвечал. Вездеход двигался дальше. Он ехал по песчаной насыпи – песок был коричневатый, насыщенный минералами. Это и была дюна. Не самая большая на Ксозе, но более ста футов высотой. Он проехали по пологому склону. С вершины вся планета, казалось, приобрела опасный наклон. Вот и верхняя точка, отсюда дюна идет вниз, здесь гусеницы завязли, и машина чуть не перевернулась. И Бордману пришло на ум: пески Ксозы-2 – настоящие океаны.

А дюны – это волны, которые бесконечно медленно передвигаются, подобно морю в шторм. Ничто не устоит перед ними! Ничто!

По таким дюнам они проехали около двух миль. Затем начали карабкаться к подножию гор. И Бордман снова увидел выемку в скале и водопад из песка, образующий при падении симметричный холм у отрогов скал. Вокруг оказалось множество подобных водопадов. В одном месте они образовывали настоящий каскад. Песок сыпался через серию скалистых уступов, заполняя каждую ступень до краев, а затем пересыпаясь на следующую.

Они взобрались на безумно крутую гору, стороны которой были слишком отвесными для того, чтобы песок попадал туда, и узкая вершина была лишь слегка запорошена пылью.

Ландшафт напоминал кошмарный сон. Машина ползла вверх, и при каждом толчке и падении в пустоту Бордман чувствовал, как к горлу подступает тошнота. Эти неимоверно яркие цвета. Пустыня, раскаленный воздух, безжизненность – просто шокировали. Бордман обнаружил, что его глаза обшаривают местность в попытке отыскать хоть жалкий куст, хоть клочок травы.

Поездка длилась уже час. Затем начался утомительный подъем на изъеденный эрозией ветра скальный уступ – и вот они уже на самом верху. Машина прошла еще сотню ярдов и остановилась.

Они достигли высшей точки горной цепи, а за ней поднималась еще одна горная цепь. Но ее не было видно. С этого места, куда они взбирались с такими усилиями, остальные скалы нельзя было увидеть. Не было ни одной долины. Ни одного понижающегося склона. Только песок. Они оказались на песчаном плато – одном из тех, что составляют уникальную особенность планеты Ксоза-2. И Бордман понял, что полученное им объяснение этого явления верно.

Ветра, обвевающие горы, приносят песок точно так же, как на других планетах – влагу, пыльцу, дожди и семена. Если две горные цепи встречаются на перекрестке, где дуют сильные ветры, те образуют вихри в долине между гор. И заполняют долину песком. Как морские ветра, приносившие влагу, в других мирах, где благодаря этому возникли цивилизации.

– Что? – спросил Бордман, увлекшийся мыслями и не расслышавший замечание Редфизера.

– Вот место посадочной площадки, – повторил тот.

– Где? – не понял инспектор.

– Здесь. Несколько месяцев назад тут была долина. И на ней стояла площадка высотой тысяча восемьсот футов. Нужно было достроить четыреста футов – самую легкую часть конструкции. Вот почему я назвал вам восемьдесят процентов готовности. А потом разразилась буря.

Жарко. Пекло просто чудовищное – даже на вершине плато. Доктор Чака посмотрел в лицо Бордману и наклонился над баком с кислородом, отвинтив регулирующий колпачок. Бордман сразу ощутил прохладу. Кожа сделалась сухой. Циркулирующий воздух немедленно осушал пот по мере его выступания. Но у Бордмана возникло неприятное ощущение, будто его заперли в тесном ящике. Он пытался побороть ощущение. И теперь прохладный воздух действительно освежал.

Доктор Чака достал фляжку. Бордман жадно пил. Вода оказалась слегка подсоленной, чтобы возместить потерю солей с потом.

– Буря, говорите? – спросил Бордман, осознавший, сколь велика разыгравшаяся здесь трагедия. Только на этом плато накопились сотни миллионов тонн песка. Невероятно, чтобы можно было когда-либо убрать этот песок, разве что ветер, сменив направление, будет дуть через бывшую долину долгие годы. – Что же натворила эта буря?

