Текст книги "Сказания о Хиль-де-Винтере (СИ)"

Автор книги: Моранн Каддат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Снаружи давно хозяйничала ночь, по-сельски темная, не освещаемая характерным заревом больших городов и индустриальных ландшафтов. А несколько свечных уличных фонарей не могли отвоевать сеттера у темного времени суток.

Но вдову Клико это нисколько не пугало. Ориентируясь по одной ей заметным во Тьме знакам, она решительно свернула сначала налево, через пару домов снова налево, на соседний проулочек, и вот уже копошилась в многочисленных карманах своей накидки в поисках ключа.

– Главное не разбудить постояльцев, – слегка навеселе, бормотала она себе под нос.

– Вы сдаете комнаты? – Удивилась Като. Она и представить себе не могла, что кому-то понадобится жилье в сеттере у самого леса.

– На, подержи. – Женщина вручила Като сверток с оружием. – Конечно, сдаю, не мне же самой пасти нашу с мужем метаку?

Гард все это время молча плелся за ними на трех лапах, и у ворот, пока вдова ковырялась с замком, бессильно и с протяжным вздохом плюхнулся в дорожную пыль.

– Ты цел? – Като попыталась в темноте рассмотреть, какой ущерб его здоровью нанесла драка в трактире.

– О, Като, да все просто в кольчуге! – Като показалось, что кот говорил немного медленнее, чем обычно, с усилием выговаривая слова. – Как здесь говорят, «все в кольчуге». В кольчуге все осталось, все мои когти и зубы, – еле слышно закончил он со вздохом.

Вдова, наконец, разобралась с замком калитки, и вся компания, включая кота, очутилась в длинном и узком дворике. Когда же они, следуя за хозяйкой дома, завернули за угол, то увидели буквально луч света в царстве тьмы – их взорам предстала увитая виноградом, освещенная парой фонарей на масле беседка, а в ней – сидящая за столом молодая женщина, кормившая грудью посапывающего дитятю. Ни дать ни взять – Мадонна Лита, рустикальный сельский вариант.

Сеттеровская мадонна напряженно поглядывала куда-то вдаль сквозь частые переплеты беседки, тревожным взглядом разрушая живописную идиллию. Она словно ждала кого-то. По обветрившему лбу ее морщинками пробегали какие-то невеселые мысли. Вдова Клико, ни слова не говоря, села рядом со своей постоялицей. Вид вдовы, в свою очередь, не выражал абсолютно ничего, кроме нетрезвой безмятежности.

– Это Като и Гард, Уно, – обратилась хозяйка дома к кормящей матери, жестом приглашая Като подсесть ближе.

Женщина приветственно кивнула Като, секунду-другую смотрела на нее изучающее, а потом едва ли удостоила ее взглядом за весь вечер. Внимание ее целиком и полностью было поглощено задремавшим ребенком.

– Владения Уно год назад поглотила Белая пустыня, и теперь они с мужем живут у нас. – Пояснила коту и девушке вдова и повернулась к своей постоялице. – А эти двое у нас боевые, хоть куда! Барышня как сегодня встала на пути у одного громилы в кабаке, это надо было видеть! Думаю подарить ей мужнино оружие.

Сельская «мадонна» хозяйкиных походов по кабакам не одобряла.

– А нечего шляться по питейным заведениям! – С отчаянием прошипела она. Грудничок у нее на руках зашевелился.

Вдова вприщур посмотрела на постоялицу.

– Муж опять ушел пить к соседу?

– Да, – коротко ответила та.

Вдова решила, что тема исчерпана, и, поманив за собой Като, направилась к дому.

– Переночуете здесь, а утром посмотрим. – С этими словами она бросила сверток с оружием Като, давая понять, что дарит ей его навсегда. Наверное, вещи пропавшего мужа уж очень мозолили ей глаза. – Не думаю, что муж будет очень ругаться, что я отдаю тебе его оружие, он всегда добр, когда возвращается с охоты.

Вдова положила девушку в проходной комнате, но Като это ничуть не смутило, и она принялась готовиться ко сну, хотя и догадывалась, что к утру через нее, скорее всего, перешагнет вернувшийся с гуляний муж Уно.

