Текст книги "Сказания о Хиль-де-Винтере (СИ)"

Автор книги: Моранн Каддат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Глава 28. Белый дым

Белый дым, освободившись из подземелья, просочился на замковую площадь и начал набирать высоту. Поравнявшись с кружившими над Северной Башней ласточками, дым вытянулся горизонтально нитью и, серебрясь и поблескивая, устремился прочь от Хиль-де-Винтера.

Далеко позади уже остались Мраморные острова, поросшие мрачными кипарисами, белый дым снизился настолько, что время от времени сквозь него пролетали пена и брызги моря Кэтлей. На горизонте уже не маячила полоска суши. Дымный дух покружил над открытым морем, видимо, рассчитывая приметить какой-то знак. Наконец, обнаружив колыхавшуюся на поверхности воды кучу водорослей, дух поднялся ввысь и вытянувшись в нитку, влетел с размаху в водоросли.

* * *

Энсета, полуживая, выбралась на берег. Эти передвижения в Сеймурию и обратно жуть сколько отнимали сил. Добравшись вплавь до суши, она, тяжело дыша, некоторое время так и лежала без движения, омываемая прибоем. Ее хижина словно ждала хозяйку, всего-то нужно было сделать до нее пару шагов, но у Энсеты не было сил подняться. У-у, проклятый герцог. Стара она стала, годы уже не те, да и заточение в склянке сделало свое дело. А еще дорога домой по воздуху… Хорошо хоть, она вернула себе человеческий облик, когда перемещалась из Сеймурии в Н-ск, и сэкономила массу энергии.

Сделав над собой героическое усилие, Энсета подвелась на ноги и, цепляясь за ветви фисташек, начала восхождение в гору. Домой, домой! Сколько всего еще нужно успеть…

Дверь нараспашку. Замечательно. Кто же это шарил здесь, пока она отсутствовала? Энсета легко могла узнать, кто это не побоялся забраться в хижину колдуньи, но сейчас требовалось как можно скорее прийти в форму.

Ведунья торопливо побросала колотые дрова в очаг и, разведя руками в стороны, таким образом разожгла огонь. Пламени были отданы на съедение пучки каких-то трав, сушившиеся под потолком, содержимое нескольких глиняных горшочков с пыльных полок. Тотчас же на огонь был водружен котелок с водой и Энсета, нервно наматывая круги по комнате, все не могла дождаться, когда же она закипит. Как только первые пузырьки начали пробиваться наверх сквозь толщу воды, колдунья зажала прихваткой котелок и заспешила с ним к морю. По дороге она завернула за угол дома и опять каким-то непостижимым образом достала из сушившихся на шестах сетей живую рыбину. И так, с котелком кипящей воды в одной руке и трепыхавшейся скользкой рыбиной в другой, она бегом спустилась к морю. Второпях сбросив с себя одежду, колдунья разбавила набежавшую волну кипятком, бросила туда же рыбу и, зайдя в море по колено, окунулась.

Когда Энсета возвращалась обратно в хижину, на ней не было никаких следов усталости. Она легко шагала с поднятой головой, движения ее были пружинистыми и непринужденными, глаза блестели. Казалось, даже сетка морщин на ее обветренном лице расправилась и она помолодела лет на 20.

Наскоро прибравшись в своем более чем скромном жилище, колдунья утолила голод печеной картошкой и копченой по-домашнему зайчатиной, которую отыскала в погребе. Попивая ароматный травяной чай, она осматривала хижину, гадая, кто и зачем побывал здесь во время ее отсутствия. Любопытство взяло верх, Энсета отодвинула глиняную кружку с чаем на другой конец стола. Перед собой она поставила блюдце, насыпала в него немного золы из очага, а сверху установила стакан с водой. Поболтав в стакане спицей, она вгляделась в его дно и одобрительно хмыкнула, определенно увидев там что-то.

– Какие люди, – улыбаясь, мурлыкнула она себе под нос. – А я уж было решила, что это наша красотуля, бесстрашная воительница, угораздило же тебя залезть к Матею в чулан.

Внезапно Энсета вздрогнула и вскочила, забыв про гадание. Перед хижиной послышалось конское ржание и тяжелый стук копыт. Можно было даже не смотреть за окно, чтобы узнать, кто пожаловал. Энсета, бормоча что-то, рывком открыла дверь и остановилась на пороге, втянув вперед руку, в которой что-то сжимала.