– Это была песчаная буря, – коротко ответил Редфизер. – Произошла вспышка солнечной активности. Мы не уверены, но предполагаем это. В отчете предварительной колонизации упоминали о песчаных бурях. Команда исследователей взяла пробы выпадения песка в разных местах в течение года. Во время бурь здесь вместо дождя выпадает песок. Но в данном случае не обошлось без вспышки на солнце, ведь буря длилась… – тут он сделал паузу и четко выговорил слова, ибо они несли невероятную информацию – целых два месяца. Все это время мы не видели солнца. И, естественно, не могли работать. Ждали, пока все кончится. Когда кончилось, то на месте строившейся площадки образовалось песчаное плато. Вершина стальной решетки высотой тысяча восемьсот футов оказалась под двухсотфутовым слоем песка. А заготовленные для продолжения работ стальные балки – под двумя тысячами футов песка. Не имея запасов энергии, трудно даже пытаться откопать все это. Нужно перелопатить сотни миллионов тонн песка. Если бы мы убрали песок, то достроили площадку. А достроив площадку, смогли бы убрать песок – через несколько лет, если бы необходимые машины были доступны. И если бы не разразилась новая буря.

Он замолчал. Бордман вдохнул прохладного живительного воздуха. Так он мог лучше соображать.

– Если бы вы увидели снимки, вы бы поверили, что мы действительно работали, – сказал Редфизер.

Бордман уловил скрытый смысл сообщения. Колонию образовали америнды – они занимались возведением стальных конструкций – и африканцы, привлекавшиеся к обслуживающему труду. Америнды считались прирожденными мастерами в обслуживании сложных горнодобывающих механизмов и плавильного оборудования. Обе расы легко приспосабливались к подобному климату и работали в нем, имея, как они это называли, “прохладные спаленки”. Но они нуждались в энергии. Не только для работы, но и для жизни. Для охлаждения воздуха в спальных помещениях он проходил через распыляемую струю воды. Вода также нужна была для питья. Без энергии они станут страдать от жажды. Без энергетической решетки, получающей энергию из ионосферы, они не смогут получать продукты. И начнется голод.

– Я возьму снимки, – сказал Бордман. – И принимаю ваше утверждение о том, что колония погибнет. Я сделаю отчет для тайника, который вы готовите, как сказала Алета. И еще – я извиняюсь за все свои резкие слова.

Доктор Чака кивнул. Он с теплотой смотрел на Бордмана.

– Ну, конечно, все в порядке. Ничего страшного, – сердечно отозвался Ральф Редфизер.

– А теперь, раз у меня есть полномочия отдавать необходимые распоряжения, я желаю проверить, какие шаги вы предприняли в связи с опасностью, – заявил Бордман. – Я хотел бы узнать, что именно вы делали, дабы повлиять на ход событий. Знаю, изменить их невозможно, но неужели вы не пытались?

Первая битва разыгралась в жилых отсеках для персонала через два часа после того, как “Чародей” лег на орбиту – начальная реакция на катастрофу. Командир обшарил все судно и конфисковал запас оружия. Запер его. У него самого нервы были не в порядке. Заняться нечем. И неизвестно, будет ли чем заняться впоследствии. Одно это способно вызвать истерию.

Наступила ночь. В небе над колонией сверкали мириады звезд. Это были не те звезды, что на Земле, но Бордман никогда не бывал на Земле. Он привык к незнакомым картам звездного неба. Он смотрел из окна на небо и не видел в нем ни одной луны. Да, вспомнил он, у Ксозы-2 нет лун. За его спиной послышался шорох бумаги. Алета Редфизер перевернула страницу в блокноте и сделала новую запись. На полке за ее спиной стояло уже много исписанных блокнотов. В них можно обнаружить массу информации о том, какую работу провели служащие колонии.

Да, им пришлось столкнуться с невероятными трудностями и порою проявлять настоящий героизм. Взять хотя бы попытку доставлять воду на самолетах с полюсов. Ужасно непрактично, учитывая климатические условия. Ветра переносили тучи песка с места на место. Самолеты подвергались песчаной бомбардировке. Последний рабочий самолет произвел вынужденную посадку в пятистах милях от колонии. За ним отправилась экспедиция на вездеходах и привезла экипаж. Гусеничные фургоны были защищены силиконовым пластиком, но на обратном пути и он был исцарапан. Люди попадали в песчаные оползни. За ними организовывали героические поисковые экспедиции. Раз или два пропавших удавалось спасти. А обвалы пещер в шахтах и прочие инциденты…

Бордман подошел к двери кабинета Ральфа, открыл дверь и вышел наружу.