Уно после ухода хозяйки также заторопилась на боковую, и Гард вскочил с нагретого местечка, последовав за ней.

– Что тебе? – Резко обернулась к нему женщина.

– Вы, случайно, не разбираетесь в переломах?

Уно секунду изучающее смотрела на него, а затем поманила за собой и зашагала к дому.

– Идем, посмотрю, что у тебя с лапой, только ребенка смотри не разбуди.

– А откуда вы знаете, что у меня что-то с лапой? – Опасливо спросил кот, не ожидавший такой прозорливости от селянки.

– И слепому заметно, как ты хромаешь. Не думаю, что лапу ты натер новыми туфлями.

– Очень смешно, – проворчал кот, ковыляя на трех здоровых лапах за своей Панацеей.

Перелома селянка не обнаружила – вывих – так она сказала.

– Смотри ребенка не разбуди, – предупредила она, быстро-быстро растирая ему поврежденную лапу от подушечек и до пясти. – И смотри меня не поцарапай. Втяни когти. Когти, говорю, втяни!

– Много как-то указа-а-а-аний, – рявкнул не ожидавший острой боли кот – селянка, не шибко церемонясь, вправила вывих одним рывком.

Ребенок проснулся и испуганно закричал от его рыка. И Уно заторопилась к дитю, покинув Гарда.

– И это все?

– Скушай какой-нибудь полезной травки, ты же кот, они все так делают, – кинула она ему на прощанье и скрылась в своей коморке.

Гард попробовал опереться на вправленную лапу. Черт, болит! Так болит, что впору либо выть по-волчьи, либо, действительно, по-кошачьи искать спасительной травки на заросшей клумбе, на которой неухоженные культурные цветы составляли компанию пышным зарослям сорняков. Гард плюхнулся прямо в куст одичавшего пиона, опустил голову к земле и принюхался. Селянка, наверное, прикололась. Ничего он не учуял, никакой спасительной травки, только свежий навоз, который вывалили возле клумбы.

А все потому, что напротив, за частыми прутами загона из железного дерева металась какая-то домашняя живность. Не слишком-то высокая, как для вола или лошади, но из головы нервного создания вверх и в стороны торчали не то руки, не то лопасти… В обманчивом свете Луны и планеты Войны сложно было разобрать, что не так было с черепушкой у скотины, еще и эта выпитая метака…

Боль в лапе не утихала, не давала спать. Гард попробовал облизнуть лапу и слегка покусать, как делают кошки – ничего не помогло.

– Тсс, они здесь, – кошачий слух вдруг донес до него отдаленный шепот. – Накинешь на шею, на, веревку, а коту я еще раз бока намну.

Забыв о больной лапе, Гард вскочил. Похоже, потасовкой в баре дело не ограничилось. Те пьяницы с щитом вместо стола определенно желали завладеть оружием вдовы Клико. И уж точно они не собирались платить ей золотыми – куда проще разделаться с его новыми владельцами. Как бы то ни было, нужно срочно будить Като.

– Тихо, не шуми, – шикнул он на пробудившуюся от толчка девушку.

– Да я бесшумна, – отозвалась та, поднимаясь на ноги и все еще пытаясь выяснить причину, по которой ее разбудил кот.

– Это тебе только кажется. – Пробурчал он чуть слышно. – Иди за мной, след в след, там, где не скрипят эти чертовы полы.

– Куда мы идем? – Не унималась Като уже на улице, после того, как они за домом перелезали через забор.

– Тише.

– Да что случилось?

– Оружие, сумку свою взяла?

– Ну да.

– Тогда помолчи, будь добра, пока мы не выберемся отсюда.

Глава 12. Голодными тропами

Следующим утром после хардкорного ночлега в лесу, под елью, прямиком на голой земле – Като продрогла настолько, что даже подумывала о возвращении в Н-ск. Конечно, и там в это время года ночи были прохладны, зато в тех краях не приходилось ночевать под открытым небом.

Ни воды, ни еды – все ее стратегические запасы были уничтожены еще вчера. Оставалось лишь мечтать о теплом пледе и согревающей кружке чая вдобавок к плотному завтраку с-пылу-с-жару.