– Матей, не двигайся с места, не зли меня, иначе я разожму пальцы, – предупредила пришедшего ведьма.

Герцог Эритринский только и успел, что спрыгнуть со взмыленного жеребца Дыма и застыл от неожиданности перед колдуньей.

– А что это у тебя в руке? – Вкрадчиво поинтересовался он. Энсета к своему удовольствию заметила, что он изрядно нервничает. – Убить меня хочешь?

– Нет, засунуть в маленькую синюю склянку. – Энсета оглушительно расхохоталась собственной шутке. Матей занервничал еще больше. – У меня здесь редко кто бывает, так что тебя никто не вызволит.

Матей, взмокший от бешеной скачки, наконец, нашел в себе силы посмотреть Энсете в глаза. Здорово же он разозлил ее! Пылающий гневом взгляд колдуньи не сулил ничего хорошего.

– Надеюсь, ты не будешь преследовать мою освободительницу.

– Нечего было лезть, куда не следовало. – Парировал Матей, позабыв о хороших манерах.

– Она тебе ровным счетом ничего не сделает, оставь ее в покое, – предупредила Энсета.

Матей молчал.

– Неужели ты настолько меня боишься, что решил избавиться от меня? – Энсета с трудом сдерживалась, чтобы не отходить эту белокурую герцогскую голову, скажем, скалкой.

Матей ничего не ответил, он держал под уздцы переминавшегося с ноги на ногу Дыма и следил за вытянутой рукой ведьмы, в которой, по ее словам, находилось что-то весьма и весьма опасное.

– Может, я тебе чем-то помешала? – Энсета повысила голос. – Может, тем, что вытащила тебя из огня, а потом выхаживала неделями?

Матею сказать было решительно нечего, и он предпочитал не смотреть больше ведьме в глаза.

– Я понимаю, с твоей точки зрения это выглядит не…

– Хватит пустомелить! – Оборвала его колдунья. – Убирайся!

Матей развернул коня и зашагал прочь, но как только он перестал спиной чувствовать на себе тяжелый ведьмин взгляд, то молниеносно обернулся и послал в нее парализующее заклятие.

Энсета, как ни странно, словно ожидала подобного от бывшего ученика и сумела за считанные секунды сориентироваться и, не разжимая пальцев правой руки, отразить заклятье. Оно рикошетом отскочило в того, кто его создал, Матей едва успел его нейтрализовать. Воспользовавшись паузой, герцог хлопнул жеребца по крупу, чтобы тот не мешал их колдовскому поединку, а сам постарался как можно незаметнее угостить Энсету еще одним заклинанием.

Заклинание сработало, только вместо невозмутимо стоявшей колдуньи на землю с криком упала пролетавшая мимо чайка. Глядя на птичий труп с разинутым клювом и остекленевшими черными глазами, Энсета, похоже, потеряла терпение.

– Кто научил тебя, ты, дворянин бессовестный, бросаться направо и налево ТАКИМИ заклинаниями?

И. не дожидаясь каких-либо действий со стороны противника, бросила в его направлении пепел, зажатый у нее до того в руке, и вдобавок наслала на него испепеляющее заклятие.

Матей еле удержался от его силы на ногах, воздух вокруг него нагрелся, как в печи, и начал рябить. По спине герцога ручьями тек пот, он совсем не ожидал, что у Энсеты столько силы, мощи и желания с ним разделаться.

Едва он успел защититься от обжигающей волны воздуха, как возымел действие брошенный на землю пепел. Энсета еще шептала слова заклятья, а земля у ее ног уже разверзлась. У Матея закружилась голова, легкие наполнились тошнотворным липким воздухом, и земля чуть не ушла у него из-под ног. В ожидании худшего, он потратил последние силы на самый мощный защитный заговор, на который только был способен, и в голове понемногу начало проясняться.

И тут он понял, какую ужасную ошибку совершил – оказалось, что неприятные симптомы, охватившие его, были только следствием заклинания Энсеты, а не его сутью. Кто бы мог поверить – ведьма связалась с Мраком.