Все равно что войти в огромный духовой шкаф. Песок еще хранил жар солнца, хотя солнце уже село. Воздух настолько горяч, что у Бордмана мгновенно пересохло в горле. За десять секунд ноги в уличной обуви разогрелись, а еще через двадцать ему показалось, что подошвы сандалий плавятся. Здесь можно даже ночью погибнуть от жары! Пожалуй, на рассвете он и вынесет прогулку по улице, но вообще-то какая несправедливость! Америнды и африканцы живут здесь и процветают, а он не может находиться без защиты час или два – и даже с наступлением сумерек.

Он вернулся назад, чувствуя себя пристыженным, ощущая дискомфорт в ногах. Он скорее согласился бы, чтобы они сгорели, чем признался в этом

Алета перевернула еще страницу.

– Послушайте! – обратился Бордман. – Что бы вы сами ни думали, вам следует вернуться на “Чародей”.

Она подняла на него глаза.

– Поговорим об этом, когда время придет. Но думаю, что нет. Лучше остаться здесь.

– Сейчас, пожалуй, – недовольно пробурчал Бордман. – Но до того как начнется катастрофа, вы вернетесь на корабль! У них достаточно ракетного топлива, чтобы раз десять высылать шлюпку! Они вас вытащат.

Алета пожала плечами.

– Зачем покидать планету и сидеть в заброшенном корабле? Ведь “Чародей” практически застрял на орбите. Каков ваш расчет времени на посылку за нами корабля спасателей?

Бордман не отвечал. Он считал. До Трента два месяца пути, ближайшая база Инспекции находится там. “Чародей” ожидают после того, как он загрузится металлом, наплавленным при помощи нового оборудования. А это две недели на поверхности планеты – кстати, никто не удивится, если срок вырастет до двух месяцев. Итак, на Тренте корабль может оказаться месяца через четыре. Опять же, еще пару месяцев можно прибавить. То есть, примерно полгода никто не хватится отсутствующего “Чародея”. Еще немного подождут: вдруг какое-то ЧП в космосе. Наконец отчет об отсутствии связи отправится в Резиденцию Колониальной Инспекции на Канне-3. И еще три месяца, пока они его получат, и еще шесть – на утверждение. А потом спасательные шлюпки вылетят на Ксозу-3, и, пока не будет от них вестей о кризисе на планете, будут считать, что никакого кризиса нет и в помине. Ведь никому и в голову не придет, что энергетическая система могла погибнуть!

Может быть, через год кто-нибудь подумает или спросит о судьбе Ксозы-2. И еще больше времени пройдет, прежде чем на чей-нибудь стол ляжет бумага, и какой-либо корабль будет проходить мимо планеты либо будет снаряжен специальный транспорт для расследования. Итак, в общей сложности, пройдет порядка трех лет, прежде чем подоспеет другой корабль – по самым оптимистичным расчетам.

– Вы же горожанка, – уговаривал Бордман. – Когда будут кончаться запасы еды и воды, вернетесь на корабль. Сможете выжить до момента, как кто-нибудь обнаружит, что случилось.

– Может быть, лучше не выживать, – мягко проговорила Алета. – Вот вы вернетесь на корабль?

Бордман покраснел. Нет, конечно. Но ответил так:

– Я могу отдать распоряжение отправить вас туда, и ваш кузен подчинится.

– Что-то я сомневаюсь, – ответила Алета.

И вернулась к своим делам.

Снаружи послышались шаги. Бордман отчасти завидовал. В таких толстых сандалиях колонисты могут свободно перемещаться из одной части колонии в другую даже в дневное время. А ему, Бордману, даже ночью не выйти на улицу!

Вошли несколько человек. Среди них были темнокожие, чьи мышцы играли под лоснящейся кожей, и бронзовотелые америнды с прямыми жесткими волосами. Последним вошел доктор Чака.

– Вот и мы, – проговорил Редфизер. – Здесь все наши прорабы. Думаю, мы сможем ответить на ваши вопросы.

Он представил пришедших мужчин. Бордман даже не пытался запомнить их имена. Абеокута и Нортвинд [16]16
  Северный Ветер.


[Закрыть], Сутата и Толлграсс [17]17
  Высокая Трава.


[Закрыть], Т’чка и Споттедхорс [18]18
  Пятнистая Лошадь.


[Закрыть], и Леваника… Такие имена обычно и звучат в новых колониях. Но люди, столпившиеся вокруг, держались просто – несмотря на присутствие старшего офицера Колониальной Инспекции. Они кивали, когда их представляли, а ближайшие пожимали ему руку. Бордман понял, что ему по душе отношение этих людей к сложившимся обстоятельствам. Но его данные обстоятельства унижали. А их – нет. Они готовы были принять смерть.