Растирая плечи и бедра в надежде согреться, Като с содроганием наблюдала вырывающийся из легких белесый пар. И еще она заметила, что дискомфорт доводилось испытывать ей одной – этому ювелиру в кошачьей шкуре было весьма неплохо, он оставался лежать на земле, в свою очередь, наблюдая за пробуждением девушки.

– Я есть хочу. – Недовольно проговорила Като, чувствуя, что от холода у нее зуб на зуб не попадает. – Я не могу без завтрака.

– Да я как-то тоже не сторонник постов, диет и голодовок. Бери свой лук, идем охотиться! Быстрее согреешься на ходу.

В голосе Гарда никакого испытываемого им неудобства не слышалось – Като мысленно его за это ненавидела. Пристрелить его, может, и забрать себе его теплую шкуру?

– Я не умею стрелять из лука, – ворчливо отозвалась она, плотнее кутаясь в свой легкий плащ.

– Ты хочешь сказать, – не унимался Гард, разминая затекшие за ночь лапы. – Ты никогда не стреляла из лука?

Като нехотя кивнула.

– Но ты так взяла его у вдовы, что я подумал, у тебя какой-нибудь черный пояс по стрельбе.

Като горько засмеялась, но тут же притихла. В животе урчало.

– Тренируйся, ведьма, – почти серьезно сказал кот, выбираясь из-под елового лапника на свет божий.

– А как же ты? – Като последовала за ним, предварительно подобрав свою опустевшую сумку.

– А что я?

– Ты что, не умеешь охотиться?

Кот замер на месте с поднятой лапой, так и не сделав очередного шага вперед.

– Я не охотник, Като. Я – ювелир.

– Нет, ты кот! – Накинулась на него девушка. – Ты что, не можешь поймать какую-нибудь птичку?

Гард грустно усмехнулся наполовину с голодным рыком.

– Птичку? Като, я кот, они летают – а я – нет.

– Вспомни кошачьи инстинкты, поймай хоть что-нибудь!

Гард сокрушенно помотал головой, продолжив движение дальше в лес.

– Своими криками, держу пари, ты уже распугала всю живность на много миль вокруг.

– Да ты даже червя не можешь поймать! – Обозленная голодом Като и не думала сбавлять обороты.

Гард окончательно вышел из себя.

– Если бы ты прекратила орать и нормально прицелилась, мы бы уже жарили какую-нибудь твою птичку на костре.

– Я? Вообще хоть кто-нибудь может сделать что-нибудь без моей помощи? Сестре – не дай бог йогурт диетический забыть купить, тебе – птичку подстрелить, причем с тобой мы знакомы всего второй день, а ты уже с меня что-то требуешь, лучше бы я тебя вообще не встретила!

И с этими словами Като развернулась и побрела, куда глаза глядят. Гард недовольно покосился ей вслед, но догонять ее не стал, и неспешно поплелся в противоположную сторону.

Чем дальше, тем больше Като хотелось есть, к тому же она преисполнилась намерения доказать Гарду, что она-то способна прокормить себя, в отличие от него. Но пока что у нее не получалось ровным счетом ничего, и она все дальше и дальше уходила в лесную чащобу. Таким образом, скоро она и не заметила, как их разделило довольно порядочное расстояние, и на лес во второй раз за время их пребывания в Сеймурии начали опускаться сумерки.

Девушка набрела на какую-то горную реку, у которой весело и беспечно порхали сытые птички, целилась в самую жирную из них целую вечность, но все же в очередной раз промазала. Разуверившись в успехе в поимках дичи, Като сделала зарубку на стволе большого вяза, и, отойдя на приличное расстояние, попыталась попасть в нее. Тренировалась она долго и упорно, как вдруг, уже взмокнув от напряжения, заметила на соседнем дереве живую, неподвижно застывшую цель. От голода у нее шли темные круги перед глазами, но все же она смогла ранить птицу. Только та оказалась на редкость живучей; с подбитым крылом она улетала прочь, завлекая девушку все дальше в лес. Когда, наконец, Като, рухнула наземь от усталости, оставив все попытки угнаться за подстреленной добычей, у нее вдруг появилось странное ощущение, что она не знает, где находится; и хотя Гарда ей видеть совсем не хотелось, но перспектива остаться совсем одной в ночном лесу ее здорово пугает.