Потянуло могильным холодом, откуда-то повеяло удушливым запахом разлагающихся останков. Из образовавшегося в земле отверстия один за другим вылезали черти-зомби. Костлявые, со вздувшимися от напряжения мышцами под кожей цвета черной морской глины, с застывшими зверскими оскалами на мордах, увенчанных рогами. Черти трясли наточенными клинками, били себя по ляжкам хвостами от нетерпения, и их все прибывало… Матея бросило в холодный пот, а Энсета дико захохотала, наслаждаясь его ужасом и растерянностью.

Когда число чертей достигло пяти, двое из них бросились в атаку, двое начали обходить его с тыла, а последний заметался вокруг них, выискивая слабые стороны герцога.

Матей сбросил на землю роскошную горностаевую мантию, оставшись в легком шелковом одеянии темных тонов, от чего почти слился по цвету с темнокожими демонами. В руках его блеснул клинок, о, как тогда он пожалел, что его любимый меч остался у Рокберна. «Господи, помоги», – исступленно зашептал он, принимая оборонительную позицию.

Черти, зашедшие с тыла, атаковали первыми. Матей это предвидел, главным образом по тому, что их собратья, брызгавшие ему слюной в лицо, замешкались. Когда сзади послышался раздирающий уши боевой клич атаковавших чертей, он отскочил вправо и резко нагнулся, одновременно быстрым выпадом ранив в бедро правого черта перед собой. Тот взвизгнул, но не упал, и скоро присоединился к нападавшим. Трое чертей ударили одновременно, и единственное, что он успел сделать – это отпрыгнуть назад и влево, так что пришлось отбивать «липким стилем» выпад только черта, стоявшего к нему ближе всех – лезвия остальных его просто не достали. Черти не опечалились неудачей и тут же кучей напали вновь, и герцогу пришлось опять отскочить назад и в сторону, на этот раз отразив выпады двоих.

Скоро уже весь пятачок земли перед энсетиной хижиной был утоптан копытами адских тварей. Двое чертей уже допрыгалось – один, смертельно раненный, исчез под землей, а другой все еще визжал, как недорезанная свинья, скатившись вниз по склону в кусты. Но оставшиеся в живых, если это понятие к ним применимо, темпа сбавлять не собирались. Матею все труднее удавалось уходить от противников невредимым, кисти и локти его покрывались мелкими, но ощутимыми порезами и уколами, и он задыхался. С трудом уже он орудовал исколотой правой рукой. Собрав остаток сил, Матей бросился в фисташковые кусты, где отнял у раненного черта его оружие и таким образом почувствовал себя относительно защищенным и с левого бока. Трио нападавших подоспело вовремя, и Матей не успел прикончить их собрата.

В кустах драться оказалось сложнее, и черти получили преимущество за счет своего количества. Матей ломанулся сквозь фисташки вниз, на берег, и обернувшись на секунду, заметил, что Энсета, улыбаясь, внимательно следит за ходом событий. А ведь сейчас она легко могла уничтожить его любым заклинанием, так как у него попросту не было времени, чтобы его отразить – черти не отставали ни на шаг.

Черти по-прежнему наступали. И пусть их обнаженные торсы были покрыты кровоточащими порезами, а один из них прихрамывал – они сумели загнать герцога в воду, а сами при этом оставались на берегу, оставляя в полосах бурого песка между камнями следы козлиных копыт.

Матей зашел в море по колено, чтобы черти не могли достать его с берега, и те сердито трясли уродливыми рогатыми головами от злости и бессилия.

Решившись, они попрыгали в воду и тут же напали, возбужденно взмахивая хвостами из стороны в сторону. И опять они получили преимущество. В воде двигаться было сложнее, Матей не рассчитал расстояние и получил сразу две раны – под ребра и в правое плечо. Плечо болезненно запульсировало, судя по всему, оно было превращено в фарш, потому что руку он поднять, как ни старался, не смог. В самый последний момент ему удалось отразить атаку забежавшего слева хвостатого. Если так пойдет и дальше, они заберут его изрубленные останки с собой в ад в качестве трофея, а Энсета посадит какие-нибудь цветочки на том самом месте, где они утащат его под землю.

Один из вражеских ударов снова достиг цели, его бок спас только толстый кожаный ремень. Матей сумел-таки проткнуть насквозь хромавшего черта, но когда он вытаскивал из темного тела клинок, еще один черт успел забежать справа и нанести быстрый, но точный рубящий удар по ключице. Герцог потерял равновесие и полетел в воду. На его спину обрушились еще удары, а затем все стихло.

Матей пришел в себя в хижине Энсеты. Когда он необдуманно резко поднялся, то вскрикнул от неожиданно сильной боли в плече. Вообще-то, все порезы давали о себе знать, но плечо… Это просто адская боль…

На крик в хижину прибежала Энсета. Герцог, делая вид, что не замечает ее, на ощупь попытался определить тяжесть ранения и еще раз, только значительно медленнее, опираясь на левую руку, попытался для начала сесть. Это ему удалось, правда, начал болеть еще и проколотый бок.

– Неплохо тебя отделали, а? – Злорадно усмехнулась Энсета, разогревая какое-то зелье в очаге.

Отдышавшись, Матей так же медленно поднялся на ноги и проковылял к столу, надеясь, что в стоявшей на нем кружке – вода. Он сделал сразу порядочный глоток и закашлялся, отплевываясь.

– Попросить воды тебе гордость не позволяет? – Прикрикнула на него Энсета. – Поэтому пьем морскую? – И, демонстративно отвернувшись от герцога, сунула ему кувшин с пресной водой. Он залпом осушил половину, но тут колдунья отобрала у него воду:

– Больше не пей, а то по швам треснешь. Между прочим, я на тебя потратила свои любимые нитки. – Едко заметила она. Глаза ее светились от злорадства. Матей, готовый уже ко всему со стороны старой ведьмы, осторожно сместил повязку на плече и увидел, что края ран стянуты нитками веселой ярко-голубой расцветки. Глядя на его ошарашенный вид, Энсета расхохоталась.

– И на том спасибо, – сквозь зубы ответил он, заметив, что ведьма согнулась пополам от смеха. Герцог, чувствуя, что стоять становится трудно, оперся здоровой рукой о стол.

– Да ты ложись, полежи. – Все так же едко посоветовала Энсета, наблюдая за его действиями.

– Как-нибудь в другой раз. – В тон ей ответил герцог. – Нужно еще Дыма найти, если до него твои черти, конечно, не добрались.

– Да кому он нужен, – небрежно махнула Энсета, зная, что эти слова заденут герцога за живое. – Он на привязи, во дворе.

– В любом случае, вынужден тебя покинуть. Дела, знаешь ли, – Матей набросил на плечи свою неизменную мантию, заботливо вычищенную Энсетой, но не стал продевать руки в рукава.

– А ты ничего мне сказать не хочешь? – Ведьма преградила ему выход из хижины.

– Думаю, мы в расчете.

– А я так не думаю, – возразила колдунья, жестикулируя кочергой. – Ты мой должник. Я спасла тебе жизнь – спасла тебя от чертей, – она принялась загибать пальцы. – Вытащила из воды, даже сделала искусственное дыхание…

– О-о, – протянул Матей, все еще держась за стол. – Не забудь еще про нитки упомянуть твои любимые.

– Шелковые, – подсказала Энсета.

– Именно, шелковые. Но мне пора.

Энсета бухнула на стол всклинь набитую торбу.

– Это еда и питье. Не бойся, не отравленное.

– Надеюсь.

Матей, придерживаясь за стену, вышел из хижины и тяжело взгромоздился в седло, привязал к нему энсетину торбу с продовольствием и тронул поводья. Конечно, лучше было бы остаться у ведьмы, пока раны хотя бы не подсохнут. Но черт возьми, его замок все еще в осадном положении, да еще и без владельца. В прошлый раз за время его отсутствия Рокберн взял замок приступом, а теперь он не собирается давать ему такого шанса. К тому же оставаться в лапах ведьмы… Нет уж, лучше медленно, но все же двигаться в сторону Хиль-де-Винтера.

И как ни тяжело ему было ехать в седле, он заторопился к Белому Древу.

– Ты все еще должен мне за спасение! – Крикнула ему вдогон Энсета.

– Старая ведьма, – прошептал Матей, останавливая и разворачивая коня.

– Я все слышу!

Матей вздохнул. Он был меньше получаса в сознании, но боль уже порядком вымотала его.

– Что ты предлагаешь?