«Я заблудилась», – с ужасом подумалось Като, как раз под аккомпанемент завывания волков где-то неподалеку.

Это конец.

И даже проклятый ювелир так никогда и не узнает, получилось ли у нее подстрелить птичку, или нет, потому что, скорее всего, она сама станет жертвой волков или волколаков.

Като наугад выбрала направление и побежала. Мелкие ветки путались в волосах, задевали за лук за спиной, но она и не думала тратить время на то, чтобы отыскать тропку. Волчий вой слышался совсем рядом, и охотница припустила со всех ног, что было сил.

Местность вокруг менялась на глазах, все чаще вместо привычных вязов вперемешку с хвойными деревьями ей попадались дубы и буки. Величественные лесные гиганты были подбиты, словно опушкой, кустиками смереки, лещины и непроходимыми зарослями колючей акации и ежевики. Последнее и стало причиной остановки Като – ежевичная плеть зацепилась за волосы, не давая продолжить бег. И наша неприкаянная лучница остановилась, вырвав эту природную колючую проволоку вместе с прядью своих волос, и попятилась назад. Наткнулась спиной на ствол разлапистого старого дуба, вздрогнула, и стала ждать нападения, пытаясь выровнять сбившееся от быстрого бега и страха дыхание.

О чем она думала, с минуты на минуту ожидая встречи с кровожадными хищниками? Ни на чем другом, кроме мыслей о неминуемой гибели, она сосредоточиться не могла.

Внезапно ветер переменился, подул насквозь пронизывающий норд-вест, что снова принес с моря всюду проникающий холод, но Като мелко трясло не от его порывов.

Она вжималась в прикрывавшее ее тыл дерево, мечтая стать одной из его маленьких веточек, или же вспорхнуть в небо пташкой, или затеряться в траве крошечной полевкой – лишь бы не встречаться лицом к лицу с теми страшными чудовищами – полулюдьми-полузверями.

Скоро свет взошедшей луны и непривычных радужных звезд выхватил из Мрака оскалившуюся волчью морду. И Като вдруг вспомнила, что за плечами у нее лук и целый колчан прекрасных серебряных стрел. И пусть стрелок из нее никудышный, по крайней мере, может быть, чудовища испугаются вида оружия. Она нацелила лук на горящую во тьме пару глаз, а свободной рукой нырнула в колчан.

И сердце ее ухнуло куда-то вниз, словно упав с Эвереста – шагреневый колчан был практически пуст, если не считать одной-единственной стрелы. Она вспомнила, что расстреляла их все по мишени, еще до того, как погналась за подбитой пташкой. При ее-то точности стрельбы из лука одна стрела никак не могла ее спасти.

Все новые и новые пары красноватых глаз пронизывали Мрак – на выходе из чащи, на подбитой ежевичными кустами полянке они попадали под лунный прожектор, что вырисовывал их серебристо-серые морды на черном холсте ночного леса.

Правду ли говорят, что человеческое мясо сладкое? Усилием воли Като отогнала подобные мысли, решительно стискивая лук и единственную стрелу побелевшими от напряжения пальцами.

– Опусти лук и отдай стрелу, – донесся до нее приглушенный, рычащий голос.

Сомнений быть не могло – волколак, тот, чья шерсть блестела в лунном свете, как платиновая жила, а глаза горели красными углями – он говорил с ней.

– Она несъедобная, – дрожащим голосом попробовала отшутиться Като, силясь побороть страх и удивление. Она, конечно, подозревала, что хищная стая жаждет полакомиться ее мясцом, но она никак не ожидала, что перед смертью с ними придется еще и дискутировать.

Ответом ей было злобное рычание, раздавшееся со всех сторон, в том числе и сзади. Ее окружали, и спасаться бегством было слишком поздно.

– Отдай стрелу, чертовка, – волчий крик сошел на яростное рычание, конец фразы вышел невнятным.

– В лесу полно дичи, почему бы вам не пойти половить ее?

Злобный волчий хохот разрезал лесную тишину.

– Лоли все еще считает, что среди нас есть волки? – Истерично взвизгивая, хищники снова зашлись диким смехом.

– Отдай ты уже стрелу, что ты тянешь время, – в который раз повторил свою просьбу один из волколаков.

Като внезапно вспомнился агонизирующий, на глазах чернеющий получеловек-полузверь, убитый Матеем, герцогом Эритринским, на одной из полянок этого самого леса. Ложбинкой у основания шеи она чувствовала, как пульсация сердца передается висящему на черной ленточке герцоговскому подарку – серебряному кресту. И она догадывалась, что мешало волколакам растерзать ее в клочья. По крайней мере, благодаря чему теперь у нее есть шанс спастись.

* * *

Ювелир в кошачьем обличье, расставшись с Като, побродил еще немного и бесцельно по лесу и залег в зарослях ежевики близ большой открытой поляны. Он и не думал о поимке дичи, просто лежал, положив голову на передние лапы. Странные мысли заполонили его кошачью голову, и он чувствовал, что зацикливается на них.

Всего в нескольких шагах от него мелькнула мышь-полевка, но он был здесь не единственным хищником – с неба камнем упал серый лунь. Миг трепещущих крыльев, борьбы, мышиный визг, и удачливый охотник поднялся в воздух с добычей. А Гард снова остался один на один с какой-то необъяснимой тоской.

Солнце завершило свой дневной путь, скрылось за линией горизонта, отдав лес в лапы Тьмы. Далеко-далеко завыли волки. Где сейчас эта несносная девчонка? Небось, сидит в деревне, в тепле, и уминает свою свежепойманную и свежеприготовленную дичь. Тупая привычка вечно доказывать всем свое превосходство и крайнюю степень самодостаточности.

Повеяло прохладой, Гард поднялся и затрусил по направлению какого-то долетавшего до него запаха. Вернее, сразу нескольких запахов, какие может оставить лишь человек. Запах срубленной древесины. Легкие нотки выделанной шкуры. И последний ингредиент парфюмерной композиции под названием «Здесь был Человек» – запах пота – человеческого и лошадиного. Каков же флакон?

Прямо посреди леса – небольшая, покосившаяся от времени хижина, крытая досками и слоем скошенной травы. За ней – небольшой навес и когда-то стриженый куст калины. Где-то неподалеку шуршит река по каменистому дну. Чье это жилище? Безопасно ли будет остаться здесь на ночлег? Или здесь тоже можно ожидать незваных охотников за оружием? Оружие… А ведь оно у девчонки. И где теперь она сама?

Дверь в хижину была не заперта, и отворилась, когда Гард толкнул ее лапой. Хижина была пуста.

Кот покинул ветхое жилище и понесся к тому месту, где днем они расстались с Като. Он поискал ее следы, но их уже не осталось на траве и прошлогодних листьях. Кот пробовал различить ее запах среди сотен тысяч запахов леса, но либо ему не хватило для этого опыта, либо для такого кошачье тело не было приспособлено.

Снова волчий вой. Это недалеко. И их много! А что, если?..

Гард не бежал, а летел, расстилаясь над землей и еле успевая огибать деревья. Ему не хватало воздуха, сердце бешено колотилось, но он заставлял кошачьи лапы бежать все быстрее и быстрее. Страшно было подумать, что он может не успеть…

– Брысь! – Като замахнулась на волколаков луком. Надо быть осторожнее, решила она, ведь так они могут стянуть ее с дерева.

Волколаки полукругом расселись под тем самым дубом, который она подпирала спиной несколько минут назад. А теперь дерево приютило ее в своей кроне, и демонические твари, глядя, как она сжимает в руке свое оружие и серебряный крест и уверенно карабкается вверх, – подвывали от досады. Серый вожак этих демонов, если так можно было его назвать, наблюдая эту сцену, чуть прикрыл глаза, наверное, представляя, как она все-таки сорвется, уронит крест в траву, и сама полетит к нему прямо в пасть.

– Не дождетесь, сволочи, – крикнула девушка, крепче прижимаясь к шершавому стволу.