– Для начала мог бы почтительнее относиться к своему наставнику и учителю по Искусству! Не запечатывать, например, во всякие скляночки…

Матей кисло улыбнулся.

– И не являться без приглашения, – продолжала она. – С заклинаниями на смерть наготове. Чему вас, герцогов, только учат! Где твои манеры? Знала бы, что ты приедешь, я бы что-нибудь поинтереснее чертей приготовила…

– Это все?

– нет, не все! Хоть пальцем тронешь ту девчонку, что залезла в твой чулан, я до тебя доберусь, даже в твоем треклятом замке доберусь, слышишь?

– Как же, – сказал про себя Матей и пустил коня шагом. – Удачи, Энсета, не хворай.

– Нет, ты не понял! Даже не приближайся к ней, вот что! Иначе мы из тебя всем адом отбивную сделаем!

– Я пришлю тебе ниток. Спасибо за все, – уже из чащи крикнул Матей.

Энсета продолжала громко возмущаться на пороге своей лачуги, грозя ему кулаком, но Матей уже не разобрал, что она там кричала.

Как только ведьма исчезла из виду, он свернул коня на короткий путь к древу и заставил его идти еще тише, а сам ехал, придерживая плечо и закусив губу.

Глава 29. Дары ткмеров

Не сбоку, а сверху. Именно сверху, через дымоход, лился свет в эту странную хижину. Като мутило и подташнивало, все тело ныло и болело, и она двинулась вдоль округлых стен в поисках хоть капли воды.

Какие-то котелки и корзинки. тьфу, черт, в одной из них спасается от жары змея.

О, бутылочные тыквы. Ну в них-то змеям делать нечего, там точно быть воде.

Сделав несколько порядочных глотков, Като ощутила странный солоноватый привкус. Нет, это не вода. В лучшем случае – сок какого-то растения. Было бы еще хорошо, если не ядовитого.

Где вообще она находится? В рукотворной пещере? Каменные стены занавешены белым войлоком с рыжеватыми узорами хной. Пол – дощатый настил, но что-то ей подсказывало, что внизу, под ней, есть еще один подземный этаж или даже несколько.

На вешалке из антилопьих рогов – шкура фаэрино и вся ее одежда, предусмотрительно кем-то вычищенная от морских водорослей. Только огненная шуба почему-то погасла, и сейчас ничем не отличалась от обычной шкуры. Видно, морское купание не пошло ей на пользу.

Като машинально почесала плечо и отдернула руку от внезапной боли – кожу словно ободрали наждачной бумагой.

Кошмар!

Как же она не почувствовала? Как чья-то рука вспарывала ее кожу, оставляя в ней навеки частички черной краски…Да уж, это явно не мехенди.

На плечах теперь – выбиты словно бы доспехи, на них – черные же плетущиеся узоры… Письмена это или просто рисунки? Татуировки плавно переходили на предплечья, и дальше – двумя извивающимися ветками на кисти. На запястьях и фалангах пальцев теперь словно браслеты и кольца…

С плеч на лопатки будто свисала кольчуга, и дальше до ягодиц – опять какие-то плети…на крестце они свивались в Змея с разинутой пастью, от которого по бокам до самых лодыжек – по тонкой нити узоров…

А спереди на верхнюю часть груди спускались две немаленькие кошачьи лапы, сжимавшие по стреле.

Като непременно оценила бы сие произведение тату-искусства, будь оно на ком-то другом. Но черт возьми, это было ее собственное тело, и теперь это местами вообще не тело, а какое-то полотно в стиле символизм вперемешку с арабесками!

Като, подперев голову рукой, бессильно и беззвучно заплакала. Что и говорить, она была просто в шоке.

Вдобавок ко всему Като еще помнила, как ее захлестывало волнами, ее качало, и ей мерещился соленый привкус во рту. Волосы свалялись в кошму с водорослями, став зеленого, как у русалки, цвета.

Внезапно в комнату, отодвинув невидимый раньше полог, вошла женщина. Она была либо очень загорелой, либо мулаткой. Из одежды – только короткая юбка и свободный легкий плащ, а в волнистых волосах благоухали неизвестные Като крупные желтые цветы.

Женщина, увидев, что Като пришла в себя, заговорила быстро на каком-то неизвестном языке.