 
– «Что время мне? Я человечьих горестей не зная,
Крадусь, я дикий зверь, легко ступаю
По лесу вязов, что мне домом стал.
О жалкие людишки, о невежды, расплаты час настал!
Стальному зверю в страхе поклонитесь,
И руки смрадные с оружьем опустите —
Когда моя пред вами наземь ляжет тень —
Кровавой ночью станет день»!
 

– Тень на плетень, – передразнила патетичный слог серого вожака Като. Почувствовав себя в недосягаемости от демонов в кроне старого дуба, она мало-помалу обуздала свой безудержный страх. – Выдумали какую-то бестолковую пустую ересь, и рады…Я слышала, вы орудуете только в сумерках, ибо от дневной жары сами преете в ваших шкурах так, что куда там смраду рук, вспотевших от клинка!

– Ты будешь дерзить мне ровно до того часа, когда первые облачка начнут золотиться на горизонте и особенно багроветь, прямо аки твое тельце под кнутом, а я непременно выпорю тебя, едва на рассвете мне будет даровано человечье тело. И буду пороть, невзирая на все твои мольбы, за твой грязный язык, пока наземь не опустится Мрак, и тогда я отведаю твоей измученной плоти в облике зверя. Когда же Большое Светило снова одарит нас своими лучами – я прикажу своей кухарке зажарить и подать мне те косточки, на которых к утру еще останется хоть немного твоего мяса.

Теперь каждая минута, проведенная на дубе том, казалась девушке вечностью. Она чувствовала, что еще немного – и быть может, она даже поседеет. Экзерсисы волколака, ни в прозе, ни в стихах, она больше не высмеивала; а просто занялась рассматриванием всего, что ее окружало.

Сухое дерево неподалеку – вот то, что нужно, решила она. Древо густо сплелось своими мертвыми ветвями с зеленеющими кронами соседних деревьев, а еще в сухостое чернело дупло. То, что нужно!

Като не курила, но настолько боялась Тьмы, что всегда носила с собой спички. Вот и теперь на эти маленькие волшебные палочки, обмакнутые с одного конца в бурую серу, была вся надежда. Като отломила сучок с дерева, на котором спасалась от демонов, и попыталась его поджечь. Кусочек древесины шипел, изрыгал пену, но загораться не хотел ни в какую. Девушка сокрушенно вздохнула, оторвала клочок от своей блузы и подожгла его. Прицелилась.

Мимо. Полыхающий клочок ткани не долетел до цели. В следующий раз Като была умнее. Второй горящий кусочек кофты она обернула вокруг ветки и…попала.

– Эта пироманка хочет поджечь сухое дерево, – догадался один из волколаков.

– Долго же ей ждать придется, – злорадно усмехнулся второй.

А Като даже рассмеялась, глядя, как в дупле разгорается кусочек материи, а вместе с ним – ее надежда на спасение.

Но недолго длилось ее счастье. Огонь потух, и сухое дерево так и не занялось пламенем. Волколаки засвистели, засмеялись жутким смешком, полузвериным, получеловеческим.

Третий кусочек приютившего ее в своей кроне дуба не долетел до цели, четвертый тоже мимо, зато пятый попал в яблочко, то есть в дерево, которое, крайне неохотно, но все же начало дымиться. Послышалось легкое потрескивание.

Волколаки раздосадовано заскулили.

Прошло не менее полчаса, прежде чем дерево стало похожим на огромный, горящий во тьме факел. Пламя перекинулось на сухую ветошь на земле, на соседние деревья, но Като пока и не думала покидать своего осажденного хищниками убежища.

– Пошли отсюда, – коротко рыкнул серый волколак, глядя, как огонь ползет к нему по земле, пожирая прошлогодние сухие листья и превращая лесную подстилку в сплошной огненный ковер.

Дуб, на котором сидела Като, начал уже заниматься пламенем, прежде чем волколаки скрылись из виду. Уходя, они все время оглядывались, в надежде, что она спрыгнет вниз. Но Като не спешила.

Полыхали уже все деревья на поляне, воздух наполнился дымом, гарью и треском горящей древесины. И только когда у нее глаза начали слезиться от дыма, и она почувствовала запах тлеющей одежды и волос, девушка прикрыла лицо плащом и спрыгнула вниз, прямо в горящую траву.