– Что? – Не поняла Като.

Мулатка быстро сориентировалась и перешла на понятный Като язык, правда со странным акцентом.

– Где я? – Прервала ее Като.

Женщина поставила перед ней большой поднос с фруктами и только потом ответила:

– У племени ткмеров.

– Где-где? – не поняла Като.

– В долине Ниураупушту.

Снова непонятные слова.

– Это в Замии. – Наконец, первое знакомое слово.

– А, – протянула Като. – Выходит, я нелегально пересекла границу.

Женщина удивленно вскинула тонкие черные брови.

– Как так? – Спросила она, предчувствуя долгий разговор и опускаясь на плетеный табурет.

– Я из Сеймурии. Может, знаете, там есть такой замок Хиль-де-Винтер.

Слово «Хиль-де-Винтер» ничего не говорило женщине. Судя по всему, она не покидала здешних земель и не интересовалась свежими сплетнями из-за границы, иначе бы что-то о замке она слышала точно.

– Так мы далеко от Сеймурии? – Настала очередь Като удивиться.

– Муж бывал там. Говорит, два дня пути. – Женщина пожала плечами и желтые цветы в ее волосах заколыхались. – Думаю, вас вытащили русалки. На вашей одежде было много чешуи.

– Вы думаете, это они пронесли меня столько по морю? – недоверчиво спросила Като, не слишком-то веря в существование русалок.

Она закашлялась и попросила воды. Женщина почему-то вздохнула и протянула ей полтыквы воды. Словно отвечая на ее недоуменный взгляд, она ответила:

– У нас в пустыне плохо с водой.

– А чем же поите скотину? Вы выращиваете скот или охотитесь? – Поинтересовалась Като.

Женщина опять вздохнула.

– Муж давно уже не приносил ничего с охоты. В пустыне водятся гулы, – последнее слово мулатка произнесла шепотом и тут же оглянулась, словно ожидая увидеть этих тварей в своем жилище.

В комнату забежали, играя, мальчик и девочка. Им обоим было лет 5–6, и взгляд девочки остановились на шубе, незаметно сползшей на пол. Она что-то быстро залепетала на своем языке, но мать ответила, как отрезала, а потом обратилась к Като:

– Иджи никогда не видела, чтобы шили одежду из звериного меха.

– Ой, я совсем забыла, – Като встала и, встряхнув шубу, бросила ее прямо в очаг.

Детишки завизжали, когда шуба вдруг ярко вспыхнула, и по комнате полетели, гаснув на лету, пепел и искры.

Като взяла кочергу и вытащила из пламени шубу, а затем повесила ее на корягу, торчавшую из стены над кроватью. Огоньки на шубе весело заплясали свой извечный танец. В доме воцарилось молчание.

– Колдунья! – истерично проверещала женщина. Она сгребла в охапку детей и сжалась с ними в углу, держа в руке какой-то амулет, свисавший у нее с одежды на шнурке. Маленькая девочка заплакала и испуганно прижалась к матери.

– Я не волше… – Начала Като, женщина пронзительно вскрикнула и в комнату вбежал молодой мужчина. Он тоже был в юбке и плаще, с темной кожей, но короткими волосами без цветов. Он непонимающе уставился на женщину.

– Кого вы привели в наш дом? – Вскрикнула она, все еще сжимая свой амулет. – Горе нам, горе нам всем, в нашем доме ведьма! – И она и сама принялась плакать, как и ее дочь.

Пришедший мужчина держал в руке огромное копье, и Като, глядя, как стальное острие переливается в свете огня, поплотнее прижалась к стене.

Мулатка, все еще стискивая своих испуганных детишек, на неизвестном Като языке рассказала вошедшему о случившемся, тыча в нее для наглядности пальцем. При этом маленькая девочка всхлипывала и под конец маминого рассказа очутилась у нее за спиной, закутавшись в материн плащ. Та ловко выудила ее оттуда и, дав какие-то указания на своем языке, шлепнула по мягкому месту. Девочку два раза просить не пришлось. Она выскочила из хижины, как пробка из бутылки шампанского, и еще долго был слышен топот босых ног по бревенчатому настилу на улице.

А пришедший воин уселся за стол, налил себе из тыквенной фляги со стены какой-то напиток и, быстро выдохнув, залпом выпил. Копье он по-прежнему держал в руке. Женщина в цветах так и осталась стоять в углу, прижимая сына. Они все чего-то ждали.

Скоро с улицы донесся топот. Только на этот раз его издавали не маленькие детские ножки, а большие и тяжелые, их обладатель точно был не меньше слона. И Като не ошиблась: в хижину с трудом протиснулся темнокожий, очень плотный мужчина, черты лица которого нельзя было различить за боевой раскраской и татуировками. С его пояса и запястий свисали тонкие ремешки с бусинами и ракушками, а на голову и плечи была наброшена шкура льва. Одним словом, это был шаман. Он принес с собой странные предметы, не то свистульки, не то трещотки, и Като, представляя, какой грохот и визг будут издавать все эти, с позволения сказать, музыкальные инструменты, опередила его и задала вопрос:

– Это ведь у вас шкура льва?

Шаман уставился на нее, словно решая, безопасно ли отвечать на вопросы, как он думал, ведьмы. Он ограничился тем, что утвердительно кивнул головой и опять потянулся к своим трещоткам.

– Просто очень похоже на нашего Гарда. – Като говорила первое, что приходило в голову, пытаясь шаману не дать начать «концерт».

– Гард – это королевский каракал. В смысле, конечно, никакой он не каракал, он же ходит за мной, разговаривает. Просто он был человеком, но потом превратился в каракала. Я конечно, тоже виновата в этом. Не надо было давать ему пить того зелья…

Шаман открыл от удивления рот и некоторое время стоял в этой первобытной хижине, как древнегреческая колонна, подпирая низкий потолок. Потом, к удивлению Като, он бухнулся на колени и припал к земле, львиная шкура сползла ему на лицо, он начал бормотать что-то, наполовину на языке туземцев, наполовину на нашем, но с чудовищным акцентом, так что понять его было почти невозможно.

– Львиный дух… львиный дух явился… Воительница явилась… поклонитесь Воительнице, – он дрожал от страха, а голос его срывался на вопль. – Сказано было: явится воительница в огне и спросит с нас души убитых зверей. Возьми, Алаз, его, где душа его, не знаю… – Шаман под конец совсем впал в транс и, сорвав с себя львиную шкуру, положил ее к ногам Като. Последние слова, видимо, были обращены к ней, но почему он назвал ее какой-то Алаз?

Хозяйка дома вместе с мужем и маленьким сыном с возгласами «Алаз-Воительница!» тоже бухнулись в поклон и так и оставались в такой позе, не собираясь в ближайшем будущем подниматься на ноги.

Като понятия не имела, как ей нужно отреагировать на происходящее. Ситуация требовала от нее какой-то речи, но какой? В голове ее крутилась только одна мысль, что татуировки – еще не самое худшее, и не дай бог, в этом племени принято съедать тех, кого называют «Алаз-Воительница». Как и в случае с Хиль-де-Винтером, пора было сматывать удочки, и Като потихоньку начала продвигаться к выходу, захватив оружие, одежду и пылающую шкуру рино.

– Я пойду, наверное, – Като уже огибала коленепреклонного шамана и надеялась, что ее отпустят не съеденной. – Нужно везде проверить, как там поживают души диких зверей…

Шаман с удивительной для его веса скоростью вскочил и преградил ей выход, снова бухнувшись в поклон.

– О, великая Воительница, не покидай наши земли со зверями!

– Так и быть, зверей я вам оставлю, – усмехнулась Като. – Только мне нужно спешить, ехать далековато.

– А где же твой зверь, на котором ты ездишь? – Поинтересовался маленький мальчик, разглядывая «богиню». Мать влепила ему звонкую затрещину и заставила снова прижаться к земле в поклоне.

Като хихикнула при виде этой сцены.

– О! На нем не очень-то поездишь.

– О, луноликая Алаз, прими от нас жертву, – шаман, не дожидаясь ее ответа, выбежал из хижины. Като, пользуясь случаем, что выход свободен, тоже побыстрее выбралась на улицу. Она обнаружила, что находится в небольшой деревеньке прямо посреди Белой пустыни, среди маленьких домиков, вымазанных глиной. Между ними были проложены бревенчатые дорожки, и всю деревню кольцом огораживал невысокий плетень. Лишь у одной хижины жались под навесом высохшие индюшки, да вдалеке за изгородью бродила горбатая коза. Казалось, кроме нее и животных здесь больше никого нет, вся деревня словно вымерла. Солнце нещадно палило, нагревая песок, как сковороду, и нигде не было видно не дерева, ни травинки, лишь далеко на горизонте протянулась полоса цвета аквамарина – Кэтлейское море.