Продвигаться было неимоверно трудно, а шла она против ветра. Ее одежда и сама она покрылась сажей и пеплом, сверху то и дело сыпались горящие кусочки коры, ветви. Неподалеку с отчаянным скрипом упало целое дерево. Като на ходу спрятала лук и колчан с единственной стрелой под начинавший уже тлеть плащ. Становилось трудно дышать, почти ничего невозможно было рассмотреть из-за наполнившего воздух пепла, и со всех сторон Като обдавало жаром, словно из раскаленной печи.

Ветер вдруг переменился, и пожар огненными языками начал прокладывать себе путь в другую сторону, а наша пироманка так и брела вперед, не разбирая пути, ступая по раскаленной земле, припорошенной золой и пеплом, и не убирала рук от лица, чтобы защитить глаза.

Именно в таком виде ее узрел Гард. Весь в мыле, он кружил вокруг пожарища. Но как только он заметил ее, бредущую, словно зомби, с горбом из колчана и лука за спиной – то даже испугался – что случилось с этой гадкой девчонкой? Цела ли она? Ее лицо – почему она прикрывает его?

– Като! Я здесь! У тебя… немного волосы обгорели…и твоя одежда, – когда он бежал сюда, он готовил много едких и колких слов в ее адрес, но сейчас, взглянув на нее, в истлевшем плаще, с пепельными разводами и ожогами на руках, он почувствовал, как внутри у него все сочувственно сжалось. – Что случилось? Это ты подожгла лес?

Като не смогла ничего ответить, в горле неимоверно першило, а перед глазами все стоял вид зажаренных на вертеле человеческих ребрышек, заботливо поливаемых вином опрятной кухаркой в белом чепчике…

Убедившись, что девушка цела, кот затрусил в сторону найденной им хижины, и Като последовала за ним. О завтраке-обеде-ужине, а также их утренней ссоре никто и не вспомнил.

Эта странная девушка, в одиночку справившаяся со стаей демонов-оборотней и вышедшая из самого эпицентра лесного пожара, о чем Гард, конечно, не знал – она вдруг разрыдалась. Опустилась на вышедший из почвы придорожный валун и залилась слезами. Так, что скоро лицо ее стало похожим на томатную пасту, к которой примешивались пепел, слезы и сопли.

Будучи в человеческом обличье, пользуясь своим мужским обаянием, Гард, несомненно, обнял бы ее. Возможно, это бы даже ее утешило. Но теперь – все, что ему оставалось, это слова. Глупые, штампованные – что обычно говорят в таких ситуациях. Только вот пока девушка не проревелась и сама не вытерла лицо запачканным землей и пеплом рукавом – о том, чтобы подняться и идти дальше, к хижине, – об этом не было и речи.

Ноктурнус, по меркам Северных равнин, происходил из зажиточной семьи, и все же лично пас табун лошадей. Два его старших брата и отец были охотниками, и по очереди оставались в доме на хозяйстве, а он, «младший растяпа», как называли его братья, занимался исключительно лошадьми.

Он пас их на посевных пастбищах недалеко от дома, потому что отец беспокоился за него и не разрешал пропадать по нескольку дней.

Ноктурнусу тяжело было уследить за табуном в несколько десятков голов с жеребятами, но отец наотрез отказывался нанимать помощника-пастуха. Он считал, что хороший конюх, каким он в будущем видел Ноктурнуса, должен уметь управляться с лошадьми в любой ситуации.

И Ноктурнус, худо ли бедно ли, до сих пор справлялся со своей задачей. Пока одно происшествие не поставило под сомнение его навыки пастуха.

Поздним вечером он гнал табун домой, окликая поименно, собирал лошадей, постоянно пересчитывая, не давая им разбрестись и продолжить пастьбу. Но, странное дело, лошади и не желали пастись; они сами сбивались в кучу и торопливо шли по направлению к дому, время от времени переходя на торопливую рысцу. Животные заметно нервничали, пряли ушами, часто оглядывались и испуганно ржали, как никогда быстро переходя вброд мелкую речушку по пути. Они беспрестанно оборачивались и прибавляли шаг, боясь идти в хвосте табуна, словно чуяли за собой преследователя.