Като задумалась, в какую же сторону идти, как вдруг перед ней возник шаман, ведущий под уздцы двух черноглазых газелей, запряженных в стоячую боевую колесницу для одного человека. Их упряжь была красного цвета, вся в бахроме и кистях, украшенная раковинами. У Като, конечно, не было никакого опыта управления колесницей, но отказаться от такого щедрого подарка она тоже не могла. Она поблагодарила шамана, пожелав его племени удачи в охоте, вскочила в колесницу и, взяв вожжи, стегнула газелей по бокам. Они сразу дернули с места, поднимая в раскаленный пустынный воздух облака песка и пыли.

Като взяла курс на побережье, и скоро они достигли кромки воды. Под копытами застучали обломки раковин, пыли стало меньше, зато колесница то и дело подпрыгивала на кучах водорослей, выброшенных волнами на берег.

Като сняла с себя все, и все равно было жарко. Она не знала, в ту ли сторону она едет, какую нужно, а вокруг не было ни жилья, ни стоянки, чтобы спросить дорогу. Солнце начало припекать, Като почувствовала, что руки и плечи основательно сгорели, вдобавок к тому, что они и так горели от татуировок, и снова прикрылась платьем. Газели устали, трясли рогатыми головами и пытались повернуть назад. Като несколько раз останавливалась, чтобы искупаться в море, которое само уже нагрелось, как парное молоко, и не охлаждало совсем.

Белая пустыня казалась бесконечной. Солнце уже обошло полнебосвода, а конца и края ее все не было видно. Песочные барханы подбирались к самой линии прибоя, и газели еле вывезли колесницу, когда пришлось переехать один из них.

Наконец, впереди показалась земля, покрытая редкой, но все же травой. За ней появились маленькие чахлые деревца – жалкое подобие величественного Ульмского леса. Но Като была рада и этой перемене пейзажа, хотя ей и приходилось все больше идти рядом с колесницей, чтобы дать отдых животным, день не видевшим корма и пресной воды.

Като чуть не проехала мимо двух охотников под деревом, настолько она уже не ожидала увидеть людей в этой глуши. Они странно посмотрели на ее боевую колесницу с газелями, но дорогу до Совитабра охотно рассказали.

* * *

Ульмский лес поглотил колесницу, шумящими на ветру листьями скрыв Като от палящих солнечных лучей. Газелям такие перемены пришлись не по вкусу – хоть и ехали по тропе, они нервно трясли рогатыми головами и шарахались от каждого куста. Като натянула поводья и голосом стала успокаивать животных, но они продолжали упрямиться, то одна газель, то другая вдруг останавливалась и, мелко перебирая ногами, норовила свернуть обратно в объятья пустыни.

Через пару минут пути газели резко свистнули и, взрыв копытами влажную лесную почву, встали.

Откуда-то сверху послышался шорох и смех; впереди что-то сверкнуло в опавших листьях, еще и еще, то там, то здесь. Като подняла голову и обомлела – из развилки ветвей придорожного вяза выглядывали две зеленые пучеглазые русалки с бирюзовыми чешуйчатыми хвостами. Длинными, неправдоподобно-длинными когтистыми пальцами они вцепились в кору дерева, хвостами обвили ствол. Спутанные, как водоросли волосы их частично прикрывали дикие лица и обнаженные блестящие тела. Когда Като столкнулась с ними взглядом, русалки изогнувшись, потянулись к ней, и одна из них издала тихий звенящий смешок. Като застыла на месте, выпустила поводья, а тонкая русалочья когтистая рука дотянулась почти до самого ее горла. Еще мгновение, и она стала бы добычей этих женоподобных чудищ, Като освободилась от оцепенения, нагнулась за поводьями и голосом пустила газелей вскачь. Она так и не нашла в себе сил оглянуться назад, хотя до нее снова донеслось русалочье стрекотание.