Насколько Ноктурнус помнил, такого с ними никогда раньше не случалось. Он заподозрил, что за табуном увязался хищник, и ему самому стало не по себе, ибо кроме перочинного ножика оружия при нем не было.

Когда они миновали небольшую рощицу, наш пастушок отчетливо различил позади себя шаги и треск ломаемых веток. Ему с трудом удалось остановить лошадей, когда он на слух определил, что их преследователь – не хищник, а всего-навсего прибившийся конь.

Ноктурнус решил, что это соседи плохо следили за своим табуном, и их лошадь следует за его собственными – другого объяснения он не находил. Он попробовал подозвать животное, как зовут лошадей, дабы не оставлять его в лесу.

Появившийся на свист Всего-навсего-конь заставил пастушка охнуть от испуга и удивления. Животное, если его можно было так назвать, было иссиня-черной масти, ростом – настолько высоким, что казалось одиннадцатилетнему Ноктурнусу едва ли не со слона величиной, даром что демонический конь был сухопарый, словно скелет, обтянутый кожей. У него были невообразимо длинные тонкие ноги – если бы нашему пастушку довелось видеть работы Дали – он наверняка бы отметил сходство с чудовищами, населявшими картины мэтра. Копыта демона были остры, словно бритвой они срезали траву и мелкую опавшую наземь ветошь, по которой ступал Призрачный конь. На крутой шее проступала сеточка вен, красноватые ноздри его трепетали, равно как и редкая грива на ветру. Раскосые черные глаза, смотревшие на пастушка с почти человеческой разумностью, окончательно утвердили Ноктурнуса в мысли, что перед ним – Демон.

Такого чудовища он не видел не то что у соседей – во всей округе; однако даже попытался приблизиться к тому и схватить за оборванные поводья. Но демон, всхрапнув и неестественно изогнувшись, отпрыгнул в сторону, острыми копытами взрыв землю под собой.

Юноша еще некоторое время стоял, зачарованно глядя приблудившемуся коню-демону прямо в глаза, пока, наконец, не вспомнил, что пора домой. И только он собрал своих лошадей, как демон ураганом пронесся мимо, словно полночный Ветер, разбив ноктурнусовский табун, разогнав по рощице. Призрачный конь, как заправский пастух, отделил четырех кобылиц и унесся с ними прочь во Тьму.

Ноктурнус проклинал себя за то, что позволил этому чудовищному коню приблизиться к табуну, за то, что он вообще подозвал его, вот только моральное самобичивание не помогло ему отыскать кобылиц.

Дома отец устроил ему такую взбучку за пропавших лошадей, какой Ноктурнусу и не снилось. Он сжался в углу кухни, прикладывая к синякам кружку с ледяной водой из колодца, а отец все еще отчитывал его. Братья ели за дубовым столом молча – они никогда не вступались за «папиного сыночка».

– Если кобылицы не найдутся, будешь отрабатывать за них, как раб, где хочешь, – кричал отец, сделавшийся уже красный, как рак.

– Ну что там, Маэль, не вернулись они? – Совсем другим тоном спросил он старшего сына, и выглядывая в окно.

– Все уже вернулись, а четырех кобылиц нет, – ответил тот, косясь на Ноктурнуса.

Мальчик грустно вздохнул. Что же теперь с ним будет?

Отец не разговаривал с ним несколько дней, но человек он был отходчивый, потому все же простил сына; хотя с тех пор иногда и позволял себе сказать в его адрес что-нибудь резкое, или же ни с того ни с сего дать подзатыльник – Ноктурнус понимал – это за пропавших кобылиц.

Прошло чуть меньше месяца, и кобылицы одна за другой сами вернулись в родное стойло, несказанно обрадовав главу семьи. На радостях он даже сделал горе-пастушку подарок.

– Это тебе, – вручил он младшему сыну ножны с небольшим кинжалом, украшенным лазуритом, лук и небесно-синий колчан с серебряными стрелами. – Нужно уметь постоять за себя и свое добро, кто бы ни был твой обидчик.